Годами сбрасываемая соснами хвоя мягко пружинит под лапами. Словно идешь по огромному ковру, на котором чего только нет. Совсем молодая поросль, которой ещё предстоит найти путь наверх; грибы, выросшие после недавнего дождя; скрытые от глаз норы всякого мелкого лесного зверья. А позади осталась расчудесная полянка с клубникой, сладкой настолько, что варить из неё варенье – сущее кощунство. Да и не из чего уже – на полянке я задержался на добрых полчаса и до сих пор чую под носом сладкий ягодный запах.
Порой кажется, я знаю в этих лесах каждую иголку, каждый камень и ветку. Или впрямь знаю? Родился-то тут. Не в лесу, конечно, а в Таненгреве, что остался ниже. Но на свою первую охоту пошёл, когда мне исполнилось пять. Мама и Дар тогда задрали лося, крупного и с такими развесистыми рогами, что порошка из них шаманке племени хватило на целый год… Помню, что плакал и очень жалел несчастного сохатого. Ровно до тех пор, пока жилистое мясо не попало в рот. Вместе с тёплой кровью, согревшей внутренности.
А потом я научился охотиться сам и понял, в чём прелесть быть хищником. Нет ничего лучше погони. Запах страха, адреналин, шум ветра в ушах; болящие от долго бега лапы, если жертва вдруг оказалась чересчур проворной.
Кабан всё ещё дёргался, хотя глотку я ему перегрыз с первого же удара. Не так чтобы удачно – внушительный клык пробил плечо. Пройдёт через пару часов, однако приятного мало. Кабану, впрочем, повезло ещё меньше: быть ему обедом на моём столе. Попрошу бабушку запечь с клюквой и мёдом. Можно было бы сожрать его прямо тут, пока кровь ещё тёплая, но человечья половина слегка против – ей тоже охота полакомиться свежаком. Однако люди-то сырое мясо едят только в исключительных случаях. В дорогущих ресторанах с отвратительно пафосными поварами, который любую бурду непременно называет высокой кухней.
Бывал я в таких, не один раз и даже не два. Особо не проникся. Мы, оборотни, народ консервативный и всяким тартарам размером с воробьиное гнездо предпочитаем здоровенную оленью (ну, или вот кабанью) ногу, едва взятую углями.
В ногу я и вцепился, в миллионный раз пожалев, что не уродился тигром, как Изара и… прочая моя кошачья родня. У них и пасть побольше, и клыки внушительнее; всё удобнее волочь законную добычу через лес. Человеком ещё лучше, но царапать пятки о хвою – сомнительное удовольствие.
Да и не стоит светить на всю деревню голым задом. Не то чтобы мне не всё равно… однако же не по статусу вожаку клана. А заместителю окружного прокурора так тем более.
Нет, ну как всё-таки неудобно открывать двери с мёртвой тушей в зубах! Но открыл. И кабана затащил, прежде чем перекинуться.
– Эй, на хозяйстве, обед пришёл!
– Чё, прям сам? – послышался ворчливый возглас, а следом и топот коротких ног. Пару секунд спустя из-за двери, ведущей в кухню, выглянул Друадах.
Я видел его только утром, а до того – две недели назад. И, кажется, седых волос в его бороде стало ещё больше. Энергии у старого гнома, впрочем, ничуть не убавилось, невзирая на возраст. Как и у моей бабули, которая вот уже добрый десяток лет может ходить только с клюкой, однако же не стала от этого менее грозной.
Друадах переехал в Таненгрев, едва схоронив жену. Скрепя сердце передал разросшуюся шахту детям и внукам, собрался открыть тут автомастерскую, нанять кого из местных в работники. Да так и остался работать сам: мол, вы, медведи, не только в шкуре косолапые, что с вас взять, расходы одни. И прижился в нашем доме – чтобы не покупать свой и не тратиться на аренду. Враньё сплошное: все в деревне знают, бабуля для Друадаха – всё равно что богиня. И выпить с ней всегда можно, да.
– Я бы предпочёл, чтобы сам, – хмыкнул я. – Увы, у кабана было иное мнение по этому вопросу.
– «Иное мнение по этому вопросу», – передразнил гном. – Уй, пацан, бесишь порой до ржавых гвоздей перед зенками! Так бы и дал по башке!
– Да ты и давал, пока доставал.
– Дык и сейчас могу на табуретку встать!
Он наклонился над тушей, ощупал, довольно крякнул в бороду – кабан и впрямь здоровенный, жирный, на всех хватит.
– Хорош. Молодец, пацан! Щас как разделаем, как наварим холодца!.. А ты давай-давай, чеши отседова, бесстыдник!
– Ты не забыл, что это мой дом? – я вопросительно уставился на Друадаха, сложив руки на груди. – И ничего не бесстыдник, грыз и плакал.
– Ага, и причиндалы тоже твои перед глазами болтаются! Никогда не привыкну к этой вашей меховой херне.
– Ты старше меня в три раза, чего ты там не видел?
Гном поднял голову и глянул сурово, разве что не запыхтел в бороду.
– Опять лазил в мои документы? Как это у вас, копов, называется? Пользовался служебным положением, во! Я, между прочим, честный гражданин Греймора, не имеешь права!
