Как печально, что его нет. И письма его мы больше не получаем. И разговоров с ним не ведем. Нет его новых статей и книг. И все труднее объяснить, кем он был для нас. Почему его книги раскупались так быстро. И чем уж так интересен был загадочный «С. Гедройц».
Но есть у меня одно его письмо, где он считает, что я должна рассказать, как мы выпустили книжку С. Гедройца «Гиппоцентавр, или Опыты чтения и письма» (а все-таки успел он подержать в руках «Гиппоцентавра» и удовольствия своего не скрыл).
Весной 2005 года начал выходить в Германии журнал русской литературы «Зарубежные записки» (издательство «Партнер», Дортмунд). Первый номер открывался поздравлением генерального консула Российской Федерации: «Русский журнал в Европе – это еще один символ того, что мы все живем в одном европейском доме и все желаем этому дому мира и процветания». Редакция журнала тоже поздравила всех и объявила, что намерена печатать хороших писателей независимо от их географического пребывания. А еще – приветствуются все жанры. Но… только высокий литературный уровень! Однако очень скоро придирчивые редакторы обнаружили, что этот желанный уровень без авторов из России не сохранить, и обратились за помощью к друзьям и подругам. Так я стала представлять журнал «Зарубежные записки» в родном Питере, но издателей предупредила, что писателям в России надо платить гонорары: «В России сейчас трудно живется…» Издатели пообещали. Обещание выполнили.
В то время я довольно регулярно наведывалась в родной город. Помню, в редакции «Звезды» я встретила Самуила Лурье и попросила его поддержать «Зарубежные записки», дать что-нибудь из его текстов и для нашего журнала. Предупредила, что может быть и «повтор» – мы его знаем, читаем и ценим. Он очень легко согласился, пообещал и ничего не спросил про гонорар. Все прочие избранники игриво осведомлялись: «А гонорары-то вы платите?»
И уже осенью того же 2005 года в «Зарубежных записках», в книге третьей (журнал ежеквартальный), появляются два эссе Самуила Лурье: «История одного привидения» и «Шестьдесят шесть». В том же номере питерские писатели – Наталия Толстая, Александр Мелихов. Хочу упомянуть здесь еще одного автора, в то время жителя Германии, – Юрия Малецкого. В этом номере его повесть «Группенфюрер». Да, называю это имя. Чтобы не забыли. Лурье считал его истинным другом и замечательным писателем (см. письма Юрия Малецкого к трактату С. Лурье «Изломанный аршин»).
В марте 2006 года журнал «Зарубежные записки» напечатал веселый текст Лурье про петербургский (ленинградский) сепаратизм – «Флаг над Кунсткамерой». Студенческая игра, остроумный проект: развести мосты – Дворцовый, Лейтенанта Шмидта, Тучков и Строителей (такие тогда у мостов были названия), «поднять над Академией Наук либо над Кунсткамерой флаг Вольного Васильевского Острова».
Раз в год я обычно прилетала в родной город. Встречи, разговоры, «пять минут освежающей сплетни», наслаждение русской речью. Для питерских авторов «Зарубежных записок» – заветные конверты: послания от издателей и редакции. Запечатанные конверты, на конверте фамилия автора. При мне авторы-друзья никогда конверты не вскрывали, просто опускали в карман или сумочку, радовались, благодарили (за что? – вопрос). За эту приятную суету и радостные встречи меня включили почему-то в состав редколлегии, а до той поры я была обыкновенным простым автором хорошего журнала «Зарубежные записки».
С Лурье мы встречались у входа в Дом книги или у выхода из метро «Невский проспект», пили кофе, гуляли вдоль канала Грибоедова, мимо Спаса на Крови, мимо Михайловского замка, через мостик, мимо Летнего сада, в сторону редакции «Звезды»… Как много он мне рассказал про мой город! Например, про замечательное оптическое явление, которое я никогда не наблюдала (и вряд ли теперь увижу). Мы остановились, и он мне рукой показал, какие именно шпили соединяются. Привожу цитату (нашла потом в его «Муравейнике»): «А просто смотришь – прекрасно, фасады отражают солнце, и Нева блестит, – а иной раз можно увидеть, как солнечный луч тугой золотой нитью соединяет шпиль Крепости со шпилем Замка: летом на закате случается такое поразительное мгновение». Летом на закате! Попробуйте».
