Знак был дурной. Господин Голядкин чувствовал это и благоразумно приготовился с своей стороны ничего не заметить.
Ф.М. Достоевский “Двойник”.
Сознание возвращалось медленно и рваными фрагментами. Сначала я услышал голоса. Они пробивались будто бы через ватную стену. И доносились откуда-то справа. Наверное, этот бубнеж меня и разбудил. Вот из-за этого я и не люблю ночевать в хостелах. Я пробурчал что-то насчет придурков, которым вечно не спится, попытался повернуться на другой бок и натянуть на голову подушку. У меня это не получилось. Руки что-то держало.
Тут вернулся еще один фрагмент сознания. Я вспомнил вчерашнюю ночь, прапора Семеныча с матюгальником. Валькирию Настю и кучерявого Романа. Мне что, это все приснилось?
Уф, ну слава яйцам…
А то я чуть было не подумал, что кукушечкой двинулся.
Наверное я вчера в этом «Куйве» расслабился, поддался соблазну попробовать местные настойки, перебрал, устроился в хостеле по соседству, и…
Да что мне такое мешает на руке? Я дернулся сильнее. Определенно что-то держит запястья. И в сгибе локтя какое-то неудобство.
Стоп. А может не было никакого хостела? Может я поехал по навигатору, не вписался в поворот и… Я попытался открыть глаза.
Поморгал, восстанавливая резкость.
Да, точно. Похоже на больничную палату. Белый потолок, матовые лампы-шары, косые солнечные лучи пробиваются сквозь желтые листья за окном.
– Эй, Клим, ты как? – раздался прямо над ухом знакомый голос. В поле зрения вплыла шапка курчавых волос. – Максим, как он? Слишком долго что-то в себя приходит…
– Да в норме он, – сказал другой голос. Я повернул голову. Роман был в белом халате. А рядом с ним стоял высоченный антрацитово-черный парень. – Эй, Клим! Сколько пальцев показываю?
Может это игры подсознания такие? Кучерявый Роман приехал ко мне на скорой, а пока я валялся в отключке, мне привиделось целое приключение с его участием.
– А почему он молчит? – спросил Роман.
– Не боись, Роман, сейчас он все вспомнит, и ты еще пожалеешь, что у него голос прорезался, – чернокожий доктор громко захохотал, демонстрируя два ряда идеальных жемчужно-белых зубов.
– Что вспомнит? – прохрипел я. Откашлялся. Понял, что жутко хочу пить. И есть.
И тут вернулся еще один кусочек реальности. Как я выбрался из бочки в каком-то не то гараже, не то ангаре. И пока я крутил головой, что-то больно кольнуло меня в шею. Ноги сразу стали ватными и подломились. Настя успела меня подхватить, чтобы я не рухнул на серый бетонный пол. А Роман махал руками у меня перед лицом и что-то кричал. Слова плохо доходили до угасающего сознания, но кое-что разобрать успел. Что-то вроде: «Прости, Клим, это для твоего же блага!»
– Ты меня вырубил! – зарычал я и рванулся. Ремни больно врезались в запястья. – Эй, что за херня? Почему я привязан?!
– Тихо, тихо, Клим! – черный доктор склонился надо мной. – Подожди, я катетер уберу…
– О, я вижу, ты вспомнил! – неожиданно обрадовался Роман. – Вот и прекрасненько. Вот и отличненько.
– Подожди, Рома, дай мне минутку, – пророкотал над самым ухом голос доктора. – Клим, сейчас внимательно следите за этой штукой.
Он поднял перед моим лицом медицинский молоток. Отвел его вправо. Потом влево. Поднял повыше. Кивнул и сунул в карман.
– Все, он весь твой, – заявил он и выпрямился. – Сам с браслетами справишься или тебе помочь?
– Не глупее некоторых! – огрызнулся Роман. – Я все-таки целый доктор наук, как-нибудь сумею разобраться.
