Женя Колодкин получил разрешение на въезд и жительство в Москве. Второй степени.
Степень разрешения считалась снизу: первой степени – это только для тебя одного; второй степени – для двоих, то есть можешь взять жену или любого кровного родственника. Третья степень – ты и еще двое, то есть трое общим числом. Четвертой степени не было, вместо нее была карта «И», то есть «исключительный случай», если ты какой-то обалденный спортсмен или там, не знаю, математик. На карту «И» можно было вывезти до четверых человек.
Женя подавал на третью степень, потому что хотел взять с собой маму и любимую девушку, на которой предстояло жениться.
Но не вышло. Где-то споткнулся. Сам не понял, где именно, а в ответе этого не было. Объяснений не полагалась. «Вам выдано разрешение второй степени», и точка. Хотя и это – грандиозное везение, конечно.
Проверок было много. Биомедицинская первым делом. Потом генеалогическая. В Москву брали только чистокровных. Не обязательно русских. Никакого шовинизма. Татарин, калмык, еврей, бурят, мордвин – пожалуйста. Хоть грек. Но чтобы на четыре поколения чистокровный, со справками. Понятно зачем – еще один барьер, только и всего. Ну а дальше – тесты. Интеллект, психореактивность, общая культурность. Математика, язык, государство и право.
Особое испытание – спортивное. «Курьерское десятиборье». Сначала поднятие тяжестей. Дальше – быстро, но не нарушая правил, ехать по городу на машине. Потом на мотоцикле. Дальше велосипед. Плаванье. Карабкаться через стены, вроде скалолазания. Бокс или карате, дзюдо – на выбор. Бег. Ориентирование по навигатору и по приметам. Скоростной подъем по лестнице на пятнадцатый этаж – и, наконец, вручить адресату пластиковую коробку с яблочным пирогом.
Потому что в Москве для приезжих никакой другой работы не было. Только курьером. Но – только на первые три года. А там уж новые тесты, новые успехи, новые вершины.
Итак, вторая степень. Соискатель плюс один человек.
Женя все-таки решил взять с собой маму.
Трудный был выбор. Мама была против. Она говорила, что скоро умрет. У нее был стафулоз в тяжелой стадии, какая-то новая зараза. Мама говорила: «Езжайте с Женечкой. Распишитесь – и езжайте. А я тут как-нибудь».
Девушку Жени Колодкина звали тоже Женя.
Он сначала обрадовался такому маминому решению, тем более что и его Женя очень хотела с ним в Москву, но не говорила ни слова, потому что знала, какой ему предстоит трудный выбор. В общем, Женя уже совсем было собрался пойти со своей Женей в МФЦ и подать заявку на брак, но вдруг подумал: «Господи боже, что ж я делаю! Это же мама! Мать! Она меня родила, растила-кормила, после папиной смерти образование дала, а я ее бросаю! Древние греки, кажется, говорили: жен-мужей и детей может быть сколько хочешь, а матери новой не будет! Что ж это я за подлец такой? Нет!»
В общем, он сказал матери, что берет ее с собою. И что в Москве обязательно найдется лечение от стафулоза: либо больница, либо просто лекарство, которого здесь нет, а в Москве, наверное, в каждой аптеке навалом.
Брать с собой много вещей не разрешалось – по чемодану, пятьдесят пять на сорок на двадцать пять, и бумажник с документами.
Когда перешли наружную границу, там был двухдневный карантин. Им с мамой дали отдельную комнатку. На другой день зашел врач, посмотрел обоих, сказал маме: «Прилягте, гражданка, я сейчас вернусь». Но не вернулся.
Вечером мама позвала Женю присесть рядом и сказала:
– Зря ты Женечку вместо меня не взял.
– Да ладно! – засмеялся он.
– Так в Москве и не побывала, – сказала мама и заснула.
«А и правда, – подумал Женя. – Это только наружный периметр. Карантинная граница. А настоящая Москва там, в конце коридора, где второй контроль».
Утром мама была уже холодная.
Врач и полицейский не велели Жене брать мамин чемодан. «Заразно!»
Женя проводил взглядом каталку, на которой лежала мама, в ногах у нее, клонясь и чуть не падая, стоял серый чемодан с ремешками крестом, вспомнил про крест, перекрестился и пошел, подхватив свой чемоданчик, в конец коридора.
Он выложил свои документы на прилавок и напористо изложил ситуацию. Типа что его мать, указанная в документе как законный спутник по разрешению второй степени, ранним утром скончалась от стафулоза, вот справка.
– Ну и? – спросил пограничник, старик в толстых очках.
– Ну и я имею право въехать со спутником. Имею право вернуться и привезти спутника. В смысле спутницу. Разрешение действует год с момента выдачи. Прошло меньше месяца.