Я закатил глаза и усмехнулся.
– Мне не нужно никуда лазить, вредный старый гном. И почему «опять»? Я запомнил с первого раза. Да и до этого знал.
– Знал он! Вечно вы, Маграты, всё знаете! Что ты, что Дар. Весь в папашу пошёл, воистину так!
Нагулянное веселье как рукой сняло.
В папашу, да. Жаль не в того.
Как бы ни хотелось мне походить на Дара, иметь хоть каплю его уживчивости, добродушия и понимания, а всё же ярости и злости во мне куда больше. Бабушка частенько говорит, что таким и должен быть настоящий альфа – жестоким, бескомпромиссным и нагоняющим страха на весь клан. Глянь, мол, на Изару – девчонка, а все её боятся и слова поперёк сказать не смеют.
Может и так, да только не в одном клане дело.
Пять лет прошло, а я помню тот день так хорошо, будто он случился вчера. День, когда я, Хота гро Маграт, чуть не убил человека. Что самое ужасное, вернись я назад во времени – поступил бы точно так же.
Наносил бы удары один за одним, ломал бы кости; слушал бы, как вырываются хриплые вопли из разодранного горла. Он был слабее, жалкий человечишка, у которого из силы – одни только богатенькие столичные родители. Ни сострадания, ни сочувствия к тому ублюдку у меня так и не возникло, несмотря на психотерапевта, курсы управления гневом и прочие кружки анонимных мудаков. Я хотел его убить за то, что он сделал. Со мной… и с ней.
В ней всё дело, всегда было и всегда будет. В моей принцессе, в моей Джинни, которую я любил так, что впору было задуматься об одержимости. И сброситься с ближайшей скалы до того, как крыша съедет окончательно.
Потому как её тогда я тоже не убил только чудом. Замахнулся, собирался ударить, чтобы не сделать что похуже. Остановился в последний момент… И об этом жалеть тоже не слишком получается.
Пять лет прошло. Но как бы я ни ненавидел себя за всё случившееся, а простить Реджину так и не смог. Продолжал злиться, оставлял свою ярость на работе, выплёскивал её на преступников, которых сажал на такие сроки и в такие условия, что не снились самым жестоким палачам Инквизиции. И был доволен собой в каждый из этих моментов.
Да вот беда: легче от этого ничуть не стало.
Хотелось огрызнуться на Друадаха, но я сдержался – он хоть и в курсе всей нашей семейной драмы, а не виноват в ней ни разу. Поэтому я только фыркнул и пошёл одеваться. Не разгуливать же по дому без штанов?..
А вот без рубашки можно было и обойтись. Нет, серьёзно, почему в местном магазине все тряпки непременно клетчатые и выглядят так, что даже суслики в полях непременно бы оборжали? Глянул на себя в зеркало – волосы растрёпаны и лежат дурацкими кудрями, из-за чего я похож скорее на безмозглого школьника, чем на ночной кошмар грейморской преступности; джинсы видали деньки и получше, а рубашка… Ну да про это шедевр дизайнерской мысли и говорить нечего. А ещё надо поваляться под своим «Корингтоном» – движок в последнее время нет-нет да постукивает. Опять провоняю маслом и бензином. Хорошо хоть, отсюда сразу домой, никто не увидит моего позора.
На выходе из комнаты столкнулся с бабушкой – в последнее время она частенько спит днём. И её трудно в этом винить: как-никак, сотня ей стукнула ещё дюжину лет назад. Я в свои тридцать-то могу продрыхнуть шестнадцать часов кряду! Чаще всего, правда, это случается лишь в моих мечтах – обычно нет времени на такие излишества. Да, работу в правоохранительных органах придумали самые злые боги во вселенной.
– О, внучок явился! Давай руку, помоги бабушке, лось гулящий!
Руку я, разумеется, подал, а вот на лося обиделся. Я хищник, а не еда!
– Почему это я гулящий? Ничего не гулящий, кабана принёс – а то с Друадахом сопьётесь и с голоду помрете!
– Это ты сопьёшься, а мы с коротышкой ещё на твоей могиле спляшем, – едко отозвалась бабушка. И впрямь спляшет – кто кого ведёт по лестнице, так сразу и не разберёшь. – А гулящий, потому что всё утро шлялся невесть где. Ты же ненавидишь деревню, а тут вдруг такой приличный медведь – потянуло в лес, на природу!
– Неправда, – возмутился я. – Я ненавижу отсутствие связи и доступа к инфосети. Остальное меня вполне устраивает.
Дердра на это фыркнула, замахнулась было палкой, чтобы ткнуть мне в ногу, но передумала. Прищурилась только, да так, что сразу понятно – задумала гадость.
– А-а, я поняла, – многозначительно протянула она. – Ты просто не хочешь идти со мной на обед к твоему беспутному дядюшке. Так вот что я тебе скажу – ты идёшь. И нет, твоё мнение никого не интересует.
– Ага, спотыкаюсь и бегу вниз по лестнице! Нет, ба. Никаких обедов.
