– Таис прибыла, наверное, минут через пятнадцать. Ну, может, через двадцать. Как раз в расстройстве чувств! – продолжала Маня. – И сразу стала налегать на коньяк. То есть было ясно, что работы никакой не будет! Ольга засобиралась домой, но Дэн с Алексом все не возвращались, а она очень хотела увести племянника. Она… трепетная слишком, понимаете? С мамой живет!
– Нет, – буркнул капитан Мишаков, – не понимаю.
– А потом наши приперлись. Где-то через полчаса. Сказали, что впихнули Анатоля в такси, дали водителю денег и адрес.
– Адресочек, значит, по которому покойный проживал, вам известен?
– Записывайте, – предложил Алекс негромко. – Малаховка, улица Коммунистического Интернационала, дом пятнадцать. Он несколько раз приглашал нас в гости, и мы вынуждены были… принимать приглашение, поэтому улица Коммунистического Интернационала нам известна хорошо.
– Почему вынуждены? – не понял Мишаков. – Принимать-то?
– Старый друг, – объяснил Алекс, морщась, – отказать нельзя. Маня маленькой там вообще часто бывала! – Он помолчал и добавил, обращаясь к писательнице и разом сменив тон: – Набери мне Анну, я не могу найти ее номер!
– Ты никогда ничего не можешь найти. – Поливанова забрала у него телефон и стала тыкать в какие-то кнопки.
Мишаков поглядывал на них оценивающе.
Да уж. Парочка, прямо скажем, с фанабериями!.. Этот – кстати, нужно еще проверить, правда ли он такая уж знаменитость или просто тунеядец, устроился у бабы на шее, свесил ножки и едет себе! – ферт длинноволосый ничего не помнит, в телефонах путается, того гляди ложку мимо рта пронесет. Однако покойного с лестницы спустил, да еще дважды, если не врет. Не сходится тут чего-то, ох, не сходится!.. А еще в бытность капитана Мишакова слушателем Школы милиции следователь Петрушин ясно объяснял – если картина преступления не складывается, значит, неправильно она нарисована, картина-то! Начинай сначала рисовать.
Да еще журналисты тут вчера весь вечер толклись! Вот кого капитан особенно и отдельно терпеть не мог, так это журналистов. Все ведь брешут, собаки, ну, хоть бы одно слово правды кто для приличия написал! Так и одного слова не добьешься!..
– Анна Иосифовна, – сказал Алекс и улыбнулся телефону летящей, славной улыбкой, преобразившей все лицо. Капитан смотрел во все глаза. – Добрый день. Я прошу меня извинить, но обстоятельства складываются таким образом, что я сегодня решительно не смогу приехать к вам…
Он слез с подоконника и пошел в глубину коридора. Солнце, светившее ему в спину, золотило кудри и локоны, делало его похожим на пророка, уходящего в пустыню, из кино про Христа. Капитан однажды такое видел, и ему не понравилось – скучно больно.
– Так что ж мы делать-то будем? – спросил капитан, когда голос писателя затих где-то далеко-далеко.
– А что нам нужно делать? – не поняла Поливанова.
– Убийцу искать, – Мишаков вздохнул. – Адресочки тети и племянника имеются? А также супруги покойного?.. И этого Гудкова?
– Телефоны могу дать, – отозвалась писательница. – Только номера Артема у меня нет, конечно.
Странная штука. Она на самом деле старалась помочь, и это тоже не укладывалось в картину. Ей бы ломаться на манер этого Шан-Гирея, глаза заводить да ногой качать, а она – ничего подобного! Про него-то нам пока известно мало, а ее-то на самом деле с утра до ночи по телевизору показывают! То она готовит, то про женское равноправие рассуждает, то бюрократов клеймит, то на машине по полигону гоняет.
И простая такая! За простоту и за кофе – так бы и пил до вечера, до того хорош! – капитан Мишаков простил ей даже гренадерский рост.
