Оказываясь на новой территории, каждый уважающий себя кот внимательно её изучает, тщательно обнюхивает и метит. Он выявляет потенциальных соперников, готовых к спариванию самок и показывает себя. Я исключением не был, а потому, первые несколько дней принюхивался, присматривался и, время от времени, дергал хвостом, оставляя пахучие свидетельства своего присутствия – комментарии.
Большую часть активно попискивающей и пописывающей публики я вычеркнул сразу. Нимфетки меня не интересовали. Скучно. От каждой строки их, чаще всего ужасающе безграмотных опусов несло такой ванилью, так шибало по глазам ядовито-розовым цветом, что мне становилось плохо. Я мозги не на помойке нашел, как и все остальные части тела. Долгое общение с подобным контингентом способно спровоцировать скоротечнейшее развитие саркомы головного мозга, а мне такое счастье не улыбалось.
Я от души поржал над их слэшевыми опусами. Представил себя, заливающегося слезами и без конца признающегося в любви парню, трахающему меня в позе бобра «без смазки и подготовки», и чуть не умер от избытка эмоций. Нет, слезы вполне могли бы иметь место, это, блядь, чертовски больно, а вот признания? Они состояли бы целиком из непечатных выражений, не имеющих к любви никакого отношения.
Хотел я сердечно посоветовать авторшам поднять свои очаровательные попки, да и засунуть туда предмет по форме и размерам напоминающий описываемые ими «внушительные орудия». Резко так сунуть, не тратя времени на подготовку. Но мысль так действием и не разродилась. Подобное советовали гребаную кучу раз, но это ничего не меняло. Девочки советов не слушали, а ведь подобный эксперимент резко уменьшил бы количество шедевров, ведь орудие производства – задница, из которой всё это вытаскивалось, была бы на некоторое время выведена из строя.
Я ограничился тем, что разгромил пару подобных сочинений, разобрав их по винтикам и наградив авторшу кучей ссылок, от которых она, возможно, залетит зачатками разума и прекратит тупо копировать чужой бред. Но это мне быстро надоело, я фыркнул и поспешил удалиться, потому как от восторженного писка розовых мышек начинало звенеть в ушах. Пусть это блюдо кто-то другой употребляет.
***
А потом я буквально ощутил, как шерсть встает дыбом на выгибающейся дугой спине. Всё моё естество воспротивилось тому, что видели сузившиеся глаза. Я, наконец, понял, почему до сих ни в кого не влюблялся! Меня не насиловали, так, чтобы кровь по ногам текла, которую описывавшая это дерьмо девица посчитала лучшей смазкой…
– Отпусти меня! Пошел на хер! Исчезни! – Олег молотил меня по груди и плечам сильно, не жалея, но я даже не пытался двинуть в ответ, только отворачивал лицо. – Ненавижу тебя! Всех ненавижу! – от его крика и текущих по щекам слез, у меня, давно разучившегося сострадать, по хребту пробежала дрожь. Я притянул его ближе, заставляя спрятать лицо у меня на груди, Олег все еще пытался вырваться, но с каждым всхлипом, слабее. Выбитая из его рук бритва валялась на полу, из глубокого пореза на левой руке щедро лилась кровь, уже успев испачкать мою одежду, и нужно было как можно скорее остановить это безобразие.
В тот день мне «повезло» забыть очень важный конспект. Тихо матерясь себе под нос, я вернулся и застал соседа по комнате, отсутствовавшего всю ночь, за очень увлекательным занятием. Прикусив и без того искусанную губу, Олег сидел на диване и сосредоточенно пилил вены на левой руке, резал правильно – вдоль. Я подскочил к нему одним прыжком, вышиб из рук бритву и заорал, что он охуел, и я ему сейчас помогу – в окно выброшу! Решил сдохнуть? Так не фиг кровью пол заливать, ему-то уже все равно будет, а мне все это убирать!
Когда я заткнулся, он поднял на меня взгляд и сказал очень тихо и четко:
– Выбрасывай.