Никаких. Совсем и никогда. Потому как мне ничего не хочется сильнее, чем увидеть Джинни, которая уже наверняка там. Ничего. Ну разве только завести свой «Корингтон», усадить на пассажирское сиденье Эмму – ведь лучшей секретарши я не найду в жизни, – и укатить на юг. Туда, где мне было плохо, одиноко и очень страшно каждый день моей жизни. Туда, где я был не альфой с кланом за спиной, а всего лишь помощником прокурора. Туда, где меня дважды чуть не убили.
Потому что даже сраный Сармад с его террористами, перестрелками и удушающей жарой пугает меньше, чем встреча с Джинни. Я не знаю, что сказать. Как вообще с ней говорить? О чём? О том, что я полный кретин, раз до сих пор люблю её?
Люблю. Наверное. Или всё-таки хочу придушить за то, что она тогда натворила?.. Не знаю. За пять лет так и не разобрался. Тоску выжег раскалёнными песками Сармада, одержимую влюблённость похоронил за пыльными папками уголовных дел. Да только не помогло. Джинни по-прежнему снится мне непозволительно часто, вынимает душу своим кошачьим взглядом, опаляет шею тяжёлым дыханием…
К Хаосу всё это. Любил и любил; что было, то прошло, отболело и осыпалось пеплом. И видеться нам ни к чему.
Но, к сожалению, наша бабуля так не думает.
– Ах прости, я была недостаточно внятной – засунь свое мнение в свою тощую задницу!
– Засуну, – отозвался я в тон ей. – И поеду домой.
А потом, тихо и невесть зачем, добавил:
– Джинни приехала. Нечего мне там делать.
– А, ну да, лучше ведь бегать от своей наречённой, что обещана тебе аж самим Прядильщиком? – Дердра сделал вид, что задумалась. И всё же врезала мне по ноге, заставив ойкнуть. – И куда, спрашивается, бежать? А, ну да, по шлюхам. А то они безмерно страдают без твоего внимания. Внучок, мы вроде это уже проходили!
Сойдя с последней ступени, отпустил бабушку и растёр голень. Больно же! Да даже грёбаный кабан был ко мне добрее!
– Не по шлюхам, – проворчал я. – Их теперь зовут модным словом «эскортницы». Бабла дерут в два раза больше, чем раньше, носят искусственные сиськи, делают ровно то, за что им заплатили, и не задают лишних вопросов. Иногда просятся в отпуск на курорты. Я бы, может, и взял, но Таненгрев их почему-то не устраивает.
– О, я знаю, кого устроит, – ехидно протянула бабушка.
– Я тоже знаю. Спасибо, нет, оставьте эту назойливую сучку себе.
Серьёзно, я уже готов на всё, чтобы избавиться от Уны гро Гален. Даже выделить приданое тому несчастному, кто согласится взять её в жёны. Да, признаю, она красотка – я не любитель рыжих, однако нет-нет да и задерживался взглядом на неприличном декольте и аппетитной заднице. Но не более того. Уж слишком она доступная, невыносимо навязчивая и откровенно мечтающая залезть мне в штаны. И стерва каких поискать.
Нет уж, лучше эскортницы. Всё мороки меньше.
– Мне такое добро тоже без надобности. А ты, – мне в грудь уткнулся сухощавый палец, – если вдруг долбанёшься и решишь жениться на этой дуре – клянусь, лишу тебя фамилии, наследства и яиц!
– Мне дорого и то, и другое, и третье, – клятвенно заверил я. – А Уна и даром не нужна, и с доплатой тоже.
– Слава Хаосу, ты ещё не до конца потерян для общества.
Для чего я точно не потерян, так это для работы. Выходные и кабанячий шашлык? Ха, забудь, Маграт. Не успел я спуститься в столовую, как наверху настойчиво заверещал комм. Странное дело: в детстве я с ним чуть ли не спал, а сейчас забыл на целых полдня. Деревня, что ли, так расслабляет?..
Звонит Эмма – только у этой женщины хватило бы смелости потревожить меня в мой законный (и первый за последние две недели) выходной.
– Маграт, у нас проблемы. Точнее, у тебя. Наверное, – вместо приветствия заявила она.
– Ну?
– Я тут узнала у Доры из Инквизиции, что к ним поступил труп. Высосали досуха, зрелище даже на фотках мерзенькое… Как я поняла, убийца – маг. Возможно, вампир, но главный инквизитор уже связался с очередным Тамритом и сильно сомневается.
О, моя Эмма даже успела рассмотреть фото? И знает о делах Виттара? Не зря, не зря я поднял ей зарплату в прошлом месяце.
– Слава Хаосу, от инквизиторов ещё есть польза, – хмыкнул я. – А то я всё думал и гадал, за что они получают такую хренову тучу денег. Видела, какие у них оклады?
– Видела, – вздохнула Эмма. – Когда ты начнёшь мне платить столько?
– Когда Дакей свалит наконец на пенсию, а я сяду в его кресло. Что явно не случится скоро… Ну да не будем о плохом. Инквизиторы молодцы, но при чём тут я? Уже нашли преступника и нужно посадить его пожизненно, а он сильно против?
– Голосую за смертную казнь! Но нет, просто подумала, что ты захочешь знать… Труп из твоих будет.