Высоких женщин он не любил. Женщина должна быть маленькая, изящная, вся точеная, как песочные часы, голосок нежный, глазки голубые, губки бантиком, и чтоб непременно блондиночка!..
Чтоб отвязаться от ненужных мыслей о блондинках, капитан, сильно налегая на ручку, записал телефоны, а потом заявил Мане, что главным подозреваемым все равно остается Александр Павлович Шан-Гирей, потому как именно он вчера затеял с покойным ссору!
Просто так заявил, чтоб посмотреть, какая будет реакция.
Фу-ты ну-ты!.. Никакой реакции.
Мария Поливанова быстро разлила по крохотным чашкам еще одну порцию огненного кофе, достала из холодильника воду, села напротив капитана и подперла щеку рукой.
– Алекс никого не убивал, это ежу ясно, – сказала она живо. – Они с Дэном вернулись, накатили как следует и разошлись. То есть Дэна Ольга увела, ну, журналистка, его тетка, а я Алекса спать уложила. Таис вообще на ногах не стояла, и я ей в гостевой спальне постелила, сидела с ней долго, а потом еще няньке звонила!
– Какой няньке? – не понял капитан. – Вы няньку к ней приставили?!
– У них с Анатолем девочка шести лет. Я звонила няне, чтоб та осталась с ней ночевать. На Анатоля никакой надежды нет. Он… плохой отец.
– Ну, плохой или хороший, а вчера он по-любому с девочкой сидеть не мог! Его вчера убили, – напомнил капитан.
Ему казалось подозрительным, что никто в этом доме не переживает. Не переживает, не печалится, горьких слез не льет. А положено – хотя бы даже для порядка!.. И хозяйка сама рассказывала, что знает убитого, считай, с пеленок! Какой-никакой, а человек все же. И помер он не от старости и не в своей постели, убили его, да еще прямо тут, под носом, в двух шагах от них! Хотя бы элементарное человеческое сочувствие положено иметь? Положено!.. И ведь нету никакого сочувствия! Цинизм и любопытство, а у чучмека длинноволосого еще и раздражение – некстати ему убийство пришлось, возись теперь с капитаном, выслушивай его, на вопросы отвечай, а неохота! Охота кофеек попивать, по телефону любезничать, за толстыми глухими стенами прохлаждаться, чего лучше!..
– Тут ведь, понимаете, в чем сложность… – подумав, начала Поливанова, – наши, то есть Алекс с Дэном, в машину Анатоля затолкали и велели водителю прямо в Малаховку рулить и нигде не останавливаться, чего бы там клиент ни требовал! Но ведь он как-то вернулся! Убили-то его в нашем подъезде!
– Это точно.
– А он мало того, что был сильно пьян, так еще…
– Кровил маленько? – подсказал капитан со всем возможным ехидством, когда она запнулась.
– Точно, – согласилась писательница совершенно хладнокровно. – Он, когда падал, об угол этажерки стукнулся, бровь рассек. Я потом паркет еле оттерла. Кто бы его в таком виде из загорода в Москву повез?! Да еще ночью?!
– Ну, кто его вез, мы выясним, – пообещал капитан. – А вас на всякий случай хочу предупредить, чтоб из города не уезжали.
– И подъезд у нас запирается, – продолжала Маня как ни в чем не бывало, словно капитан и не предупреждал ее ни о чем «на всякий случай». – На ключ запирается! У нас у всех ключи. Не какая-то там магнитная фигня!
– Да ну? – удивился капитан.
– Так и есть. Как он в подъезд попал? Кто его впустил?
– Вот именно! – Он посоображал немного. – А днем как попал?