2006 год. Я в Петербурге. Конец ноября, почти зима. Такое время в родном городе, когда даже и не рассветает – просто одна темнота сменяет другую. И снега никакого еще нет. Но были у меня такие обстоятельства, всякие личные намерения. Вот и с авторами «Зарубежных записок» пришла пора повидаться. Довольно удачно со многими уже встретилась. А вот с Лурье не получалось. Не получалось – и всё. Как-то встречи наши постоянно переносились. Но однажды он просто идет мне навстречу по Большому проспекту (Васильевский остров). Неожиданная случайность, радостный вскрик. И пока я ищу в потайном отделении моей сумки предназначенное ему послание, он участливо интересуется:
– Что же вы в такой грустный месяц прилетели в Питер? Темно, холодно, уныло…
Наконец извлекаю его конверт. Поясняю:
– Так уж получилось, семейные дела. И еще книжка у меня здесь вышла… Встречалась с издателем, забрала свои книжечки, сколько-то они мне выделили…
– О, книжка вышла! Поздравляю!
И тут я произношу что-то странное и для меня самой неожиданное:
– Я ее вам даже не предлагаю. Представляю, как вас одолевают тщеславные авторы…
– То есть как это… Как? А я вот именно что – прошу.
Развожу руками. Ну нет у меня с собой книжки, на рынок я иду, на Андреевский. Из последующего разговора выясняется, что еще раз нам встретиться затруднительно.
– А в «Звезде» вы будете?
Отвечаю, что я в «Звезде» уже побывала. Он задумывается, что-то припоминает и говорит:
– Постойте… там у вас конвертик для Саши Мелихова. Вы же должны с ним повидаться? Вот ему для меня книжку и передайте.
На том и сговорились. И Александр Мелихов честно и аккуратно мою книжку «В том краю» (изданную в издательстве «Алетейя») Самуилу Ароновичу передал. Видимо, это был уже декабрь 2006 года.
Возвращаюсь в Мюнхен.
В начале февраля 2007 года получаю письмо от Ларисы Щиголь (зам. главного редактора «Зарубежных записок»): «Привет, Милочка! Пересылаю как есть. Радуйся жизни и не сердись на меня. Рамочку подберешь на толкучке».
(Почему – «не сердись»? Были какие-то внутриредакционные споры – я тогда уже была членом редколлегии. Про рамочку – предлагается, видимо, часть письма распечатать и повесить на стену.)
Это письмо Самуила Лурье, где он пишет про свои печальные семейные дела, про болезнь матери, про невозможность побывать на встрече в Москве, про ночные дежурства в больнице. Далее такие слова: «А вот зато в больнице ночами я прочитал, наконец, книжку Людмилы Агеевой – и она понравилась мне чрезвычайно. Замечательно выдержанный слог – практически волшебный, обладающий собственной душой. Я тогда же хотел ей написать, но вблизи компьютера теперь оказываюсь редко и поздно, когда слова совсем не слушаются и не находятся вообще, вот как теперь. Если это удобно, скажите ей, пожалуйста, что я читал ее книжку с настоящей радостью и с благодарностью за эту радость».
Мой немедленный ответ дорогому и великодушному редактору: «Прочитав слова Лурье, некоторое время бегала по комнате, приговаривая что-то несвязное. И вдруг вспомнила своего внука, который в Новый год получил необыкновенно щедрые подарки (была в гостях дополнительная бабушка из Питера). И вот он разворачивает эти свои мечты и приговаривает: “О, нет, я этого не стою, я ничем этого не заслужил, я ничего такого не сделал, чтобы…” Вот так приблизительно и я…»
Ранней осенью 2007 года Самуил Лурье прилетает в Мюнхен. Останавливается, если я не путаю, у Алика Мильштейна. Встречаемся у Ларисы Щиголь – у нее всегда тепло, вкусно, интересные разговоры. Совсем небольшая компания – Борис Хазанов, Майя Туровская, Самуил Лурье, Ирина Стекол, хозяйка дома и я. Расходимся поздно.
Сидим вдвоем с Лурье в почти пустом вагоне метро. Он упоминает какую-то рецензию на мою книжку в новом питерском журнале. Рецензия ему не понравилась. Назвал автора и какой именно журнал, я не запомнила. Советовал спокойно относиться к любым отзывам. Критика – это всегда хорошо, хуже, когда полное равнодушие и нет никакой реакции. И вдруг говорит: «А вот я велю этому парню, Гедройцу, написать».
И Гедройц подчинился и напечатал в известной рубрике «Печатный двор» в журнале «Звезда» (ноябрь, 2007): сначала упомянул в моей книжке «Интонацию ума», «которая завлекает. Представляясь обращенной лично к вам». Далее следует длинная цитата из рассказа «Феномен хронопаузы» и ставится диагноз: «Это проза сугубо петербургская. Не только по узнаваемым реалиям. Такая в ней меланхолия и тревога. Такая привычка к миражам. ‹…› читатель ‹…› чувствует себя одним из ее действующих лиц и конфидентом автора. Своим в этом мире одинаково одиноких. Идет, никуда не спешит, смотрит по сторонам».
