– Прошу, Игорь Николаевич, – произнес Вронский красивым поставленным голосом и улыбнулся. – Я ждал вас никак не раньше девяти. Доброе утро.
– Утро у меня благодаря вашему начальнику началось в полшестого, – заметил Ворон, – и я со всем старанием и чаянием не могу назвать его добрым.
Вронский изобразил на лице гримасу искреннего сочувствия, Ворон тяжело вздохнул, глянул на потолок, обнаружил на нем трещину и вздохнул еще раз. Он не знал, какими правдами и неправдами Шувалов заманил на работу этого молодого человека одного возраста с Дэном и, судя по всему, в разы более амбициозного, но оно того стоило. Насколько Ворон помнил, Вронский приходился племянником кому-то из сотрудников и устроился в морг ради того, чтобы вжиться в образ перед съемками. Профессиональный актер, да еще и соответствующей внешности, которую принято называть модельной, и вновь здесь – в обычно пустующем морге Института Изучения Зоны, в просторечье ИИЗ, – нонсенс и анекдот одновременно.
– Я не думал встретить вас снова… м-м… Анатолий, если не ошибаюсь? – заметил Ворон.
Часы над второй, стеклянной дверью, за которой скрывался длинный узкий коридор, пробили семь. Ворон приехал в ИИЗ в такую рань с намерением разнести по камешку не только сам морг, но и основное здание. Ради разнообразия он даже собирался припомнить о том, что не является штатным сотрудником – всего лишь консультирует и выполняет разовые контракты. Однако кричать на Вронского не выходило совершенно. Мальчишка безупречно играл роль аристократа на службе и сносил любую грубость с улыбкой и смиренным выражением лица. Выглядеть хамоватой сволочью и грубияном в его присутствии у Ворона не получалось, а ведь обычно ему было плевать на мнение окружающих с Останкинской телебашни. Он невольно включался в навязываемую ему игру и получал от нее некое извращенное удовольствие.
– Если вас не затруднит, Игорь Николаевич, обращайтесь ко мне по фамилии, – попросил Вронский. В принципе Ворон так и делал обычно, но не выказать свое неудовольствие хотя бы в такой форме попросту не сумел.
– Только если вы, Анатолий, в свою очередь прекратите поминать всуе мое настоящее имя и вспомните принятое в этих стенах, – холодно и столь же вежливо парировал он и довольно усмехнулся. Один-один. Называть его сталкерской кличкой Вронский отчего-то не мог категорически и постоянно запинался, то ли пробуя вставить обращение «господин», то ли «сталкер». Первое выглядело по-дурацки, второе отдавало американизмом, нечто третье не подходило по определению.
– Хорошо… Ворон, – сказал Вронский, отступив, развернулся и прошел к стеклянной двери, – я провожу вас.
Закрывать входную дверь он предоставил гостю. Ворон усмехнулся, щелкнул задвижкой замка и поспешил догнать Вронского, который довольно быстро пошел по коридору в направлении холодильника и опередил его уже шагов на десять.
Серые стены, лампы холодного искусственного света, эхо, подхватывающее отзвуки шагов. Все морги, в которых бывал Ворон, оказывались похожими один на другой и одновременно – на декорации к средненькому фильму ужасов. Слишком чисто и стерильно здесь было, подчеркнуто искусственно и не живо, неправильно и словно уже не принадлежало реальному миру. Возможно, так и должно выглядеть место, имеющее прямое отношение к смерти, но мириться с этим не получалось и не хотелось.
– Ниши прорубили бы и цветы поставили бы, что ли, – пробормотал Ворон себе под нос. – В кадках.
– Извините?
– Мысли вслух, – поморщился Ворон. – Господин Вронский, мне не хотелось бы показаться бестактным, но позвольте вопрос: вас выгнали с киностудии или из театра? Почему мы вновь встречаемся в месте, подобном этому?
– Здесь удивительно спокойно, – не оборачиваясь, произнес тот, – роли запоминаются в разы проще, к тому же работы не так уж много, я просто сижу за столом и встречаю гостей. Вчера привезли первое тело за три с половиной месяца.
– И как впечатления? Вы видели его?
– Странные. – Вронский пожал плечами. – Я ведь уже наблюдал убитых людей. Тех же белых сталкеров, помните?
– Разумеется. И?..