– Между прочим, долгие занятие одной и той же дисциплиной формируют туннельное зрение во всех смыслах, – веско заявил чернокожий доктор и снова засмеялся. – Так что ты смотри, может тебе санитара в помощь прислать надо…
Роман шутливо толкнул Максима в плечо, тот подскочил на месте, и, ухмыляясь во весь белозубый рот вышел из палаты. И прикрыл дверь. Обычную, деревянную. Я бы даже сказал, винтажную. Помню, что такие двери были в больнице, в которой я в детстве лежал – покрашенные белой масляной краской, со стеклянным окном в верхней части.
Я мрачно уставился на Романа. Хотелось бы еще сложить руки на груди, но они все еще были пристегнуты.
– Клим, ты только не злись, – сказал Роман, усаживаясь на пустую соседнюю кровать. Всего кроватей в палате было восемь, но остальные, кроме моей, не заняты. Никаких мониторов или чего-то подобного не было. Просто кровати. Причем тоже такие, старорежимные. Обычные деревянные спинки, никакого тебе поднимающего механизма. С другой стороны, оно и понятно. Если это больница какого-то захолустного карельского поселка, то откуда в ней возьмется современное оборудование?
В голове опять все перепуталось. Так что мне приснилось, а что было по-настоящему? «Я Жучке шмеля под хвост запустила, пусть развлекаются…» – ни с того, ни с сего вспомнилось мне.
– Где моя машина? – спросил я. Просто нужна была какая-то отправная точка.
– Скорее всего, осталась на дороге, – Роман пожал плечами.
– Так это что, похищение? – я попытался ухмыльнуться, но вместо этого просто покривил губами. – Тогда спешу вас огорчить. У меня ни черта нет.
– Да нет же! – воскликнул Клим и хлопнул себя ладонями по коленям.
– Какое сегодня число? – спросил я.
– С утра было двадцать четвертое сентября, – Роман почесал кончик носа.
– То есть, я в отключке всего несколько часов? – спросил я. Пошевелился. Ремни снова врезались в запястья. – Да отвяжи ты меня уже! Я что, сумасшедший по-твоему?
– А драться не будешь? – спросил Роман, хитро прищурившись.
– Очень мне надо с тобой драться… – пробурчал я.
– Это хорошо, что ты в порядке, – Роман повозился над правым запястьем. – На самом деле мне надо довольно много тебе рассказать, только я не знаю, с чего бы начать, чтобы ты сразу меня за сумасшедшего не принял… – Пряжка щелкнула, и я почувствовал, что рука свободна. Перегнулся через меня и отстегнул вторую руку.
Не дожидаясь, пока он разогнется, я ухватил его одной рукой за правую руку, а другой за горло. Быстро сел и упер колено снизу в его затылок. Он захрипел, запахал второй рукой, на глазах выступили слезы.
– Драться я с тобой, конечно, не буду, – прошипел я. – Но в эти твои дурацкие игры играть не намерен, понял? Давай-ка веди меня к выходу и вези туда, откуда привез.
– Клим… Клим… – прохрипел он, хватая меня за руку свободной рукой. Не пытался выворачиваться или отбиваться.
С моей рукой что-то было не так. Да и вообще со мной. Я разжал пальцы и стал удивленно разглядывать ладони. Кожа посветлела и стала как будто моложе. Не было пары памятных шрамов. И корявый след от ожога на правом предплечье тоже куда-то исчез. И глаза… Зрение как будто вернулось в молодое состояние. Или даже получше. Рядом с дверью висел листочек с печатным текстом мелким шрифтом, так вот я со своего места видел каждую букву.
Роман сполз на пол, потом быстро откатился и вскочил, потирая шею. Но не стал никого звать или убегать.
– Ну ты и зверюга, – сказал он и заперхал. – Чуть шею мне не сломал!
