Часть 2 Начало «денежной цивилизации» и конец экономики
Глава 5 «Денежная революция»: частичная легализация ростовщического процента
«ДЕНЕЖНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ», как мы выше сказали, началась в Средние века. Однако это не было одномоментным событием, «революция» продолжалась и в последующие века, она является «перманентной революцией», которая происходит и на наших глазах.
Под «денежной революцией» мы понимаем инициированные ростовщиками существенные изменения в денежной системе, которые ведут к укреплению их позиций в отдельных странах и в мире в целом, приближают их к вожделенной цели – мировому господству.
Можно выделить несколько важных вех «денежной революции»:
1. Отмена запретов и ограничений на взимание ростовщического процента, легализация ростовщической деятельности;
2. Легализация частичного резервирования обязательств ростовщиков перед своими клиентами;
3. Создание фондовой биржи;
4. Учреждение института под названием «Центральный банк»;
5. Введение так называемого «золотого стандарта»;
6. Отмена «золотого стандарта» и окончательный переход к эмиссии необеспеченных денег.
Отдельные вехи (этапы) во времени могут «накладываться» друг на друга. Ряд менее существенных событий (изменений в денежной системе) не нашел своего отражения в приведенной выше схеме периодизации «денежной революции». Например, создание некоторых важных для современной «экономики» финансовых институтов – международных финансовых организаций, инвестиционных банков, взаимных фондов, хедж-фондов, «электронных денег», финансовых производных инструментов и т. п. Большая часть этих новшеств приходится на пятый и особенно шестой периоды «денежной революции», когда темпы изменений денежной системы возросли на порядки по сравнению с предыдущими периодами. При столь высокой динамике не исключено, что мы можем оказаться свидетелями перехода «денежной революции» в какую-то следующую фазу.
«Денежная революция» неизбежно сопровождается напряженным противостоянием ростовщиков и общества, в этой борьбе бывают победы и поражения как с одной, так и с другой стороны. Но борьба не ограничивается какой-то узкой сферой отношений, а захватывает, кроме денежной и финансовой сфер, также политику, право, нравственность и религию. «Денежная революция» в конечном счете предполагает изменение человека, его сознания и поведения. Изменения денежной системы – отражение изменений духовного устроения общества. События в мире денег можно сравнить с движением «теней», отбрасываемых миром духовной жизни человека.
В данной работе мы фиксируем в основном лишь движения «теней». В то же время задача богословов, философов, писателей, поэтов – всяких обладающих особым «зрением» людей, – реконструировать и объяснить первопричины этих «танцев теней», изменения духовного устроения общества. В качестве попыток осмысления духовных первопричин изменений в мире денег (и в целом материальной жизни общества) можно назвать работы Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», Вернера Зомбарта «Буржуа», о. Сергия Булгакова «Философия хозяйства», Льва Тихомирова «Религиозно-философские основы истории» и ряд других.
История ростовщичества показывает, что говорить о неких «объективных» законах развития денежной системы нельзя, это развитие – результат борьбы конкретных людей с их исключительно «субъективными» интересами, мотивами, страстями и слабостями. Каждую победу ростовщичества можно и нужно трактовать лишь как проявление политической, социальной, нравственной, а в конечном счете и духовной слабости людей, не сумевших устоять перед искушениями «золотого тельца».
Переход к легализации ростовщической деятельности не был одномоментным, в разных странах Европы он продолжался от нескольких десятков лет до нескольких веков еще при формально полной власти Римско-католической церкви. Этот переходный период закончился Реформацией. Ряд исследователей обращает внимание на то, что именно переход ростовщичества с «нелегального» на «полулегальное» положение создал духовно-нравственные и материальные предпосылки для Реформации, стал важнейшей причиной «духовной революции» в лоне католицизма[27].
На переходном этапе наблюдается тенденция к формированию «двойного подхода» Римско-католической церкви к ростовщичеству. Это, с одной стороны, сохранение жестких запретов на ростовщичество для христиан; с другой стороны, снисходительное отношение к ростовщической деятельности тех лиц, которые были вне лона католической церкви.
Речь идет прежде всего о евреях, т. е. представителях иудаизма. Снисходительное отношение к евреям-ростовщикам объясняется тем, что к их «услугам» прибегали монархи, князья, иерархи католической церкви и даже папы. Кроме того, налоги, взимаемые с доходов евреев-ростовщиков, были крайне необходимы для пополнения казны королей и князей. Именно в это время начинается укрепление позиций еврейства в мире финансов.
Об этом можно подробнее узнать из книги Вернера Зомбарта «Евреи и хозяйственная жизнь», которая была написана в начале прошлого века и уже несколько раз переиздавалась в постсоветское время. Начиная со времени крестовых походов, ростовщичество, по мнению Зомбарта, становится основным занятием евреев.
Впрочем, даже по отношению к ростовщической деятельности христиан позиция католической церкви перестала быть такой жесткой, какой она была на первом этапе. Дело в том, что без излишней огласки ростовщичеством занимались монастыри, католические ордена, аббатства, отдельные епископы и даже люди из ближайшего окружения папы. Довольно часто представители католической церкви для выдачи кредитов пользовались посредниками в лице евреев-ростовщиков, естественно, не афишируя свои связи с ними. Фактически, был создан механизм «взаимовыгодного» сотрудничества в сфере ростовщического кредита представителей двух конфессий. Кто-то из представителей интеллектуальной католической элиты пытался найти идейно-догматическое обоснование такого сотрудничества, кто-то резко протестовал против такой практики.
Первые попытки найти логическое и богословское обоснование процента внутри католической церкви обычно связывают с именем известного схоласта-богослова Фомы Аквинского (1225–1274). С одной стороны, он справедливо осуждал евреев-ростовщиков. Например, он писал, что ростовщики, по сути, торгуют не деньгами, а временем: ведь заемщик получает не столько деньги, сколько время, которое отделяет его от момента получения денег до момента погашения долга. Это сегодня мы воспринимаем без каких-либо вопросов известную фразу «время – деньги».
Фома Аквинский
А в те времена время воспринималось как дар Божий, а такими дарами торговать запрещалось. С другой стороны, он уже допускает «вознаграждение» за предоставление денег в долг. Он называет его «платой за риск». Не возбраняется «вознаграждение» в том случае, если деньги даются на какое-то дело, приносящее заемщику доход. В этом случае процент – это что-то вроде платы за участие в коммерческом проекте. Правда, Фома Аквинский не находит внятного ответа на вопрос: должен ли хозяин денег требовать свой процент в том случае, если дохода от дела, в которое вложены деньги, не получено?
Такая трактовка уже была серьезным отступлением от позиций более ранних схоластов, которые считали, что деньги, отданные в кредит одним лицом (кредитором) другому, становятся собственностью последнего (заемщика). Требование же кредитором оплаты за пользование тем, что ему уже не принадлежит, означает попытку ограбить заемщика. Это нам, живущим в XXI веке, трудно понять такую логику, а в эпоху раннего христианства она была единственно возможной.
На переходном этапе в полной мере проявились все те выгоды, которые дает практика процентных ссуд ростовщику. Прежде всего, это возможности:
– получения дохода в виде процента;
– присвоения имущества должника, использовавшегося в кредитной сделке в качестве залога;
– получения особых прав от должника – как финансово-хозяйственных, так и политических.
С первым видом выгод все более или менее понятно.
Что касается второго вида выгод, то в Средние века, когда основным видом занятий человека было сельское хозяйство и главным «капиталом» была земля, именно земля была основным объектом залогов. Также использовался скот, дома, инвентарь, домашняя утварь. Кроме имущества должника объектом залога нередко оказывался сам человек. В некоторых случаях при невозможности погашения обязательств перед кредитором получатель кредита становился рабом, переходя в собственность ростовщика, или «крепостным», находящимся у ростовщика на положении полураба. Иногда в роли такого «живого залога» оказывались другие члены семьи должника или вся семья.
Например, К. Маркс в третьем томе «Капитала» в главе 36 «Докапиталистические отношения» достаточно подробно описывает, как еще в древнем Риме патриции давали плебеям в долг под высокие проценты хлеб, лошадей, крупный рогатый скот, а в случае непогашения долгов превращали плебеев в рабов. Он также приводит примеры из Средневековья: при Карле Великом франкские крестьяне были разорены войнами и вынуждены брать денежные и товарные кредиты. В случае непогашения долгов они превращались в крепостных.