– Василий Семенович утверждал, будто убитый являлся сталкером-нелегалом, но он… не знаю, не походит на обычных ходоков в Зону… я не специалист, не технарь и не медик, мне сложно объяснить.
– Попробуйте.
– Когда я увидел тело, у меня почему-то создалось впечатление, как у Гамлета при встрече с призраком отца.
Ворон криво усмехнулся и тотчас одернул себя, благо Вронский по-прежнему не оборачивался и не мог увидеть гримасы.
– Признаться, заинтриговали. За все время нашего знакомства я впервые слышу от вас столь эмоциональный ответ.
– Не принимайте мои слова слишком серьезно. Вы вполне можете посчитать случай заурядным, – губы Вронского украсила тонкая улыбка, – тем более ничего особенного в методе убийства нет. Я актер и привык изъясняться образно, только и всего, а здесь и вовсе исполняю роль привратника, встречающего посетителей, вне зависимости от того, к какому миру они принадлежат.
– Да-да, – покивал Ворон, – иной раз очень нервных посетителей вроде меня. У Василия Семеновича кишка тонка встретиться со мной самому?
– Он ждет в зале.
Шувалов действительно оказался там: сидел за столом Вронского и прихлебывал чай из большой красной кружки с надписью «Босс». В окружении разнообразных оттенков серого кружка смотрелась вызывающе ярко. Кроме толстой серебристой папки, сдвинутой на угол, и настольной лампы стального цвета на подвижной ножке-штативе, столешница была пуста и практически хирургически чиста, не считая того места, куда Шувалов ставил свою кружку.
Когда Вронский увидел круглые чайные потеки, то побледнел и застыл, глотнув воздух ртом. Ворон мысленно рассмеялся, почувствовав себя почти отомщенным.
– Игорь, здравствуй, я уже час тебя жду. – Шувалов поднялся со стула и протянул широкую ладонь.
Рукопожатие показалось Ворону слегка неуверенным, но он не стал заострять на этом внимания: в конце концов, он скоро все узнает.
– Пойдем, все сам увидишь, – сказал Шувалов и, вернувшись к столу, забрал с собой кружку.
Стоило ему отойти, Вронский немедленно бросился на свое место, достал из верхнего ящика упаковку влажных салфеток и занялся приведением столешницы в идеальное состояние.
– Эх, молодость-молодость, – сказал Шувалов, бросая на Вронского ехидный взгляд. – Извини за ранний звонок.
– Это зависит от повода, – отстраненно заметил Ворон. – Даже не представляю, что почувствовал бы, если б не обнаружил вас здесь.
Он вовсе не рассчитывал напугать, холодно-вежливый тон выбрал скорее по инерции, нежели намеренно, но Шувалов посмотрел удивленно и заметно напрягся.
– Я сильно извиняюсь за ранний звонок, – повторил он, – но уверен, когда ты узнаешь причину, то сразу поймешь мое состояние. Я почти не спал!
– Взаимно. Я лег в три, – сказал Ворон, все же выходя из себя. – И теперь весь внимание. Что за переполох и какого черта я не мог взять с собой Дениса?
Он терпеть не мог разбитого сна. Сколько Ворон себя помнил, ему проще было не ложиться вовсе, нежели, как советовали особо умные доброхоты, прилечь минуточек на тридцать, а затем встать совсем другим человеком. У «совсем другого человека» раскалывалась голова каждый раз, когда он не отводил сну минимум четыре-пять часов в сутки, и сейчас его состояние не казалось лучше, несмотря на три таблетки анальгина.
Шувалов тем не менее выдохнул с облегчением: видимо, возмущенный Ворон был ему более понятен и привычен, чем разводящий политесы.
– К Денису я всегда относился и отношусь хорошо, ты ведь знаешь, – сказал он. – Но, уверен, ты сам не захотел бы вводить его в курс дела, по крайней мере пока.
– Уже интереснее.
– Ты знаешь об убийствах сталкеров?
– Конечно. В том числе вы, Василий Семенович, прожужжали мне все уши. – Ворон поморщился.
Сам по себе факт уменьшения числа сталкеров его не беспокоил. Действительно выдающихся представителей этой братии набралось бы человек двадцать от силы, а легендарных, к которым относился и сам Ворон, – единицы. Остальные же представляли собой обыкновенное «мясо» (на войне прибавляли «пушечное», Ворон предпочитал определение «зоновое»). Да и выдающимися личными качествами рядовые ходоки в Периметр не обладали: бывшие гопники и бандитская шелупонь, решившая по-быстрому срубить бабла на артефактах. Этих не только было не жаль, Ворон с удовольствием пожал бы руку «санитарам Зоны», избавляющим Москву от этих деятелей.
