Когда мы выезжаем в уединенные пригороды Сноу-Крик, где нет уличных фонарей, густой и темный лес обступает нас с обеих сторон. Северное сияние полощется в небе, заставляя ледники испускать призрачное свечение. Я в очередной раз заглядываю в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что все в порядке.
На дороге за нами никого нет.
Я сворачиваю с шоссе на лесистый полуостров, который вдается в озеро, где мы живем. Там есть всего лишь три земельных участка: мой и два соседских дома, чьи хозяева приезжают только зимой. Знакомая депрессия овладевает мной, когда я веду свой старый пикап по ухабистой подъездной дорожке. Ветки скребутся о двери, напоминая о несостоявшейся подстрижке и обо всех других вещах, которые я собиралась сделать. О домашних занятиях, которые мы планировали вместе с Трэем. Ремонт и реконструкция дома. Ландшафтные работы. Реновация шлюпочного эллинга, чтобы мы могли сдавать его в аренду ради дополнительного дохода. Когда мы приближаемся к дому, я вижу, что лампочка над крыльцом перегорела. Все погружено в черноту.
Я ругаюсь сквозь зубы, когда мои фары освещают деревянную калитку во дворик сбоку от кухни, где я складываю всякий мусор. Калитка висит на петлях и хлопает на ветру. Куча жестяных банок катается по бетону перед кухонной дверью.
Я тщательно вымыла эти банки перед тем, как сложить их в мусорный бак снаружи. Но медведи лезут везде в отчаянных попытках набрать вес для впадения в зимнюю спячку. Нужно будет убрать этот мусор. Но моя первостепенная задача – обеспечить Куинн горячую еду перед тем, как отправить ее в душ. Поддержать домашний распорядок, насколько это в моих силах. Найти способ обсудить сегодняшние события.
Я лезу в бардачок за налобным фонарем.
– Подожди минутку, пока я не посмотрю, что медведь ушел, – говорю я, когда выхожу из автомобиля. Но Куинн не слушает меня. Она вылезает наружу, хлопает дверью и топает к парадному входу, держа в руках мою куртку и мой рюкзак. Я черпаю надежду хотя бы в том, что она держится за что-то мое. Она набирает код на замке, и дверь закрывается за ее спиной.
Я стою одна в темноте и глубоко дышу. Провожу по двору лучом фонарика. Одновременно лягаю банки и стараюсь производить побольше шума, чтобы медведь не подходил ближе. Когда я убеждаюсь в том, что никого нет, то собираю жестянки и убираю их в мусорный контейнер. Потом снова замираю. Волоски на шее встают дыбом, когда я слышу другой звук за шелестом ветра. Я внимательно слушаю, но ничего не слышу. Но кто-то явно наблюдает за мной из темноты. Первобытный страх проползает мне в голову.
Я быстро хватаю последнюю жестянку, вхожу в дом месте с мусорным мешком и запираю дверь за собой. На мгновение приваливаюсь спиной к двери, закрываю глаза и собираюсь с силами.
Наверное, это медведь. Все дело в моей паранойе. Но когда я снимаю грязные сапоги и шлепаю в чулках на кухню, недоброе предчувствие не покидает меня.
Трикси стучит хвостом при моем появлении, но не встает со своей лежанки, как раньше. Ей удобно там, где она находится. Она надеется, что ее покормят. На кухне нет никаких признаков Куинн, как и в гостиной на другой стороне дома.
– Куинн? – Я включаю свет и отопление. Девочки нигде не видно.
– Куинни! – зову я, когда поднимаюсь по лестнице. Я поворачиваю ручку двери ее спальни. Заперто. Я тихо стучу в дверь.
– Куинн, ты придешь ужинать?
– Я не хочу есть, – отвечает приглушенный голос изнутри. Она явно плакала.
– Тебе нужно что-то съесть…
– Я же сказала, что не хочу. Уходи.
Я закрываю глаза.
– Куинн, нам надо поговорить.
Молчание.
