Пережив этот прекрасный (нет) день, я узнал, что мурашки могут быть полезны, собаки – не те, кем притворяются, а селфи спасают жизни. Хорошая новость – системный блок из будущего у меня, и все готово к следующему прыжку. Все, кроме моей хрупкой психики, еще более хрупкого тела и ну совсем уж хрупкой веры, что воспаление легких можно вылечить в условиях древности. Но есть и хорошие новости – я практически уверен, что у меня никогда не будет бывшей жены, а следовательно, и всех проблем, из этого вытекающих. Почему? Да потому что кто в здравом уме выйдет замуж за дурака, который отправился в прошлое, не посмотрев прогноз погоды? Остается надеяться, что следующая остановка во времени будет жаркой, достаточно современной, чтобы закинуться таблетками, и чуть менее травматичной. Иначе такими темпами, последнюю деталь будет забирать однорукий одноглазый одноногий доходяга, но зато с какими впечатлениями – не каждый день выступаешь в роли супергероя, спасающего целую деревню!
«Как так вышло?» – спросите вы.
Рассказываю. После завтрака с Альфой и его соплеменниками я поковылял к пещере. Хотелось бы сказать, что шаг это был спланированный, хладнокровный и необходимый для выполнения плана: «Доставь компьютер из будущего в будущее». Но не буду врать – к пещере я пошел из-за приятных воспоминаний об уютном спальном мешке, где можно поваляться полчасика, пока никто не видит. В конце концов, я плотно поел. А поваляться после еды – это святая обязанность любого уважающего себя человека. Когда я стану председателем ООН, приравняю прерывание послеобеденного сна к использованию химического оружия. Но мой мешок занял старичок, с которым мы встретились перед завтраком. Боль и обида от невозможности хорошенько «облежать» салат по-кроманьонски быстро сменились стыдом. Ведь скорее всего, мешок этот – старичка, а на ночь его выселили, чтобы дать мне отлежаться.
Ситуация сложилась патовая. Занимать чей-то еще мешок – прямое нарушение конвенции ООН. А не занимать – лишать себя необходимого отдыха. Но я пошел на это лишение и устроился на выходе, сосредоточившись на решении более приземленных проблем. Я бы даже сказал соприкасающихся с землей. Требовалось осмотреть ногу, ситуация с которой напоминала ну очень уж жирного кота в ну очень уж маленькой коробке. Ступня распухла и не желала оставаться в рамках суровой реальности ботинка. Понять ее можно – никто не любит жить в рамках. Но конкретно сейчас такое рвенье собственной ноги к свободе я поощрить не мог. Мог лишь ненадолго снять кроссовок, чтобы оценить серьезность ситуации.
После трогательного в прямом смысле осмотра варианта осталось два. Либо незаметно для себя самого я превращаюсь в пухленького неандертальца и стоит ожидать, что нос и глаза ждет та же участь. Либо нога распухла из-за веревки, на которой я висел. Выглядит как обычный ушиб. Что само по себе не так уж плохо – вывих или перелом поставили бы на многообещающей карьере будущего председателя ООН жирный крест. По моим скромным прикидкам, до места, где кроманьонцы сняли меня с дерева, было километра полтора. А до лагеря Жориков, соответственно, еще плюс-минус один километр. Для здорового человека чепуха – полчаса пешком. А для меня – отличный повод вспомнить словарный запас нецензурных слов. За два часа ковыляния их потребуется много. Впрочем, учитывая, что за последние сутки я пережил как минимум тринадцать потенциально гибельных ситуаций, все не так уж плохо.
С этой позитивной мыслью я занялся подготовкой. С помощью инструмента для внесения изменений в конструкцию кроссовка (копье) я немного увеличил доступный для ступни объем внутри (разрезал все к чертям собачьим). Попутно пришлось пожертвовать повязкой на руке, кое как обмотав ей припухшую конечность. Порошок из трав от заботливой врачихи больше нужен моей ноге. А руке и подорожника хватит. Как говорили на кратком, но красочном инструктаже по оказанию первой помощи: пока кровь не льется, все в порядке. Из ладони она не лилась, и выходит, что все в соответствии со строгими инструкциями начальства. Оставалась одна проблема – найти подходящий костыль или подобие трости. Копья не подходили – длинноваты и тонковаты. Но эта проблема решилась сама собой.