Конечно, имелись и другие, но в гораздо меньшем проценте: романтические идиоты, например, или бывшие военные, москвичи, не нашедшие себе места и пошедшие в сталкерский бизнес не от хорошей жизни. Тот же Николай Дмитриев, сын известного олигарха Олега Дмитриева, являлся классическим идейным дурнем, потащившимся в Зону поглядеть на «филиал Преисподней на Земле».
Те, кто избрал своим ремеслом хождение в Периметр и обратно, балансировали на лезвии бритвы. Разборки между кланами являлись обычным делом, особенно сейчас, когда правительство увеличило надзор за московской Зоной в разы.
В прошлом войны кланов выливались в вооруженные конфликты на улицах подмосковных городов, но, к счастью, быстро сошли на нет. В феврале полиция обезвредила Пашку Миллионера, курировавшего клан «Резина», занимающийся поставками «ведьминого студня», и арестовала почти всех сталкеров, входящих в бандитскую группу «Зародыш», пытавшихся отжать этот бизнес.
При невозможности ведения открытого противостояния вне Периметра самые одиозные из лидеров и собранные ими кланы взялись за войну скрытую: компроматов и заказных убийств. Однако то, что происходило в последние месяцы, не походило на обычные разборки. Убивали всех без разбора: входящих в мирные кланы, одиночек, даже тех, кто работал на исследовательские центры, курируемые Центром Аномальных Явлений.
Шувалов выпросил у ЦАЯ дополнительное финансирование и организовал аналитический отдел, занимающийся только убийствами сталкеров по всему Подмосковью. Он поднатужился и выделил деньги на ремонт одного из корпусов, стоявшего на отшибе у забора и никак не использовавшегося (причем в рекордный срок). Корпус превратили во что-то вроде гостиницы, куда временно переселяли работавших на ИИЗ сталкеров.
Шувалов не хотел терять людей, и Ворон прекрасно понимал его, однако сам переезжать отказался наотрез и постоянно шутил на тему того, что убийце теперь не придется искать жертв поодиночке. Зачем, если достаточно будет проникнуть на территорию, подорвав забор или сделав подкоп, дойти до гостиничного корпуса и устроить «Техасскую резню бензопилой» в условиях российского городка Пущино?
В каждой шутке, как известно, находится изрядная доля правды. Ворону казалось, будто зверскими убийствами занимается какой-то на голову больной маньяк, задавшийся целью истребить сталкеров как вид (учитывая идейную политику некоторых не шибко умных политиканов, странно, что такой псих не появился раньше). Ворон не хотел, но, пару раз высказав подобную идею, подтолкнул Шувалова к действиям. Увы, все психологи, к которым тот обращался за консультацией, повторяли одно и то же, исключая саму возможность появления подобного человека.
«Все маньяки падки на внимание, – говорил какой-то деятель, снисходительно смотревший на Шувалова и присутствовавшего во время разговора Ворона. – Если бы зверства устраивал такой человек, он непременно оставлял бы на месте преступления какую-нибудь характерную деталь: вещь или надпись, или убивал одним способом. Более того, большинство маньяков одержимы идеей своей богоизбранности, если угодно».
«И в конце концов, ему пришлось бы быть одновременно в трех разных местах, – поддакивал некий полицейский чин, специально прибывший в ИИЗ. – Нет уж, господа ученые, занимайтесь своим делом, а к нам не лезьте».
Шувалов и так занимался, а оставить убийства без внимания просто не мог, поэтому Ворон и ездил в институт гораздо чаще, чем в собственный офис в Серпухове, и даже не особенно выказывал неудовольствие по этому поводу (если, конечно, его не будили посреди ночи).
– Василий Семенович, а этого убитого вы какими правдами-неправдами заполучили? – поинтересовался он словно между делом. – Позвольте напомнить, что взятки лицам при исполнении обычно караются иными лицами при еще большем исполнении.
– Тс-с, не здесь, – шикнул на него Шувалов и, ухватив за рукав куртки, потащил к выдвижным ящикам, в которых лежали тела, вернее, тело – всего одно за три с половиной месяца.