Остановимся несколько подробнее на третьем виде выгод, которые у многих авторов, пишущих о ростовщичестве, оказываются «за кадром». Те ростовщики, которые давали деньги в долг королям и князьям, шли на то, чтобы полностью или частично «прощать» долги своих высокопоставленных клиентов. Но при этом просили в обмен такие привилегии, как сбор налогов, аренда монетных дворов, «управление» крепостными крестьянами. Вот что по этому поводу пишет Островский Н.:
«В России помещики сдавали в аренду имения евреям (ростовщикам – В. К.), и те, уже от своего имени, обирали русских крестьян, часто просто спаивая их, что позволяло действовать более "эффективно"… Именно поэтому народ относился к привилегированным иноверцам (ростовщикам-иудеям – В. К.) хуже чем к власти»[28].
Главным же является то, что ростовщики от влиятельных клиентов, олицетворяющих и представляющих политическую власть, в обмен на свои «услуги» стремились получать политические привилегии. Островский Н. пишет:
«Кредит, выданный власти, – это обычная взятка или скрытая форма оплаты при покупке привилегий или самой власти в виде переуступки должностным лицом части властных полномочий. Фактически – это подкуп. Но подкуп существует и вне кредитных отношений. Кредит – это только маскировка, а кредитные учреждения – аккумуляторы средств подкупа власти. Чаще всего для подкупа используются средства самой власти или населения.».
Далее Островский Н. пишет, что кредиторы, «приходя на новые места, вскоре получали привилегии, а через весьма незначительное время становились очень богатыми и состоятельными людьми. Никакого морального оправдания этим привилегиям никогда не существовало хотя бы только потому, что в основе этого бизнеса лежит дестабилизация общественных отношений и изменение законов в пользу кредитора с помощью подкупа»[29].
Отметим, что, по сути, вся история, начиная со средних веков (по крайней мере, история Запада) и до наших дней – это история «дестабилизации общественных отношений и изменения законов в пользу кредитора с помощью подкупа». Можно согласиться с Н. Островским, что «кредитные учреждения – это аккумуляторы средств подкупа власти». Однако на каком-то отрезке истории сама власть становится жертвой интриг и подрывной деятельности ростовщиков. Потому что указанные «аккумуляторы средств» начинают использоваться уже для подкупа сил, находящихся в оппозиции законной власти, – в лице «церковных реформаторов», «народных предводителей», «мятежных бояр», «политических партий», «профсоюзных лидеров» и т. п.
Литература к главе 5.
1. Иоанн Арсеньев. Секты Европы: от Карла Великого до Реформации. – М.: Вече, 2005.
2. Бегунов Ю. К. Тайная история масонства. – М.: Яуза-пресс, 2007.
3. Катасонов В. Ю. Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма. – М.: Кислород, 2013 // Глава 3 «Макс Вебер и протестантский капитализм».
4. Крыленко А. К. Денежная держава. Тайные механизмы истории. – М.: Институт русской цивилизации, 2009.
5. Назаров М. В. Тайна России. – М.: Русская идея, 1999.
6. Назаров М. В. Вождю Третьего Рима. – М.: Русская идея, 2004.
7. Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция. – М.: Русская идея, 2005.
8. Стариков Н. В. От декабристов до моджахедов. Кто кормил наших революционеров? – СПб.: Питер, 2008.
9. Тихомиров Л. А. Религиозно-философские основы истории. – М.: Москва, 1997.
10. Шамбаров В. Е. Нашествие чужих: заговор против империи. – М.: Алгоритм, 2007.
11. Шамбаров В. Е. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле. – М.: Алгоритм, 2008.
Глава 6 «Денежная революция»: полная легализация ростовщического процента
ЭТАП ПОЛНОЙ ЛЕГАЛИЗАЦИИ ростовщичества начался еще в Средние века и растянулся во времени до сегодняшнего дня. На этом этапе было немало своих «приливов» и «отливов», т. е. изменений в сторону либерализации деятельности ростовщиков и в сторону ее ужесточения. Эти «колебания» выражались в изменениях предельной величины взимаемых процентов; видов кредитов, по которым допускалось взимание процентов; жесткости наказаний за нарушения предписаний и т. п.
Обычно в учебниках пишут, что запреты на взимание процентов законодательно были сняты лишь в эпоху Реформации или даже позже, в эпоху буржуазных революций:
«Законодательная отмена запрета на взимание процентов в Англии произошла… в XVI в., а во Франции – только в конце XVIII в. в период французской революции»[30].
Однако, по нашему мнению, легализация ростовщичества произошла существенно раньше.
Во-первых, следует вспомнить, что известный католический Орден тамплиеров получил официальное разрешение папы заниматься финансовыми операциями. На первых порах тамплиеры, будучи еще крайне бедными рыцарями, сами занимали деньги у евреев-ростовщиков. Папа позднее освободил их от необходимости возвращать эти долги. Постепенно тамплиеры сами стали давать деньги в ссуду, причем под процент более низкий, чем евреи-ростовщики; поэтому они достаточно быстро стали занимать доминирующее положение на денежных рынках Европы и Средиземноморья. В начале XIV века Орден тамплиеров был объявлен французским королем Филиппом IV Красивым вне закона, а его главные руководители были казнены.
Во-вторых, в католической Европе уже в X–XI вв. сложились своеобразные «оффшоры», в которых христианам разрешалось заниматься ростовщичеством.
Речь идет о таких городах-государствах Италии, как: Венеция, Генуя, Флоренция, Ломбардия, Сиена и Лука.
Уже в начале XIII века две известные флорентийские семьи – Барди (Bardi) и Перуцци (Peruzzi) были настолько богаты, что могли предлагать ссуды и другие финансовые услуги главам феодальных государств и папе. Их называли банкирами папы. В начале XIV века (особенно после того, как тамплиеры сошли со сцены) эти банкирские дома раскинули свои сети по всей Европе. Так, дом Барди имел филиалы в Барселоне, Севилье, на Майорке, в Париже, Авиньоне, Ницце, Марселе, Лондоне, Брюгге, Константинополе, Иерусалиме, на Родосе, на Кипре. Конец банкирским домам Флоренции пришел в 40-е годы XIV века. Перуцци и Барди дали в 1340 г. кредит на громадную по тем временам сумму в 1,5 млн золотых флоринов английскому королю Эдуарду III, которому понадобились средства для ведения войны с Францией (она затем переросла в Столетнюю войну). В 1345 г. король объявил о своей неплатежеспособности (дефолт), и оба банкирских дома разорились.
На смену разорившимся банкирским домам во Флоренции пришли новые, из них наиболее богатыми и влиятельными были семьи Пацци (Pazzi) и Медичи (Medici). В XV веке в Европе семейство Медичи было богатейшим, а банк Медичи – самым крупным. Клан Медичи был тесно связан с папами, они постоянно пользовались финансовыми услугами их банка.
Южно-итальянские ростовщики активно паразитировали на хозяйстве богатейшего в те времена государства – Византии. Венецианские и прочие южноитальянские ростовщики и купцы имели особый, привилегированный статус (как сейчас говорят – «режим наибольшего благоприятствования») в Византии в эпоху ее расцвета и на этом зарабатывали большие деньги. А города-полисы, если выражаться современным языком, были своеобразными оффшорами, где стекались прибыли ростовщиков и купцов. Главным источником богатства Византии были пошлины, которые взимались при проходе судов через Босфор и Дарданеллы.
Герб семейства Барди
Наибольшего хозяйственного и финансового расцвета Византия достигла при императоре Василии II (975–1025), когда годовые доходы империи в пересчете на золото достигали 90 тонн. При этом генуэзские суда имели иммунитет от таможенного досмотра, поэтому генуэзцы активно занимались контрабандной торговлей. Им разрешалось свободно ввозить и вывозить драгоценные металлы, а за счет различий в пропорциях цен на золото и серебро в Византии и других государствах они получали так называемую «арбитражную» прибыль. Уже не приходится говорить о ростовщической их деятельности.
Постепенно обильные финансовые потоки стали перемещаться из Византии на Юг Италии. Через некоторое время деятельность ростовщиков Венеции в христианской Византии вступила в непримиримое противоречие с религиозно-нравственными и правовыми нормами этого государства, стала возмущать как простое население, так и представителей власти. Все кончилось тем, что в 1181 г. в Константинополе произошла резня иностранцев. Пришедший на волне этих волнений к власти император Андроник Комнин выдворил за пределы своего государства венецианских ростовщиков.