– А днем у нас дверь нараспашку всегда. – Маня улыбнулась. – Уборщица приходит, слесарь, бывает, «Скорая» приезжает. Софья Захаровна, она у нас старшая по подъезду, в одиннадцать часов подъезд запирает. У нас все строго, как в студенческом общежитии!.. Если б Анатоль в одиннадцать уже там лежал, комендантша такой шум подняла бы! И Ольга с Дэном уходили уже после двенадцати, и никого в подъезде не было…
Сравнение с общежитием капитану понравилось. Она, эта писательница, вообще нравилась ему все больше и больше.
…Значит, начать надо с соседки. Потом журналисты, пропади они совсем, потом супруга покойного с набором странных имен – совсем уж чокнулись, живых людей переименовывают на манер собачек! – и этот неизвестный Гудков. А еще таксист, который будто бы вез покойного в Малаховку на улицу Коммунистического Интернационала. А может, и не возил, вывалил в соседнем сквере на лавочку, а сам – тю-тю!..
Проверить, кто чего наследует, это самое главное!.. Когда-то следователь Петрушин в Школе милиции объяснял, что мотив зачастую бывает самый что ни на есть распростой! Убили жену, хватай мужа, и наоборот, в девяти случаях из десяти не ошибешься!..
– А выходит так, что супруга покойника от вас только утром уехала? – отвечая мыслям про жену, которую следует хватать, спросил капитан.
– Выходит так.
– Это каким же образом она уехала, если в подъезде лежал труп ее мужа? Перешагнула, что ли, и по своим делам направилась?
– Да ну вас, – сказала писательница Поливанова и по-кроличьи дернула носом. – Ничего она не перешагивала! Но когда соседи шум подняли и стали… вас вызывать, я ее выпроводила. Ну, что вы на меня так смотрите? Ну да, я знаю, так нельзя, у меня друг – полковник, всю жизнь в органах прослужил! Ну да, ну, нельзя! Но я как представила, что все сейчас на нее накинутся с разными вопросами, а она и так не в себе, да еще не просто с бодуна, а с очень конкретного бодунища!..
Капитан хотел сказать что-то очень возмущенное, но Маня сердито сунулась к нему, и он закрыл рот.
– Я ей сообщила, что Анатоль лежит у нас в подъезде и сейчас здесь начнется свалка. Она, по-моему, толком ничего не поняла. И я ее проводила.
– Мимо трупа супруга?
Маня Поливанова пожала плечами:
– Нет. Не мимо трупа.
– А как же?! Или она из окна вылетела?
– За лифтом есть черный ход, – сообщила писательница, как нечто само собой разумеющееся. А что, мол, такого?! Подумаешь, черный ход! – Он, конечно, давно и безнадежно заперт, но у нас есть ключ. Еще от прадедушки остался. Вон, в комоде в верхнем ящике лежит, можете посмотреть. Я иногда им пользовалась, когда мне требовалось смыться от кавалера. Ну, это еще когда я маленькая была. Мы спустились на лифте, я открыла дверь и выпустила ее. Трупа она не видела. Мы из лифта повернули в другую сторону, сразу к черному ходу.
– А кто еще через этот ход?..
Маня перебила:
– Да никто! И я-то им десять лет не пользовалась! Или даже больше! А тут вдруг пригодился.
– Н-да, – сказал капитан неприязненно. – Пригодился.
Нужно осмотреть этот самый ход и замок! Может, убийца как раз таким образом и вошел. А если так, выходит, знал, что дверь, мало того, что существует, но еще и отпирается!
Мишаков посидел немного. Уходить ему не хотелось, хотя давно пора бы за работу браться.
– Значит, я вас вызову или, может, сам заеду, – зачем-то пообещал он, и скулы у него покраснели.
…Я как будто напрашиваюсь! А я не напрашиваюсь! У меня служба, мне прохлаждаться некогда.
– Вы хотели книги посмотреть, – напомнила Маня. – Хотя там, в кабинете, должно быть, Алекс, а он не любит, когда ему мешают…
…Хорош гусь! Бросил бабу разбираться, а сам смылся в кабинетик по-тихому!