– Да что случилось, мать твою?! Что за истерики? – я схватил его за плечи.
– Ничего. И убери лапы! – окрысился Олег вдруг, пытаясь меня оттолкнуть. – Иди, куда шёл.
– Черта с два! – я сильнее стиснул его плечи, отмечая общую помятость физиономии, черное кольцо синяков на шее и… бьющийся в глубине голубых глаз страх. – Что случилось, Олег?
– Не твоё дело, – отрезал он и рванулся сильнее. – Оказался не в то время, не в том месте.
Заметив, что льющаяся из распанаханного запястья кровь и не думает останавливаться, я встал и потянул Олега за собой. Я собирался промыть рану в ванной и забинтовать. Он почти вскрикнул, отталкивая меня и болезненно морщась, снова опустился на диван. И тут меня буквально ударило – точно так же морщился я после первого знакомства с прелестями мужской любви.
– Кто?
– Неважно. Уходи, – Олег вспыхнул и отвел глаза.
– Нет, – я снова сел, попытавшись привлечь его к себе, а в ответ получил град ударов и поток отборного мата.
Не дожидаясь, пока силы и слезы у Олега кончатся, я затащил его в ванную и там, слушая проклятия, посылы и прочие «благодарности», все же промыл рану и перевязал. Я благодарил Бога, в которого не верил, что по вене Олег просто промазал. Слишком сильно тряслись руки, да и не делал он такого никогда, иначе не обошлось бы без скорой и гребаной кучи объяснительных, но еще в комнате Олег мрачно процедил, что ни в какую больницу не поедет, лучше сдохнуть, чем разговаривать с ментами.
Я помог ему раздеться и принять душ, а после – напоил успокоительным и уложил в постель, потом я переоделся, забросил в стиралку залитые кровью тряпки и навел порядок в комнате. На занятия в тот день я забил и остался сторожить сон Олега, напрасно пытаясь отогнать эту картину: льющаяся из душа теплая вода, смывающая засохшую кровь с его ног…
Следующие несколько дней я тоже пропустил, потому что небезосновательно боялся оставить Олега одного. Я спрятал все колюще-режущие предметы и более-менее опасные таблетки, но наша съемная квартира находилась на пятом этаже – высота вполне достаточная, чтобы разом со всем покончить.
Узнать, как это случилось, и кто изнасиловал друга, я так и не смог, но мне удалось помочь ему это пережить. Я просто был рядом: оттаскивал от балкона, не давал упиваться в хлам, не говорил ни слова о происшедшем, и всеми силами давал понять, что моё отношение к нему осталось прежним. Для меня ничего позорного в этом не было, к тому времени я и сам давно не был мальчиком-колокольчиком, но Олег об этой стороне моей жизни ничего не знал.
Молчал я еще и потому, что Олег тоже был родом из небольшого провинциального городка, где отношение к «этим» разительно отличалось от толерастии столиц. И как контрольный гвоздь в крышку гроба – его отец провел почти половину жизни за решеткой, и слово «петух» произносил с таким презрением, что Олег с детства впитал: ничего хуже и позорнее «опущенного» нет, и не может быть. Потому-то и порывался мой друг шагнуть вниз с пятого этажа. Если отец когда-нибудь об этом узнает, разразится такой скандал, что самый страшный природный катаклизм покажется шуткой. После моего закономерного вопроса:
– Откуда он узнает?
Олег ненадолго завис, похоже, я сумел наконец-то пробиться через пелену истерики. И я продолжил, не отпуская его взгляда:
– Ты же не собираешься ему об этом рассказывать?
Он отрицательно покачал головой.
– Он у тебя экстрасенс-телепат?
Снова молчаливое отрицание.
– Ну и как он, в таком случае, об этом узнает, если ты не расскажешь? Блин, Олег, ты же не девка, и гинеколог отсутствие девственности никак не диагностирует!
Его губы чуть тронула улыбка.