Последние решили взять реванш и активно участвовали в подготовке так называемого «крестового похода», который закончился разграблением Константинополя в 1204 году.
Добыча, которая досталась крестоносцам, была равна 1 млн кельнских марок, что эквивалентно 30 т золота[31]. По тем временам это были несметные богатства. Достаточно сказать, что даже через два столетия (в 1400 г.) годовые бюджеты в золотом эквиваленте в отдельных городах-республиках и государствах были равны (тонн): Венеция – 5,4; Франция – 3,4; Милан – 3,4; Флоренция – 2,0; Португалия – 1,35; Генуя – 0,8[32].
Через некоторое время все золото и другие ценности перешли в руки ростовщиков, которые «обслуживали» крестоносцев. По мнению некоторых историков, именно эти несметные (по тем временам) богатства и были тем «первоначальным накоплением капитала», которое дало толчок развитию капитализма. Золото и серебро из Америки (эпоха так называемых «великих географических открытий») появилось в Европе на три столетия позже. Позиции ростовщиков в Венеции и других городах Южной Италии стали еще крепче, они стали распространять свое влияние на всю Европу и даже пытались поставить под свой контроль Русь.
Вот что об этих временах говорит архимандрит Тихон Шевкунов, создатель известного фильма «Гибель империи. Византийский урок»: «Именно несметными богатствами Константинополя был выкормлен монстр ростовщической банковской системы современного мира. Этот небольшой теперь город в Италии, Венеция, был Нью-Йорком XIII века. Здесь тогда вершились судьбы народов. Поначалу большая часть награбленного спешно свозилось морским путем в Венецию и Ломбардию (тогда отсюда и пошло слово “ломбард”). Как грибы после дождя стали появляться первые европейские банки. Менее пронырливые, чем тогдашние венецианцы, немцы, голландцы и англичане подключились чуть позже; ими на хлынувшие в Европу византийские деньги и сокровища начал создаваться тот самый знаменитый капитализм с его неуемной жаждой наживы, которая, по сути, является генетическим продолжением азарта военного грабежа. В результате спекуляции константинопольскими реликвиями образовались первые крупные еврейские капиталы»[33][34].
Взятие крестоносцами Константинополя. Средневековая гравюра
Византия же после этого «крестового похода» так и не смогла полностью восстановиться, а через два с половиной столетия закончила свое существование. Как пишут историки, – в результате захвата Константинополя турками.
Но, если копать глубже, то за турками стояли все те же ростовщики.
Считается, что «церковную революцию» в виде Реформации инициировал Мартин Лютер, и многие считают его «предтечей» капитализма. Но что примечательно, этот отец-основатель протестантизма был настроен крайне негативно в отношении ростовщичества. Более глубокое изучение истории Реформации приводит к выводу: «церковная революция» была в немалой степени спровоцирована коммерциализацией католической церкви (в том числе ее ростовщической практикой). Так что Лютер в равной мере обвинял в ростовщичестве и евреев, и клириков католической церкви:
«Язычники могли заключить на основании разума, что ростовщик есть четырежды вор и убийца. Мы же, христиане, так их почитаем, что чуть не молимся на них ради их денег… Кто грабит и ворует у другого его пищу, тот совершает такое же великое убийство (поскольку это от него зависит), как если бы он кого морил голодом и губил бы его насмерть. Так поступает ростовщик; и все же он сидит спокойно в своем кресле, между тем как ему по справедливости надо бы быть повешенным на виселице, чтобы его клевало такое же количество воронов, сколько он украл гульденов, если бы только на нем было столько мяса, что все вороны, разделив, могли бы получить свою долю. А мелких воров вешают… Мелких воров заковывают в колодки, крупные же воры ходят в золоте и щеголяют в шелку…
Поэтому на земле нет для человека врага большего (после дьявола), чем скряга и ростовщик, так как он хочет быть богом над всеми людьми. Турки, воители, тираны – все это люди злые, но они все-таки должны давать людям жить и должны признаться, что они злые люди и враги, и могут, даже должны, иногда смилостивиться над некоторыми. Ростовщик же или скряга хочет, чтобы весь мир для него голодал и томился жаждой, погибал в нищете и печали, чтобы только у него одного было все, и чтобы каждый получал от него, как от бога, и сделался бы навек крепостным… Он всегда носит мантию, золотые цепи, кольца, моет рожу, напускает на себя вид человека верного, набожного, хвалится… Ростовщик – это громадное и ужасное чудовище, зверь, все опустошающий, хуже Какуса, Гериона и Антея (герои античной мифологии – В. К.). И, однако, украшает себя, принимает благочестивый вид, чтобы не видели, куда девались быки, которых он втаскивал задом наперед в свое логовище. Но Геркулес должен услыхать рев быков и крики пленных и отыскать Какуса даже среди скал и утесов, чтобы снова освободить быков от злодея. Ибо Какусом называется злодей, набожный ростовщик, который ворует, грабит и пожирает все. И все-таки он как будто ничего не делал дурного и думает, что даже никто не может обличить его, ибо он тащил быков задом наперед в свое логовище, от чего по их следам казалось, будто они были выпущены. Таким же образом ростовщик хотел обмануть весь свет, будто он приносит пользу и дает миру быков, между тем как он хватает их только для себя и пожирает… И если колесуют и обезглавливают разбойников и убийц, то во сколько раз больше должно колесовать и четвертовать… изгонять, проклинать, обезглавливать всех ростовщиков»[35].
Мартин Лютер
Трудно отыскать более острый памфлет против ростовщичества. Он не просто эмоциональный. В нем есть, по крайней мере, две важные мысли, которые помогают нам понять природу современных ростовщиков – банкиров.
Во-первых, Лютер заглянул в самую глубь души ростовщика и понял: обогащение для ростовщика лишь средство; целью является уподобиться богу («он хочет быть богом над всеми людьми»). Ростовщик действительно добивается уподобления, но только не Богу, а его антиподу – дьяволу.
Во-вторых, деятельность ростовщика организована таким образом, что она (деятельность) и он (ростовщик) внешне выглядят вполне благопристойно и респектабельно в глазах народа, даже христианского («Мы же, христиане, так их почитаем…»). Это ему удается, с одной стороны, благодаря обману; с другой стороны, по причине простодушия и наивности простых людей («Таким же образом ростовщик хотел обмануть весь свет, будто он приносит пользу и дает миру быков, между тем как он хватает их только для себя и пожирает…»). Сегодня, наверное, благодаря интенсивной обработке сознания с помощью СМИ в глазах обывателя (в своей массе уже давно отошедшего от христианства) современный ростовщик – банкир выглядит еще более респектабельно; понимание преступного характера банковской деятельности до сознания нынешнего обывателя не доходит.
Но в жизни получилось действительно ровным образом наоборот: М. Лютер расчистил дорогу тем, кого он люто ненавидел – ростовщикам. Как тут не вспомнить поговорку: «Благими намерениями дорога устлана в ад».
Другой отец-основатель протестантизма, Кальвин, в написанном им письме о ростовщичестве занимает позицию, совершенно отличную от Лютера. Эту позицию можно назвать дифференцированным и сдержанным подходом к ростовщичеству. Он против наиболее одиозных форм ростовщичества, но вместе с тем считает «естественным» получение барыша от ссуды денег, особенно на цели получения дохода заемщиком, и если при этом процент не будет «чрезмерным» (превышающим 5 %). Ростовщикам этой «трещины» в позиции христиан было достаточно, процесс завоевания ими новых плацдармов ускорился. Об этом достаточно подробно написано Максом Вебером в его книге «Протестантская этика и дух капитализма».
«Эстафету» Кальвина подхватили появившиеся в секуляризируемом мире «профессиональные философы», принявшиеся рьяно защищать ростовщичество в его «реформированном варианте». Речь шла о том, что ростовщичество следует легализовать, но при условии, что ссуды будут направляться не на потребление (особой критике подвергалась практика ссуд на приобретение аристократами предметов роскоши и вообще на «прожигание» ими жизни), а на то, что современными словами можно было бы назвать «развитие бизнеса». Это позволило бы понизить процент по ссудам и ускорить «прогресс общества» (т. е. капитализма). Среди работ на эту тему можно назвать трактат Дж. Локка «Соображения о последствиях понижения процентов на денежный капитал» и трактат И. Бентама «В защиту процента».