И снова осень. Прекрасная! Год 2010-й. Как всегда, много гуляем по городу. Сидим в привычном кафе на канале Грибоедова, напротив Дома книги. Выполняю редакционное задание. Отдаю конверт, рассказываю мюнхенские новости, у него в Мюнхене много друзей. Он называет меня уже просто – Мила (не помню, осмеливалась ли я уже говорить ему «Саня», в последующих письмах все-таки только «Самуил Аронович»). Спускаемся вместе в метро. Стоим на платформе. И вдруг я спрашиваю: «Где же новая книжка Гедройца? Публикации его закончились в “Звезде” в 2009-м. И всё? Так хочется книжку, бумажную». Он разводит руками и говорит, что не получается книжка – деньги кончились. Я в ответ (точно помню, что очень быстро): «А давайте сами издадим». Смотрит на меня, медлит, спрашивает: «Как?» Отвечаю: «Как раньше издавали, по подписке…» Пытается скрыть раздражение: «Да вы не умеете это делать». Никогда не слышала у него такого тона. Отвечаю спокойно: «Но попробовать ведь можно…» Подходит мой поезд, прощаемся, еду к себе на Васильевский.
И в тот же вечер я в компании друзей-физиков рассказываю про идею издать то, что всем нам интересно. «Да я первый подпишусь!» – даже не дослушав меня, поднимает руку Сан Саныч. За ним и остальные. Сейчас уже точно не помню – восемь или девять участников, в один вечер, в одном месте. Имена их сохранились в старом компьютере. Дальше в Питере все развивалось почти без моего участия. Просто какая-то цепная реакция! Нашлись чудесные, умные, образованные и веселые люди. Решили: сделаем себе такой подарок.
На следующий день позвонила Лурье. Во всем призналась и все ему рассказала.
А потом я улетаю в Мюнхен с тайной мыслью продолжить эту цепную реакцию за рубежами Отечества.
(Ан нет – эта реакция уже идет и почти без моего участия.)
Прилетела, вошла в квартиру. Едва поставила чемодан, раздается звонок. Обычный стационарный телефон. Лариса Щиголь, уважаемый редактор: «Так! Агеева, ты тут издаешь Лурье (кажется, она сказала: “Собираешь на…”). А я ничего не знаю…» Вот так. Начинаю оправдываться. Лариса – дама строгая, голос раздраженный. Вычисляю, что она от самого Лурье и узнала. Письма летят быстрее, чем самолеты.
Вскоре (16 ноября) и я получаю от С. Л. такие слова – поверил все-таки в известность Гедройца и собственную популярность: «Жаль, что не перемолвились перед вашим отъездом. Насчет Гедройца – я точно знаю, что он хотел бы издать вторую часть (первая разошлась). И тексты собраны и оцифрованы, только надо вычитать. Но как реально осуществить?»
Далее С. Л. почему-то беспокоится о человеке, который даст деньги, а получит их обратно очень нескоро. То есть потерпит неизбежный убыток. «И мысль об этом будет отравлять Гедройцу жизнь, обременяя его молодую совесть. Вот как смотрит на это он. А что имели в виду Вы? В любом случае это приятный разговор…»
В конце 2010-го и начале 2011 года получаю от С. Л. письма вполне деловые (одно за другим) – обсуждение технических деталей, подсчет авторских листов и даже учетно-издательских, где издавать и проч. Вплоть до обложки. И главное – стоимость издания («Пиастры, пиастры!»). И снова – про возврат денег подписчикам. Видимо, я плохо объясняла намерения подписчиков: никакого возврата денег они не ждут, а просто хотят, чтобы в природе существовала новая книжка С. Гедройца. Одно из писем (4 декабря 2010 года) с тщательными расчетами и с предлагаемым выбором издателя заканчивается такими словами:
«Очень и очень благодарю Вас. Но окончательного решения пока не принял: боюсь сам оказаться (и Вас – и благожелательных подписчиков поставить) в каком-нибудь ложном положении. Боюсь разочаровать читателей. И вообще.
У нас грязный снег и мокрый ветер, а новости – сплошь уголовный абсурд.
Спасибо и спасибо.
Ваш С. Л.»