Я растерянно стою перед дверью. Это именно та дилемма, ради которой я призывала дух моей сестры. За последние несколько лет мы редко встречались, но каждый раз, когда мне была нужна помощь, София была рядом со своими мудрыми советами. Горечь утраты настолько велика, что у меня перехватывает дыхание. Моя мать умерла, когда мне было восемь лет – столько же, как и Куинн сейчас. Поэтому я отчасти понимаю ее душевную боль. София, на одиннадцать лет старше меня, приняла роль матери. Мне хочется, чтобы Куинн позволила мне сделать то же самое для нее. Я борюсь со слезами. Я очень устала, вот и все. Завтра утром я буду сильнее и сообразительнее. Мы уедем отсюда.
Я принимаю обжигающе горячий душ и вычищаю дневную грязь из волос, но все равно не могу избавиться от холода в костях. Наношу дезинфицирующий крем и пластырь на маленький порез над бровью и сушу волосы. Надеваю тренировочный костюм и спускаюсь вниз в носках. Покормив Трикси, я направляюсь к камину.
Я опускаюсь на колени со скатанной старой газетой руках, поджигаю бумагу, потом растопку и кладу дрова. Глядя на пляшущие языки пламени и слушая тихое потрескивание, я думаю о дровах, которые мы с Трэем рубили и складывали в поленницу перед отъездом на Бали. Удивительно, как быстро все развалилось. Появление Куинн послужило катализатором, но были гораздо более важные обстоятельства. Мне приходят на ум его слова:
«Знаешь, я всегда думал, что ты до сих пор неравнодушна к нему. Что ты не можешь отречься от него, несмотря на то что он сделал».
Я встаю и расхаживаю по гостиной, сожалея о том, что не купила жалюзи для панорамных окон, выходящих на темный сад, лодочный эллинг и озеро. Восходит луна, подсвечивая гребни волн пенистым светом. Сегодня вечером с березы облетели последние листья, и голые ветви пялятся в небо, как скрюченные пальцы.
Я потираю ладони и думаю о супе. Но мне тоже не хочется есть. Вместо этого я наливаю виски из бутылки бочковой выдержки, оставленной Трэем. Беру бокал и устраиваюсь у огня в дедовском кресле с ноутбуком на коленях.
Потягивая виски, я ищу газетные статьи и комментарии о суде над Джебом и о его недавнем освобождении. Я кликаю по заголовку «Ванкувер Сан» трехдневной давности и снова читаю резюме судебных слушаний и последние усилия «Проекта Невиновности» по опровержению его обвинения. Согласно статье, юристы проекта UBC заявили, что личный адвокат Джеба имел в своем распоряжении, но не предоставил доказательства наличия ДНК другого мужчины на окровавленной толстовке, обнаруженной в его автомобиле. В кармане толстовки находилась пустая пачка «наркотика для изнасилований». Кроме того, толстовка была добавлена к уликам позже, чем остальные вещи из автомобиля Джеба. Полиция заявляла, что это техническая ошибка и что следы чужой ДНК не оправдывают Джеба. Но судья отменил приговор на основании разумного сомнения, постановив, что первоначальные свидетельства не были приняты во внимание.
Однако при этом судья не объявил Джеба невиновным. В результате, как написал один бойкий репортер, насильник оказался на свободе.
Я навожу курсор на фотографию, нажимаю клавишу, и лицо Джеба занимает весь экран. Смуглый, чувственный, молодой Джеб. Именно такой, каким я знала и любила его. Смешливые ирландские глаза его отца, иногда озорные и завлекающие, а порой исполненные глубокой тайны и печали. Вид этих глаз заставлял меня таять, посылал мурашки по коже. Я пью виски и чувствую, как в груди разливается теплота, но даже теперь его глаза на фотографии делают это со мной. Боже, как мне быть? Как избавиться от этих противоречивых, искаженных воспоминаний? От этих чувств? Нелегко описать глубину того, что я когда-то чувствовала по отношению к Джебу. Думаю, лишь немногие могут понять, что было между нами.