Пожалуй, первой банкирской династией эпохи Реформации в Европе можно назвать немецкое семейство Фуггеров. Банкирский дом Фуггеров (как и банкиры Южной Италии, например, Медичи) сколотил свое состояние на том, что предоставлял деньги в кредит папе, крупным феодалам, королям. Кредитование королей было очень выгодным делом. Денежные ссуды выдавались под залог обширных земельных участков и другого недвижимого имущества в обмен на концессии. Например, Фуггеры получили доступ к серебряным и медным рудникам. Банкиры получали в аренду источники королевских доходов (сбор налогов), они фактически управляли активами монархов-феодалов.
Первый период «денежной революции», – легализация ростовщической деятельности, – растянулся на длительное время. В Западной Европе периоды легализации ростовщической деятельности сменялись периодами гонений на ростовщиков и восстановлением ограничений и запретов на взимание процента.
В отмене запретов и смягчении ограничений были уже заинтересованы не только евреи-ростовщики, но также клирики церкви, практиковавшие дачу денег в ссуду, и государи, которые пользовались «услугами» ростовщиков. Нередко сторону ростовщиков занимали также торговцы, которые часто пользовались ссудами, а позже – первые капиталисты-предприниматели, заинтересованные в легализации ростовщичества, поскольку это способствовало снижению ссудного процента.
Против ростовщиков чаще всего выступал простой народ, которого процентная кабала порой доводила до отчаяния. Иногда все кончалось бунтами и погромами лавок ростовщиков. Далеко за примерами ходить не надо: в Киеве в 1113 году началось восстание горожан, которые громили дома евреев-ростовщиков и бояр, душивших народ налогами. Тогда князь Владимир издал «Устав Володимирь Всеволодовича», в котором определил порядок списания накопившихся долгов, ввел строгие ограничения на величину взимаемых процентов, а предельный срок начисления процентов установил в три года. В те далекие времена правители иногда оказывались на стороне народа.
Евреи изгонялись почти из всех европейских государств, но неизменно возвращались назад. Правители, изгоняя за пределы своих государств евреев-ростовщиков, сразу «убивали двух зайцев»: во-первых, повышали, выражаясь современным языком, свой «рейтинг» в глазах народа; во-вторых, захватывали имущество ростовщиков и, таким образом, решали свои финансовые проблемы. Однако такое «решение» проблем создавало лишь временный эффект. Через какое-то время деньги у правителей кончались, и они опять разрешали евреям-ростовщикам селиться и заниматься торговлей деньгами в пределах их государств. А через определенное время все повторялось вновь.
Например, из Швейцарии евреи изгонялись в 1298 году, а затем в 1616, 1634, 1655, 1701 гг. Из Франции они изгонялись в 1080, 1147, 1180, 1306, 1394 гг. Правда, после изгнания в 1394 году евреев не пускали во Францию на протяжении четырех столетий – до революции 1791 года. Из Англии выселение евреев происходило в 1188, 1198, 1290, 1510 гг. Из Испании – в 1391, 1492, 1629 гг. Из Португалии – в 1496, 1516, 1555, 1629 гг.
Окончательное возвращение евреев в страны Европы произошло лишь в XVII–XVIII веках, когда капитализм полностью там утвердился, а ростовщическая деятельность была полностью реабилитирована.
Вот что по этому поводу пишет израильский исследователь денежной истории еврейского народа Люкимсон П.: «…начиная с XVI века изгонять евреев из той или иной страны становилось все труднее и труднее, так как подобный шаг неизбежно приводил к тому, что решившийся на него король подвергался бойкоту со стороны еврейских банкиров в других странах и лишался всякой возможности получить кредиты. Эта международная еврейская солидарность была для европейских банкиров тем более болезненной, что к этому времени произошло закономерное перерастание ростовщического капитала в банковский»[36].
Итак, начиная с XVI века произошла полная легализация ростовщической деятельности, после чего она стала называться более благозвучно: «банковская деятельность». В это время произошло принципиальное изменение баланса сил и влияния между еврейскими ростовщиками и европейскими монархами. Ростовщики начали готовиться к взятию следующего рубежа: свержению монархов. Это было необходимо для того, чтобы могли быстро развиваться товарно-денежные (т. е. капиталистические) отношения. Это резко расширяло спрос на «услуги» ростовщиков: раньше этими «услугами» пользовались преимущественно землевладельцы и монархи (для удовлетворения своих потребностей в предметах роскоши); теперь эти «услуги» потребовались капиталистам-предпринимателям (для того, чтобы осуществлять инвестиции в производство). Революция в сфере денежной неизбежно влекла за собой революцию в сфере политической власти.
Что касается России, то она гораздо дольше, чем европейские страны, не имела на своей территории евреев: они были изгнаны из Киева в XII веке, а вновь в пределах нашего государства появились лишь в XVIII веке (после разделения Польши, когда часть ее территории вместе с населяющими ее евреями вошла в состав Российской империи). Об этом можно почитать у того же Зомбарта В. в книге «Евреи и хозяйственная жизнь», а также у Тихомирова Л. в книге «Религиозно-философские основы истории».
Ярким примером, иллюстрирующим процесс «отливов» и «приливов» в противостоянии ростовщиков и общества, является Франция эпохи Нового времени. В 1777 году власти Парижа приняли постановление, которое запретило «любой вид ростовщичества, осуждаемого священными канонами». В последующие годы это решение неоднократно повторялось. Все это активизировало ростовщиков, которые стали одними из основных организаторов так называемой «буржуазной» революции 1789 года во Франции.
Самое парадоксальное, что многие «революционеры» шли на штурм Бастилии, а затем участвовали в свержении и казни короля под лозунгами борьбы с ростовщичеством и даже с капитализмом! Например, Марат заявлял: «У торговых наций капиталисты и рантье почти все заодно с откупщиками, финансистами и биржевыми игроками». Граф де Кюстин с трибуны Национального собрания провозглашал: «Неужели же Собрание, которое уничтожило все виды аристократии, дрогнет перед аристократией капиталистов, этих космополитов, которые не ведают никакого другого отечества, кроме того, где они могут накапливать богатства». Комбон, выступая с трибуны Конвента 24 августа 1793 г., огонь своей критики направил против ростовщиков: «В настоящий момент идет борьба не на жизнь, а на смерть между всеми торговцами деньгами и упрочением Республики. И, значит, надлежит истребить эти сообщества, разрушающие государственный кредит, ежели мы желаем установить режим свободы». Де ла Платьер, который в 1791 г. стал министром внутренних дел, также не стеснялся в выборе слов, разоблачающих ростовщиков: «Париж – это всего лишь продавцы денег или те, кто деньгами ворочает, – банкиры, спекулирующие на ценных бумагах, на государственных займах, на общественном несчастье». Таким образом, можно сделать вывод, что «революционеры» оказались игрушкой в руках ростовщиков. Фактически они делали противоположное тому, что декларировали. Некоторые осмысленно, другие использовались ростовщиками «втемную».
Пришедший к власти император Наполеон Бонапарт провел в 1807 году закон, с помощью которого он вновь попытался обуздать ростовщичество: по так называемым «гражданским» кредитам предельная ставка была определена в 5 %, а по коммерческим – в 6 %. Однако уже в середине XIX в. ростовщичество во Франции расцвело пышным цветом. Недаром французский капитализм принято называть «ростовщическим».
Отметим, что даже после первых «побед» ростовщиков все еще сохранялись значительные ограничения на виды кредитов, по которым разрешалось взимать проценты. В первую очередь снимались ограничения на процентные ссуды государству, поскольку в этом были заинтересованы монархи и те, кто стоял около казны. Позднее процентные ссуды стали предоставляться торговцам, ремесленникам и всем тем, кто деньги использовал для получения дохода (проценты в таких случаях трактовались как «участие» ростовщика в прибыли заемщика). Позже всего были сняты ограничения на взимание процентов по кредитам, предоставлявшимся частным лицам на цели личного потребления.
Литература к главе 6.
1. Арриги Д. Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени / Пер. с англ. – М.: Территория будущего, 2006.
2. Ваджра А. Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии. – М.: АСТ: Астрель, 2007 (глава 2 «Итальянские города-государства»).
3. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. – М., 2003.
4. Везерфорд Д. История денег. Борьба за деньги от песчаника до киберпространства / Пер. с англ. – М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2001.
