– Нет, Михалыч, ну он меня конкретно допек. Ну, ей-богу, просто достал своим наглым трепом! Несет же, дурень, полную ахинею. Ты только послушай, что плетет, – с горячим неподдельным возмущением выпалил Борис Кудряшов, ведущий специалист управления охотничьего надзора по Федосеевскому району, обращаясь к своему непосредственному начальству.
– А вот тебе, Борь, похоже, больше делать нечего, как по ночам по всяким сомнительным форумам лазить да со всякими нахальными типами там часами чатиться. Лучше б ты почаще свою Светланку ублажал. Уж это точно – и приятнее и полезнее, – не снижая шага, едко подколол его Алексей Михайлович Назаров, главный специалист управления, или по старинке, как было гораздо привычнее уху, – районный охотовед.
– Да ты послушай, послушай, что несет. Мне, говорит, твой админштраф по балде – сущие копейки. Испугал, мол, ежа голой жопой. Да ты, говорит, у меня даже оружие изъять не сможешь. Нет у тебя таких прав.
– Ну, видно, дилетант тебе полный попался. В законах ни черта не смыслит. А, может, просто специально тебя подзуживает. А ты и рад стараться…
– Вот я и объясняю ему, Михалыч: ты дуру-то, парень, не гони. Да я у тебя вообще по первому же случаю браконьерства махом ствол конфискую – по 27.10. КоАПа. Это раз. А что касается охотпродукции, то отслюнявишь ты в казну, милок, за нее по самому что ни на есть максимуму – по рыночной стоимости. Плюс – возмещение ущерба Госохотфонду. Плюс охотхозяйству – упущенную выгоду. Но и это еще не все. А про УК РФ забыл, что ли? Да статья 258 по тебе, парниша, просто плачет. А там тоже – штрафец неслабый, а то и реальный срок светанет запросто. Это уж как повернется, как тебе, дурачку, карта ляжет. Так что закройся и не вякай.
– Ну и что – убедил ты его? Возражений не последовало?
– Да не тут-то было, Михалыч. Хрен ты, пишет, вообще меня уцепишь. Я, говорит, кабанчика вальну и тут же ноги сделаю. Ружьецо – домой и «у шкапчик». А потом чистый и непорочный к мяску вернусь. Даже, если вы успеете за это время тушу найти, по-любому делиться придется. Потому, мол, что он первым этот «чей-то» брошенный трофей обнаружил. А потому и при своем полном праве на находку. Ну а если мы все-таки рискнем на него «внаглую», «беспричинно» собак навешивать, он тут же в ментовку отзвонится: нашел якобы егерей при убитом звере. Приезжайте, разбирайтесь. Егеря сами этого кабанчика завалили, а теперь нашли без вины виноватого…
– Нет, – хмыкнул Назаров, – соображайка у него определенно варит. Ушлый малый.
– Дошлый, а не ушлый. Просто неученый, как видно. Ему наверняка еще ни разу всерьез рога не обламывали. Вот он и выпендривается.
– Ну, по большому счету, он, конечно, прав. Нам сейчас непросто с ними тягаться. И техника у них – не чета нашей. У каждого – полный привод. Мощнейшие вездеходы-внедорожники. И стволы, и связь. Вон уже многоканальные портативные трансиверы с собой таскают, ночники третьего поколения…
– Вот и этот брехунец мне про это взахлеб заливает: у меня, мол, многодиапазонная радиостанция. Вычислю и прослушаю кого угодно. И зарегистрирована она по всем правилам. Есть и разрешение на выход в эфир, и категория, и позывной. То есть у радиочастотного комитета ко мне – никаких претензий. Ни за что не подкопаешься. А, слыша вас, я легко скоординирую все свои действия. И из любой вашей облавы на раз вывернусь. Только и ищи ветра в поле. Причем и меня, говорит, и моих корешков вы при этом хрен услышите. Мы канальчик шифранем, и баста. А можем и вообще элементарно вас связи лишить. Даванем сто ватт – и амбец. Да еще и мобилы вам глушанем для надежности.