Когда он появился в начальной школе Сноу-Крик, я была зачарована им. Он был загадочным и совершенно непохожим на остальных. Особенным. Он будоражил мое воображение. Позже в том году, когда умер его отец, он пропал из школы, но вернулся следующей весной. Мы подружились и гоняли мяч на одном из нижних полей во время ленча. Постепенно он научил меня смотреть на мир новыми глазами. Думаю, тогда я впервые осознала, что в мире есть люди – такие, как индейская община в соседней долине, – чье мышление и образ жизни отличаются от нашего. Это превратилось в увлекательное приключение. Я начала встречаться с ним за пределами школы, и пока мои подруги гуляли по магазинам или ходили в кино, мы с ним отправлялись в лес. Он освободил девочку с мальчишескими ухватками, обитавшую во мне. Мы играли. Мы открывали новое. Он позволил мне сохранить детскую непосредственность гораздо дольше, чем это было у моих сверстниц. И мало-помалу мы осознали сексуальность друг друга. Было восхитительно прикасаться к нему и ощущать его прикосновения. Джеб просто-напросто стал частью меня – того, чем я была.
А потом он поведал мне свой самый глубокий и темный секрет. Он рассказал причину своего исчезновения из школы в ту первую зиму.
Это было необыкновенное признание. Высшая степень доверия… и я предала это доверие. Я воспользовалась его глубочайшим личным секретом, чтобы отправить его за решетку. Шепот вины до сих пор остается со мной.
Я нажимаю на другой снимок, сделанный перед зданием суда перед началом первого заседания более восьми лет назад. Угол освещения на фотографии подчеркивает смуглую кожу Джеба, его выступающие скулы. Его длинные черные волосы блестят на солнце. Я вижу его татуировку: кижуча с сердитой зубастой пастью, плывущего вверх по его шее. Однажды Джеб сказал мне, что из всех лососей кижуч обладает тремя качествами, которые он ценит больше всего: мужеством, упорством и неистовой целеустремленностью в желании идти до конца.
Теперь мне хочется знать, до каких пределов он намерен дойти.
Я осторожно прикасаюсь кончиками пальцев к его лицу на экране. Во мне распускаются знакомые чувства вины и нежности. Вместе с ними приходит гнев, ненависть и горечь измены, и все это превращается в маслянистый коктейль, обволакивающий меня изнутри. Этот человек изнасиловал мою одноклассницу и оставил ее практически мертвой. Эми, мать Куинн. Другая одноклассница до сих пор числится пропавшей без вести, предположительно убита. Судья не сказал, что он не виноват в этом. В полиции больше никто не расследует это старое преступление. Дело в том, что копы по-прежнему считают его виновным во всем, что случилось. Они даже не заподозрили никого, кроме Джеба. Все улики до сих пор указывают на него.
Я тихо ругаюсь и допиваю виски, прежде чем налить в низкий стакан еще на два пальца янтарной жидкости.
За тебя, Трэй. За тебя, Джеб… За исковерканное прошлое.
Я делаю очередной глоток и быстро пролистываю еще несколько газетных статей, а потом вдруг останавливаюсь на фотографии, привлекающей мое внимание. Я щелкаю по ней, и увеличенное изображение заполняет экран.
Группа людей сидит за столом для пикника перед зданием суда во время слушаний об отмене приговора Джеба. Солнечный день, они завтракают. За столом сидит юридический советник проекта «Невиновность» – пожилая азиатка, отошедшая от дел техническая работница полиции, которая дала показания в пользу Джеба насчет анализа ДНК, – и блондинка, в которой я сразу же узнаю Пайпер Смит. Это ее документальная драма для программы «Настоящее преступление» выявила ошибки в полицейских доказательствах и наличие дополнительной ДНК на окровавленной толстовке. Пайпер была первой, кто убедила бывшую криминалистку дать показания в пользу Джеба. Но в этой группе есть еще одно лицо, от которого мое сердце сразу же бьется сильнее.