5. Всемирная история экономической мысли. Том 1. – М.: Мысль, 1987 (глава 18 «Кризис феодального мировоззрения и его влияние на экономическую мысль позднего средневековья»).
6. Забегайло О. Н. Духовное понимание истории. – М.: Серебряные нити, 2009.
7. История экономических учений. Под ред. Автономова В. С. – М.: ИНФРА-М, 2002 (глава 1 «Мир хозяйства в сознании докапиталистических эпох»; глава 2 «Кристаллизация научных знаний: XVI–XVIII вв.»).
8. Катасонов В. Ю. Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма. – М.: Кислород, 2013 // Глава 3 «Макс Вебер и протестантский капитализм».
9. Каширский Е.Д. Кальвинизм и экономика. III, Кредит // Интернет, сайт «Проза. ру».
10. Крыленко А. К. Денежная держава. Тайные механизмы истории. – М.: Институт русской цивилизации, 2009.
11. Кузнецов Ю. Тезисы о Вебере. Протестантизм и генезис европейского капитализма // Интернет, сайт «Христианский социализм как русская идея».
12. Люкимсон П. Бизнес по-еврейски. Евреи и деньги. – Ростов н/Д: Феникс, 2007.
13. Пасынков А. С. Феномен ростовщичества: от Вавилона до глобальной финансовой системы. История, экономика, антропология // Интернет. Работа размещена на многих сайтах.
14. Платонов О. А. Тайна беззакония: Иудаизм и масонство против Христианской цивилизации. – М.: Алгоритм, 2004.
15. Сомин Н. В. Блеф «Протестантской этики» // Интернет, сайт «Христианский социализм как русская идея».
16. Сунн-Чжон Ким, Пиков Г. Г «Жан Кальвин и некоторые проблемы швейцарской Реформации» // Интернет, сайт «Библиотека Якова Кротова».
17. Тихомиров Л. А. Религиозно-философские основы истории. – М.: Москва, 1997.
18. Чвалюк А. Я. Будет ли Россия править миром. Часть 2 «Ссудный процент и ростовщичество» // Интернет. Сайт «Полемика и дискуссии».
19. Архимандрит Тихон (Шевкунов). Гибель империи. Византийский урок. – М.: Эксмо, 2008.
Глава 7 «Смерть экономики» и кое-что об «экономической филологии»
В ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ЖИЗНИ все перевернулось с ног на голову. По сути, с приходом капитализма наступила «смерть» экономики. Ведь смысл слова «экономика», как мы выше сказали, – это «домостроительство», т. е. человеческая деятельность, направленная на удовлетворение естественных потребностей людей в товарах и услугах. Ее можно также определить как систему жизнеобеспечения общества.
Несколько веков назад на смену экономике пришла «хрематистика», что в переводе с греческого означает «искусство накапливать запасы». Термин ввел в оборот Аристотель (IV век до н. э.). Этот мыслитель древности различал два вида хрематистики:
а) Накопление запасов, необходимых для ведения нормального хозяйства (экономики);
б) Накопление запасов сверх необходимых потребностей.
При этом он объяснял, что накопление материальных запасов сверх необходимых потребностей имеет свои пределы: такие запасы портятся, они требуют места и расходов на хранение, могут быть похищены или уничтожены и т. п. Одним словом, чрезмерное увеличение таких запасов порождает лишь убытки и головную боль.
Однако этот вывод не распространяется на запасы в виде денег: накопление денег не имеет той естественной границы, которая присуща материальным запасам. Исходя из этого, Аристотель сделал очень важное заключение: «Все, занимающиеся денежными оборотами, стремятся увеличить количество денег до бесконечности»[37]. Иначе говоря, деньги из средства, обслуживающего экономику, могут превратиться в цель, – если они оказываются в руках лиц, занимающихся деньгами «профессионально». К «денежному» варианту хрематистики отношение Аристотеля было резко негативным: бесконечное накопление денег уводит человека от «благой жизни» (выражение Аристотеля). В Греции того времени стремление к накоплению денежного богатства еще не стало нормой жизни, но Аристотель уже видел опасный «вирус», который таился в деньгах (вернее – в душах людей, профессионально занимавшихся деньгами), и понимал, что при определенных условиях этот «вирус» может начать быстро «размножаться», уничтожая устои «благой» (благочестивой) жизни.
Аристотель был резко настроен против ростовщичества как главной угрозы устоям «благой» жизни: «…с полным основанием вызывает ненависть ростовщичество, так как оно делает сами денежные знаки предметом собственности, которые, таким образом, утрачивают свое назначение, ради которого они были созданы: ведь они возникли ради меновой торговли, взимание же процентов ведет именно к ростовщичеству… Как дети похожи на своих родителей, так и проценты являются денежными знаками, происшедшими от денежных же знаков. Этот род наживы оказывается по преимуществу противным природе»[38].
Более понятным для современного человека является слово «капитализм», которое вполне можно использовать в качестве синонима «хрематистики». Выше мы уже сказали, что термин «капитализм» стал популярным с «легкой руки» основателя марксизма, который рассматривал его как общественно-экономическую формацию, пришедшую на смену «феодализму». На первых порах слово «капитализм» достаточно широко использовалось, апологеты этого строя рассматривали его с гордостью как «самую совершенную организацию общества», особенно на фоне «отсталого» и «реакционного» феодализма и еще более «отсталого» и «реакционного» рабовладельческого общества.
Кстати, для обоснования «прогрессивности» капитализма Марксу пришлось сконструировать схему исторического процесса как последовательной смены общественно-экономических формаций (ОЭФ): первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, коммунизм (с социализмом как первой фазой коммунизма). Надо сказать, что Маркс не утруждал себя изобретением этой схемы исторического процесса, а заимствовал ее у основоположника «научного» (или «утопического») социализма Сен-Симона. Маркс просто-напросто использовал данную схему в партийно-пропагандистских целях. А многочисленные факты (и даже выводы), которые Маркс позднее делал в своих фундаментальных работах (прежде всего, в «Капитале»), противоречили учению об ОЭФ.
В первой половине прошлого столетия в буржуазных североамериканских штатах рабов было больше, чем в Древнем Египте, Греции и Римской империи вместе взятых. А если к этому еще прибавить рабов в Индии и других колониях Англии, Франции, Испании, Португалии и других капиталистических стран Европы, то получается, что капитализм зиждется, прежде всего, на рабском труде.
Более того, рабы в так называемых «докапиталистических» ОЭФ составляли, как правило, далеко не основную часть населения.
Вот что по этому поводу пишет Бородай Ю.: «Конечно, и до капитализма все традиционные общества знали так называемое «патриархальное рабство» (дворцовые слуги больших господ, наложницы, евнухи, личная гвардия и т. д.), но что касается производства, то все эти общества, как правило, держались на труде самостоятельных производителей – крестьянских и ремесленных общин (редкие исключения – такие эпизоды, как, например, производство рабами товарного хлеба для римской армии на сицилийских плантациях). И только капитализм начинает с подлинно массового производственного применения рабского труда на своих колониальных плантациях и в горном деле. Та же самая картина и с крепостничеством – в странах, втянутых в систему мирового рынка, но сохранивших свою независимость и элементы традиционной структуры»[39]. То, что европейское крепостничество – это явление относительно позднее, является фактом. В своей классической форме оно устанавливается в Германии под воздействием мощного спроса на хлеб в переживающей «чистку земли» Англии, что был вынужден зафиксировать в «Капитале» и сам Маркс: «В XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти всюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был, по крайней мере, фактически, свободным человеком… но уже с половины XVI века свободные крестьяне Восточной Пруссии, Бранденбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг-Гольштейна были низведены до положения крепостных»[40].
В России настоящее помещичье крепостничество появилось еще позже, чем в Европе: в эпоху «реформ» Петра I и продержалось полтора столетия.
Если внимательно читать «Капитал» Маркса, то приходишь к выводу, что даже у «классика» под вывеской «капитализм» скрывается самое откровенное рабство, причем классик для характеристики отношений «капиталист – наемный работник» использует слово «рабство» достаточно часто (почти так же часто, как слово «эксплуатация»). То, что сегодня слово «рабовладельческий строй» употребляется еще реже, чем слово «капитализм», можно объяснить все теми же «партийно-пропагандистскими» соображениями. Трудно представить себе проведение в России «реформ» под флагами и лозунгами построения «нового рабовладельческого строя» (еще раз повторим: наши «реформаторы» тщательно избегали даже таких слов, как «капитализм», «капиталистический»).
