– Так вот, Кози, сказки свои ты оставь для вечера, мы с удовольствием их послушаем, раз уж всё равно телевизор не работает, а сейчас закрой свой болтливый рот и вычисти здесь всё хорошенько. Скоро открывать лавку, и вдруг господин Ренк всё-таки вспомнит о своей маленькой прихоти и найдёт время заглянуть к нам.
– Меня зовут Асинак Гук, господин Штольц…
– Что? Что это за имя? Я даже не смогу это произнести. Я говорил уже тебе: я буду называть тебя Кози, – сердито сказал старик. – Принимайся за работу и помни, что тебя ждёт посуда на кухне. И она сама себя не помоет… как в прежние времена. О-хо-хо! И за что мне это всё на старости лет. Ведь я прекрасно мог жить в своё удовольствие на пенсию.
Владелец лавки Бруно Штольц зашаркал в сторону лестницы на второй, хозяйский этаж. Он был ещё очень крепким мужчиной и мог ходить нормально, поднимая, как положено, ступни над полом, но после Воссоединения выбрал себе образ человека, обременённого жизнью и обманутого судьбой, и с тех пор всё лучше вживался в него.
Возле лестницы старик остановился, повернул плешивую голову с венчиком волос над ушами и подозрительно посмотрел на паренька.
– Ты же помнишь, что к английскому креслу тебе подходить запрещено? – спросил он, строго подняв крючковатый палец.
В голосе его звякнула сталь.
– Конечно, господин Штольц. – Лицо мальчика выражало кроткое послушание.
Уши невинно розовели на крупной голове, которая больше подошла бы подростку значительно выше ростом. Кози был худеньким и едва доставал хозяину лавки до второй пуговицы на жилете.
Этот ответ и, главное, интонация, пожалуй, удовлетворили старика. Палец, качнувшись в воздухе, опустился. Бруно взялся сухой рукой за перила и молча зашаркал наверх, думая про себя, что стоило ещё раз напомнить парнишке о благодарности за то, что нашёл приют у такого доброго хозяина. И это в то время, когда жилье в Пархиме дорожает буквально каждую неделю… Конечно, Кози живёт в темной каморке, которая больше напоминает шкаф… Собственно, она и была раньше кухонной кладовой для банок и консервов… Мальчишка, правда, не просит никакой платы за работу и ест, как маленькая птичка… и почти не спит. Но всё равно…
Старик поднялся наверх, прошёл по коридорчику и оказался в большой комнате, выходившей окнами на три стороны. С того времени, как умерла жена, комната служила ему спальней, кабинетом и гостиной.
«Странные все же эти Прежние люди», – подумал Бруно. Кози говорил, что он из Северо-Западного края. Это где-то внизу по течению Эльде. Неделю-другую хода. Это там в ходу такие странные имена… славянские, что ли?
Теперь все едут и идут в Пархим, со всего Восточного Предела. Ну, купцы – это понятно. Это – пусть. Но идут все, кому неймётся. От голода, от беды, от судьбы… Ищут счастья в Новом Городе, у Новых Людей. А оно здесь есть?
Старик подошёл к окнам, выходившим во двор, наклонился и принялся не таясь глазеть, что делает его постоялец. Это был купец Уно Кутасов, тоже из прежних, но очень солидный и обходительный господин. Разговаривать с таким – одно удовольствие: всегда выслушает, посочувствует, даст совет. Прижимистый, правда. Снимает всю заднюю пристройку, а платит… умеет торговаться, в общем. В следующий раз так дёшево не отделается.
Чернобородый купец, по какой-то причине одетый в две куртки одна на другую, следил, как его люди грузят подводу. Фургончик под парусиновой крышей был запряжён двумя чалыми лошадками. Что носили слуги, не поймёшь: весь товар был закручен и замотан все в ту же парусину. Но Бруно Штольц и так знал, что там может быть: обыденные вещи из прежнего времени. Всё, что раньше не имело большой ценности, теперь, в этом большом мире, стоило хороших денег.
Стекло, пластик, ткани (чем ярче, – тем лучше), зеркала. Да много чего… Продать можно было даже обрывок или осколок. Здесь этого делать не умели… И платили золотом или серебром. А как ценилась парфюмерия! Даже самая грошовая. Кто бы мог подумать… Не зря городской совет в первые же дни прибрал к рукам наряду с аптеками большие парфюмерные магазины. Они же сетевые, хозяева-то их не здесь, а неизвестно где…
Старику надоело пялиться во двор, и он пошёл к креслу. С привычной тоской посмотрел на чёрный прямоугольник телевизора, пульт на журнальном столике. Это было главным несчастьем после события: то, что электроника здесь не работала. То есть совсем. Ну, телефоны некоторое время пошипели… и всё. Молодёжь, конечно, по своим смартфонам плачет, но ему на это наплевать. Вот телевидение – это да. Несчастье.
Теперь приходится вечерами рассказывать друг другу истории. У этого парнишки с Северо-Запада – у него их много, и все – всякие чудеса. Забавно. Только непонятно, правду говорит или сказки. Кто его знает, как у них тут всё устроено.