Маня поднялась, сразу сделавшись очень высокой, почти с капитана ростом, он покосился – ну, не нравятся ему высокие женщины, что поделаешь! – и зашагал следом за ней по широченному коридору, в котором жили книги, великое множество книг. Она на цыпочках подкралась к высокой двустворчатой двери, приоткрыла, заглянула и махнула рукой – можно!..
…Видать, ферт еще где-то затаился.
Капитан вошел и замялся на пороге, не смея ступить в уличных ботинках на ковер.
Ковер, громадный, отливавший белесым шелковым блеском, закрывал только середину начищенного паркета. По паркету скакало солнце. Летний ветер отдувал белую занавеску, и Москва шумела за толстыми стенами старого дома негромко, приятно.
– Проходите! – позвала Поливанова. – Что вы там мнетесь!.. С правой стороны научная литература, у меня и прадед, и дед, и отец были авиационными инженерами. А слева все подряд. Там энциклопедии, Британская, Брокгауз и Эфрон, потом всякая классика, повыше просветители и поэты, их никто никогда не читает, а пониже Гончаров, Толстой и все остальные. Достоевского я в угол засунула, не люблю! Я как возьмусь его читать, мне сразу повеситься хочется! А здесь детективы – Дик Фрэнсис, Рекс Стаут, ну, Агата, разумеется! И наши, конечно. А с той стороны иностранцы. Хотите посмотреть?..
Капитан Мишаков и так смотрел во все глаза.
Книги были старые, заслуженные, много раз читанные. Должно быть, их брали с собой в постель, проливали на них кофе, читали на полотняном диване в мягком вагоне, который, покачиваясь, вез дедушку-инженера с супругой-инженершей на курорт в Цхалтубо!.. Книги носили в портфелях и под мышкой, читали за завтраком, скосив глаза и тыкая вилкой мимо яичницы, прятали от завуча под черный форменный школьный фартук или синий пиджачок с нашивкой на рукаве, одалживали друзьям, а потом требовали, чтоб вернули, и возвращали не все – вон у Островского четырнадцатого тома не хватает!..
Новые, современные, в залихватских глянцевых обложках, соседствовали со старыми вполне мирно. Их сияющие самодовольные переплеты расцвечивали благородные седины старых книг, как пластмассовые заколки с нелепыми ромашками и розами, налепленные на строгие прически, но вовсе не казались неуместными!..
– Хотите что-нибудь взять почитать?
Капитан Мишаков повел плечом, сфокусировал зрение, увидел в потоке золотого тягучего света Маню, притулившуюся задницей к краю письменного стола, с трудом соотнес ее с книжным царством и обозлился.
Подумаешь, хозяйка Медной горы!.. Писательница!.. Да если б он, капитан Мишаков, перечитал такую уймищу книг, может, тоже стал бы писателем!.. Получше этого самого Достоевского!.. Понесло его книги смотреть, как будто он на самом деле друг семьи и… ровня этим гордецам и интеллектуалам, провалиться бы им!..
– Телефончик не выключайте, – сказал он неприятным голосом и шагнул в коридор. – И Александру Павловичу передайте, чтоб не выключал!
Маня пошла за ним, рассматривая крепкий затылок, заросший короткими – по уставу! – волосами.
…Интересно, чем она так его задела? Прадедушкиными книгами, что ли? Или он кофе перепил?..
В подъезде оживленно разговаривали, голоса отдавались от стен, лифт медленно и величаво проплыл наверх.
– Да, кстати, – В дверях Мишаков обернулся, и теперь перед Маниным носом оказалась физиономия, тоже вполне соответствовавшая уставу. – Вы сказали, что Кулагин прибыл к вам уже навеселе. Он не упоминал, где именно проводил время?
– Нет, – Маня поправила на носу очки, – вроде не упоминал.
– Разберемся, – пробормотал капитан и побежал вниз.
…Не забыть бы посмотреть, что такое астигматизм.