Лицо Софии.
Моя сестра завтракает и смеется с этими людьми. Их отношения вовсе не выглядят враждебными. Я осторожно ставлю виски на боковой столик и проверяю дату. Семь месяцев назад, за месяц до ее гибели.
София посещала эти слушания ради спасения Джеба? Как она могла оказаться тесно связанной с группой людей, боровшихся за отмену его приговора? Все должно было быть наоборот, особенно с учетом того, что Джеб был биологическим отцом ее приемной дочери. Разве Питер и София не прилагали все силы для того, чтобы Джеб оставался в тюрьме?
Я хмурюсь и листаю дальше. Нахожу другую фотографию Софии и одного из адвокатов проекта «Невиновность», где они беседуют на скамье во время перерыва в слушаниях. Их головы доверчиво склоняются друг к другу.
Я выпрямляюсь в полном недоумении.
Что ты делала на этих слушаниях, София? Почему ты не поговорила со мной?
Слова Гатри вращаются у меня в голове. Он сказал, что София договорилась встретиться с ним и обновить свое завещание. Но она погибла незадолго до того, как успела это сделать.
Какие изменения ты хотела внести, София? Они имели отношение к Куинн?
Ветер стонет и завывает в скалистых отрогах у озера. Этот звук похож на волчий вой и всегда заставляет меня ежиться. Я тянусь к бокалу и делаю очередной глоток дорогого виски Трэя бочковой выдержки. Изнеможение опускается на меня, как ватное одеяло. Я закрываю ноутбук. Завтра я забронирую места на самолете и позвоню на работу. Я попрошу моего главного редактора Кэсс и менеджера по продажам Марджори разделить между собой мои рабочие обязанности хотя бы на неделю. Объясню, что у меня срочные дела и мне нужно уехать из города. Если они потеряют перспективные рекламные контракты, то потом мне придется разбираться с этим.
Все будет хорошо.
Когда мы с Куинн вернемся обратно, то Джеб либо уедет из города, либо Адам арестует его. Я откидываю голову на спинку дедовского кресла, позволяя ему обнимать меня, наслаждаясь последними моментами тепла из камина и потрескиванием дров, прежде чем отправиться в постель.
Что-то будит меня.
Мои глаза распахиваются. Я слушаю, вцепившись в ручки кресла.
Должно быть, я ненадолго заснула. Голова тяжелая от выпитого скотча. Огонь превратился в пульсирующие угли, и холод сочится из углов комнаты. Мир снаружи расширился, сместился, и теперь завывания ветра доносятся с другого конца озера. Этот ли звук разбудил меня?
Сомневаюсь.
Крошечные пальцы страха прикасаются к моей коже. Я быстро хватаю флисовое одеяло, которое набросила на плечи, и шлепаю к лестнице. Прислушиваюсь перед дверью Куинн. Все тихо; только вой ветра в дальних скалах.
Но леденящее ощущение усиливается.
Я пробую дверь, и она открывается. Куинн спит в озерце лунного света, ее темные волосы разбросаны по белой подушке. Приблизившись на цыпочках, я тихо накрываю одеялом плечи моей племянницы. Какое-то время стою над ней, наблюдая за ее ритмичным дыханием. У меня становится тесно в груди. Она упрямая, как и ее отец; она выстраивает стену гнева вокруг своих чувств ради собственной защиты. Эта мысль изумляет меня, и я гадаю, то ли она исчезнет со временем, то ли я всегда буду вспоминать о Джебе и нашем прошлом, когда гляжу на Куинн.
Я наклоняюсь и тихо касаюсь губами ее волос. От нее пахнет котенком, сеном, солнечным светом. Эта девочка отличается от ее отца, и я должна забыть о связи между ними. В конце концов все пройдет – нужно лишь время.
Мирный сон Куинн и то, что она оставила дверь не запертой, придает мне спокойствие. По одному дню, по одному маленькому шагу за раз…
Но когда я выхожу из спальни и осторожно прикрываю дверь за собой, со двора доносится какой-то стук. Трикси внизу начинает тявкать, и я ощущаю внезапный прилив адреналина.