Занимаясь своими делами, я продолжал собирать бесценные исторические данные, глазея по сторонам. И увидел, что в лагере разворачивается забавное зрелище. Сначала я подумал, что Альфа столкнулся с той же проблемой, что и я. Зайдя в палатку после завтрака, вожак вышел из нее через пару минут и закричал на всю округу со злобным видом. Передо мной совершался настоящий ритуал приготовления племени к чему-то важному! После слов Альфы в деревне началась жуткая суета. Мужчины, болтавшие друг с другом или занятые обточкой своих копий (если вы понимаете, о чем я), забегали туда-сюда. А через пару минут десяток Омег, Гамм и прочих кроманьонцев, имена которым придумывать мне лень, выстроились у главного костра в полном боевом облачении.
Тут-то я и осознал, что племя собирается на охоту! Она у кроманьонцев была смыслом жизни. Об этом говорят все раскопки древности: от статуэток животных, проткнутых стрелами, до изображений сцен охоты в пещерах. Логично, ведь с тех самых времен, когда два с половиной миллиона лет назад наши далекие предки перешли на мясо, от его добычи зависело выживание человека как вида. А от канувших в лету ветвей развития человека кроманьонцев отличало то, что к охоте они подходили со всей серьезностью, по максимуму используя возможности той штуки, которая иногда отсутствует и у современных людей. Речь о мозге, разумеется. У кроманьонцев его объем и структура не отличались от современного человека, что и привело к разительным отличиям от процесса охоты, который я уже наблюдал у неандертальцев.
Жорики хоть и сооружали метательные орудия, но пользовались ими редко, предпочитая ближний бой. Похвально и по-мужски, но, к сожалению, для них, мир работает хитрее. Кроманьонцы это прекрасно поняли, что десять воинов у костра наглядно демонстрировали. Если Жорики вооружались топориками и короткими копьями, то Альфы, Омеги и Гаммы походили на обвешанных оружием терминаторов. Вожак племени повесил на пояс два легких метательных топора, за спину забросил пару копий и с увлеченностью счастливого ребенка начал собирать и рассовывать куда попало ножички поменьше. Омега взял копье с чуть ли не метровым наконечником, зазубренным так, чтобы бедное животное не могло его достать, а только обломать, причинив себе еще больший вред. Я успел заметить каменное, костяное и реже обсидиановое оружие, прежде чем на сцену вышла настоящая дискотека!
Пока я был занят пожиранием подготовки охотников взглядом, их соплеменники, судя по всему, проводили психологическую подготовку товарищей к бою. Сначала пара детей выскочила из палатки, держа в руках продолговатые кости, которые при стуке друг об друга издавали знакомые каждому, кто любит тако и мексиканскую еду, звуки кастаньет. Затем появилась бабуля, играющая что-то тонкое и очень душевное на чертовой флейте. Опухлость ноги не мешала ей начать подергиваться в такт. А Гамма, отбивающий ритм на барабанах в полной боевой экипировке, довершил мой культурный шок. На какой-то момент я позабыл, что нахожусь на тридцать тысяч лет в прошлом.
К счастью, старушка, подлечившая мою руку, быстро расставила все по местам. Из милой бабули она превратилась в создание, столкнувшись с которым в темном переулке, убежит даже маньяк с парой сотен жертв за спиной. На голове у нее красовался череп оленя, лицо было чем-то раскрашено, а руки до самых локтей обвешаны зубами, клыками и когтями животных, сама мысль о размере которых вызывала мурашки. Под музыкальное сопровождение она прошлась по выстроившимся в ряд охотникам, что-то пробормотав каждому и похлопав по плечу. Ритуал продолжался минут пять, и когда музыка стихла, я всерьез подумал остаться здесь еще на денек, чтобы записать происходящее на диктофон. Но от глупых мыслей меня отвлекли собачки.
Да-да, именно они. Охотники, закончив ритуал, отправились к выходу из деревни. А за ними из ниоткуда вырулил десяток тузиков различной степени заспанности и потрепанности. Какие-то повылезали из-за камней, какие-то пришли со стороны реки. Парочка выбралась из темных уголков пещеры, заставив меня благодарить богов за вчерашний приступ диареи, из-за которого из меня вышло все, что могло выйти, и даже немного больше. Иначе от внезапного рыка бобика за спиной я точно рисковал попасть в очередную неловкую ситуацию. У современной собаки с этими машинами общего было примерно полпроцента. Походили они на уменьшенного волка. И вели себя так же – осторожно, неторопливо и как бы намекая, что за мысли о почесывании пузика придется расплатиться рукой в соотношении один к одному. То есть одна мысль – одна откушенная рука.