– Да, Борь, тут ему, засранцу, пожалуй, и возразить-то нечего. А что? Смогут ведь черти. Почему нет?
– Вот то-то и оно, что все они теперь могут. Все. Да нечего нам теперь фактически им противопоставить. Вот это-то мне и обидно, Михалыч. До соплей обидно. Получается, что мы теперь как натуральные клоуны – скачем перед ними, пупок рвем, а сделать толком ничего не можем. – Спустив пар, Кудряшов сплюнул и насупился. И, приотстав, содрав с кудлатой крутолобой головы черную формовку из нутрии, понуро поплелся сзади, след в след. Но на долгое время его не хватило. Уже через пару минут опять завелся, заворчал с раздражением: – И на кой ляд, спрашивается, нас вообще сюда забросили. Ни одного брэка[12] за полдня не видели. И это по первотропу. Как будто у нас своих дел в районе не хватает. Это, как в поговорке, получается: «Жену отдам дяде, а сам пойду к бляди». Дурь какая-то… Да хоть бы в этот раз командировку вовремя оплатили. А то опять зажмут. Опять скажут, что на статье ни шиша нет. И крутись, как хочешь. Я уже заманался за свой счет по всему краю мотаться. Светка уже поедом ест.
– Ладно, Боря, не зуди. Завязывай. Не пеки блины на шиле. – Назаров остановился. Неторопливо осмотрел в бинокль крутой склон лежащей за глубоким распадком соседней сопки. – И хватит уже друг другу пятки топтать. Давай-ка разделимся. Так больше толку будет… Видишь, там, за марью, крутой взлобочек?
– Ну… вижу. Вроде бы… Это где подрост березовый?
– Да. Точно. Большая белая залысина. Вот там и сходимся. Ты, давай, сейчас по кромочке у подножия тяни потихоньку, а я здесь, по увалу, пойду. Понял?
– Добро. Ты только, Михалыч, подожди, пока я вниз спущусь. Я тебе отмашку дам, и потом одновременно потянем, чтобы не пришлось мне за тобой, высунув язык, гоняться.
– Ну, естественно, Боря. Естественно. Подожду, конечно.
Оставшись в одиночестве, Назаров вздохнул с облегчением: «Боря, конечно, мужик, что надо, но порой его нытье до самых печенок пробирает. Так бы и обложил при случае хорошим матюжком. Так ведь нельзя – обидится. Будет потом сутками буку из себя строить да молча, исподлобья косяки бросать. А это только делу помеха».
Спустил с плеча «СКС», повесил на ветку. Машинально, по привычке, полез в карман, но, вспомнив, что с куревом завязал, чертыхнулся в голос: «Вот же, ё моё, уже третий месяц, как бросил, а до сих пор все тянет и тянет. Все сосет и сосет, зараза. Прямо уши пухнут. И когда уже отпустит окончательно? Мученье, да и только».
Стылым колючим ветерком приятно дохнуло в разгоряченное лицо, и пряный настой тайги, на мгновение пробившись сквозь тонкий заслон еще не особо жгучего беззлобного морозца, слегка опьянил, ударил в голову. Назаров зачерпнул пригоршню невесомого, искрящегося на солнце снежка, прихватил сухими потрескавшимися губами и, с наслаждением ощутив на зубах его острый железистый привкус, привалился плечом к дереву: «И чего он все стонет да стонет: и того у нас нет, и этого? Ной не ной, а ничего ведь все равно не прибавится. Как говорил Ходжа Насреддин: «Хоть сто раз скажи «халва» – во рту слаще не станет». И зачем тогда себя изводить по-пустому, зачем себе лишний раз нервишки мотать? Ну нет, так и нет. Ну и что с того? Да мы их и без всякой дорогущей супертехники во все времена за шкирку брали. И впредь так будет. И никуда они, субчики ушлые, от нас не денутся. Как бы ни умничали, ни изощрялись. На каждую хитрую задницу, как известно, всегда надежный дюбелек найдется. Как ты ею, родимой, восьмерки ни выписывай».
