– Видел, кого к нам привели? – спрашивает Филипп.
Филипп – это мой друг детства. Странный, чудаковатый, но мой лучший друг, если, конечно, не обращать внимания на то обстоятельство, что других друзей у меня попросту нет.
Описывать его внешность не хочу.
Какая разница, какого цвета у него глаза? (!если что, карие). Думаю, хватит упоминания того, что они у него есть. Есть еще и руки, и ноги, и шея, все кривое, но в нужном количестве. В общем и целом обычный, ничего особенного. Худой, высокий.
Что еще…
Филипп, можно сказать, веселый парень, насколько бывает веселым застенчивый и затюканный программист с «глубоким внутренним миром», как он сам любит о себе говорить. Насчет упомянутой глубины не знаю, но ростом Филипп чуть выше меня, если быть точным – всего на полсантиметра, но этого ему всегда было достаточно, чтобы при распределении ролей в играх он назначал себя величественным волшебником, братом Гэндальфа, а я без жребиев и голосований всегда оставался безымянным полуросликом, робким помощником и заместителем легендарного Фродо.
– Глухой? Спрашиваю, ты видел новенькую?
Филипп, пригнувшись, останавливается у меня за спиной, хотя знает, гад, что я терпеть этого не могу.
Наклоняется через спинку моего именного кресла премиум-класса, оформленного в классическом стиле, с деревянными вставками из красного дерева, отвлекает от работы и надоедает своими глупыми вопросами. И не проигнорируешь же. Не отстанет.
– Что ты хотел?
– Поднимись да посмотри, – говорит он и ставит бутылку с газировкой на мой стол. – Только осторожно.
Он тычет пальцем за перегородку и требует, чтобы я проверил.
Вот, оказывается, для чего начальство отгородило нас этими непрозрачными картонными заборчиками – чтобы мы не отвлекались от мониторов и не переглядывались в рабочее время. И чтобы, если встаешь с места, твою ленивую голову халтурщика было видно через весь кабинет.
– Давай потом, а? Я занят, – отвечаю и подстилаю салфетку под его бутылку.
– Ого, ты заставку сменил? Покажь!
Ну вот, началось.
Выключаю монитор.
Не то чтобы я стеснялся того, что Филипп увидит мою новую картинку на рабочем столе, просто не хочу опять с ним спорить, кто круче: Хидан из «Наруто» или Марко Россо из «Шаман Кинг». Проще убрать раздражитель.
– Покажи!
– Отстань.
Повторно жму на кнопку выключения монитора, которую он успел клацнуть.
Знаком с ним с пеленок, и ни дня не прошло, чтобы мы о чем-нибудь не поспорили. Он готов предложить пари по любому поводу, а если проиграет, будет с пеной у рта доказывать свою правоту и приводить мне свои так называемые убийственные аргументы в пользу теории, что на самом деле его промах – это не поражение.
«Вранье!
Никогда я так не делал.
Прошу прощения, уважаемый читатель. Я все понимаю, грубо перебил… Мне и самому интересно прочесть и узнать, что он там дальше написал. Понимаю, невежливо вклиниваться в чужое повествование.
Но!
Я должен сейчас же поправить моего друга.
Пусть это его книга, пусть он автор этого неуклюжего дневника позора, но молчать, когда на меня нагло клевещут, не могу.
Признаю. Да. Возможно, в чем-то он прав. Но лишь отчасти. Иногда, очень редко, я могу себе позволить вступить в спор. Но. Скажем так, не злоупотребляю. И я на самом деле никогда не проигрываю, этот дневник тому доказательство.
Так что не стоит верить всему, что этот неумелый писака тут понапридумывал.
Все.
Еще раз простите, что перебил.
Читаем дальше.
И, да… Если что, Хидан круче, чем Марко Россо».
– Зачем выключаешь? Покажи, что там у тебя?
– Просто так ты же не уйдешь, правильно? Ты хотел, чтобы я встал? – пытаюсь сменить тему. – Ну вот, все, я стою.
– Пригнись! Совсем идиот?