Я насторожился, крепче прижал комм к уху. Даже как-то не верится в услышанное, ведь последние двадцать лет никто не смел покушаться на моих медведей.
– Кто?
– Лэнс гро Роггин. Подробности нужны?
Издевается она, что ли?
– Рассказывай.
***
– «Не пое-еду», – глумливо передразнила бабушка, когда мы свернули к реке. – Ты же для меня кабана ловил, а сам спёр аж половину! У меня были на него планы!
Ага, у меня тоже. Сожрать, а вовсе не заворачивать в пергамент и перевязывать суровой нитью, чтобы не случилось чего по дороге. И нет, вовсе не в Джинни дело! Просто… неприлично к родне и с пустыми руками. Вот так. Медведь я или где?
– Уж мне-то не рассказывай!
– А я ничего и не говорил.
– Ой, и что с того? Я слишком старая, чтобы не знать, о чём ты думаешь. «Нет-нет-нет, не хочу видеть свою принцессу, она мне неинтересна, и вовсе не ради неё я так рвался наловить её любимого лосося!» Тьфу, аж смотреть противно!
– Так не смотри, – буркнул я. – И не отвлекай – а то вмажемся в дерево, будешь знать. И мы едем к Дару не из-за его избалованной дочки. У нас сородича убили, если ты вдруг не помнишь!
– Лэнса, что ли? Ой, убили и убили, как будто тебе его жалко. Мне вот ни капельки.
Ну, мне, допустим, тоже.
Когда-то давно мы с Лэнсом были приятелями. Весьма хорошими, пусть шума и проблем от него всегда было больше, чем пользы. Вместе пили за школой дешёвое винишко, вместе клеили таких же дешёвых девиц, вместе уехали в столицу… И рассорились в хлам лет шесть назад, когда этот придурок полез к моей Джинни. Посмел её целовать и лапать, когда не должен был даже дышать в её сторону! Подрались мы тогда на славу и с тех пор друзьями больше не были. О чем я, надо признать, вовсе не жалею.
– Ну, польза от него всё же есть, – заметила бабушка, – причём от мертвого больше, чем от живого. Мне как раз веревку лень было искать.
Так, то ли у моей бабушки в её крайне почтенные сто двенадцать всё же начался маразм, то ли я что-то упустил в этом параде абсурда.
– Верёвка-то тебе зачем?
– Как зачем? Друадах вмазал бы тебе по кудрявой башке, благо есть за что; связали бы да вручили подарочком Реджине. Зуб даю, ей бы понравилось.
На что я могу поставить все свои зубы, лапы и кар – Реджина предпочла бы держаться от меня подальше. Собственно, пять лет и держалась, и я тоже к ней не лез. Больно? Да. Тяжело? До дрожи. Но так лучше для нас обоих.
Дом Дара и Изары показался из-за деревьев внезапно, как по волшебству возник посреди леса – добротный и заметно разросшийся, благодаря троим детям и неуёмной любви дядюшки к обустройству берлоги. Не люблю это признавать, но он медведь гораздо больший, чем я. У меня и страсти к сладкому куда меньше, и любви к городскому комфорту больше.
– О, глянь-ка, пастораль, – умилилась бабушка, – все внучки в сборе!
Глянул… Всего-то глянул! А ощущение, будто нарвался на драку и со всей дури получил под дых.
Не знаю, что я ожидал увидеть. Прежнюю девочку-котёнка, трогательную, неловкую и милую? Или же взрослую женщину, незнакомую и совсем чужую? Одно из двух, но никак не всё сразу.
Она всё ещё так красива, что смотреть больно. Прежняя, но чужая. Стройная, высокая, с бесконечно длинными ногами и идеальной балетной осанкой, над которой я в прошлом так часто подтрунивал – мол, если ты немножко ссутулишься, никому не сболтну, а уж небо на землю и подавно не рухнет… И я почти уверен, что эти джинсовые шорты и куцую майку с нелепым принтом Реджина напялила мне назло: чтобы я мог думать лишь о том, как содрать с неё эти тряпки. И бельё, наверняка ажурное, восхитительно непотребное. Прежде, когда мы ещё были близки, я всеми силами старался не лезть туда, куда запрещает уголовный кодекс… но о любви моей Джинни к кружевам и шёлку знал как никто другой.
Кое-кто узнал лучше. Вероломно отобрал то, что предназначалось мне одному, – и я сам был тому причиной. Сам её предал, сам толкнул в объятия того мерзкого мажонка…
А она и побежала вприпрыжку. Отомстила. Ранила так, что до сих пор болит. Без сожаления разрушила то, что я отчаянно пытался спасти.
Вот об этом, Хота гро Маграт, стоит напоминать себе почаще.
– Хота, – угрожающе зашипела бабушка, приметив, как я вцепился в руль. – Давай без глупостей.
– Никаких глупостей, ба, – бросил я, прежде чем вылезти из кара.
А, ну ещё свёрток прихватил, да.