– Знаете что? – вдруг засмеялся пограничник, снял и протер очки. – Вы знаете, нас учили никогда не говорить гражданину: «Вы правы!» Надо всегда говорить: «Вы ошибаетесь, есть параграф такой-то пункта такого-то!» Гражданин не может быть прав перед официальным лицом. Но вот тут, – и он надел очки на свой толстый пористый нос, блестящий от жира, – но вот тут все-таки нет! Вы все-таки правы! Такой редчайший случай, можно сказать…
Он вбил какие-то цифры в компьютер, а потом переписал их в конторскую книгу. Долго писал, пыхтя и склоняя голову.
– Ишь! – вздохнул Женя.
– Сервера горят, – ответно вздохнул старик. – Или жгут их, черт знает. Может, диверсанты? Саботёры? Как думаете?
– Без понятия, – честно сказал Женя.
– Я тоже, – сказал пограничник. У него от старости немножко тряслась голова. – Вот ваш паспорт и разрешение. Езжайте за подружкой! – он подмигнул.
Когда Женя вернулся в родной город, он первым делом, прямо с поезда, пошел на кладбище. Заказал в конторе, чтоб на могиле папы подтюкали мамино имя-отчество-фамилию: Колодкина-Семендеева Фаина Макаровна.
Потом сразу побежал к любимой девушке Жене, чтоб она его утешила в несчастье, это раз. И чтоб они быстро сбегали в МФЦ оставить заявление на брак, это два. И чтоб она тоже начала собирать чемоданчик ехать с ним в Москву, это три.
Когда он подошел к домику, где Женя жила с родителями посреди яблочного сада и двух курятников, он увидел, что там пристроены еще две комнаты, примерно шесть на шесть.
Женя сидела в саду на скамеечке, резала яблоки на варенье, а вокруг бегал ребеночек года в полтора. Еще немтырь, но веселый. Женя ему говорила: «Мишенька, Мишенька», а мальчик гукал в ответ и кричал вроде: «Да! Да!» – и ручонки тянул к тазу с резаными яблоками.
Женя полюбовался этой милотой, но сказал:
– Жень, когда успела?
– Привет! – сказала она. – Да вон сколько времени прошло, как ты меня тут оставил ради мамки своей.
– Она померла.
– Царствие небесное. Хорошая была женщина Фаина Макаровна, а ты мамочкин сынок. Тьфу. Все профукал.
– Женя! – вскричал он. – Так ведь меня всего четыре дня не было! Ты что?
– У нас тут время быстрее идет. Не знал? В сто раз примерно. Или даже еще. Вон ты какой молодой, а у меня уже морщины пошли.
– Да какие морщины! – Он потянулся было к ней, но она сказала:
– Ступай откуда пришел!
Ребеночек закричал. Собака залаяла, загремела цепью.
Ну и ладно! Значит, одному в Москву.
А в Москве тот же самый пограничник сказал и показал, что в разрешении написано: «Однократное пересечение границы». А он, значит, ее уже пересек и обратно уехал. Вот штампики. Так что пардоннэ муа.
– Нет уж, это вы пардоннэ! – твердо возразил Женя. – Я пересек только наружную границу. Карантинную! А за внутреннюю не заходил. Границу Москвы в собственном смысле слова я не пересекал. Там должен быть второй, главный штампик. Вы его не поставили! Пропустите меня!
– Экие вы все умные стали, – бормотал пограничник, глядя в бумаги то сквозь очки, то поверх очков. – «В собственном смысле!» – передразнил он. – Вы опять-таки правы. С точки зрения здравого, так сказать, смысла. Но в разрешении не сказано про две границы. Написано: «Однократное пересечение границы»! А какой – карантинной или административной – не записано. Знаете что?
– Что? – сказал Женя, холодея и надеясь одновременно.
– Оставьте ваши координаты, с вами свяжутся.
– Какие еще координаты? – выдохнул Женя. – Вы сканировали мой паспорт!
– Сервера горят, – закивал головой старик-пограничник. – Что ни день горят. Саботёры, пароль д’онёр! Давайте я лучше в книжечку запишу.
Он достал конторскую книгу, растрепанную и замусоленную, поплевал на карандаш, склонил голову набок:
– Диктуйте!
Вернувшись домой, Женя вспомнил, что так и не увидел живую Москву, хотя бы из окна поезда. Когда подъезжал к пропускному пункту и когда отъезжал – тоже. Там были сплошные мосты и стены, стены и мосты, а домов совсем не видать.
Тем более что туман.
«А может, Москвы и вовсе нет, кроме как в телевизоре?» – подумал он и стал доставать из чемодана брюки, майки и прочее свое небогатое добришко.