После довольно длинной переписки Самуил Аронович в качестве издателя предлагает Арсения Шмарцева («Прочтение») и пишет о нем добрые слова: «…человек молодой, относится ко мне с пиететом и симпатией, не гонится за собственной выгодой…» И в том же письме (4 декабря 2010 года) предупреждает меня об особенностях российского бизнеса: «Совсем недавно тоже молодой, тоже симпатичный, почтительный и по презумпции порядочный нанял меня преподавать технику текста, собрал с желающих деньги, мне (и другим преподавателям созданного им предприятия) не заплатил, – и я полгода отрабатывал этим слушателям украденные у них деньги».
Мне и раньше были известны такие истории. И знаю, каким незащищенным он был перед тихой подлостью и наглым обманом. Но… других хотел предостеречь и защитить. До сих пор удивляюсь, почему меня не пугали его рассказы. Возможно, просто легкомыслие. Ничего особенного я не делала, никаких усилий с моей стороны. Откуда-то появлялись друзья, знакомые, совсем уже неизвестные мне люди. Например, добрый человек Женя Стародубцев принес взнос не только от себя, но еще от каких-то немецких любителей русской литературы. (К слову, было резкое требование: у немцев деньги не брать. Ну был среди подписчиков один такой голос; живет человек в Мюнхене, не любит немцев, а русскую литературу любит. Я внимания на этот голос не обратила и даже С. Л. ничего не рассказала.)
И в том же письме Самуил Аронович продолжает напутствовать: «Вам надо хорошенько подумать, прежде чем пускаться в такую авантюру: попытаться сделать в РФ что-то нормальное законным путем. И я тоже оставляю за собой право все остановить, если увижу, что проект дорогой и введет Вас и Ваших друзей в серьезный расход. Лучше бы не пробовать. В любом случае – огромное спасибо».
И прилагается адрес Арсения Шмарцева. Забегая вперед, скажу: А. Шмарцев оказался исключительно благородным и порядочным человеком. У меня сохранилась вся наша с ним переписка. И все его расчеты. Очень скоро он предложил добавить собственные средства, если не будет хватать на издание.
«Счастливого Нового года, дорогая Мила! Здоровья, денег и удач!
Что касается денег. А. Ш. позвонил и предложил добавить нужную для его расчетов сумму от себя – с тем, чтобы я уступил ему все тексты Гедройца для предполагаемых электронных книг. Я согласился – пусть это будет и мой вклад в Гедройцеву популярность» (1 января 2011 года).
И в конце звучит все тот же мотив: «Благодарен Вашим (и моим, значит) друзьям. Но и очень смущен. Всю дорогу говорю своей совести: о чем ты беспокоишься? ты же чиста, это чисто литературный проект, никакая выгода тебе не угрожает. Но душа все равно немного не на месте: вдруг кто-то подумает и потомкам сообщит что-нибудь такое, типа он был алчный побирушка, тщеславный иждивенец читателей и т. п. Придется Вам, Милочка, хотите не хотите, оставить мемуары. Кстати, я думаю, что это нужно не только мне… Разумеется, книжка, если она выйдет, будет доставлена каждому вкладчику. Только нужен список с адресами. Спасибо и спасибо».
Пропускаю несколько писем С. Л. – это повторение благодарностей всем друзьям и подписчикам, упоминание некоторых деталей издательского процесса. Пропускаю мою переписку с Арсением Шмарцевым…
Несколько писем Лурье (совсем коротко) все-таки приведу:
«Да, дорогая Мила, Ваша идея, как это ни странно, начинает претворяться в жизнь. Во всяком случае, текст составлен и отправлен. Разумеется, все вкладчики (Л. Романков сказал, что у него имеется список) получат книгу, и, конечно, с автографом» (15 февраля 2011 года).
«Дорогая Мила, наконец, это случилось. Ваша идея сработала, книжка сегодня вышла и лежит передо мной. (Ну, Вы знаете, как смотришь на только что вышедшую книгу: с отчуждением, близким к разочарованию. То есть издано превосходно, а текст недостаточно силен. Книжка как книжка, мало ли их.) Огромное спасибо Вам за эту удивительно небанальную идею, за истинно дружеский, настоящий литературный поступок! Огромное спасибо Геннадию Моисеевичу, и Ларисе, и Майе Беленькой, и Жене Стародубскому, и Юрию Малецкому, и всем, всем здешним и заграничным великодушным спонсорам!
Пришлите мне, пожалуйста, адреса, по которым можно выслать каждому из них книжку и что-то написать, чтобы выразить мою растроганную благодарность… Согласно договору в мое распоряжение поступает 500 экз. Редакция “Звезды” выразила готовность их реализовать» (22 июля 2011 года).
