Все некоторое время молчали, а Маня полезла в холодильник и налила себе нарзану – говорила долго, устала, во рту пересохло.
– Хотите? – предложила она Мишакову, и тот задумчиво кивнул.
Вода оказалась вкусной, пузырчатой, ледяной.
…Значит, надо соседку расспросить первым делом, остальных можно потом.
Журналистку Красильченко тоже следует найти немедленно и поговорить по горячим следам, и эту, супругу-то, со странными именами!..
– Как, вы сказали, ее настоящее имя?
– Таис? Я точно не помню, но вроде сначала она была Настя Обдуленко.
– Настя – это Анастасия, что ли?
Маня пожала плечами.
– А вот вы когда возле подъезда на лавочке отдыхали, точно видели, что это она выходила?
– Мне показалось, что она. – У Поливановой сделался виноватый вид, как будто она стеснялась, что не может быть окончательно и бесповоротно полезной. Алекс ненавидел этот ее виноватый вид! – Но у меня зрение плохое, да еще астигматизм, так что…
– Не могла же она у вас перед носом проскочить, а потом оказаться в квартире! – грубо сказал Мишаков, который не знал, что такое астигматизм. – Выходит, это была не она.
– Выходит, – согласилась Маня быстро.
– А могла она по лестнице подняться, когда вы в лифте с соседкой ехали? Вы вроде сказали, по лестнице кто-то топал!
– Мне показалось, что человек спускался, а не поднимался, очень быстро бежал, понимаете?.. Хотя… я вижу плохо и все время на пакеты смотрела, боялась, что порвутся. Они тяжелые такие были, я их еле волокла! Может, имеет смысл у Софьи Захаровны спросить?
– Мы спросим, – пообещал Мишаков и с сожалением посмотрел на пустую бутылку из-под нарзана, ему хотелось еще.
Писательница Поливанова капитанское сожаление заметила, моментально достала из холодильника следующую и налила почти целый стакан, сразу подернувшийся туманной прохладной пленкой.
…Она наблюдательная, подумал Мишаков, с удовольствием глотая воду, все замечает. Нужно будет посмотреть в Интернете, что такое этот самый «астигматизм».
– Ну а вы? – И он повернулся к патлатому, оказавшемуся знаменитым писателем. Вода булькнула в горле, и капитан стыдливо прикрыл рот рукой.
– Что… я?
– Пока ваша сожительница в магазин бегала, сумки тащила, вы все время вот тут, в кабинете, отдыхали и давали интервью. Так?
Слово «сожительница» он употребил намеренно, чтоб уязвить писателя. Капитану было известно, что тонкие натуры никаких таких слов не любят и при произнесении их всегда становятся на дыбы, а капитану было очень важно писателя… раскачать. Поставить на дыбы. Пока он вел себя так, как будто происходящее его не касается – вон даже на площадку не вышел, когда труп обнаружили.
…Нет, когда его обнаружили, может, писатель и выходил, а когда опера приехали, сидел в собственной кухне на подоконнике, ногой качал!..
…Посмотрим, как ты крыльями замашешь, когда я тебе пару хороших вопросов впаяю! Да еще объявлю, что ты, как ни крути, и есть главный подозреваемый!.. Сожительницу твою убиенный оскорблял? Оскорблял! Ты ему в рожу давал? Давал!.. С лестницы спускал?.. Спускал!
Впрочем, если все, что рассказала писательница, правда, капитан бы этого Кулагина и сам, пожалуй, того, с лестницы спустил!
Не любил, ох, не любил капитан этаких фанаберий, когда негодный вроде мужичонка бабу унижает, и чем гаже мужичонка, тем больше унижает – только от гадости своей и слабости во всех вопросах!
Писатель на специальное слово «сожительница» никакого внимания не обратил и ироничному капитанскому тону значения тоже не придал. Только кивнул, и все, – да, мол, был все время здесь.
– А скажите, вот интервью, к примеру, это долгое дело, да?.. Вроде вы с утра уехали, а приехали только под вечер, а интервью все ни с места?
– Мы заканчивали уже, – вяло сказал писатель. – Маня, принеси мне мобильный. Нужно Анне Иосифовне сообщить, что в издательство я сегодня не приеду. – Он перевел на капитана странно светлые, как у полярного волка, глаза. Они, удивился Мишаков, у него были как будто желтые, и впрямь волчьи. – А интервью разные бывают, капитан. Ольга Красильченко – журналист опытный и с репутацией. Стандартных вопросов не задает, и стандартных ответов ей не нужно. С ней трудно разговаривать. Я от нее очень устал, но обещание есть обещание!
– Алекс обещал нашему издателю, что даст это интервью, – встряла Поливанова. – Вы знаете, мы все любим Анну Иосифовну, и когда ей что-то нужно, стараемся…
– Это к делу не относится! – перебил Мишаков. – Когда Марина Алексеевна в магазин ушла, они обе, и журналистка, и фотограф, у вас на глазах были? Все время?
И подумал злобно, что, если писатель опять пожмет плечами, он его точно в «обезьянник» отволочет!.. Вот прям так, за буйные кудри, в машину и – добро пожаловать в отделение!..
Писатель пожал плечами.
Капитан перевел дух.
– Это что значит?
– Ольга все время задавала мне вопросы. Мы сидели в кабинете. Кажется, я только один раз вышел, чтоб подогреть кофе. Маня сварила, когда уходила, и мы его пили.
– Алекс, подогретый кофе – не кофе, – опять встряла Поливанова, – нужно было свежий сварить, что ты, ей-богу!
– Это к делу не относится! – провыл капитан. – Говорите по существу! Где была вторая?! Одна с вами лясы точила, а жена его где была?
– Где-то в квартире.
– Это что значит?!
– Это значит, что я за ней не следил. Она входила, выходила, кажется, кому-то звонила. Я не прислушивался.
– А могла она из квартиры выйти?
Алек подумал немного.
– Могла, наверное. У нас тяжелая дверь, сильно гремит, когда закрывается, но я… не обратил внимания.
Капитан что-то пробурчал себе под нос, явно нелестное и для чужих ушей не предназначенное.
– Слушай! – вдруг воскликнула Маня, и они оба оглянулись. Глаза у нее блестели, и нос смешно двигался, как у любопытной мыши. Она его почесала. – Это она, должно быть, Артему звонила! Потом же еще Артем приходил! У нас вчера, товарищ капитан, был день визитов. Все приходили и уходили. И Дэн приехал.
– Какой еще Дэн?!
– Дэн Столетов, племянник тети Оли. Он наш друг, тоже журналист. Я сейчас расскажу. Хотите еще воды? Или кофе подать?..