Но я на него уже не смотрел. Я потянулся к щиколоткам, чтобы отстегнуть ремни еще и на них. Тело послушно согнулось, поясница даже не пискнула. Я снова посмотрел на свои ладони. Потом похлопал себя по груди, по корпусу… В голове не укладывается. Я сплю что ли? Когда доживаешь до полтоса, как-то привыкаешь к тому, что где-то постоянно что-то ноет. Сломанные когда-то ребра на хреновую погоду. Колено, уже просто от общей изношенности. В боку покалывает. Поясница тоже по-всякому норовит о себе напомнить. Привыкаешь. Считаешь, что здоров, как бык все равно. А сейчас у меня не болело ничего вообще. Я умер что ли? Или реально просто сплю еще, вот и нет никаких ощущений… Хотя стоп. Сгиб локтя побаливал под в том месте, откуда черномазый доктор кататер выдернул. Ну и остальные ощущения, в целом, никуда не делись. Например, мочевой пузырь отчетливо так сигнализировал, что неплохо бы сейчас задать все еще потирающему шею Роману, где в этой сельской больнице туалет.
– Что вы со мной такое сделали? – спросил я, когда, наконец, справился с ремнями на лодыжках. – Мне это кажется, или как?
– Ну… это… Клим, я все тебе объясню, только не кидайся на меня больше, ладно? – Роман на всякий случай сделал шаг назад. – По-другому было никак нельзя, в отличие от вашего мира, в нашем есть некоторое количество… эээ… болезнетворных бактерий и вирусов, которые бы тебя в кратчайшие сроки убили. Поэтому тебе и вкатили полный коктейль Лайзы-Бахтеева. Потому что иммунизация от каждой дряни по отдельности заняла бы очень много времени, и держать тебя бы пришлось в стерильном боксе. А так мы, получается, убили двух зайцев одним ударом.
– Роман, вот ты вроде говоришь понятные слова, – хмыкнул я. – Ну, почти все. Только они почему-то у меня не складываются в единый смысл.
– Слушай, я не медик, поэтому не смогу объяснить, как это все работает, – Роман развел руками. – В общем, смысл процедуры такой – тебя на неделю помещают в автоклав и накачивают твое тело разными там ингибиторами теломеразы, антителами и прочими деликатесами, которые делают его устойчивее к агрессивной среде, почти всем вирусам и болезням, ну и немного моложе тоже делают, если применяют не к подростку, а к взрослому человеку. Регенерация активируется бурная…
– Как семь дней? – удивился я. – Ты вроде сказал, что двадцать третье сегодня.
– Есть небольшой временной зазор, – сказал он. – Примерно в неделю как раз.
В голове было пусто. Кажется, несмотря на мирную и даже где-то очень уютную, хоть и весьма спартанскую обстановку, организм среагировал на шоковую ситуацию и переметнуться в «полевой» режим. Меньше думай, меньше реагируй. Чем меньше собственных мыслей в голове, тем больше там места для наблюдений за окружающей действительностью.
– В общем, ты извини, что мы тебя вырубили и без согласия накачали, – снова развел руками Роман. – Но ты мог не выжить, и тогда все было бы зря.
– Так, что-то ты сказал про другой мир, – я сел на кровати по-турецки, наслаждаясь сгибающимся без щелчком и скрипов коленом. – Ты давай, Рома, давай. Рассказывай мне все. Видишь, я уже спокоен, как удав. И даже готов внимать… Хотя нет, подожди. Отлить тут где можно?
– Вон та дверь, – Роман ткнул пальцем, показывая, какая именно дверь мне нужна. Чтобы я с входной не перепутал, видимо.
Я слез с кровати и прошлепал босыми ногами по полу. Линолеум, надо же. С раскраской под паркет елочкой. Заслуженный такой, заплата вон гвоздиками прибита. Видимо, кровать передвигали и продрали ножкой.
Туалет обычный, больничный, одна штука… Крохотный «предбанник» с раковиной и зеркалом над ней. И еще две двери. За одной – белый брат самого что ни на есть привычного вида, а за второй – душевая. Тоже такая, простецкая. Белый поддон и лейка на гибком шланге. Деревянная решетка вместо коврика на полу, вымощенным коричневой плиткой. Я сделал свои дела и задержался у зеркала.
Это такой отличный способ понять, спишь ты или нет, если сон попался какой-то на редкость реалистичный. Или реальность сбоит и показывает козью морду по самым разными причинам. Недосып, бухло или еще какие-нибудь… вещества. Найти зеркало и попробовать увидеть там свое отражение. Если дело происходит в реальности, то за серебристым стеклом будет моя рожа. А если сон – то вообще любая фигня может быть.