– К тому же, кто-то мне рассказывал, что не собирался возвращаться домой? – приподнял я бровь. – Узнать о случившемся твой отец сможет только от тебя самого, но я уверен, что ты болтать не станешь.
– Нет, – коротко обронил Олег.
– Вот и всё. Круг замкнулся. И никто ничего не узнает.
– А ты?
– А что я? Я тоже ничего не знаю, – хмыкнул я и подмигнул. – Кончай грузиться, пошли лучше прошвырнемся чуток, пару телочек снимем и оттянемся как положено, с блекджеком и шлюхами!
– А я смогу? – уже сдаваясь, спросил он.
– Тебя кастрировали? – вопросом ответил я.
Олег снова отрицательно покачал головой.
– Ну, так в чем тогда дело? – я поднялся и подсчитал наличность. Её хватало на нехилый отдых. – Кафтановы гуляют! – осклабился я, а потом почти потащил его за собой.
Психолог из меня, может и хреновый, зато я точно знал, где нормальная выпивка и настроенные на секс, симпатичные девочки без далеко идущих матримониальных планов. Но перед тем, как завалиться в клуб, я отвел Олега в парикмахерскую, чтобы постричься, поставив таким образом точку на себе бывшем.
Когда-то мне это помогло. Я тогда выполз из квартиры любителя «конвертов» и до сих пор помню, как это было больно – сидеть в парикмахерском кресле. Нет, уши мне та брюнетка не отрезала, вся беда была в том, что приходилось сидеть. Но, как самый настоящий герой, я мужественно перенес выпавшие на долю страдания, а новая стрижка чертовски мне шла. Я так стригусь до сих пор и у той же самой милой женщины.
Вот и Олегу я прописал такое же лекарство, привел к своей любимой мастерице и отправился на улицу – покурить и дождаться результата, чтобы мы не выглядели, как парочка влюбленных. Моему другу, кстати, повезло больше. С момента случившейся с ним беды прошла уже неделя, а потому никаких неудобств от сидения он не испытывал, а результат превзошел все его, да и мои, ожидания. Выглядел Олег совершенно иначе и даже… улыбался.
В тот вечер до блекджека ход не дошел, а вот со шлюхами всё сложилось, и закончили мы аморальное веселье вчетвером на одной широченной кровати. Это было весело, бурно и громко и, насколько я мог судить, заставило Олега забыть о своем горе. Сложно думать о плохом, когда рядом с тобой роскошная обнаженная девушка. Наутро у нас обоих трещали головы, у меня в кармане свистел ветер, но глаза у Олега ожили, перестали быть такими мертво-тоскливыми.
Постепенно о случившемся он думал все реже, изо всех сил убеждая себя, что ничего этого не было. Просто кошмарный сон, привидевшийся в душную летнюю ночь. Через полгода Олег начал встречаться со своей одногруппницей и, не дожидаясь окончания вуза, они сыграли лихую студенческую свадьбу.
Недавно я случайно с ним столкнулся. Олег тоже работает в газете, у него растет сын и скоро должна появиться дочь. Он счастлив, а та жуткая ночь осталась в самом дальнем углу памяти, куда Олег старается никогда не заглядывать. В ту встречу мы выпили по бокалу пива, поболтали о том, о сем и разбежались каждый в свою сторону, даже не обменявшись телефонами. А зачем? Я – человек из того прошлого, которое он так стремится забыть. Всякий раз, видя меня, Олег невольно будет всё вспоминать, а это никому из нас не нужно. Мне хватило его короткого: «Спасибо» и крепкого рукопожатия на прощание.
К чему я это рассказал? Да к тому, что, вопреки опусам страдающих острой формой недоебита девочек, Олег не стал после этого геем и (о, ужас!) не влюбился по уши в насильника! Он не носился по городу, сбиваясь с ног, в попытках отыскать того, кто над ним поглумился, чтобы, цитирую: «Пасть к его ногам и умолять о любви». Олег изо всех сил старался об этом забыть, вычеркнуть из памяти, словно насилия никогда не было, и я рад, что у него это получилось.