Старик вдруг вспомнил про Отто Ренка. Прошёл мимо кресла и подошёл к окнам, выходящим на улицу. С сожалением посмотрел на родную Фриц-Ройтер-штрассе. По улице двигалось слишком много разного люда. Не меньше половины составляли приезжие из всяческих местных марок. Этих нельзя было спутать ни с кем. Одевались они в самые разные одежды, но, все равно, выглядели все, как персонажи Брейгеля. Как откровенно средневековые ушлёпки…
Бруно посмотрел в направлении центра и вздохнул. Конечно, замок лорда Векского отсюда не был виден. Но всегда оставалась надежда, что его Светлость поедет инспектировать строительство крепостной стены со стороны Любцер-штрассе, и, может, вспомнит про его мебельную лавку. Штольц даже готов был выбежать перед ним на улицу и приветственно замахать рукой. Господин полицмейстер обязательно вспомнил бы его и своё любимое кресло.
А как славно было раньше…
Не реже двух раз в неделю, а иногда и три, если у шефа полиции выпадал день выплаты жалованья, Отто Ренк самолично заходил в его лавку. Один, без всякого сопровождения, как простой гражданин. Он подолгу стоял возле своего излюбленного английского кресла, и, может быть, в сотый раз выслушивал от Бруно про все плюсы приобретения этого чудесного предмета мебели.
– Вы посмотрите, какая обивка, – говорил ласково Штольц. – Вы потрогайте.
Полицмейстер осторожно трогал.
– Смелее, шеф, – смеялся Штольц. – Попробуйте, присядьте. Чувствуете?! Вы думаете, это новодел? Нет! Уверяю вас, это настоящее викторианское кресло с самой, что ни на есть, оригинальной обивкой. Пусть вас не смущает то, что она так свежо выглядит. А набивка знаете какая?
Полицмейстер послушно бормотал уже много раз слышанные слова.
– Да, да. Настоящий конский волос. Кто теперь делает такую мебель? Вы такую нигде не найдёте.
– Все-таки цена для меня высоковата, – говорил Ренк и неохотно вставал.
Бруно вежливо его усаживал обратно.
– Я должен ещё подумать. Посоветоваться с сестрой… Ведь немаловажный вопрос, куда я его поставлю, – Ренк поднимал светлые, едва заметные бровки на пухлом лице.
– Это будет украшение всего дома.
– Не знаю… Оно очень… яркое. Как отнесутся к этому люди, когда я понесу его по улице. Все будут смотреть.
Штольц в негодовании всплёскивал руками.
– Зачем же вам самому его нести. Что за фантазии, Отто?! Посмотрите лучше вот на эти чудесные уши. Видите: такие же были в фильме о Шерлоке Холмсе. Попробуйте, как удобно – можно положить голову и даже прикорнуть за телевизором.
Такие разговоры стали со временем одним из их развлечений. Они даже сдружились. Член городского совета, владелец лавки Бруно Штольц и директор полиции Пархима Отто Ренк.
Бруно проводил глазами повозку с сеном, проехавшую мимо его окон. Стог был так высок, что поднимался почти до водосточного желоба. Он был перетянут с четырёх сторон оранжевым леером, но все равно опасно покачивался. Это заставило Штольца отвлечься от воспоминаний, и старик с тревогой вспомнил о своём работнике Кози.
Штольц торопливо пошёл вниз. На первом этаже, в магазинчике и за угловым прилавком была идеальная чистота. Чистота и порядок.
Шаркая, Бруно развернулся, чтобы пойти на кухню. Следовало проверить, не отлынивает ли парнишка от работы. Но от дверей, уже почти выйдя из лавки, он услышал знакомый звук. Господин Штольц повернул голову к витрине…
Не может быть! Этот головастик Кози опять сидел в английском кресле и самозабвенно крутил в руках детскую игрушку-головоломку. Но эта яркая пластмассовая штуковина могла быть головоломкой только для детей дошкольного возраста, не старше! Господин Штольц самолично изучил ее еще в первый раз, вырвав из рук Кози. Только такой тупой местный паренек может без конца ею заниматься!
– Кози! – рявкнул старик.
Паренек подскочил и в один миг оказался на ногах.
– Что я тебе говорил про английское кресло? И что я тебе велел сделать, когда ты здесь наведешь порядок?
– Но, господин хозяин, – пролепетал мальчишка. – Я сделал все, как вы говорили. Я помыл посуду… и все вытер.
– За мной! – Старик заложил руки за спину и пошёл в сторону хозяйственной части.
Работник не лгал: он действительно успел помыть посуду и протереть её, прежде чем поставить на сушку. Конечно, пол был выметен не очень тщательно, и здесь вот… ещё нужно прибраться…
Сделав необходимые замечания, Штольц побрёл к двери. В голове он перебирал задания, которые можно будет безопасно поручить недалёкому представителю этого, застрявшего в средневековье, мира.