Филипп шипит, тянет меня за рукав, и я пригибаюсь, прячусь за перегородкой.
– Ну как?
– Что – как?
– Как она тебе?
– Кто?
– Ну, новенькая. Неужели не увидел? Протри очки.
Теперь две макушки торчат из-за моей перегородки, и две пары глаз пялятся на новую сотрудницу.
– А ты уверен, что…
– Да, точно – девушка. Хочешь, поспорим?
– На щелкан?
– Да.
Соглашаюсь и продолжаю рассматривать.
Среднего роста, волосы собраны в хвост, перетянуты резинкой, серый вязаный оверсайз-свитер, синие джинсы, скрывающие все подробности… так может выглядеть любой из сотрудников нашей фирмы.
– Получай.
Он щелкает мне в лоб и хохочет.
– Проспорил. Букет дали.
Проверяю.
Как и сказал Филипп, у нее в руке букет. Дурацкие цветы, которые я не сразу заметил. Цветы по правилам нашей корпоративной этики дарят только девушкам.
– Ничего такая. Правда?
– Ну не знаю…
– Красотка.
Филипп мычит, причмокивает и закатывает глаза, видимо, фантазирует, болван.
«Стоп!
Ну вот опять.
Ничего я не фантазировал и не закатывал. Тем более не мычал.
Мой друг снова врет!
Я, в отличие от него, не озабоченный. И с глазами у меня все нормально. Они, кстати, не карие, а зеленые.
И к тому же я не болван.
И я не оправдываюсь.
Просто, возможно, и то… только возможно, в тот конкретный момент я проявил слабость и на свой манер вежливо отметил привлекательность конкретной самки. Понятно вам?
Или «самки» не говорят?
Ладно.
Простите, продолжаем читать».
– Не знаю. Она же спиной к нам.
– И что? Не привык еще? Девушки всегда к таким, как ты, спиной поворачиваются. Эта – красотка. Уж поверь. Я знаю, о чем говорю.
– О, да. Знаток нашелся.
– Говорю, что уверен! К тому же я видел отражение ее лица на экране, когда она проверяла свой смартфон.
– С такого расстояния?
– Мы живем в век технологий. Я сфотографировал, приблизил и рассмотрел. Показать?
Киваю.
Филипп достает телефон, пролистывает галерею девушек в купальниках, останавливается на темном пятне, жмет и разворачивает фото на весь экран.
– На.
– Что это?
– Она.
– Где?
– Вот.
– Где?
– Да вот же.
– Она что, черный квадрат?
– Ха-ха, не смешная шутка, и если быть точнее, это не квадрат, а прямоугольник. Вот здесь, смотри, – он растягивает пальцами изображение и увеличивает неразличимый участок снимка до пиксельных кубиков. – Ты приглядись. Видишь? Это ее смартфон, а это силуэт – отражение лица.
Ничего не вижу, но киваю.
– То-то. Красавица.
– Хорошо. Пусть будет красавица.
Спор окончен, мой друг не считывает иронию, успокаивается, уверенный, что ему удалось во всем меня убедить. И ладно. Мне не трудно остаться за флагом.
– Эх, такая красотуля… – говорит Филипп и качает головой, любуясь пятном на экране. – Красотуля и лесбиянка, – добавляет он и чешет подбородок.
– Что?
– Да-да. Лесбиянка.
– Пф. С чего ты взял?
– Точно тебе говорю – лесбиянка, как пить дать. Готов поспорить на что угодно, она любит девочек.
Не собираюсь с ним спорить, тем более выяснять его придуманные «убийственные» аргументы на этот счет.
Усаживаюсь на свое место и пододвигаю клавиатуру, мол, все, дорогой друг, тебе пора, а мне пора за работу.
– А что ты так расстроился? Думаешь, не будь она лесбо, у вас бы с ней получилось?
– Ничего я не думаю.
– Да, конечно. Знаю я тебя. Но ты даже не напрягайся. Будь уверен, ничего бы не вышло.
Филипп начинает меня подбешивать.