Правда, оппозиция «новому рабовладельческому строю» достаточно часто прибегала и прибегает к использованию слов «капитализм» и «капиталистический», но часто невпопад. Например, достаточно широко известен термин «капиталистическая экономика». Получился гибрид «ужа» и «ежа»: «капитализм» и «экономика» являются противоположными, взаимоисключающими понятиями. Это что-то вроде «сухой воды», «отстающего отличника» или «тощего толстяка».
Кстати, у наших «реформаторов» последнее время пошла мода на «конструирование» новых достаточно бессмысленных, но небезобидных терминов, относящихся к сфере «экономики»: «православный бизнес», «исламский бэнкинг», «этические фонды инвестирования», «справедливый процент» и т. п. Суть их одна – «облагородить» и замаскировать неприглядный имидж капитализма и отдельно взятых его институтов.
С учетом только что сказанного, уважаемый читатель, дальше по тексту слова «экономика», «экономический» применительно к реалиям нашей жизни я буду ставить в кавычки. Кстати, слово «экономист» сегодня также надо употреблять с кавычками, так как люди, которые себя так называют, занимаются в основном не «домостроительством», а ретранслируют и пропагандируют идеи хрематистики. Настоящее их название – хрематисты. Конечно, слово не очень удобопроизносимое. Поскольку эти люди чаще всего обременены разными дипломами, степенями и званиями, то их можно называть профессиональными экономистами. Человеку со стороны вход в этот «закрытый клуб» (или «профессиональную гильдию») строго запрещен.
Слава Богу, сегодня в нашем обществе некоторые люди уже начинают осознавать, что под видом «экономики» нам «всучивают» совсем другой «товар», который не имеет ничего общего с «домостроительством», или «системой жизнеобеспечения общества».
Медведев М. Ю. в книге «Альтернативная экономика. Критический взгляд на современную науку и практику» пишет: «Современная экономика только прикидывается экономикой, а на самом деле таковой не является. Ну что может быть истинно экономического в бирже, олигархах и других подобных хозяйственных парадоксах, которыми наполнена современная жизнь? Ничего экономического. Когда я вижу на прилавках магазинов книги с названиями «Как играть и выигрывать на бирже», «Маркетинг», «Банковское дело» и другие им подобные, то, закрывая глаза и, словно по мановению волшебной палочки, названия меняются на: «Как ловчее ограбить ближнего», «Как впарить покупателю некачественный товар», «Ростовщичество» и т. п. Замена настолько зримая, что хочется хохотать. Отсрочить осознание того довольно элементарного факта, что современная экономика таковой – имею в виду экономикой, – на самом деле не является, может только крайнее нежелание людей осознавать данный факт: так действительно проще. Однако прятать голову в песок подобно страусу возможно не всегда, – иногда приходится раскрывать глаза на окружающий мир и, убедившись в его несовершенстве, предъявлять доказательства своей правоты: сначала самому себе, а затем и читателям»[41].
Для обозначения всего того, что «профессиональные экономисты» называют по недоразумению или сознательно «экономикой», данный автор предлагает термин: «не-экономика». Продолжая ход мысли Медведева М., мы могли предложить еще более точный термин: антиэкономика, поскольку капитализм не созидает, а разрушает то, что называется экономикой (систему жизнеобеспечения общества).
При использовании точных слов все сразу становится на свои места. В этом случае уже не требуются толстенные тома, нудно объясняющие (а на самом деле запутывающие понимание) тех или иных процессов в современной «экономике». Например, для описания тех изменений, которые происходили в нашей «экономике», нам назойливо предлагают слово «реформа». Однако, если в ходе таких «реформ» производственный потенциал страны уменьшился даже в большей степени, чем за годы Великой Отечественной войны, то, наверное, требуется другое слово. Например, «экономическая война» или «экономические диверсии в особо крупных размерах». Или просто: «разрушение экономики». Предлагаю читателю самому выбрать то слово, которое наиболее точно опишет те разрушения, которые произошли в нашей стране за последние 20–25 лет.
Центральный банк в нашей стране почему-то называют «Банком России» (так записано в федеральном законе), хотя, когда начинаешь разбираться в «кухне» этого института денежной власти, то приходишь к выводу: к России он имеет очень опосредованное отношение. Правильнее его было бы назвать «филиалом Федеральной резервной системы США»[42]. Наши журналисты и «профессиональные экономисты» любят «пожурить» руководство центрального банка страны за его различные «ошибки» и «просчеты». Не поймешь: то ли хорошо разыгранный спектакль, то ли беспробудная слепота наших «критиков». А если посмотреть на так называемый «Банк России» как на филиал ФРС США, то тогда все встает на свои места: данный институт очень последовательно и дисциплинированно реализует на территории Российской Федерации денежно-кредитную политику ФРС США (т. е. мировых ростовщиков), не допустив за почти два десятилетия своего существования ни одной серьезной «ошибки» или «просчета».
Происходит тихая, незаметная подмена одних слов другими. Например, тех, кто играет на финансовых рынках, всегда именовали «спекулянтами». Теперь они получили очень благопристойное название – инвесторы. Под инвестициями раньше понимали, в первую очередь, капитальные вложения в строительство предприятий и других объектов, их расширение и техническую реконструкцию. В то же время СМИ еще недавно с большим энтузиазмом сообщали нам, что в страну пришли «инвестиции» на сумму в десятки миллиардов долларов. Но что-то новых заводов и фабрик в нашей стране так и не появилось. А с чего бы им появиться? Ведь нынче под «инвестициями» понимается покупка уже существующих заводов и фабрик, а то и вовсе каких-то бумажек, не связанных с активами реального сектора (например, обязательства Минфина типа пресловутых ГКО).
На протяжении уже длительного времени среди «профессиональных экономистов» ведется интересная, но отнюдь не безобидная «игра в слова». Эта каста «профессионалов» считает, что она занимается «экономической наукой». Но это очередной обман. И не только потому, что уже давно нет экономики, но и потому что никакой науки нет (и не было). Любая наука помимо всего имеет устойчивый понятийный аппарат, который позволяет общаться ученым на понятном им языке и передавать свои знания ученикам и последующим поколениям ученых. Ничего этого в «экономической науке» нет. Мы уже выяснили, что под видом «экономики» «профессиональные экономисты» нам незаметно подсовывают «антиэкономику».
О том, что «экономика» (в современной ее трактовке, т. е. как хрематистика) не является наукой, достаточно много сказано и написано людьми, которые не относятся к гильдии «профессиональных экономистов». Соответственно таким людям легче давать трезвые оценки указанной профессии, которая появилась сравнительно недавно, но имеет много общего с «самой древней профессией».
Дадим, например, слово известному шведскому политическому деятелю и журналисту Айвору Бенсону, перу которого принадлежит ряд интересных статей и книг по новейшей истории европейской и мировой истории. Один из вопросов, который его волновал, – роль «профессиональных экономистов» в жизни западного общества. Он задает справедливый вопрос:
«…как объяснить, что западноевропейский интеллект, который на деле показал свою способность послать человека на Луну, не сумел распознать, что ростовщичество используется для того, чтобы развратить и силой привести Запад к рабскому подчинению?.. Как насчет экономистов и финансовых экспертов? Разве они не используют все достижения разных дисциплин и все методы исследования современной науки, пытаясь решить проблемы распределения и обмена товарами, продуктами человеческого труда, в чем им помогает компьютерная техника, которая может во сто крат увеличить возможности человеческого интеллекта?»
Айвор Бенсон пытается дать ответ на поставленный вопрос:
«Частично это можно объяснить тем, что в течение более чем столетия западный интеллект сосредоточил свое внимание почти исключительно на проблемах науки и техники, был сполна вознагражден и получил новый стимул благодаря достигнутым результатам.
Вторая половина ответа на вопрос заключается в том, что доходы этой мошеннической денежной системы так велики, что полчища в общем-то невинных людей с благими намерениями, активно вовлеченных в надувательство, могут быть щедро вознаграждены, – среди них политики, банкиры, академики и журналисты. Человек устроен так, что очень немногие могут устоять перед искушением получить явную личную выгоду или в материальной форме, или в плане карьеры. Зло это усугубляется явно выраженным у европейцев инстинктом накопительства, наиболее ярко проявляющимся в современной мании приобретательства, которая еще крепче привязывает массы к системе ссуд, так как сиюминутная эйфория от обогащения делает их абсолютно нечувствительным ко всем другим соображениям…».