Напряжение повисло в воздухе, стоило сделать пару шагов навстречу. Я чувствовал его кожей, будто с гор вдруг спустился один из тех ветров, что зимой приносят в Таненгрев вьюгу и морозы… Я слышал, как бьётся сердце Джинни, даже отсюда, в десятке метров от неё. Слышал её дыхание, неровное, волнующее и волнительное. И сам наверняка не лучше – так я себя чувствовал разве что после многокилометровой пробежки по лесу, когда пульс зашкаливает; когда хочется только напиться воды из ручья, рухнуть в траву или сугроб и валяться так, пока не отпустит…
…не отпустило.
Нет, Реджина ничуть не изменилась. Всё такая же тоненькая, изящная, чуть смуглая и раскосая, с пышной гривой чёрных волос, с пухлым капризным ртом и яркими жёлтыми глазами, каких нет больше ни у кого на Севере. Просто та девчонка, что я знал с самого её рождения, стала взрослой. Нет в ней больше ни капли подростковой нескладности и неуклюжести – лишь будоражащая кровь хищная грация крупной кошки. С лица сошла мягкая детская округлость, оставив вместо себя жестокую, сильную, опасную красоту, присущую женщинам-альфам.
За эту альфу передерутся все самые сильные оборотни Греймора. Они будут полными кретинами, если не станут драться.
И будут трупами, если станут. Потому что сильнее меня на Севере никого нет.
– Хота приехал! – заорали близнецы, завидев меня. И на ходу же перешли к делу:
– Эй, ты, где мой велосипед? Ну ты ведь обещал!..
– И мои деньги где? Фергис выиграл, ты должен мне двадцатку!..
Бернар и Инсар, светловолосые поганцы, одинаковые с лица и по характеру, но разные в своих звериных ипостасях, метнулись ко мне, споро обогнув замершую на месте сестру. По очереди врезались вихрастыми головами мне в живот, по очереди же получили по подзатыльнику – для профилактики, а ещё за то, что умудрились пнуть друг друга по пути ко мне. Через пяток лет уже придётся подыскивать им территорию. Делиться я не собираюсь, аж четыре мужика-альфы на одно племя – явный перебор.
И двух-то всегда было многовато.
– Отец дома? – поинтересовался я у близнецов.
– А куда он денется?..
– Срётся с мамой…
– Она его воспитывает, а он зачем-то рыпается.
Надо бы одёрнуть за такие выражения, но мне лень. У них есть отец, вот пусть и займётся делом. Не всё ж ему вокруг Реджины плясать.
– По поводу?
Хотя и так знаю, в чём дело. Плохой я непременно снова возжелает драгоценную дядюшкину дочурку, попортит и обидит!
Да что там – не так посмотрит в её сторону, посмеет дыхнуть или сделать лишний шаг.
Возжелает… Я и сейчас её желаю, и одного взгляда достаточно, чтобы вспомнить, как сильно я её любил. Как моя Джинни смотрела на меня тогда, совсем юная, чудовищно трогательная и самая красивая в мире девочка, к которой я боялся прикоснуться. Боялся обидеть, сделать что-нибудь не то.
Сделал. И обидел так, как не смог бы никто. Изменил, не раз, не два и даже не десяток; трахал едва знакомых девиц, силясь держать руки подальше от девочки-подростка. Я не должен был её хотеть, не имел на то права – она ведь младше меня почти на девять лет! Это сейчас, когда мы взрослые, такая разница особо ничего не значит. Но когда тебе двадцать два, а все твои мысли только о четырнадцатилетке, немудрено пуститься во все тяжкие.
До сих пор, кстати, пытаюсь вспомнить – кто-нибудь тогда пробовал вправить мне мозги? Мама точно, но она всегда любила меня больше, чем стоило бы, и прощала слишком многое. И Изара, да. Не знаю, что делал бы без неё, удивительно мудрой и терпеливой… Уж явно не стал бы прокурором. Скорее, спился бы и кончил как Лэнс гро Роггин – стрёмным трупом возле гномьего кабака.
Нервно хмыкнул – что бы там ни выдумывал дядюшка, сделать Реджине ещё больнее я никак не сумею.
Да и с попортить, увы, уже не сложится. Это сделали без меня. Вероломно отобрали то, что принадлежало мне… Нет. Она сама отдала. Из мести, из ненависти.
Я не имею права винить Джинни. Но и смотреть на неё как прежде тоже вряд ли когда-либо смогу.
– Регинхильд привезла мальчика, – громким шёпотом поделился Инсар.
– И папа решает, прикопать его в нашем лесочке…
– …или отвезти в Таненгрев.
Мальчика?..
Что ж, желаю ему удачно пережить Даровы загоны по поводу невинности его дочурки. Утерянной пять лет назад, чему я имел честь быть свидетелем. И нет, это вовсе не сердце жжёт в груди от одной мысли о ком-то рядом с Джинни. Просто кабан был жутко проворным, и плечо всё ещё болит. Да.
– Ясно.
Кое-как выпутавшись из паутины руки и ног близнецов, подошёл-таки к их сестре – та сложила руки на груди и всё это время молча поглядывала на нас.
– Врите больше, поганцы, – фыркнула она наконец. И голос её был ровно таким же, каким я его запомнил: тягучий и сладкий, точно липовый мёд. – Папа был бы рад усыновить Олли, а вас сослать в военный интернат; жаль, мама ему не позволяет.