И снова он повторяет свое настойчивое желание отдать подписчикам предполагаемые от реализации суммы: «Предвижу Ваши возражения, – но напоминаю: я сказал: я в матпомощи не нуждаюсь, а Вы ответили: это матпомощь русской литературе. Ну что ж, литература получила свое. На случай, если это Вас не убеждает, и Вы считаете неудобным брать назад бескорыстно пожертвованные деньги, – предлагаю компромисс. Давайте сохраним эту сумму у того же Романкова – и употребим ее на издание следующей книги – Вашей, или Ларисы Щиголь, или Юрия Малецкого, или Геннадия Моисеевича – и вообще какой захотим. Так возродится форма писательского кооператива, какие бывали в 20-е годы».
«…Книжка вчера поступила в продажу и была, как следует, обмыта в редакции Звезды. Первый тост был, естественно, за Вас. Обсуждение перспектив предполагаемого фонда – ввиду некоторого опьянения присутствовавших – получилось каким-то невнятным, и конкретной резолюции пока нет. На той неделе постараюсь отправить Вам первую пару экземпляров по почте» (30 июля 2011 года).
В нескольких письмах описания мучений с отправкой книг в Германию и другие страны, где обитают подписчики. Такая выдалась осень 2011 года.
Пишет тоскливое письмо: «Заграничная корреспонденция в Пулково лежит уже несколько месяцев. Новую пока не принимают. Книжки с надписями лежат под журнальным столиком. Очень обидно». В конце письма почему-то такое добавление: «Куплен пока что один (1) экз.: покупательница – приятельница Л. Романкова». (Леонид Романков занимался подписчиками в России. Помню, что среди подписчиков была и Елена Цезаревна.)
С. Л. продолжает рассылать книжки. Какие-то нелепости. Мне совершенно непонятные. Помню, что посылала свои книжки в Нью-Йорк и другие города – два или три дня, и всё. Причем из Германии на книги какая-то льгота. Просто на упаковке пишешь, что это «книга». И всё, недорого получается для книгочеев.
Вскоре получаю вот такое письмо:
«…Сегодня ровно три недели, как книжки посланы. Вы, конечно, ничего не получили. Вот сколько времени нужно на изучение дарственных надписей. Трясусь от злости, боюсь лопнуть. Простите» (11 октября 2011 года).
До меня книжка – С. Гедройц. «Гиппоцентавр, или Опыты чтения и письма» – доходит в середине октября. Под дарственной надписью стоит: «сентябрь 2011». Текст автографа приводить не буду (не заслуживаю я такой чрезмерной благодарности). На мой адрес пришли и книжки для Геннадия Моисеевича (Борис Хазанов) и для Майи Туровской. Так договорились с С. Л. – чтобы им не ходить за посылками на почту, а у меня был бы повод встретиться с дорогими друзьями.
Постепенно все проблемы разрешились, подписчики получили книжки, любовались авторскими благодарностями, отдельные счастливцы завели дружбу с Самуилом Ароновичем Лурье. И веселую переписку! Мне кажется, ему понравилось.
Новогоднее поздравление:
«Дорогая Милочка! Горячо желаю Вам легкой жизни в наступившем году, радостей и удач. Сердечно благодарю за великодушное участие, столь скрасившее мою жизнь в году ушедшем» (2 января 2012 года).
А мне часто приходила в голову такая мысль: надо было отговорить Самуила Ароновича всем подписчикам рассылать книжки. Наблюдала, сколько нервного напряжения это ему стоило. Ведь никто не надеялся получить книжку от самого автора. Просто все хотели, чтобы она была издана. И всё. Чтобы каждый мог по почте заказать… Или в «Звезде» купить. Или просто в книжных магазинах, куда отправлял сам издатель Арсений Шмарцев. Но ведь остановить Лурье было невозможно.
«Дорогая Мила, сообщаю Вам первой приятную, хотя и пустяковую новость. Только что позвонила Иванова из “Знамени” и сказала, что Гедройцу присуждена какая-то премия “Станционный смотритель”. Это как бы отросток (для критиков) премии Белкина. Денежное наполнение – нуль, но – банкет, речь (которую надо написать), аплодисменты. Навряд ли я поеду, но неважно. Еще раз спасибо Вам. Без Вас не было бы такого приятного сюрприза. Хотя продается книжка неизвестно как, рецензий – то ли две, то ли три, деньги не собираются – и, к большому моему сожалению, мне даже пришлось полученные на сегодняшний день от продаж 22 тысячи начать тратить. (Умер Житинский – работа в журнальчике “Полдень” остановилась и моя зарплата тоже.) Смешно, как подумаешь: Вы собрали 60 тысяч рублей, чтобы я мог получить и растратить 22. Причуды бизнеса. Что Вы пишете, как поживаете, собираетесь ли в СПб? Не забывайте меня.