– Я на рынок, – сказал он в дверях, не оборачиваясь. – И в магистрат. Присмотри за лавкой. Если приедет господин полицмейстер… А-а. – Он махнул рукой: пустое. Теперь это птица высокого полета.
Вернулся он во второй половине дня. Зашёл во двор через заднюю калитку и, слегка шаркая, обходя свежие конские яблоки, направился к главному дому. В руке Штольц с некоторым недоумением держал за уголок нераспечатанный конверт.
– И как же это может быть, – бормотал он сам себе под нос. – Шверин находится всего в каких-то сорока… – Он открыл дверь и зашел в лавку, повернулся к вешалке на стене и принялся стягивать с себя плащ. – Ну, может быть, в пятидесяти километрах. И что? Они мне говорят, что, весьма вероятно, я никогда не увижу свою дочь… Это как?
Старик стянул плащ только с одного плеча и в изнеможении уселся здесь же, на круглый трёхногий стул. – Они говорят, что возятся со мной только потому, что я член городского совета. Что уже давно всем понятно, как обстоят дела. Вот письмо! Официальное!
– Письмо? – раздался голос Кози из глубины магазина.
– Да. Сейчас мы его откроем. – Бруно как никогда требовался сочувствующий слушатель… – Вот, здесь написано: «Уважаемый господин Штольц, в настоящий момент установить местоположение вашей дочери не представляется возможным. Город Пархим с некоторыми его окрестностями находится в неопределённой локации. По сведениям, поступающим от местных жителей, – а городской совет пока вынуждены принять их концепцию, – наш прежний мир соединился с неким общим большим миром, что полностью нарушило прежнюю географию…» Это секретарша Ирма писала, – доверительно сказал старик, поднимая на работника глаза от письма. – Это она так любит научно выражаться. – Вот, слушай дальше. – Штольц, поглощенный письмом, даже не заметил, что паренёк снова сидит в викторианском кресле и крутит в руках своё незамысловатое увлечение. – «Области нашего прежнего мира проявились в этом общем мире хаотично, непредсказуемо, с изменением своего положения даже относительно сторон света…» Каково излагает! Но разве в это можно поверить?
На глазах Штольца появились слезы. Кози с сочувствием смотрел на старика, руки его продолжали двигаться.
– Они не хотят послать людей на сорок километров вверх по Эльде, напоминают о том мифическом нападении орков на город в первый день Воссоединения, а я вынужден жить один, старым грибом. А в Шверине обитает моя дочь. Она, конечно, засранка и… мелкая потаскушка. Когда умерла жена, она совсем отбилась от рук. И что я мог сделать? Забеременела в семнадцать лет неизвестно от кого… Но я не хочу жить один. Пусть бы она вернулась и поселилась здесь со своим мальчишкой. Люди говорили, она собиралась перебраться в Гамбург… Я никогда её не увижу.
По щеке старика ползла одинокая слеза. Рука с письмом опустилась.
– Кози, ты опять сидишь в кресле господина полицмейстера, – печально сказал он.
Паренек послушно слез и встал в шаге от запретного плода. Штольц пошёл к лестнице, опустив голову. Конверт мелькал белой птицей в его руке.
– Посмотри, где наша садовая тачка и в каком она состоянии, – сказал добрый хозяин на прощание. – Завтра нужно будет перевезти уголь из сарая в подвал. Сараем займётся плотник. Уно Кутасов хочет арендовать его под склад. Он скоро уедет. Придётся искать новых квартирантов – снова убытки…
Посидев немного перед мёртвым экраном, Бруно подошёл к шкафчику и достал почти опустошённую бутылочку Егермейстера. Поглядывая во двор, налил в узкую рюмочку на два пальца зелёной жидкости. Внизу послушный Кози извлёк наружу садовую тачку. Покрутил её со всех сторон, чуть ли не обнюхал и замер, бестолково уставившись на штырь колеса.
«Там, кажется, подшипник из гнезда вылетел, – вспомнил Бруно. – Ну ничего, уголь можно и руками перетащить. С него не убудет. Меньше будет своей игрушкой заниматься…»
Встретив непреодолимое препятствие, Кози уже извлёк из обширных шаровар головоломку. Пальцы его осторожно изучали её поверхность. Из уголка рта потянулась ниточка слюны. Господин Штольц поднял рюмочку к губам и отвернулся от стремительно деградирующего мира за окном.
Среди ночи на втором этаже раздался душераздирающий крик. Асинак Гук, который смирился с тем, что все называют его Кози, проснулся и сел на кушетке в своем тесном чулане. В полной темноте он испуганно крутил крупной лопоухой головой. По лестнице к хозяину уже кто-то спешил.
Бруно Штольц сидел на полу в своей комнате, в его руке мерцала свеча. Посередине комнаты стояла женщина, одетая в страшное рванье, за руку она держала такого же оборванного малыша. Прибежали слуги: повариха Петра и на время нанятый плотник, он жил за тонкой перегородкой возле чулана Кози. Сразу стало больше света.
– Кто это? – спросил у них Штольц с пола, показывая на нищенку.