Я бегу к кухонному окну и выглядываю в ночь. Там видны лишь колышущиеся кроны хвойных деревьев; темные тени чередуются с пятнами лунного света на траве. Какое-то время я смотрю, пытаясь различить другие движения, увидеть грузный черный силуэт ковыляющего медведя. Потому что тогда я успокоюсь и буду знать, что не о чем тревожиться. Я подхожу к другому окну, откуда открывается вид на лодочный сарай. Волны тихо плещутся о причал, который покачивается на швартовах. Старое каноэ прикреплено к стеллажу на стены эллинга, и свободный кусок веревки постукивает по обшивке на ветру. Слетевшая сосновая шишка внезапно ударяет в оконное стекло рядом с моим лицом, и я непроизвольно вздрагиваю и отшатываюсь в сторону. Потом тихо смеюсь.
Вот и все. Ветер носит вокруг мелкие предметы: ветки и шишки. Должно быть, что-то упало на металлическую крышу.
Я гляжу на часы; десять часов вечера. Остается достаточно времени для хорошего ночного сна. Но когда я направляюсь к лестнице, от входной двери доносится тихий стук. Я замираю на месте. Это не ветер, не шишки или ветки.
Это он.
Он пришел.
Я интуитивно понимаю это. Страх хватает меня за горло. Какой-то момент я не могу дышать, не могу пошевелиться.
Снова стук, чуть более громкий и настойчивый. Трикси скулит, потом заливается лаем. Я бросаю взгляд на дверь спальни Куинн на верхней лестничной площадке, и меня охватывает паника. Я не могу допустить, чтобы девочка проснулась или обнаружила, что он здесь. Борясь со страхом, я быстро подхожу к двери и включаю свет снаружи, но потом вспоминаю, что лампочка перегорела. Я выглядываю через глазок, и мое сердце дает сбой.
Джеб.
Неподвижная тень в серебристом лунном свете.
У меня в животе начинается непроизвольная дрожь.
Джеб стучит еще громче.
– Рэйчел! – окликает он. – Нам нужно поговорить.
Трикси визгливо лает.
Я застываю от ужаса и нерешительности. И от какого-то странного, первобытного предчувствия, от которого сохнет во рту и которое я вообще не могу определить. Боже мой. Я провожу рукой по волосам. Нужно позвонить в полицию. Адам арестует его за нарушение границ частной собственности или еще за что-нибудь.
Но он не нарушает границ чужой собственности. Он свободный человек, который стучится в дверь.
Перед моим мысленным взором мелькают газетные статьи. Лицо Софии на фотографиях. Ее улыбка, ее доверительные отношения с юристами проекта «Невиновность»… что я упустила?
– Пожалуйста, Рэйчел! Это важно.
Я сглатываю слюну, беру со стола мобильный телефон и кладу его в карман жилета. Держа Трикси за ошейник, я отпираю входную дверь и немного приоткрываю ее.
Но Трикси выворачивается из моего захвата и мчится вперед, толкает дверь и широко распахивает ее, когда прыгает на Джеба, тихо скулит и извивается всем телом. Я ошеломленно смотрю на эту картину. Старая собака помнит его и снова ведет себя, как щенок. Мои руки покрываются гусиной кожей.
Джеб ловит мой взгляд, когда наклоняется вперед, чтобы погладить собаку, и мой разум падает в воронку, где время искажается, растягивается и прошлое совмещается с настоящим.
Он стоит перед входом, как призрак, созданный волшебством моей памяти. Смуглый, высокий, невероятно опасный и привлекательный. Одетый в черные джинсы, черные байкерские ботинки и белую футболку под кожаной курткой. И он гладит мою собаку точно так же, как десять лет назад. Спустя столько времени. У меня в голове раздается глухой рев, колени превращаются в желе. Я опираюсь на дверной косяк.
– Джеб, – хрипло шепчу я.