Ваш С. Л.» (14 февраля 2012 года).
Поясняю: С. Л. все еще намерен деньги, полученные от продаж, возвратить подписчикам. Слов нет. Убедить его, что это его авторский гонорар, что он просто заработал эти деньги, у меня не получалось. Хотя… как-то раз все-таки получилось.
Помню, был такой случай. Совершенно неожиданно приходит от моих зарубежных физиков некий взнос на издание Гедройца. А издательский процесс уже оплачен и вполне успешно идет. И вот что мне делать? Прилетаю по своим обычным делам в Питер. Встречаемся с Лурье в знакомом кафе. Вручаю ему конверт. Сколько там было долларов, не помню – сколько вложили, столько вручаю. Те, кто хорошо знают Самуила Ароновича, могут представить его реакцию. До сих пор не понимаю, как мне удалось убедить С. Л., что это его гонорар. Думаю, что тихим предложением вернуть этот взнос добрым ученым, любителям русской литературы. Отослать обратно хорошим людям, в заокеанскую страну. Вот так холодно сказать: «Спасибо, уже не надо…» Все-таки убедила.
В мае 2012 года я прилетаю в Питер. Отмечаем день рождения Самуила Ароновича, передаю ему подарки из Мюнхена. Знакомлю со своими друзьями в Питере – почти все участвовали в издании С. Гедройца. С. Л. так и сказал мне: «Ваши друзья теперь мои друзья». А уж какие драгоценные подарки получаю от него я! «Железный бульвар» и «Изломанный аршин». Прекрасные дни в родном городе, незабываемые. Счастье дружбы и любви.
В сентябре 2012 года объявлен курс лекций Самуила Лурье «Техника текста» в Музее современного искусства «Эрарта». Просвещенная общественность готовится. Задаю С. Л. вопросы, будет ли запись лекций. Отвечает: «Злополучный этот мой “курс” не предполагается никак записывать. Что, я думаю, к лучшему для моей репутации… авторское-то право – бог бы с ним. Но я немножко боюсь, что, если жизнь затянется, всякие семинары и курсы могут стать для меня единственным источником заработка. Поэтому лучше не надо фиксировать. Тем более что это… будет импровизация, и в качестве ее я абсолютно не уверен. Полагаю, что, согласившись (из присущей мне алчности), проявил излишнюю самонадеянность. Кстати: моя публичная лекция “Техника текста” (двухлетней, кажется, давности) где-то в Интернете существует. Постараюсь найти ее и прислать».
Но… очень скоро я получаю свежую запись лекций в «Эрарте» от совершенно незнакомого мне человека. Фамилию помню – Турундуков. Первая лекция. Вижу переполненный небольшой зал. Такое длинное, вытянутое помещение. Вижу своих друзей. Толпятся в проходе. Жилин Александр Александрович (Сан Саныч – тот, с кого и началась подписка на Гедройца) стоит у стеночки, Танечка его все-таки сидит. И другие – знакомые все лица. Вижу лицо Лурье – удивлен, не ожидал, переговаривается с устроителем. Устроитель разводит руками. Теперь-то у меня и книжка есть с этими лекциями. И диск – можно послушать. Но я видела первый миг – изумленное лицо Сани Лурье.
Новогоднее поздравление:
«Дорогая Милочка! Счастливого Нового года! Хотелось бы в нем повидаться. И почитать Ваши новые тексты. Но главное – будьте здоровы и веселы. При случае передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания дорогому Геннадию Моисеевичу.
Ваш неизменно
С. Л.» (31 декабря 2012 года).
Начинается 2013 год. На долгие месяцы наша переписка прерывается.
Но в августе получаю вот такое письмо:
«Дорогая Мила,
я тут, было, запропал. Простите. В нашей жизни произошли неожиданные перемены. Пять недель назад на медосмотре рентген показал, что у меня затемнение в легком. Опускаю дальнейшие подробности. Меня обследовали, диагноз подтвердился, он оказался такой, что операция бесполезна, а нужна – и чем скорее, тем лучше, – химия и лучевая терапия. И доктора сказали: если у меня, как я упомянул, действительно имеется возможность провести лечение за границей, скорей-скорей. Мои дети перевернули небо и землю, – и вот мы с Элей уже 12 дней как в Калифорнии. Вот уже неделю, как мной занимаются в клинике Стэнфордского университета. Собственно, сегодня должны были начать уже химию, а за ней лучевую, – но диагноз немного осложнился, и потребовалась еще одна манипуляция. Которую произведут завтра. А лечение начнут через неделю. Вот такие дела, такая стала жизнь. Эля очень тут грустит, но вся жизнь покуда вертится вокруг меня и моих процедур. Она передает Вам привет. Пишите нам.