По всей видимости, страшный крик издал он. Голос у него здорово осип. Слуги подошли ближе. Женщина испуганно прижала к себе ребёнка.
– Это я, папа. София.
– Этого не может быть! – крикнул Штольц злым голосом. – Откуда ты взялась? Все ворота и двери заперты. Как ты вошла?! Ты – призрак.
– Нет. Я не призрак, – ответила женщина дрожащим голосом. – Я живая. Я твоя дочь, а это твой внук Дитер. Я не знаю, как я сюда попала, но я не призрак.
– Это – София, – сказала повариха. – Я помню тебя. Я жила раньше напротив…
– Но как?! – воскликнул старик. – Это опять случилось? Мир опять двинулся?
– Я не знаю. Я просто постучалась в следующую дверь на Скошенной улице, чтобы попросить милостыню, хотя бы кусок лепёшки. Дверь была не заперта и просто открылась. Я попала сюда…
– Ты просила милостыню? – спросил Штольц, вставая на колени.
Складки на лбу старика скорбно собрались как меха аккордеона, но какое-то тайное удовлетворение слышалось в его голосе.
– Кози, что ты стоишь, открыв рот? Немедленно принеси сюда кувшин молока и хлеба… и недоеденный картофельный салат с ледника. Петра, вскипяти чаю, вынь кольцо печёночной колбасы из дымохода. – Отправив всех с распоряжениями, Бруно обратился к дочери: – София, как ты одета? Что с вами случилось?
Дом утих через полчаса.
Дочь была так измотана, что едва справилась с салатом. Мальчишка стал засыпать после первого стакана молока. Бруно с жалостью смотрел на сбитые долгой ходьбой ноги Софи, на их обгоревшие и обветренные лица.
Конечно, поместили их здесь же, на хозяйском этаже.
Бруно Штольц несколько раз ещё вставал ночью, проходил с лампой по коридору и тихонько приоткрывал бывшую супружескую спальню. Не моргая, он смотрел на спящих под толстым одеялом дочь и внука. На брошенные в угол ошмётки их одежды. Этого не могло быть. Не могло быть в нормальном мире. Но это произошло. Все было настоящим… Возле кровати на тумбочке стоял большой стакан с молоком.
Старик качал головой, успокаивался и шёл к себе.
Утром Бруно Штольц сидел за столом, накрытым бежевой пластиковой скатертью, и терпеливо дожидался, когда проснутся его неожиданные гости. Он посматривал в окно, наблюдая, как парнишка Кози грузил в сарае овальные бруски прессованного угля в тачку и отвозил к стене главного дома, к открытой фрамуге подвала. Старик немного переживал, как бы недотёпа ненароком не расколотил окно. Всякий знает, каких баснословных денег теперь стоит хороший кусок стекла.
Происшествие прошедшей ночи все ещё немного будоражило его, но, в целом, он уже свыкся с переменами. Чему, в самом деле, так уж удивляться?
После того, как их маленький заштатный городок в Передней Померании оказался в другом мире… Ну, как уверяет в письме эта дура-секретарша, он не другой, а просто… вдруг выяснилось, что они раньше жили в неполном. А теперь мир соединился, на их голову, и они попали в полный. Поэтому та ночь, когда все произошло, и называется Великое Воссоединение. Это говорили и на собрании членов городского совета.
Мысли путаются, как начинаешь думать об этом. Бред, да ладно… После того, как при его жизни исчезла его собственная страна – ГДР, как затем рухнул даже Советский Союз, – чему уже остаётся удивляться? Какому происшествию? А этот всеобщий Локдаун? Помните, господа? То-то… Может случиться что угодно. А вот хорошее стекло – это хорошее стекло. За него теперь платят серебром…
Первой вниз спустилась не дочь. На пороге остановился мальчишка – его внук, и принялся рассматривать старика, ковыряя пальцем в откосе двери. Бруно легко подманил его к себе, показав плитку магазинного печенья.
Пришла София, чистая, с мокрыми волосами, одетая в свой старый, ещё школьный, спортивный костюм. Он опять был ей впору… Мальчишка взобрался к дочери на колени. Стали завтракать. Все вместе.
За завтраком Софи сама принялась рассказывать о своих мытарствах в этом мире после События. Так это называли в её местах.
Когда случилось Воссоединение, она не спала… Старик удержался от колкого замечания…Они сидели в компании у кого-то в гостях. Была совсем уже ночь. Это был частный дом в пригороде Шверина. Они были в саду, пили пиво, болтали, слушали музыку. Говорили о Гамбурге и сколько стоит там снять квартиру. Там же в саду на лужайке стояла палатка. В ней на надувном матрасе спал Дитер.
Потом он вдруг закричал, стал звать мать. Она решила, что ребёнку приснился кошмар, и почти сразу поспешила к нему. Приятели хватали её за руки, но, к счастью, она одним движением вырвалась… А потом… Там была такая дорожка через сад… Она шла, покачивая бутылкой пива, зажатой за горлышко двумя пальцами… Услышала топот ножек сына и сама побежала.