Бенсон также обращает внимание на отсутствие в «экономической науке» нормального понятийного аппарата и грамотно и фундаментально сформулированных целей:
«Ее (экономической науки – В. К.) надуманность проявляется в том, что она не пытается, как положено, разработать свою терминологию, например, объяснить термины «деньги» или «кредит». От экономистов сложно ожидать решения проблем, которые они не могут даже поставить и четко сформулировать…».
Также подчеркивается, что «экономическая наука» крайне умозрительна, она не очень интересуется фактами реальной жизни, да и факты эти зачастую оказываются информацией «за семью печатями»:
«Послав человека на Луну, американские ученые доказали, что они владели всеми фактами, имеющими отношение к проблеме высадки человека на Луну и его возвращения на Землю. Если бы те ученые действовали как экономисты, то астронавты или сгорели дотла на земле, или бы были запущены в космос, но никогда не вернулись на землю. Экономисты не в состоянии собрать всю необходимую информацию, потому что самая важная информация намеренно изымается…».
Современные «экономисты», по мнению Бенсона, крайне «зашоренные» люди, у которых отсутствует интуиция и понимание духовной природы многих проблем, которые они пытаются «исследовать»:
«У авторов книги Второзаконие, пророка Мохаммеда, Шекспира и других не было даже малой доли той информации, которой владеют современные экономисты, но они могли решать проблему ростовщичества, довольствуясь имеющейся информацией, потому что у них не было недостатка в тех знаниях, которые являются ключом к решению всей проблемы, а именно знания о человеке и его нравственной природе (выделено мной – В. К.)».
Успех или неуспех в любой настоящей науке определяется экспериментом, опытом, практикой. Но в «экономической науке» этот принцип оценки истинности знания не «работает». Кроме того, человек, зараженный различными страстями (а «профессиональные экономисты» ими сильно заражены), не может быть объективным и познать истину:
«Таким образом, предмет научной “непредвзятости” и “беспристрастности”, которыми так похваляются экономисты, при этом исключая самого человека, его жажду приобретательства и власти, как и его неспособность устоять перед искушением несправедливости, не только не дает положительных результатов, но является контрпродуктивным, умножающим и укрепляющим пороки ростовщичества, вместо того, чтобы разоблачать их. Именно то, что придает телескопическую или микроскопическую силу интеллектуальному взгляду ученого, укрепляет и утверждает экономиста в его непонимании – непонимании, не наказуемом естественными последствиями, как это имеет место в точных и технических науках, а награждаемом престижем и высокими доходами».
Бенсон акцентирует внимание на том, что «профессиональные экономисты» особенно ревниво охраняют такой столп современной «экономики», как ростовщичество: экономисты видят в ростовщичестве неотъемлемую часть финансового механизма, который, как они надеются, однажды заработает. Во все века мудрые люди видели в ростовщичестве то, что неизбежно будет наращивать неправедность, станет орудием агрессии против «чужаков» и «проклятием разрушения», когда это практикуется по отношению к другу или брату.
Окончательный вывод Айвора Бенсона звучит как приговор: «Коротко можно ответить так: экономика – лженаука (выделено мной – В. К.)»[43].
Слава Богу, сегодня и некоторые отечественные авторы выходят из-под влияния «профессиональных экономистов». Они прямо говорят, что «король – голый», то есть что «экономическая наука» не имеет никакого отношения к умственной деятельности, нацеленной на постижение истины. Вот лишь одна цитата:
«Оказывается, “экономическая наука” лжива и продажна. Она не столько занята постижением истины, сколько защитой интересов своего главного спонсора – финансового капитала»[44].
Так называемая «экономическая наука» находится под жестким контролем финансового капитала уже давно. Есть также мнения, что «экономическая наука» появилась одновременно с капитализмом (т. е. 300–400 лет назад) и что к постижению истины или решению проблем общества она с самого начала не имела никакого отношения. Некоторые более осторожные авторы говорят, что изначально «экономическая наука» была достаточно объективна и независима, а ее «перерождение» произошло позднее.
Милтон Фридман
Например, на стыке XIX и XX веков, когда в Чикагском университете появилась группа экономистов, финансируемая Рокфеллерами, Морганами и другими «денежными мешками», – так называемая чикагская школа. По оценкам некоторых авторов, Уолл-стрит инвестировал в «чикагскую школу» в общей сложности миллиарды долларов – для того, чтобы она стала тем, что сегодня принято называть mainstream. В вольном переводе на русский язык это можно трактовать как «единственно верное учение» (что-то наподобие марксизма-ленинизма – «единственно верного учения» в Советском Союзе). Можно также сказать: «генеральная линия партии ростовщиков».
Наиболее известный представитель чикагской школы – Милтон Фридман, который дал начало «монетаризму» – новому течению в «экономической науке». «Рецепты» монетаризма легли в основу экономической политики многих стран мира в последние два-три десятилетия и сильно укрепили власть мировых ростовщиков[45]. А вот Александр Лежава считает, что «грехопадение» «экономической науки» произошла позднее, примерно полвека назад:
«Когда-то полвека назад они (экономисты – В. К.) были оптом и в розницу куплены банками. Начало этому процессу положили небезызвестный “Манхеттен Бэнк” (Manhattan Bank), слившийся впоследствии в “Чейз-Манхеттен” (Chase Manhattan), а затем в “Дж. П. Морган-Чейз” (JPMorgan-Chase). Банк учредил кафедру экономики для Джона Кеннета Гэлбрайта (John Kenneth Galbraith) в Гарвардском университете Гэлбрайт был одним из целой группы предприимчивых экономистов, если не сказать жуликов, который уверял, что если банкирам будет дано право на законных основаниях подделывать деньги (автор, видимо, имеет в виду эмиссию денег без полного их покрытия, о чем мы еще скажем ниже – В. К.), то это станет дорогой к процветанию всего общества. У Гарварда в то время не было особого желания принимать за свой счет Гэлбрайта на работу, но тут появился “Манхеттен Бэнк”, помахал перед носом у университетского начальства своими деньгами, и те купились, ну или, если хотите, продались. Используя престиж Гарварда (который только что был куплен и оплачен), банкиры не стали останавливаться на достигнутом. В такой же легкой и непринужденной манере затем были куплены экономические факультеты и во всех других университетах и экономических школах США»[46].
То, что А. Лежава написал о послевоенной «экономической науке», – это, по нашему мнению, уже последняя стадия давно начавшегося процесса создания системы управления «экономическим» общественным сознанием в интересах мировых ростовщиков. Эта система, которая поставила под жесткий контроль общество, включает следующие важнейшие элементы:
а) «Экономическую науку», разрабатывающую нужные ростовщикам «экономические теории»;
б) Высшие учебные заведения, осуществляющие «экономическое просвещение» входящих в жизнь новых поколений; они обеспечивают углубленное изучение «экономических теорий»;
в) Средства массовой информации (радио, телевидение, газеты и журналы, книжные издательства, Интернет), осуществляющие формирование «экономического сознания» у всего населения, включая грудных младенцев, школьников, домохозяек, безработных, академиков, дворников, полицейских и т. п.
В советское время власти были озабочены тем, чтобы к «достижениям» марксизма-ленинизма было приобщено 100 % населения. Для этого в школах, ВУЗах, техникумах преподавали «научный коммунизм», «научный атеизм» и т. п. В рабочее время и после работы люди занимались в различных школах, кружках и университетах марксизма-ленинизма. Издательства печатали миллионные тиражи книг по марксизму-ленинизму. При ЖЭКах также функционировали клубы и пункты, где пенсионеры продолжали штудировать основы «единственно верного учения». Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Академия общественных наук при ЦК КПСС, Институты Академии наук СССР продолжали «развивать» и «углублять» положения «единственно верного учения», на что тратились громадные средства из бюджета.