Ваш С. Л.» (28 августа 2013 года).
Мой ответ в тот же день:
«Дорогой Саня,
прочитала Ваше письмо и тут же позвонила Геннадию Моисеевичу – Вы уж простите меня. Просто Вы не можете не знать, как мы любим Вас. Ну и Г. М. все-таки врач. И сын Илья у него тоже врач, работает в клинике в Чикаго, специализация – пульмонология. Совсем недавно они беседовали о новых методах в медицине. Илья рассказал о больших изменениях в химиотерапевтических методах (именно в США, именно в этой области). Колоссальный прогресс. Так что – имейте в виду. Так победим! Напишите, не надо ли чего. Может быть, есть какие-то проблемы.
Последнее время все напоминало мне о Вас. И публикация в “Звезде”, и рассказ о Пантелееве на “Эхе”, и книжка последняя Гедройца, которую постоянно перелистываю (и боюсь, как бы чего-нибудь ненароком не украсть).
И замечание одной неизвестной девушки (в сети), что пора создать уже партию лурьеристов. Там, в сети, Вас читают и обожают.
Геннадий Моисеевич просит передать Вам самые нежные и добрые слова.
Пишите, пожалуйста. Эле большой привет.
Обнимаю Вас.
Ваша Мила А.»
Переписка наша возобновляется. На все мои письма приходит быстрый ответ:
«…Все у меня пока совсем неплохо. Организм переносит лечение ‹…› почти легко. Погода и еда способствуют. Пишу для “Звезды” текстик про Кармен, никак не кончить, но вот-вот. Литературных новостей совсем не знаю – и не присылают, – и опять-таки спасибо Вам за них. Расскажите, как Ваши дела и что Вы пишете. Геннадию Моисеевичу – самый горячий привет. Все его книжки я взял сюда и надеюсь перечитать» (18 сентября 2013 года).
«…Я прошел лучевую. Авось выдержу и химию (временно прекращенную из-за изменений в крови). По-прежнему весел и спокоен. Написал бы: и всем доволен, – но, во-первых, это тон писем Чернышевского из крепости, а во-вторых, я недоволен тем, что внутри все обожжено и болит, и нормально поесть – не говоря уже выпить – временно невозможно. Написал обещанный “Звезде” довольно длинный и довольно скучный (но не для меня: он меня отвлекал, развлекал, вообще поддерживал) текст про Кармен. Вот и все мои новости. Майе Туровской – большой привет. И Геннадию Моисеевичу, конечно» (27 сентября 2013 года).
«…Я прочитал книгу Дружинина. И даже написал про нее – не помню, в каком номере “Звезды”. Вроде бы в майском. Посылаю Вам весь этот блок, потому что он открывается рецензией на книгу Геннадия Моисеевича, совместную с М. Харитоновым. Вдруг Вы ее не читали. А вдруг и он не читал» (29 сентября 2013 года).
Поясняю: в письме речь идет о многолетней переписке Бориса Хазанова и Марка Харитонова. Два объемных тома «…Пиши, мой друг» (первый том: 1995–2004; второй том: 2005–2011). Вот, стоят у меня на полке. Невероятно увлекательное чтение – на все времена! Получила я такой подарок от Геннадия Моисеевича.
«…Сеансы химии то и дело откладывают из-за нехватки лейкоцитов в крови. А я и рад, потому что после этих сеансов очень кружится голова и вообще страшно падает качество жизни. Пытаюсь воспользоваться очередной передышкой и написать один текстик из истории литературы, авось получится…» (24 октября 2013 года).
«Мои новости – хорошие. Меня отпускают из больницы на целых три месяца. ‹…› Вторая хорошая новость – в Москве переиздали “Литератора Писарева”, мою старую злополучную книжку. Я тоже много думаю про Геннадия Моисеевича. Недавно прочитал его блестящий – мудрый! – цикл про историю как истерию. Мне очень хотелось бы, чтобы он (и чтобы Вы) заглянул в мой текст в 1-м номере “Звезды” – еще не вышедшем. Там есть мысли, которые тревожат меня всю жизнь, – а он, наверное, давно их отбросил. Но текст большой, чуть не два листа…» (25 декабря 2013 года).