– Когда я схватила его… он плача уткнулся мне в живот… – в этот момент всё изменилось, – сказала дочь. – До этого была ночь, но рядом светилось небо от огней Шверина. И было довольно прохладно, роса… И вдруг – раз: абсолютная темень. Я только чувствую, что Дитер прижимается, схватился за меня ручками. Я не поняла, что произошло. Свет в городе выключили? Я крикнула ребят – молчание. Ещё. Стала шарить вокруг руками. И наткнулась на стену. Вот реально испугалась. Ничего такого там не должно было находиться. Потом рядом ещё стену нашла. Мы с Дитером были в каком-то закоулке, как будто между двумя каменными заборами. И жарко было. Ну, вышли, в конце концов, куда-то на открытое место. Луну увидела над морем. Селену, как они её называют. Ждали потом на берегу, пока солнце не встало.
– Так куда ты попала? – спросил Бруно.
– Западные окраины АшгАта, как потом узнала. Там живут народы моря. Восточный Предел они тоже знают. Для них это дальний край мира за Родным морем. Причём очень опасный, по их мнению… Много всего потом было. Пыталась работу найти, как-то пристроиться. Не хочется вспоминать. Потом как-нибудь расскажу. Тяжело всё это.
– Я очень хотел, чтобы ты вернулась, – сказал Штольц. – Ты ешь, пожалуйста. Наверное, здесь чудеса случаются.
Прошло буквально несколько дней, и всё упорядочилось. Софи по собственному почину стала заниматься постояльцами. Следила за бельём, провизией, вела расчёты. Старик даже стал подумывать, не расстаться ли с горничной.
Дочь была совсем не такая, как он её помнил до того случая, когда она однажды выгребла деньги из комода и тайком смылась из города. Да, они перед этим здорово повздорили… Наверное, он был груб. Она тогда уехала беременная. Он потом от кого-то узнал, что она там, в Шверине, родила мальчонку.
Софи была спокойная и… твёрдая. Когда она стала такой? После мытарств среди чужих людей? В этом мире или ещё в прежнем? Прислугу сразу в свои руки взяла. Знала, как это сделать. Ни разу не вспылила, ни на кого не накричала, хотя и не лебезила перед ними. Даже перед ним не заискивала. Не было у неё в глазах этого… собачьего выражения, как в ту ночь. Сразу себя поставила. Этого Штольц не ожидал – того, что на неё можно будет опереться.
Это хорошо: денег на них троих потребуется больше… Мальчик будет расти, со временем тоже сможет делать какую-то работу по дому, но и затраты на него тоже вырастут.
Штольц опять вспомнил про полицмейстера и его кресло. Сколько он мог бы отвалить за него сейчас, когда поднялся так высоко? Говорят, Ренк теперь второй человек в городе, а может, и первый. Это как посмотреть. Болтают, сам король Дерик называет его братом.
Замок шефа полиции, который теперь носил пожалованный ему Фюргартами титул лорда Векского, располагался совсем недалеко. В начале Любцер-штрассе, здесь и километра не было. Полицмейстер под свою резиденцию облюбовал бывшую школу имени Гёте. Кирпичное трёхэтажное здание, всё увитое плющом.
Зачем же он ждёт? Если Ренк не идёт к нему, он сам может явиться с визитом к старому приятелю. И кресло захватит, почему же нет? Вот прямо сейчас и пойдёт. Погода хорошая – дождик не собирается. Возьмёт свою тачку… Уголь!
– Кози! – закричал заполошно Бруно Штольц.
Он вскочил и, позабыв о старческой походке, вылетел во двор. Кози, весь перепачканный в угольной пыли, остановился и поставил тачку на попа.
– Сегодня закончу, хозяин, – радостно сказал он.
Беспокоиться ему было не о чем: он послушно выполняет задание господина Штольца. Дело почти сделано. Его худой зад далёк как никогда от запретного кресла.
– Сейчас же беги на берег Воккерзее и отмой эту тачку до блеска. У тебя полчаса! Ты понял? Она должна быть идеально чистой. Возьмёшь ветошь в своём чулане и вытрешь её насухо. Поторопись!
За эти полчаса Бруно Штольц побрился, причесался и надел свою лучшую пару – светлые брюки и тёмно-горчичный пиджак. Кресло легло в тачку, как дитя в колыбель. Под руководством старика Кози прикрыл его простыней и аккуратно подоткнул со всех сторон.
Провожать старика вышло все семейство. Дитер держал в руках игрушечный паровозик. София сложила руки на груди и смотрела, как отец вывозит тачку за ворота. Колесо было резиновое, хорошо накачанное, и шло по асфальту мягко и приятно.
– Взял бы с собой Кози, – крикнула дочь.
Штольц подмигнул ей, убыстряя шаг. Забота дочери была приятна ему. Настроение у него было отличное.
Молодая хозяйка позвала Кози во двор развешивать постиранное белье. Яркая пластиковая веревка в два ряда протянулась от одного сарая до другого.
Парнишка таскал за Софией корзину.