Почему ему прям жизненно необходимо каждый раз спроецировать на меня свои больные фантазии, лично их же обгадить, опошлить и после всего попытаться еще самоутвердиться за мой счет, принижая меня в моих же глазах?
– Почему не вышло бы?
– Сам знаешь почему.
– По-твоему, я так плох?
– Не плох, а лох.
Ну вот, он опять за свое.
Лучше промолчать, а то поссоримся, а нам вечером предстоит совместный рейд к логову ведьм. Был бы он бойцом или танком, это одно, но без хилера в подземелье всей гильдии придется несладко.
– Что замолчал? Думаешь, преувеличиваю? Смирись. Ни одна девушка в этом городе, в этой стране, на этой планете никогда и ни за что не согласится с тобой… Спорим?!
– Да перестань.
– Трус!
Меня столько раз за жизнь пинали и называли трусом, тряпкой, много чем похлеще, что, можно сказать, привык. Когда с раннего детства живешь белой вороной среди ровесников, привыкаешь ко всему: и к оскорблениям с непониманием, и к унижениям с презрением. К одиночеству. К покорному смирению. И к боли. Физической и, что куда хуже, к моральной боли тоже привыкаешь.
– Труууусссс!
– Вообще не обидно.
– Трус! Трус! Ссыкло! Трус!
Ну трус. И что? Филипп ничего особенного не сказал. Ничего такого не сделал. Но в тот момент. В то самое мгновенье, когда мой внутренний голос стал подпевать Филиппу «трус, трус, трууусс», во мне что-то сломалось.
Кулаки сжались крепче, чем челюсти. Что-то щелкнуло, переклинило и взорвалось. Может, это терпение. Может, самолюбие. Точно не знаю, но последняя капля была пролита. Чаша весов склонилась и переломила рычаг пополам, опрокинула содержимое и выплеснуло его наружу. Все обиды, отказы, запреты и унижения. Все упреки, страхи и сомнения.
Все рассыпалось. Разлетелось по полу.
И я принял спор.
Не задумываясь, решительно произнес про себя: «А, давай, козел! Плевать! Давай, слабак!»
Заключил пари.
Не с Филиппом, разумеется, а с собой.
В конце концов, как я смогу себя уважать, если не сделаю шаг? Прямо сейчас не соберусь, не возьму себя в руки и не сделаю этот вонючий дурацкий шаг на трясущихся коленях.
Что я теряю?
В самом худшем случае, вернусь обратно за монитор, продолжу выполнять чужие поручения, подбирать и менять тупые обои на тупом рабочем столе.
– По рукам.
– А?
– Я принимаю пари.
Филипп теряет дар речи. Рот его открыт. Брови подняты.
– Что завис? По рукам, говорю.
– На щелкан?
Нет. Высока важность поступка. Щелкан слабая мотивация.
Стал бы Геракл совершать подвиги ради щелкана? Или Человек-паук, стал бы он, рискуя жизнью, перелетать с крыши на крышу за такую цену? Железный человек? Джокер? Нет, нет и еще раз нет.
Нужно придумать что-то посерьезнее. Что-то такое, что заставит меня дойти до конца, что отсечет все пути к отступлению.
Деньги?
Не стимул.
Я живу один, накоплений достаточно. Даже если проспорю все сбережения, меня это не расстроит. Подумаешь, обновлю видеокарту не завтра, а через месяц-другой.
Нужно что-то…
Компромат! Что-то крайне личное, такое, с помощью чего я смогу сам себя шантажировать.
– Нет, не на щелкан.
Филипп слушает и садится на корточки. Лицо его остается вытянутым от удивления. Наверное, он впервые слышит от меня подобные слова с подобной интонацией.
– Поступим так, – говорю, беру карандаш, отрываю листок для заметок и готовлюсь записывать. – Для начала составим договор. Цель спора – я должен обольстить новенькую. Так?
– Так.
– Обговорим сроки. Скажем, двенадцать месяцев. Ровно один календарный год, начиная с момента подписания договора. Идет?
– Нет. Месяц.
– Нереально. Слишком мало. Скажи еще охмурить за три дня. Год – вполне подходящий срок.