– Враки! Он нас любит!
– И ты тоже!
Реджина рассмеялась, укоризненно покачала головой, а я вмиг позабыл о своих кровожадных мыслях – откуда, блин, взялся этот Олли? – и только и мог, что глупо пялиться на неё.
Боги, Хота, ты реально жалок. И по-прежнему готов сделать что угодно, стоит ей вот так улыбнуться.
– Милая рубашечка, братец, – Реджина склонила голову к плечу, прищурилась с поистине кошачьим ехидством. – Давно мы с тобой не виделись, да?
– Давненько, – только и смог выдавить я.
Хаос, неужели она всегда была такой… такой? Или это пять лет разлуки сделали невыносимо очаровательным буквально всё в ней? Даже мерзкий столичный выговор, которого раньше не было. Вот так и знал, что холерные южане вконец испортят мою принцессу. Раньше она бы вряд ли вырядилась в шмотки, которые толком не прикрывают тела; какая северянка вообще станет разгуливать с голым животом? А это ещё что за хрень? Пирсинг?..
Отлично, Хота. Просто зашибись. Реактивный разгон от здорового тридцатилетнего мужика до престарелого ханжи – да так резво, что ни одному турбокару не снилось. Что дальше, запакуешь свою кузину в скафандр?..
Но нет. Дальше она обняла меня, и про скафандр было забыто напрочь. Как и про всё вокруг. Мир, проблемы, кучка надоедливых родственников, глазеющих на нашу встречу с жадным любопытством – всё это перестало быть хоть сколько-нибудь важным. Остались лишь я и она, и такой приятный жар чужого тела, сильного и гибкого; и знакомый сладко-пряный аромат, от которого мой зверь рвётся на волю, рот наполняется слюной, клыки упираются в нижнюю губу.
Зверю плевать на мою подлость, на её дурость, на наш омерзительный разрыв. Он чует свою самку и не понимает, почему она до сих пор не отмечена.
Это было форменное издевательство, но… кончилось оно слишком быстро. Стоило только попытаться обнять в ответ, машинально проследить ладонью полосу обнаженной кожи на пояснице, – Реджина вмиг напряглась, вся натянулась, точно струна; тронь – и лопнет с натужным, жалобным звоном. И шустро выпорхнула у меня из рук, только я её и видел.
Далеко, впрочем, не сбежала. Поймал её за руку, стараясь не думать о том, почему ладонь, ощутившая гладкость нежной девичьей кожи, до сих пор горит. И впихнул сверток, пожалуй, куда поспешнее, чем стоило бы.
– На вот. Утром забил. Хотел рыбы наловить, но бабушка слишком мечтала увидеть любимую внученьку.
Последние слова сами по себе вырвались с особым ехидством. Как ни крути, ревности во мне ничуть не меньше, чем ярости, а Джинни всегда была любимицей в нашей тигрино-медвежьей семье.
Не то чтобы я возражал – ну как вообще, скажите на милость, можно её не любить?
– И это всё, что ты хочешь мне сказать? – вдруг прищурилась она. Подобие очарования между нами рассеялось вмиг.
– Всё, – отозвался я с деланным безразличием. – Я пришёл к Дару, а не на поклон к твоему высочеству.
Джинни мой тон не понравился. Всего на миг, но она сжала кулаки, яростно сверкнула своими кошачьими глазами, зло поджала губы. Интересно, чего она ждала? Извинений? Один раз я уже пытался извиниться. Да что там, готов был унизиться как угодно, валяться у неё в ногах столько, сколько потребуется. Вместо этого увидел, как моя девочка тискается с тем мерзким человечишкой. Услышал, как он шепчет ей всё те пошлости, которые я и думать-то лишний раз боялся. Учуял на ней его запах, лучше всяких слов сообщивший обо всём, что между ними было…
Жжение в груди стало сильнее. На этот раз от ярости, без которой вспоминать тот день не выходит.
– Милые шортики, надевай почаще, – бросил я, прежде чем направиться к дому.
Дара я нашёл по запаху – тяжёлому, животному, перемешанному с запахами леса, мёда и свежих ягод. Сильный зверь. Медведь. Взрослый, опасный соперник. Другой альфа, который когда-то был мне отцом, а сейчас – тот, с кем я вынужден делить свою территорию. Даже вот эту кухню инстинктивно хочется поделить на две части, себе оттяпав ту, что побольше, и дальше границы соперника не пускать.
А ещё выгнать отсюда тщедушного рыжеватого пацанёнка с малахольными глазищами в пол-лица и руками типичного неженки. Я тоже на работе не брёвна тягаю, однако эту кильку в томате перешибу с одного удара. И вот на это запала моя Джинни?..
– Исчез отсюда, – бросил я вместо приветствия. – Папочка позже поучит с тобой уроки.
– Грубить вовсе не обязательно.
Тон сопляка, прохладный, но безукоризненно вежливый, меня несколько обескуражил. Я, может, и имею вполне заслуженно репутацию скотины, но наезжать на людей без повода как-то не в моих привычках.
Ну да повод имеется. Прехорошенький такой повод с блудливой полосатой задницей.