И тут же С. Л. присылает мне текст – «Ватсон» (не удержался). На следующий день я отправляюсь к Геннадию Моисеевичу со своим легким и быстрым компьютером, читаю ему «Ватсона» (у него уже тогда были проблемы со зрением). Сидим в столовой, на столе какое-то вино, обсуждаем, я слушаю, стараюсь запомнить…
«…Очень рад, что так удачно навязал Вам этот текст. Мне и в самом деле хотелось, чтобы Вы его прочитали. И чтобы Геннадий Моисеевич – который, по крайней мере, одну из тронутых там тем понимает гораздо глубже моего, – сказал: правильно ли выбран тон. И стоило ли это делать. Нужен читатель старше и умней меня. Один такой человек остался… А “Писарев” переиздан “Временем”. Наверное, красиво. Тираж – полторы тысячи. Счастливого Рождества! Счастливого Нового года! Ваш С. Л.» (26 декабря 2013 года).
Отрывок из моего письма:
«…Г. М. просил Вам передать, что это замечательно написанная историческая повесть. И что эрудиция автора не выкачана из доступных теперь источников. “Точно, – сказала я, – просто живет в голове у человека”. А про рану на ноге Надсона он заметил, что, видимо, у несчастного был еще и костный туберкулез. Но мы еще поговорим, поговорим…» (2 января 2014 года).
Ответ на мое письмо:
«Спасибо Вам. За письмо, за все. Сами знаете, как важны такие письма. Мы же все пишем практически друг для друга… У меня эра сурка: сплю 20 часов в сутки. А когда не дают (заставляют есть или ходить) – чувствую дурноту. Как и при любом физическом и мозговом усилии… Не могу писать, не могу читать – и при этом не курю. Зачем жить – совершенно непонятно. Горячий привет и огромная благодарность Геннадию Моисеевичу…» (14 января 2014 года).
Следующее письмо получаю только в марте:
«Имею сообщить, что все у меня по-прежнему, т. е. не так плохо. Ну и что несколько пришиблен полит. новостями. Как воинственны соотечественники. Как презирают цивилизацию и с каким особым иезуитским цинизмом артикулируют чушь. Ну, да ничего. С 68 года все одно и то же, я привык и не впадаю в гнев. А были и есть еще люди, привыкшие с 56 года. Геннадий Моисеевич, думаю, – один из них. Сердечный ему привет. Будьте здоровы и не забывайте писать прозу» (13 марта 2014 года).
Почти в каждом письме спрашивает, что я пишу:
«Что Ваша новая проза? Пишется? Моя – нет, – или да, но непривычно и даже неестественно медленно. Я пошел на второй тур химиотерапии. Кончится он осенью, и после этого мы с Эльвирой надеемся, если мне не сильно поплохеет, хоть ненадолго съездить в СПб…» (20 июня 2014 года).
«Самочувствие мое сравнительно неплохое, некоторые трудности с составом крови. В этом месяце начну борьбу – с медиками, с бюрократами и домашними – за хотя бы краткую поездочку в СПб. Авось удастся – скажем, в октябре. Сердечный привет дорогому Геннадию Моисеевичу и замечательной Майе Туровской. Сколько ни сужается в течение последнего года круг близких лиц, – Мюнхен остается для меня городом практически родным. Это почти странно: так немного времени провели вместе. Ну, читали друг друга с уважением и удовольствием. Думаем про политику и про литературу примерно в одном ключе. И всё! Но как же это, оказывается, много» (7 августа 2014 года).
Поздней осенью 2014-го я прилетела в родной город. Была в редакции «Звезды». Галина Кондратенко спросила, могу ли я послать Самуилу Лурье книгу Евгения Шварца «Позвонки минувших дней» из Мюнхена. Объясняет: «Там его предисловие… Ему будет приятно». И книгу мне протягивает. С радостью соглашаюсь, знаю, что из Германии книга дойдет быстро и надежно. Не более трех дней. Возвращаюсь в Мюнхен. Пишу Лурье, все объясняю, спрашиваю его почтовый адрес. Получаю такой ответ: «Что касается Шварца, мне было бы приятно, если бы Вы посчитали эту книжку моим скромным подарком».
Очень трудно открывать и перечитывать письма 2015 года:
«…Желаю Вам всего хорошего в Новом году. Каким бы он ни оказался, должно же найтись и в нем что-нибудь хорошее… Будем на что-нибудь надеяться. Или просто любить друг друга. Нас так мало, что это легко».
«Работать – нет, не работаю, а только мечтаю: как выглядел бы текст, если бы я смог его написать. Спасибо, способность читать вернулась. Но трачу ее в основном на Салтыкова-Щедрина. Не забывайте меня. И всем, кто меня помнит, передайте, пожалуйста, мой привет».
Так что – вот: привет от Самуила Лурье всем, кто его помнит, читает и перечитывает.