***
Совсем иначе закончилась история одной из моих однокурсниц. В какой-то степени она сама была виновата в случившемся, но ее вина состояла исключительно в доверчивости и наивности, которые так неуместны в наше циничное время. Девочка из интеллигентной семьи, воспитанная на классической музыке и лучших образцах литературы прошлых веков. Она искренне верила в то, что все мужчины – рыцари на белых конях, готовые сражаться за сердце прекрасной принцессы.
Я сам охренел, когда её впервые увидел. Я думал, что такие экземпляры вымерли следом за динозаврами, но оказался неправ. Елизавета – только так, только полным именем, и ни в коем случае не Лиза – была каким-то выжившим реликтом, совершенно неуместным среди нас, таких приземленных и обычных. Дочь профессора-искусствоведа и балерины, такая далекая от дерьма современной жизни. Она краснела, когда кто-то ругался матом, а вздумавшему игриво шлепнуть её по попке парню отвесила самую натуральную оплеуху, без малейшей доли игривости.
А потом Елизавета влюбилась. В принца. На белом «мерине». Он возил ее по ресторанам и дарил подарки, засыпал роскошными букетами цветов. Она расцветала и не слушала подруг, которые говорили, что принц поступает так со всеми «принцессами», до тех пор, пока не добьется своего. Какая чушь! Она не такая, как все! Её он любит по-настоящему и целует исключительно в щечку, и, конечно же, у них всё будет, сразу после марша Мендельсона.
Было. Всё. Без марша. Принц пригласил Елизавету в гости, желая показать будущей жене свой сказочный замок. К тому времени он уже достаточно потратился на профессорскую недотрогу и отчаянно хотел получить давно заслуженную награду.
Елизавета появилась на занятиях три дня спустя. Я не сразу узнал в ярко накрашенной девице в ультракороткой юбке нашу принцессу. А когда на перемене она вытащила из сумочки сигареты и закурила, небрежно стряхивая пепел пальцами, которые теперь венчали длинные нарощенные ногти, я просто выпал в осадок.
Елизаветы больше не было. Ее место заняла Лиззи – кретинская собачья кличка, на которую она охотно отзывалась. Принцесса из прошлого века осталась там, на смятых, испачканных кровью простынях. После того, что сделал с ней принц, Лиза почувствовала себя ужасно грязной, недостойной ничего большего, чем удариться во все тяжкие, и вскоре на курсе не осталось парня, с которым Лиззи бы не переспала.
И да, я тоже ее трахал. Я не святой, и когда симпатичная девочка лезет ко мне в штаны с весьма определенной целью, не буду ломаться и стыдливо шаркать ножкой. К тому времени Лиза научилась классно отсасывать, и я откровенно балдел, привалившись спиной к дверце туалетной кабинки, где и происходило наше «романтическое рандеву». И там же я её и трахнул, зажимая рукой рот, чтобы стоны, явно спизженные с немецкой порнухи, не привлекали излишнего внимания развлекающейся клубной общественности.
Потом мы курили, потягивая каждый из своей бутылки. Я видел, как нервно подергиваются пальцы Лизы, как неестественно блестят глаза и догадывался, что в её «джин-тоник» явно добавлено кое-что покруче, но не стал задавать вопросы и играть «в доктора». Честно говоря, мне было просто наплевать на то, что творится в голове решившей превратить себя в шлюху девушки. Я воспользовался ее телом и помахал ручкой.
Я не пожалел об этом даже когда узнал, что Лиза куда-то пропала, а потом ее изувеченное тело нашли в одном из канализационных люков на самой дальней окраине города. Отец-профессор слег с инфарктом, мать-балерина – с инсультом, они и понятия не имели, какой стала их дочь, ведь дома Лиза была прежней. Они проклинали себя, что не досмотрели, упустили, проворонили и пытались найти виноватых, а Лизу тихо и без помпы похоронили на одном из столичных кладбищ.