– Шесть месяцев. Ни тебе, ни мне. Ровно полгода начиная с подписания, и ни минуты больше.
– Сто восемьдесят три дня?
– Идет?
– Идет.
Я киваю, смотрю на часы и помечаю у себя в листке отчетное время – полдень.
– Выигранным считается спор в том случае, если у нас с новенькой состоится соитие, иными словами – половой акт. Верно?
– Нет. Стоп, стоп, стоп.
– Что?
– Перефразируй. Только подтвержденное соитие, и только по обоюдному согласию сторон.
– По обоюдному, это само собой разумеется. Но как я предоставлю тебе доказательства?
– В любой форме. Нужно подтверждение от новенькой. В устной или письменной, – Филипп посмеивается. – Фото- или видеоматериалы тоже подойдут для рассмотрения. В общем, сам придумай, как докажешь. Но знай, на слово я тебе не поверю.
Киваю и записываю.
– Хорошо. С этим пока определились. Назначим наказание в случае провала.
– Слушаю внимательно.
– Если я проиграю спор… Ты обнародуешь постыдные факты моей личной жизни.
– Какие еще факты?
– Обнародуешь компромат.
– Какой?
– Да хватит задавать глупые вопросы! Какой-какой. Сам догадайся – обо мне.
– Смешно… Я тебя знаю тысячу лет и могу с уверенностью заявить, что вся твоя жизнь сплошной постыдный компромат. Тебе за тридцать, ты в дурацких очках, лысеешь и носишь футболку с пони.
– Ну. О том и говорю.
– Ты никогда не целовался с девушкой, даже не обнимался, не считая того случая со щекастой Люсей, которая схватила, подняла и повалила тебя в сугроб. Что еще? Совсем недавно ты переехал от мамы, но каждый вечер звонишь ей перед сном, чтобы миленькая мамулечка пожелала сыночку сладких снов. Мне продолжать?
– Отлично! Вот все это соберешь и сообщишь.
– Куда?
– Не знаю. Туда, куда надо. В интернет. Заведи сайт или канал, придумай. Мне нужна мотивация. Очень нужна. Иначе я не то что не выиграю пари, я не решусь попытаться его принять.
– Не сработает. Поверь, – произносит он тоном эксперта, отпивает свою газировку и ставит бутылку мимо салфетки.
– Почему нет?
– Не сработает, говорю, и все. Спорим?
– Да не хочу я с тобой спорить насчет спора! Тебе что, трудно помочь, когда тебя просит друг? Видишь же, мне это нужно. Выбери мой самый, на твой взгляд, стыдный проступок и шантажируй…
– Не сра-бо-та-ет. Мне не тяжело, но подумай. Все перечисленное – это компромат для нормального, для стандартного человека. Для тебя же это простая обыденность. Не сработает. С таким компроматом ты давно смирился и живешь.
Филипп прав. С этим я живу.
– Тогда как быть?
– А я откуда знаю? Думай. Копай глубже. Доставай все то, что прячешь в своей черепушке. Тащи мысли на осмеяние разъяренной толпе, жаждущей крови.
Он рассмеялся, а меня вновь передернуло от слов Филиппа.
Он снова прав!
Как же он прав. Бросить мысли жаждущей толпе.
И впрямь страшнее всего, если люди узнают, что я думаю. Люди смогут подсматривать за мной, причем не просто следить за действиями, они получат полный доступ к моим мыслям. Узнают, как, зачем и о чем я рассуждаю. Что, если они сочтут меня недостаточно умным?
– Филипп, спасибо! Ты гений!
– А? Ну да, знаю.
– Буду вести дневник.
– Так. Продолжай.
– Запишу в него полную хронологию своих рассуждений, действий и этапов достижения поставленной цели.
– И?
– Что – и? Все же понятно. Буду делиться откровенными мыслями, они станут компроматом.
– Отлично!
– На этот компромат и будем спорить.
– Супер!
– Да. И если я проиграю…
– Подожди-подожди. А если проиграю я? Это невозможно, но все-таки давай обсудим. Вдруг инопланетяне прилетят, похитят вас и внушат необходимость спариваться прямо у них на глазах.