– Ты вчера рассказывал про волшебников, которые управляют этим миром. Как ты их там называл…
– Майра, госпожа Софи. Добрые майры и злые майры. Воплощённые духи. Высшие существа. Наш добрый майра – это господин Клорин, он раньше присматривал за Восточным Пределом и остановил вторжение уруктаев. Закрыл их подземный город Нодгар. Теперь Клорина давно уже никто не видел. А злые майры – это слуги Адуи. Я слышал про одного такого – Чёрного Властелина Мкаримура… Ох, зря я произнёс его имя, – расстроился парнишка и покачал ушастой головой.
– А могло быть так, что это по их воле я в один миг попала домой? – спросила Софи.
Кози с сомнением покачал головой.
– Ведь в таком случае у них есть на меня какие-то виды. Верно? Плохо это или хорошо?
– Не знаю, госпожа, – пробормотал мальчик. – Нужно спросить кого-нибудь ещё. Я не очень умён для таких дел…
Вернулся старик примерно через час. В мрачном расположении духа. Он оставил тачку сразу у ворот, прошёл в магазин и тихо опустился в прихожей на трёхногий стул. Кози побежал за креслом. По всей видимости, в скором времени мог начаться лёгкий грибной дождик.
– Не купил? – спросила дочь. – Не сторговались?
Дитер подбежал к деду и смело залез на его колени. Принялся пальцем исследовать лицо Бруно, легонько пощипал его за седые прядки над ушами.
– Меня даже не пустили к нему, – печально сказал Штольц. – Там такая охрана возле его замка. С копьями и мечами. Эти-то меня ещё пропустили. А у ворот стоят наши – полицейские с автоматами… Говорят: торговцев велено гнать… Я им объясняю: я не торговец, я хороший знакомый господина лорда Векского. Его приятель почти. Он желал это кресло купить. Вот я и привёз его. По-дружески. Не стали слушать. Прогнали.
Кози, кряхтя, зашел в магазин. Кресло лежало золочёной резной спинкой на его сгорбленной спине. Словно жук с панцирем. Несмотря на свой хилый вид, парнишка умудрился аккуратно, почти без стука, поставить кресло на прежнее место у витрины.
– А как они там все разодеты, – вдруг рассердился старик. – Как женихи. Все в шелках. Гарцуют на белых лошадях, на серых. На плечах – гербы. На груди – золотые цепи. У одного вот здесь, – он показал себе на бедро, – вот такой кошель денег, набитый, поди, одним золотом. Почти лопается!
Он посмотрел на домочадцев, на Кози, опять влезшего на запретное кресло со своей игрушкой. Хозяин был так раздосадован, что не заметил проступка.
– Мне бы такой кошель! – воскликнул он. – Только один. Вы представьте, что в этом бестолковом вазоне, который так любила твоя мама, на дне лежит не слой пыли, а толстый замшевый кошель, набитый золотыми форинтами. Мы бы всю жизнь горя не знали. Жили бы лучше, чем в том прежнем мире. Ни в чем бы себе не отказывали. Постояльцев всех – вон! Вместо них набрали бы слуг, лакеев. Дом этот… Фу. В замке бы жили! Катались по Воккерзее на лодочке… Или лучше перебрались бы в местную столицу Эдинси-Орт. Там – море!
Он вдруг поник. Слезы закапали на колени его внука.
– Ну папа, хватит расстраиваться, – сказала София. – Мы отлично живём. Лучше многих. После того, что я пережила, даже мечтать ни о чём не хочу. Только чтобы ты и Дитер были здоровы. Сейчас разве осталась прежняя медицина…
– Кози! Этакий ты паршивец! – крикнул Штольц. – Ты опять взобрался на английское кресло!
На следующее утро Бруно Штольц был необыкновенно молчалив за завтраком. Дочь озабоченно смотрела на него, но сегодня это его ничуть не трогало. Он взял очередной рогалик, намазал сливочным маслом и начал деловито жевать. По глазам старика было видно, что мозг его занят серьёзной работой.
Покончив с завтраком, Бруно вскочил и крикнул во двор:
– Кози! Кресло в тачку.
– Папа, что ты задумал? – встревоженно спросила София. – Ты опять пойдёшь унижаться? Забудь про этого полицмейстера. Ты уже не так молод, чтобы таскаться уличным продавцом.
– Нет! – воскликнул Штольц. – Я не буду его продавать. Я придумал кое-что получше. Я подарю ему кресло! Ты понимаешь? Он всегда хотел его. Он будет благодарен. Сейчас так важно быть на короткой ноге с высокопоставленными людьми. Он обязательно оценит это. И, может, даже захочет меня отблагодарить. А ещё знаешь что? Он же не женат! Он живёт со своей сестрой. Если он увидит тебя… Ты ему обязательно понравишься. Ты же такая хорошенькая. Теперь, когда ты сбросила вес, тебя можно записывать в модели…
– Папа, перестань. Я не собираюсь замуж за старого незнакомого хрыча…
– Ты ему обязательно понравишься. Это перевернёт нашу жизнь. Как ты не понимаешь!
