Предыдущая глава началась с напоминания о предусмотрительности; пусть эта глава начнется с необходимости оглянуться назад.
Некоторых может удивить, что человек, настолько преисполненный уверенности, как наш торговец, в последний момент поддался внезапному порыву и обнаружил такое глубокое неудовольствие положением дел. Его можно назвать непоследовательным, да так оно и есть. Но стоит ли возлагать вину на автора? В самом деле, вдумчивый читатель может полагать, что создатель художественного произведения должен быть более тщательным в изображении любого персонажа; нужно сохранять последовательность его характера. Но, хотя с первого взгляда это кажется вполне разумным, при более внимательном рассмотрении оказывается, что это не так. Ибо как это сочетается с другим требованием, – на котором, пожалуй, настаивают в равной мере, – что, хотя любой авторский вымысел предполагает свободную игру воображения, но вымысел, основанный на фактах, не допускает противоречий; а разве не факт, что в реальной жизни постоянство характера является rara avis?[69] Без этого обстоятельства неприязнь читателей к противоречивому характеру персонажей едва ли может возникнуть из-за ощущения их вымышленности. Скорее, оно может возникнуть от сложности их понимания. Но если даже величайшие знатоки часто теряют терпение в деле понимания живого человеческого характера, могут ли все остальные надеяться, что они будут с легкостью воспринимать и толковать намерения персонажей[70] в тех фантомах, которые мелькают на страницах, подобно теням на стене? Такой художественный вымысел, где каждый персонаж, по причине своей неизменности, может быть постигнут с первого взгляда, либо показывает лишь отдельные части характера, выдавая их за целое, либо вовсе не соответствует действительности. С другой стороны, когда автор изображает характер, даже для обычного читателя несообразный в своих проявлениях, словно белка-летяга, или же в разное время противоречащий своей природе, как гусеница и бабочка, в которую он превращается, он может быть не выдумщиком, но описателем реальных жизненных фактов.
Если бы рассудок был верховным судьей, никакой писатель не создал бы таких непоследовательных героев, каких создает природа. От читателя требуется немалая изощренность для нахождения различий между несогласованностью замысла и повседневной жизни. Здесь опыт служит единственным проводником, – но, поскольку ни один человек не может занимать единого положения во времени и пространстве с реальностью сущего, было бы неразумно в каждом случае опираться на свое мнение. Когда чучело австралийского бобра с утиным клювом[71] впервые привезли в Англию, то все натуралисты, обратившись к своим классификациям, единодушно постановили, что такое существо не может существовать в природе.