– Ты, конечно же, Хота, – продолжил пацан, поднявшись и шагнув мне навстречу. – Я Оливер, друг Джинни. Много о тебе слышал. Не стану врать, что мне очень приятно.
Вблизи он оказался побольше и повыше, но всё равно смех и слёзы. И целая прорва ярости – ведь он весь, весь пропах Реджиной. Как если бы эти двое не отлипали друг от друга сутки напролёт. Да и понимание того, что этот столичный хлыщ всё про нас с ней знает, любви к нему не добавило. Скорее наоборот.
На протянутую руку я посмотрел, лениво прикидывая, сколько секунд бы у меня ушло, чтобы её сломать. Две, три? Так уж и быть, дам пять, исключительно из уважения к Джинни – к совсем уж слабакам она слабости никогда не питала.
– Я сказал, исчезни, – рыкнул, уже едва сдерживаясь. Но под суровым взглядом дядюшки, так уж и быть, добавил ничуть не дружелюбно: – Пож-жалуйста.
Пацан холодно улыбнулся, глядя при этом так, точно ему не терпится узреть, какого цвета мои кишки. Вдоль спины словно кто-то от души проехался наждаком, а сердце вдруг заметалось в груди, как птичка в клетке. Серьёзно, он настолько меня ненавидит?..
Не ненавидит. Демонстрирует силу. Бросает мне – мне! – вызов. Потому что может, потому что прямо сейчас от милого мальчика в нём нет ничего. Сильный маг с жутким даром, от которого хочется бежать подальше. А ещё лучше – вцепиться в бледное горло и навсегда уничтожить угрозу.
– Грубить не обязательно, – повторил Оливер. – Драться я не умею, но кто сказал, что до драки вообще дойдёт?.. Что ж, Хота, неприятно было познакомиться.
Только когда его шаги почти стихли, меня попустило. Будто со всего тела подняли тяжеленный камень. Тут же захотелось это самое знакомство продолжить и скоротечно завершить… но я скорее сожру свой диплом юриста, чем побегу за никчёмным человечком, посмевшим бросить мне вызов.
– Дар, ты серьёзно? – поинтересовался я холодно. – Когда ты усыновил этого грёбаного Олли и почему меня не пригласили на свадебку моей любимой кузины?
Дар выразительно вздохнул и, мимоходом покосившись в окно, хмуро уставился на меня.
– Сынок, давай без этого твоего дерьма, а? Олли – однокурсник Джинни, давний друг и славный парень. И похититель жизни, а это самый паршивый подвид некромантов. Не цепляйся к нему.
О, я бы обсказал в красках, под каким соусом собираюсь сожрать этого славного парня с его дружбой. Да так и замер, вдруг осознав, что жаждущий кровавой расправы зверь во мне уступает следаку и окружному прокурору. С дипломом, да.
– Что ты сказал? – переспросил осторожно. – Вот это – похититель жизни?
– Уже жалеешь, что нахамил Олли? – Дар усмехнулся, глянул эдак укоризненно, уселся на стул напротив. – У меня дома, попрошу заметить.
Он издевается? Или моего старика начинает одолевать маразм на фоне чрезмерной любви к дочурке?
– Потом территорию пометишь, – припечатал я. Достал комм из кармана, выложил его на стол и открыл папку с фотографиями. – Там Лэнса сожрали.
– Что?.. Я его не ел, только собирался! Честное слово, сынок, не моя работа!
Я подозрительно прищурился. В каком смысле «собирался»? Собирался влезть в разборки с оборотнем из родственного клана? Или что?.. Впрочем, наплевать. Что бы там ни воображал о себе мой дядюшка, а сделать с Лэнсом то, что сделал убийца, никак не сумел бы.
– Да это и так всем понятно, – ворчливо заметил я, кивнув на комм. – Ты точно всё ещё лучший ищейка в Грейморе или нам с Арти стоит подыскивать новую кандидатуру? Хотя и искать не надо – у Эммы ушло пять минут, чтобы достать это.
– Мне кажется или я мало порол тебя в детстве?
– Вообще не порол.
Да и руку-то поднял один-единственный раз в жизни… Но об этом лучше не вспоминать; настроение и так уже на уровне «нажраться и забыть».
Не забудешь, Хота. Никогда не забудешь. Нет в мире столько гномьей сивухи, чтоб выполоскать из памяти всю ту херню, которую ты творил.
– Какая прелесть, – пробормотал Дар, брезгливо изучая фото. Трудновато, конечно, опознать в ссохшейся мумии самого противного из моих кузенов – разве только по длинным рыжим патлам, каким и иная девчонка позавидует. – Ну да, такое мало кто способен сотворить. Поганая смерть, даже для такого мудака… Мой драгоценный кузен Боргур будет в восторге и непременно придумает, как обвинить нас в кончине своего любимого племянничка. И знаешь, что самое паршивое? Похоже, Реджина и Оливер были последними, с кем он говорил.
– Реджина? – переспросил я недоверчиво. – Он виделся с ней?