Штольц махнул рукой на дочь и торопливо натянул пиджак. Сверху для чего-то накинул плащ. Не говоря больше ни слова, он схватил тележку с креслом и бодрым, даже нервным шагом выкатил её на улицу.
Домочадцы Штольца остались в расстроенных чувствах. Завтрак был испорчен. Софи утёрла рот сыну и отправила его гулять во двор. Сама стал убирать со стола. Потом взяла недоеденную булочку с изюмом и пошла в магазин.
– Что тебе сегодня велел делать отец? – спросила она Кози.
– Ничего. Он не успел мне дать поручение. Хотите, я приберусь здесь? Эти вазы у ступеней можно вытереть от пыли. Вон ту с отломанными розочками…
София помотала головой:
– Нет, ничего не надо. В этот раз я сама здесь приберусь. По-женски. Ну, раз ничего не говорил, – иди и выспись, наконец. И, может быть, ты возьмёшь эту булочку. Дитрих едва надкусил её…
– Спасибо, госпожа, – просиял паренёк. – С удовольствием возьму, а спать я не хочу. Я выспался. Я тогда лучше помогу плотнику. Может, он покажет мне, как топором работает.
Бруно Штольц шёл к своему дому со стороны Ам Вассертурм. Он сначала хотел пройти дворами, но побоялся, что в этом состоянии заблудится. Он здорово набрался шнапса в гаштете у парка, на Валльалее. Старик старательно следил за бровкой дороги. Ему не хотелось подходить к дому, виляя из стороны в стороны, как колесо калечного велосипеда.
На Фриц-Ройтер-штрассе все же пришлось остановиться и немножко подержаться за фонарный столб. Увидев за окном первого этажа чьё-то знакомое лицо, Бруно его немедленно отпустил. Хотел было сделать вид, что ему требуется завязать шнурки, но не рискнул, поскольку, наклонившись, мог бы уже и не подняться.
Он хотел войти в дом незаметно, не было желания ни с кем говорить. Пусть это останется на завтра… А сейчас он мечтал тихонько подняться на второй этаж и запереться в своей комнате… Но как только старик открыл дверь, он понял, что планам его не суждено сбыться. На лестнице стояла София. Лицо у нее было пунцовое, руки нервно дёргали сильно вытянутый край спортивной куртки.
– Где ты пропадал? – сказала она с нервными нотками в голосе. – Я уже ходила искать тебя по всей Любцер-штрассе.
– Я был на Валльалее, – кротко сказал Бруно. Он надеялся, что голос не выдаст, чем он там занимался.
Только теперь он обратил внимание, что кроме дочери здесь были Кози, кухарка Петра и горничная.
– Где кресло? – быстро спросила Софи и повернулась к женщинам. – Сабин, Петра, вы можете идти. – Она подождала, пока за ними закроется дверь. – Ты выпил? Где кресло, папа? Ты его подарил полицмейстеру?
Старик очень старательно помотал головой. Ему было стыдно.
– Тогда где оно? Кози, сбегай к воротам и сейчас же принеси его сюда. Она стала спускаться вниз, что-то доставая из кармана куртки. – Папа, посмотри, что я нашла.
Бруно опустил глаза и немедленно протрезвел – в руке дочери был огромный пухлый кошель из зелёной замши. Плотный, распираемый изнутри мешочек. Бомбочка. Кожаный шнурок не до конца затягивал горловину мешочка, настолько он был полон. Золотое мягкое сияние выплёскивалось наружу.
– Где? Как? – прокряхтел Штольц.
– Я нашла его в любимой маминой вазе. Помнишь, ты вчера говорил про неё?
Старик поискал глазами.
– Я разбила её. Случайно. Хотела хорошенько отмыть… не удержала в мыльных руках и разбила. А это было внутри. Это золото, отец. Золото. Его здесь очень, очень много.
Старик протянул руки к мешочку, и Софи отпустила эту тяжесть в его ладони. Штольц наклонил голову. На его губах появилась мягкая улыбка.
– Там нет никакого кресла, хозяйка, – печально прозвучал голос парнишки от дверей.
– Нет?
Кози, чуть надув губы, наивно смотрел на девушку.
– Отец, где кресло? Где ты его оставил? – напряжённо спросила София. – Ты понимаешь, что оно волшебное? Что в этом мире есть настоящее волшебство? Когда вчера ты мечтал о кошеле с золотом, Кози сидел в этом кресле. Ты помнишь? Ты точно сказал про мамину вазу, и золото было именно там. Ты понял? Я даже не сразу сообразила, что дело в кресле. Обалдела от богатства. Но потом я вспомнила, что это уже не первый раз. Вчера я затеяла менять шторы на главной витрине, прежние совсем выгорели – стыдно смотреть. Залезла на стремянку и неловко дёрнула. Не доставала немного. Вылетело несколько дюбелей у карниза, и сам он повис боком. Я расстроилась страшно, побежала за Хансом. Приходим, а все нормально: все на своих местах, как и было. А этот простачок все время здесь сидел, в кресле со своей игрушкой. Только глазками хлопал. Мне не хотелось его гонять – ему и от тебя хватает. Что он, в самом деле, страшного может с ним сделать, думаю. Ну, мы с Хансом решили, что Кози как-то умудрился все починить, пока я туда-сюда бегала. А сегодня я поняла! После золота в вазе. Сложила два и два. Никуда он и не думал вставать. Это оно, – кресло.