Он шагает вперед, и я беру себя в руки, но не могу попятиться от него. Я поймана в ловушку, как мышь под взглядом змеи. Свет из коридора падает на его лицо. Крепкий подбородок покрывает короткая щетина, лицо немного исхудавшее, волосы цвета воронова крыла слишком длинные. Дикая природа. Все в нем выглядит необузданно. Складки вокруг его губ заметно углубились. Каким-то образом он кажется выше, чем раньше. Годы, проведенные в тюрьме, никак не ослабили впечатления скрытой силы, исходящей от него. В сущности, оно лишь усилилось, и я ощущаю его собственной кожей, словно кинетическую энергию. Оно заряжает волоски своим электричеством, как будто влечет меня к нему на клеточном уровне.
Прошло восемь лет с тех пор, как я последний раз видела его в зале суда. Девять лет с тех пор, как я находилась рядом с ним. Беседовала с ним. Прикасалась к нему.
Целовала его.
– Думаю, она помнит меня, – говорит он и треплет Трикси по загривку. Собака устраивается возле его ног и радостно поскуливает. Меня окружает вихрь воспоминаний. Маленькая Трикси, бегущая по траве вслед за мной и Джебом. Мы плаваем в реке. Джеб показывает мне, как научить Трикси идти по следу в росистом поле на утренней заре. Мы втроем лежим на тряпичном коврике под ласковым солнцем и смотрим на тополиный пух, плывущий на фоне пронзительно-голубого неба – бескрайнего, как наши мечты, и бесконечного, как наше будущее.
Жуткая вступительная сцена из документальной драмы Пайпер внезапно затмевает воспоминания: избитая, полуобнаженная Эми на железнодорожных путях.
Я рывком возвращаюсь к действительности, сую руку в карман и крепко сжимаю телефон.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я. – Почему ты следовал за моей племянницей в школе? Ты хочешь отомстить… хочешь наказать нас всех?
Черты его лица словно вспыхивают и становятся еще более резкими. Он меряет меня напряженным, немигающим взглядом, и его яремная вена пульсирует под татуировкой, оживляя ее в игре лунного света и тени. Я рассердила его, и это пугает меня. Мне известно, на что он способен.
Ветер снова завывает в сосновых кронах вокруг нас.
– Последнее, чего я хочу – это сделать тебе больно, Рэйчел, – говорит он глубоким, сдавленным голосом. Я чувствую его обиду.
– Тогда зачем ты пришел?
Что можно сказать или сделать после долгих лет молчания, обвинений, взаимной ожесточенности и проклятой обиды? После невыразимой утраты, пустоты, предательства и бессильной ярости? Все это внезапно образует зияющую рану с нервными окончаниями, открытыми для холодного ветра.
– Куинн спит? – тихо спрашивает он.
До меня с трудом доходит смысл его слов.
– Что?
– Я хочу знать, спит ли она. – Он заглядывает в дом через мое плечо. – Где она?
Я наклоняюсь вперед, хватаю Трикси за ошейник и оттаскиваю собаку в коридор, подальше от него. Закрываю Трикси внутри и стою перед дверью в носках на ледяном полу. Мой палец лежит на клавиатуре телефона.
– У тебя есть ровно одна минута, чтобы сказать, что тебе нужно, а потом я вызову полицию.
Он поднимает руки и показывает ладони.
– Полегче. – Его взгляд быстро перемещается между телефоном, дверью и мною. – Я просто хочу поговорить, хорошо? В том числе о Куинн, но я не хочу, чтобы она знала о моем приходе.
Я нахожусь в растерянности.
Этот человек обладает психологическими признаками социопата… Он законченный лжец…
Джеб подходит ближе. Слишком близко. Я отступаю, но упираюсь спиной в дверь. Теперь мы одни, и я не знаю, чего он хочет. Мой палец успевает набрать девятку и первую из двух единиц аварийного номера 911.