– Он не виделся, а пытался завалить её прямо посреди кабака; и я бы даже не узнал об этом, если бы не Олли, – Дар яростно сверкнул глазами, явно жалея, что первым не добрался до полудурка. – Имеем охренительную историю: Лэнс при свидетелях домогается девушки, ссорится с ней и её дружком; поутру они шустренько укатили прочь, а от Лэнса осталась одна кожура. Вопрос: на кого подумают первым делом?
– На меня, – едко сообщил я. – Потому как мне в данный момент очень, очень жаль, что Лэнс уже мертв. И нет, не читай мне нотаций про «оставь мою дорогую доченьку нецелованной», мы это уже проходили! К счастью, я не стрёмный мажонок с даром, идеально подходящим под преступление. А вот твой новый сынок – да. Уверен, что хочешь пускать его в кроватку Джинни?
– Джинни двадцать два, она сама разберётся, кого пускать к себе в кроватку.
Разумеется. Кто угодно достоин твоей дочери, Дар, только не я, не тот, кто был с ней рядом столько лет! Не тот, кому она предназначена. Не тот, кто любил её больше всего на свете. Не тот, кто творил всякую хрень и тащил в свою постель кого попало, лишь бы не позволить себе ничего лишнего… Потому что ты убил бы меня. И был бы прав.
Она хотела пустить в свою кровать меня. Но ты, дорогой дядюшка, сделал всё возможное, чтобы этого не случилось.
– Раньше ты так не думал.
– Я учусь на своих ошибках, но ты, похоже, и не пытаешься! – Дар недовольно помотал головой, с силой растёр переносицу. – Хота, я люблю вас обоих. Плевать, что ты мне не веришь, это правда! Поэтому не вынуждай меня выбирать сторону и оставь уже мою дочь в покое.
– А я что, по-твоему, сделал?!
– Боги, Хота, да взгляни ты на себя! Пять лет прошло, а ты приходишь как ни в чём не бывало и ведёшь себя точно ревнивый женишок. Хватит этого дерьма, ладно? Хватит. Нет у тебя на это никаких прав. Больше нет.
– Что ж, – холодно отчеканил я, хотя внутри всё просто кипит. От злости, от невесть откуда взявшейся обиды, от желания вгрызться в глотку сопернику, осмелившемуся отбирать то, что всегда принадлежало мне. По праву, да. – На что у меня есть право, так это задержать предполагаемого убийцу, подходяшего под описание, вызвать сюда Инквизицию, а потом в суде обвинить всех присутствующих в укрывании преступника. К счастью для тебя, ревнивый женишок помнит, что он ещё и глава клана. И должен заботиться обо всех его членах, начиная с твоей дочери и заканчивая бывшим вожаком, потерявшим нюх.
Дар, до сих пор пытавшийся сдерживаться, резко поднялся с места, оттолкнул стул. Оскалился, и я почти услышал поднимающийся из его груди рык. Признаюсь, на короткое мгновение стало страшно и даже стыдно. Но чувство это быстро ушло, стоило только коротко глянуть в окно.
Во дворе Джинни снова весело возится с близнецами, позабыв о моём приходе.
Не имею права. Не должен смотреть на неё, любить её; Хаос побери, даже дышать в её сторону! Какой-то час назад я и вовсе не собирался ехать сюда. И правильно делал: ведь стоило только увидеть Реджину, как во мне тут же проснулось всё то собственническое дерьмо, от которого я так старался избавиться.
Не избавился.
Она принадлежит мне. Она моя! А он снова пытается отнять её у меня.
– Бывший вожак сам отдал тебе клан! – рыкнул Дар. Не как любящий дядюшка, но как другой альфа. – Но может и забрать назад.
– Он может попробовать, – в тон ему отозвался я.
Никто не смеет оспаривать мою власть. Даже родной дядя. Тем более родной дядя.
– Серьёзно, Хота?
– Я всегда серьёзен, Шандар. В своих намерениях, планах и чувствах. Жаль, что ты этого так и не понял.
Он открыл было рот, но я схватил комм и направился к двери, показывая, что наш разговор окончен. Пока и впрямь не подрались – Изара не одобрит.
– Я всё сказал. Присмотри за своей непутёвой дочуркой; клубочек там дай, пусть поиграет. И не приведи Хаос тебе выпустить её из дома, пока я во всём не разберусь! Быть может, мне удастся сделать так, что вы все тут не сядете.
Молодец, Хота гро Маграт. Показал, кто тут настоящий альфа, а кому пора не пенсию. Разве что взрыва за спиной не хватает, а дверьми я перестал бить ещё пару лет назад.
Осталось только разобраться, откуда взялась эта противная боль в груди.
«К врачу сходи», – едко посоветовал внутренний голос с интонациями бабушки.
Впрочем, лекарство у меня уже имеется. Зовётся работой и уже который год начинается со звонка моей секретарше.
– Эмма, свяжись с Тамритом. Через два часа он должен быть в моём кабинете.
Моя догадливая рыжая стервозина, разумеется, тут же поняла, куда я клоню.
– Решил наконец прижать банду Саргина? Если что, мой ужин будет за счёт отдела, и я оставляю за собой право взять выходной в любой день.
– Я даже куплю тебе те туфли, – со смешком пообещал я.
– И оплатишь внеурочные. В двойном размере.
– Ну разумеется.