Сегодня у нас также есть «единственно верное учение» – мейнстрим (mainstream). Оно фигурирует под разными названиями: «макроэкономика», «Экономикс», «монетаризм», «экономическая теория» и т. п. Задача заключается в том, чтобы также добиться стопроцентного охвата населения этим «учением». Включая младенцев, гастарбайтеров, безработных, бомжей, проституток и наркоманов…
Несмотря на титанические усилия «экономической науки», доказывать «прогрессивность» капитализма стало сложно: эта общественно-экономическая формация достаточно себя дискредитировала. Процесс дискредитации достиг своего апогея в период затяжной депрессии 1930-х годов. Примечательно, что об этом достаточно откровенно на излете своей длинной жизни написал даже Джон Кеннет Гэлбрейт (1908–2006), – тот самый, ради которого, как пишет А. Лежава, была учреждена кафедра экономики в Гарвардском университете. В своей последней книге «Экономика невинного обмана: правда нашего времени» он констатирует: «Слово “капитализм” по-прежнему употребляют лишь наиболее радикальные и откровенные защитники капиталистической системы, да и то не часто»[47].
«Профессиональные экономисты» стали активно подыскивать синонимы «неприличного» слова «капитализм». На смену ему стали приходить различные словосочетания, сегодня «естественный отбор» выдержали термины «рыночная система», «рыночная экономика», «рыночное хозяйство» и т. п. Вот как описывает этот процесс «научных» поисков Дж. Гэлбрейт:
«Были начаты поиски неопасной альтернативы термину “капитализм”. В США предприняли попытку использовать словосочетание “свободное предпринимательство”, – оно не прижилось. Свобода, подразумевавшая принятие свободных решений предпринимателями, не являлась убедительной. В Европе появилось словосочетание “социал-демократия“ – смесь капитализма и социализма, сдобренная состраданием. Однако в США слово “социализм” вызывало в прошлом неприятие (да и в настоящем это неприятие осталось). В последующие годы стали использовать словосочетание «новый курс», но все же его слишком отождествляли с Франклином Делано Рузвельтом и его сторонниками. В итоге в научном мире прижилось выражение “рыночная система”, так как оно не имело негативной истории – впрочем, у него вообще не было истории. Вряд ли можно было отыскать термин, более лишенный всякого смысла…»[48].
С самого начала «реформ» в нашей стране термины «рыночная система», «рыночная экономика» оказались самыми употребительными. Ведь «вдохновить» бывших советских людей на строительство «светлого капиталистического будущего» по целому ряду причин (надеюсь, понятным читателю) было сложно или даже невозможно. К слову «капитализм» в наших условиях «неполиткорректные» граждане начнут добавлять всякие «нехорошие» определения типа «криминальный», «бандитский», «компрадорский», «колониальный» и т. п.
Идеологи «реформ» с самого начала наложили «табу» на употребление слова «капитализм». Для «нейролингвистического программирования» сознания (проще говоря: зомбирования) наших людей стали использоваться благозвучные термины: «рынок», «рыночная экономика», «рыночная система». В современных учебниках по экономике вы можете вообще не обнаружить слова «капитализм», зато термин «рыночная экономика» встречается на каждой странице, иногда несколько раз. При этом смысл термина толком не объясняется.
Между тем термин «рыночная экономика» не менее абсурден, чем «капиталистическая экономика». О том, что это не экономика, а антиэкономика, мы уже сказали выше. Но никаких признаков «рынка» мы также не наблюдаем ни в «самой рыночной» стране мира – США, ни у себя дома. Важнейшим признаком рынка, как нам объясняют учебники по «экономике», является конкуренция, которая обеспечивает «автоматическое» («стихийное») формирование цен. Последние являются «равновесными», «справедливыми» и т. п. При рыночных отношениях продавцы и покупатели имеют свободу (и возможность) выбора контрагентов, право прямого общения между собой и т. п., и т. д. Не хочу утомлять читателя пересказом учебников по «экономике», а задам вопрос: «Где вы видели такой рынок?»
Отвечу: такого рынка давно уже нет нигде в мире. Может быть, он был во времена Адама Смита, а может быть, даже до него. Рынок так же, как и экономика, давно «умер». Главная причина его «смерти» том, что в «экономике» стали господствовать монополии (тресты, концерны, синдикаты, картели), которые стали диктовать свои условия другим участникам «рынка». О монополиях и «смерти» рынка можно почитать в уже упоминавшейся книге Дж. Гэлбрейта. Поэтому слово «рынок» для описания современного общества также следует использовать только в кавычках. Добавим, что «смерть» рынка наступила также потому, что сегодня участники «рынка» давно уже утратили возможность свободного общения между собой. Между ними образовались мощные «кордоны» разных посредников, в том числе «финансовых посредников» в лице банкиров. Сегодня они не только «посредники», но также монополисты, причем самые главные. Почему? Потому, что «производят» самый дефицитный в «рыночной экономике» «товар» – деньги.
Вообще, на роль термина, который может более или менее точно отразить сущность современного западного общества, претендует целый ряд слов и словосочетаний. Вполне вероятно, что они лишь дополняют друг друга, раскрывая ту или иную сторону общественного устройства.
Вот, например, американский общественный деятель Линдон Ларуш (достаточно известная в США фигура – несколько раз баллотировался на пост президента страны) полагает, что наиболее точно современное общество (западное, но особенно американское) можно охарактеризовать словом «фашизм». На первый взгляд, это кажется слишком неожиданно, резко и, может быть, несправедливо. Но вот как называл фашизм Бенито Муссолини в 1920-е годы (этот термин появился не в Германии, а в Италии):
«Фашизм следовало бы более правильно называть корпоратизмом, поскольку это слияние государства и корпоративной власти».
В 20–30-е годы прошлого столетия термины «фашизм» и «корпоратизм» часто использовались в качестве взаимозаменяемых понятий в ходе общественных дискуссий. В послевоенной марксистской экономической литературе стал широко использоваться термин «государственно-монополистический капитализм» (ГМК). Это еще один термин, который отражает тот же самый тип общества, называемый «фашизм» или «корпоратизм». Современное западное (особенно американское) общество можно охарактеризовать любым из вышеназванных терминов. Основные признаки этого общества:
– сращивание государства и крупнейших корпораций (монополий);
– перераспределение общественного богатства в пользу очень узкой группы людей (мировых ростовщиков);
– осуществление насилия верхушки над подавляющей частью населения, причем насилие исходит как от государства, так и корпораций (законы перестают действовать, репрессивный аппарат получает гипертрофированное развитие, всеобщая слежка за населением становится нормой, усиливается духовное насилие и прямое «зомбирование» людей и т. п.).
Таким образом, американское общество – фашистское, но верхушка США не хочет в этом признаваться. Например, в 2003 году президент США Джордж Буш-младший в одной из своих речей назвал три основных «зла XX века»: гитлеризм, коммунизм, милитаризм. Он использовал слово «гитлеризм» и избежал слова «фашизм», поскольку иначе ему пришлось бы признать, что США – «империя зла».
Тему «филологии» мы подняли в связи с тем, что современный человек живет в «королевстве кривых зеркал». Понять, как устроена современная «экономика» и «рынок», что такое «деньги» и «банки», каковы причины экономических, финансовых и банковских кризисов, сегодня крайне сложно. Для этого надо оторваться от «букварей», которые писали «профессиональные экономисты» под диктовку экспертов из Международного валютного фонда по заказу тех, кто правит в этом «королевстве». А правят в этом королевстве ростовщики. Те самые ростовщики, о которых писал еще Аристотель и прихода которых к власти он так боялся.
Литература к главе 7.
1. Бенсон А. Фактор сионизма: влияние евреев на историю XX века. – М.: Русский вестник, 2001. С. 184–186.
2. Воробьевский Ю. Ю. Экономика как лженаука // Интернет: Сайт «Русская народная линия».
3. Гэлбрейт Дж. К. Экономика невинного обмана: правда нашего времени. – М.: Европа, 2009.
4. Гэффин М., Титова Г, Харрисон Ф. За кулисами становления экономических теорий. От теории к коррупции. – СПб.: Б.&К., 2000.
5. Ефимов В. А. «Экономическая азбука». Для участников производительного труда и домохозяек, для студентов и школьников, для министров экономики и финансов // Интернет. Работа размещена на многих сайтах.
6. Иванов С. Экономика как реакционная лженаука // Интернет. Сайт «Хронос».
7. Кара-Мурза С. Г. Идеология и мать ее наука. – М.: Алгоритм, 2002.
8. Кара-Мурза С. Г. Потерянный разум. – М.: Алгоритм, 2005.
9. Медведев М. Ю. Альтернативная экономика. Критический взгляд на современную науку и практику. – М.: КНОРУС, 2010.
10. Ордин С. Лженаука «Экономика» // Интернет: http://www.rusnor.org.