Она пыталась спастись от разъедавшей душу пустоты и боли блядством – самая глупая из всех возможных ошибок. И, может быть, я покажусь кому-то моральным уродом, но я рад, что для Лизы все так быстро закончилось. Дальше было бы только хуже. Изнасиловавший доверчивую девушку принц убил в ней не только влюбленность, но и душу, и Лиза почему-то не стала любить его после этого еще сильнее! И да, пишущие подобную херню сучки, гроб в этой истории был, только без любви.
***
А еще у меня есть для этой любительницы изнасилований, пыток и крови весьма оригинальный подарок. На эту запись я наткнулся совершенно случайно, когда от нечего делать перебирал диски, ожидая хозяйку, ту самую, любительницу снимать секс на камеру. До конца я его не досмотрел. Не смог. Несмотря на всю испорченность, я нормальный, у меня не встает на по-настоящему избитых девчонок, которых жестоко насилуют. Мне хочется размазать уебка по ближайшей стене, отрезать ему хрен и заставить сожрать.
Это «веселое» кино было копией с видеозаписей одного из уже расстрелянных серийных маньяков. Это никогда не показывали по телевизору, даже после полуночи. Эти материалы видели только менты и журналисты, освещавшие ход следствия, да и то не рядовые, а такие акулы, как моя хозяйка. Я сам не знаю, для чего сделал копию. Она лежала без дела все эти годы, я уже почти забыл о ней, но теперь видео мне пригодится.
Я подарю это сдвинутой сучке, грезящей о насильнике, пусть смотрит и дрочит, пока не отсохнут ручонки, корябающие херню, которую я имел несчастье видеть. Но это будет мой прощальный подарок, сразу после того, как оттрахаю ей мозг. Ясное дело, натянув гандон, чтобы ничего случайно не подцепить, вдруг ебанутость не менее заразна, чем СПИД? Или кошки СПИДом не болеют? Черт, и тут не повезло, Викия любезно подсказала, что и у котов есть вирус иммунодефицита! Так что гандон обязателен, а лучше – два, чтобы не разъело в процессе.
Раздавив в переполненной пепельнице последнюю на сегодня сигарету, я решил заглянуть под свой пробный рассказ. Комментариев было достаточно, большая часть – тупое требование «проды» и аффтар, то есть я, клятвенно обещал «пейсать исчо». Я поганенько хихикал ровно до тех пор, пока не наткнулся вот на это. Писала девушка, явно мнящая себя королевой, ведь звалась очень претенциозно – Марго.
«Насколько можно судить из текста, сосед ГГ по комнате действительно к нему неравнодушен. Но может ли сам герой с уверенностью назвать свои к нему чувства – любовью? Девушку он забыл на редкость быстро, но, допустим (допустим!) – такое все же случается. Однако, я на месте ГГ этого произведения бы хорошо задумалась о сути своих переживаний (вместо того, чтобы изливать душу в сомнениях и страданиях) – переспать с соседом, но для чего именно?
Переспать, чтобы доказать себе насколько крут? Или просто от скуки и желания новизны? Чтобы заставить ту девушку кусать локти? А как же чувства самого соседа по комнате? Почему ваш герой не думает об этом? Или настоящее – только у него?
К слову, вспомнилась одна старая фраза: Совы не то, чем кажутся. Но вы не думайте – это просто, к слову…
Спасибо за ваше творчество. Уверена, что получу ответы в последующих главах (даже если вы их туда и не планируете вписывать). P.S. Кстати, плюс».
Вот блин! Я хмыкнул и быстро настрочил:
«Марго, спасибо за отзыв. Рад, что сумел Вас заинтересовать. Надеюсь, Вы получите ответы на все Ваши вопросы
З. ы. Что Вы вкладываете в понятие «любовь»?
Я бросил взгляд на таймер в углу экрана, присвистнул и выключил ноутбук. Почти два часа ночи, а завтра, вернее уже сегодня, у меня очень важное интервью. Я должен сверкать как начищенный пятак, а не отпугивать респондента помятой мордой и красными глазами, а значит – срочно в душ и спать!