– Что ты несешь?
– Согласен, шанс не велик, но давай озвучим последствия. Чисто гипотетически, чем рискую я?
– В случае моей победы, назначим тебе… щелкан.
– Один?
– Да.
– Без оттяжки.
– Без.
– И левой рукой.
– Правой.
– Согласен.
– Так вот… Если я не справлюсь, ты опубликуешь дневник.
– Бесподобно! Опубликую, и все узнают, как ты опозорился.
– Да.
– Уточнение. Опубликую под твоим настоящим именем?
– Да.
– И с фотографией автора, которую выберу сам.
– Да.
– Отличная идея. Роскошная! Тем более, как я понял, изначально это была моя идея, – он задумывается. – Просто шикарная находка, все записывать. К тому же, дневник послужит отчетом о ходе операции и доказательством для меня.
– Да.
– И я смогу наблюдать, контролировать все стадии и, кстати, подбадривать друга, если потребуется.
– Решено.
– Решено.
Филипп кивает и потирает ладони.
Я знаю, хоть он и не верит в мой успех, ему нравится формат новой игры, тем более что он сможет следить за происходящим лично и быть в курсе деталей, при этом ничем фактически не рискуя.
– А как назовем нашу книгу?
– Нашу? При чем здесь ты? Писать буду я. И это вовсе не книга, а постыдный дневник.
– Без разницы. Давай вместе придумаем название нашему позорному дневнику, – говорит он сквозь отрыжку. – Ой, извини. Это все клубничная газировка. Кстати, угощайся, если хочешь, там еще осталось.
– Отрыжка.
– Да, извини, говорю. Я не специально.
– Нет. Наша книга.
– Что?
– Назовем дневник «Отрыжка».
– Фу…
– А еще лучше – «Громкая отрыжка без цвета и запаха».
– Плохое название.
– Не скажи.
– Плохое и длинное. Это я тебе точно говорю.
– Хорошее!
«Угу.
Нашел простака.
По-моему, уважаемый читатель, мой друг притворялся. Он прекрасно понимал, что предлагает мерзость, и пытался схитрить.
Надеялся, наверное, что я дам слабину, соглашусь с таким названием, и никто не станет брать в руки его книгу.
Не на того напал.
Меня так просто не обвести вокруг пальца».
– Отвратительное.
– Превосходное. Во-первых – звучит загадочно и романтично, а во-вторых – так еще позорнее получится. Подумай.
В-третьих, продолжил я про себя, оно точно такое же, как моя жизнь – мерзкая, противная, без цвета и запаха.
– В общем, поступим так – раз я пишу дневник, то мне и решать, как его назвать.
На это Филипп ничего не ответил.
Думаю, ему сразу понравилось название моей хроники, он просто упрямился из-за ревности, так как «Громкая отрыжка без цвета и запаха» придумал не он.
«Уважаемый читатель, он в очередной раз не прав.
В тот момент я промолчал. Но чтобы вы не решили, что я все-таки поддался, уступил или проиграл, поясню.
Логика проста:
Я сразу раскусил его хитрость, но не стал уличать. Я подозревал, что ни одно издательство не возьмет материал с таким заголовком. А если и примет на рассмотрение, то не станет выпускать книгу под таким названием. «Громкая отрыжка без цвета и запаха» – тоже мне придумка, ни креатива, ни эстетики.
Полнейшая безвкусица.
Пусть сочиняет и мечтает о чем угодно – так я тогда решил.
Моя схема – переиграть его в перспективе своим многоходовым планом, используя интеллект. Согласитесь, будет жуть как приятно ткнуть его носом в поражение. Особенно после того, как он столько времени будет думать, что переспорил меня. А подтверждением послужит эта запись.
Вот так-то, нравится ему или нет, но я снова победил.
И придумал же… Без цвета и запаха… Пф… Это что вообще, гелий, или азот, или метан? Лишь бы что.
В общем, я молча не согласился с ним.
А книга, как вы, очевидно, знаете, вышла под другим, нормальным названием».