Прежде чем я успеваю закончить, он бросается вперед и хватает мое запястье с такой силой, что мои пальцы немеют, и я роняю телефон, который со стуком падает на пол. Я смотрю на телефон, пока сердце стучит в груди, как барабан. Потом медленно поднимаю голову.
Его пальцы тисками сжимают мое запястье. Его кожа обжигает мою. Его взгляд пронзает меня, как лазерный луч. Его лицо, его губы находятся близко… слишком близко. Я чувствую его знакомый запах. Мышечная память, первобытный огонь желания прорывается сквозь страх. Меня начинает трясти.
– И что ты скажешь копам? – тихо спрашивает он, все еще пронзая меня взглядом. – Что я пришел посмотреть на мою дочь?
Мой брюшной пресс превращается в воду. Я молча смотрю на него, потеряв дар речи.
– Я знаю, Рэйчел. Знаю, что она моя дочь.
– Как?.. – хрипло выдавливаю я. – Откуда ты знаешь?
– София, – тихо отвечает он и отпускает мою руку. Он подбирает мой телефон и возвращает мне. – Твоя сестра помогала мне. Она одной из первых обратилась в проект «Невиновность». Они с Питером помогали оплачивать счета адвокатов.
У меня подгибаются колени, и я наваливаюсь спиной на дверь.
Сосновая шишка пикирует на металлическую крышу гаража, когда очередной сильный порыв ветра проносится через хвойный лес. Тени пляшут в головокружительном танце, грозя увлечь меня в темноту.
– София сказала тебе? – шепчу я. – Когда? Почему?
Несколько секунд он молча смотрит на меня.
– Мне очень жаль. Я думал, что, наверное, ты знаешь о нашей совместной работе. Она более пяти последних лет верила в мою невиновность. Я полагал… – Он делает паузу. – Я полагал, что она рассказала тебе об этом.
Мне нехорошо. Я не могу ясно думать.
– Значит, вот зачем ты пришел? За Куинн?
Он отворачивается, как будто решает, сколько мне можно сказать.
– Нет, – наконец отвечает он, и я чувствую, что это ложь. Он собирался сказать «Пока еще нет». К моему горлу подступает тошнота.
– Но поэтому я собирался поговорить с тобой. Я совершил промах, когда сегодня появился возле школы. Мне не следовало привлекать внимание к Куинн или к тебе. Пока что нет.
Пока что.
Но потом там случилась драка. Я видел, как ты ездила к копам. Мне нужно знать, что ты им сказала, потому что я не хотел предавать дело огласке. – Он выдерживает короткую паузу. – Ради Куинн. Ради моей дочери. И ради моего обещания Софии и Питеру.
Я соскальзываю спиной по двери и опускаюсь на холодную ступеньку, охваченная ощущением нереальности происходящего. Возможно, мне все это приснилось. Возможно, я заснула в кресле у огня.
Джеб медленно опускается на корточки передо мной. Он кладет теплую, тяжелую ладонь мне на колено.
– Боже, до чего ты хороша, – шепчет он. Его глаза влажно сияют в лунном свете. – Прошло столько времени.
На его лице появляется голодное выражение, как будто он готов проглотить меня целиком. Сильное, жилистое тело. Он такой же дикий, как эти горы и леса… и существа, обитающие там.
В нем сохранилось все, что с самого начала привлекало меня к Джебу, – животный магнетизм, свобода и необузданность. Его поэтичность, глубокая страсть к этим горам, к его родной земле. Его смелость, упорство, желание идти под бой своего барабана. Это привлекает меня и сейчас. Мое сердце и тело сражаются с моим разумом. У меня все плывет перед глазами, и меня обуревает желание прислониться к нему, оказаться в его объятиях, чтобы все эти годы вместе с давней трагедией растворились в прошлом.
Но потом я думаю о Куинн. О Софии.
– Я… Я не понимаю.
– Я невиновен, Рэйчел. И я вернулся домой, чтобы доказать это. А когда это будет сделано, я хочу получить доступ к моей дочери. Хочу сказать ей правду.