– А когда я горевал, что никогда не смогу увидеть свою дочь и внука, – сказал старик, – он тоже сидел в английском кресле… Как раз накануне вашего возвращения.
– Где кресло, отец?
– Меня опять не пустили, – поднял старик глаза на дочь. – Софи! Они меня не пустили. Я говорил, что это кресло – подарок. Подарок от его друга. Что если они меня не пустят, лорд Векский будет очень гневаться. Но они меня запомнили и не пустили…
– А кресло? Его нужно вернуть, – сказала дочь. – Ты понимаешь, что если бы в кресле сидели мы, а не этот недалёкий полурослик, то могли бы сделать всё что угодно? Даже исправить этот несправедливый мир…
– Кресло погибло, – печально сказал Штольц. – Чтобы я больше не надоедал им, они проехали по нему танком. Оно погибло вместе с садовой тележкой.
– Чем?
– Переделанным бульдозером. От кресла ничего не осталось. Даже щепки тут же бросили в костёр.
Софи в изнеможении села на ступеньки, обитые ковролином.
Штольц постоял, затем пододвинул к себе ногой трёхногий стул и уселся. Золото он любовно держал на коленях.
Ну, что ж, все же они не остались на бобах. Вдруг в его голове молнией сверкнула удивительная мысль.
– А если это не кресло?! – воскликнул он. – Если не кресло? Он все время крутил в своих руках эту детскую игрушку. Каждый раз… Кози, а чего ты молчишь? Скажи мне, как ты умудрился починить тележку? Я совсем забыл. Там же подшипник выскочил, а ты ещё с этой штукой тогда стоял над тачкой… Во дворе.
– Где она у тебя? – Софи вскочила, подошла к парнишке и требовательно протянула руку. – Покажи!
– Но она моя, – слабо сказал мальчик. – Я в ней ещё не разобрался. Я ещё хочу поиграть. Я нашёл её. Она моя.
Софи бесцеремонно оттолкнула его руку и запустила руку в карман его шаровар. Извлекла головоломку.
– Это она, отец?
– Она, она. Я её хорошо рассмотрел. Подожди, сейчас мы пойдём наверх.
Бруно Штольц улыбался. Он положил руку на плечо мальчишки и оглянулся в сторону кухни.
– Петра! Иди быстро сюда.
Пришла кухарка, вытирая полотенцем красные руки. Она затеяла на кухне кипятить белье.
– Что, господин Штольц?
– Собери этому славному молодому человеку что-нибудь в дорогу. Он собирается отправиться в путь. Не скупись. Все что найдёшь: сахара, колбасы, шпига, хлеба, конечно. Его ждёт дальняя дорога. Ведь правда, Кози, так будет лучше…
– Хорошо заверни все. В коридоре висит мой школьный рюкзак, – добавила Софи. – Не обижайся на нас, Кози.
– Не обижайся, Кози, – повторил и старик. – А чтобы ты не унывал, я дам тебе другую игрушку. Бруно достал из бокового кармана пиджака связку ключей от машины, отцепил от неё брелок в виде кубика-рубика. Положил его в ладонь парнишки. – Вот и славно. Правда?
– Спасибо, господин Штольц, – просиял Кози.
Асинак Гук, который привык, что все его в этом городе называют Кози, вышел из Пархима через ворота на Любцер-штрассе. Отойдя несколько десятков шагов, он оглянулся на закрывшиеся за ним ворота и бетонную крепостную стену, которую новые люди быстро возводили вокруг своего города. Дальше стена была стальная, временная. Построенная из секций волнового металла. Но зато на ней была нарисована голова быка в золотой короне – герб города. Мальчик улыбнулся голове.
Славные люди жили в этом новом городе. И славно был устроен весь мир.
Пройдя несколько сотен метров, он решил свернуть с шоссе и пойти на запад, в сторону столицы Восточного Предела Эдинси-Орта. К заливу Урбанта Великого. Там так славно шелестит волнами море… А может, еще куда. Он потом решит.
Кози достал брелок, который ему подарил добрый господин Штольц и принялся его рассматривать. Эта штука была ещё лучше. Каждый отдельный квадратик у неё жил собственной жизнью.
Босые ноги мальчишки осторожно ступали между сине-зелёных крепких кочанных голов. Земля была тёплая и мягкая. Хорошо… Вот если бы только дорога шла немного вниз. Идти с горки намного веселее.
Мальчик легонько пальцем повернул квадратик на брелоке, выглядевшем коричневым в закатном свете. Вечерние облака над его головой стали вытягиваться узкими розовыми булками. Капустное поле медленно стало опускаться вниз, делая дорогу удобнее. За спиной, не производя никаких звуков, поднимался косогор. Мир был удобен и хорош.