И Борю, и себя урезонивал, а на душе давным-давно кошки скребут: «И о чем только они там на самом верху-то думают? Чего хотят добиться всеми этими своими бесконечными сокращениями да переименованиями, всеми этими глупейшими, совершенно непродуманными пертурбациями?[13] Сначала Москве напрямую подчиняли, потом в Россельхознадзор зачем-то засунули, а теперь – еще хуже – краевой администрации на растерзание отдали? Превратили нас уже в какое-то огородное пугало – ни сил, ни средств, ни нормальной материальной базы, ни прав, как таковых законных, у нас не осталось. Уже без диктофона, камеры и пары свидетелей лучше из дома и носа не казать. Все равно потом ничего никому не докажешь. Да и вообще, на какие «великие» деяния мы теперь способны, если у нас по одному инспектору на полтыщи квадратных километров осталось?.. Вот народ и озверел. Крушит и тащит – кто во что горазд, кто сколько проглотить способен. Уже и зверя практически извели, и рыбу электротоком выбили. Пустая тайга, мертвые водоемы. Словно одним днем живут: «А после нас – хоть потоп, а завтра – будь, что будет». Вот и опять крадется в голову крамольная мыслишка: «А вдруг и действительно, как Боря без конца талдычит, у нас и в Думе, и в правительстве натуральные вражины засели, накрепко окопались? И вовсе не по детскому недомыслию, а по какому-то коварному злому умыслу они все эти свои дебильные законы принимают, садистские эксперименты ставят, все это дикое непотребство из года в год вытворяют? Вдруг они действительно с руки какого-то большого забугорного дяди кормятся, а потому задались целью по его указке все наше природное богатство под нож пустить, под корень извести? Ведь и у коллег – в лесном хозяйстве и рыбоохране – такая же мутная неразбериха который год продолжается? Вот и складывается стойкое впечатление, что все наши природоохранные органы кому-то наверху давно мешают, давно поперек горла. Да другого объяснения всей этой дикой вакханалии просто и на ум не приходит».
Назаров с силой потер вспотевший лоб, отгоняя тяжелые размышления, поднял глаза и тут же, будто наяву, наткнулся на свежую вырубку – жуткую проплешину, пробоину на теле тайги. Огромные кучи отпиленных верхушек, голые короткие пеньки – жалкие останки вековых ильмов, лип и берестов… Скривился. Провел ладонью по лицу, и злое наваждение в тот же миг растаяло. Окинул потеплевшим оттаявшим взглядом лежащий под ногами распадок сплошь в желтоватых кудряшках низкорослой лещины с редкими островками стройных тонкоствольных березок, присыпанный снежком густой тенистый ельник, подступивший к самой кромочке высоченного скального обрыва. Поймал напряженным слухом безмятежное восторженное цвиньканье синичек, похожее на звон серебряных колокольчиков, и внутри понемногу начало оттаивать: «Слава богу, что сюда еще, в глубь тайги, пока не добрались. Не все еще извели. Далеко не все. И не стоит, конечно, передергивать». А через минуту, уже совсем вернув себе приподнятое настроение, с которым каждый раз, из года в год, выходил в тайгу по первой пороше, весело сощурился: «Да красота-то ведь какая! Красотища! И чего еще нужно для полного счастья? Да ничего больше. Ничего – по большому счету. Все остальное – суета сует. Бесцельный, бестолковый бег по кругу… Вот и живи себе. Живи да радуйся. И пользуй понемногу, по-хозяйски, чтобы не слишком убывало. На долгие века же хватит… Эх вы – чучмеки неразумные!»