Нда, дела.
В зеркале отражался я. Никаких посторонних частей тела, вроде рогов, хвостов и ложноножек у меня не появилось. Отражение вело себя пристойно, повторяло все движения и даже рожу скорчило послушно. Только вот мне больше не было пятьдесят. От силы тридцать. Я не превратился в безусого подростка, но явно скнинул десяток-другой лет. И глаза не опухшие. Шрам, опять же…
Я задрал рубаху и посмотрел на свой голый торс. Жаль, кубиков не появилось…
А вот рваный шрам, когда мне весь бок разворотило почти исчез. Нет, был заметен чуть-чуть. Можно было угадать очертания. Но больше он не бугрился жутким горным хребтом вдоль ребер. Интересные дела.
Я уже не был уверен, что непременно хочу, чтобы меня вернули, откуда взяли. Проснулось мое дремавшее здоровое любопытство.
Я вернулся в палату и уселся обратно на кровать.
– Так, вот теперь давай, рассказывай, – я снова скрестил ноги. И даже зажмурился от удовольствия. Твою ж мать, а реально ведь даже не задумываешься о том, сколько всего терпишь! – Значит, вы влили мне этот коктейль Молотова. Зачем? Взяли меня в рабство, или что? Буду теперь ездовым быком на ферме работать?
– Ха-ха, а ты шутник! – Роман хлопнул себя по колену. – Рабства в Советском Союзе нет и никогда не было. Понимаешь, какое дело… Мы множественность временных линий открыли уже довольно давно, вот только долгое время никак не могли…
– Стоп-стоп-стоп, не так быстро, – я склонил голову на бок. – Еще разок повтори. Где у вас, говоришь, рабства нет?
– В Советском Союзе, – повторил Роман. – Слушай, я ваш мир совсем немного успел посмотреть, так, по верхушкам только. Так что не знаю точно, где и почему у нас история расходится…
– Ладно-ладно, больше не перебиваю, – хмыкнул я. – Ты и так бестолково рассказываешь, а с наводящими вопросами так вообще получается каша.
– На чем я остановился? – Роман нахмурил брови. Они у него тоже были кучерявыми, как и волосы. Так смешно смотрелось, будто два червяка из каракуля над глазами.
– Множественность временных линий, – повторил я.
– Ах да, – Роман хлопнул себя по лбу. – В теории существует бесконечность миров с минимальными отличиями. Почти неотличимых друг от друга. В одном форма листочков березы чуть другая, в следующем древовидные папоротники сохранились, в четвертом… Но только эти все чудеса научный совет интересовать перестали, когда там поняли, что мы топчемся на месте, и никаких тоннелей в другие миры, богатые, например, редким у нас ванадием пробивать не научились. И проект закрыли. А мы его продолжили на свой страх и риск, и обнаружили, что проходы все-таки возможны. Но только при совпадении множества условий, для большинства которых у нас даже измерительных приборов, скорее всего, нет. В общем, если говорить кратко, то нам повезло. И мы нашли такое место возможной трансляции, практически крысиную нору в ваш мир. Почему-то только в ваш. И мы, на свой страх и риск, без всякого разрешения устроили вылазку.
– Зачем? – снова спросил я.
– Чтобы тебя вытащить, – ответил Роман. – Понимаю, что поступок немного безответственный и где-то даже авантюра, а не поступок. Но гуманизм учит нас выбирать из двух решений самое доброе. Вот мы и выбрали. Ну и немного бегло понаблюдали, конечно.
– А я-то вам нафига? – я приподнял одну бровь. – Я что, какой-то избранный? Или, там, у меня генофонд особенный, могу спасти человечество от вымирания?
– Нет, ничего такого, – Роман помотал головой. – Эх, проще было бы показать, но в лабораторию тебя пока не провести, так что попробую на пальцах объяснить. Чужой временной поток мы можем видеть как эдакую совокупность световых точек. Которые движутся, притягиваются-отдаляются, в общем, это такая бесконечно сложная слаженная система. У каждой точки обязательно есть несколько нитей-связей, которыми она… ну как бы влияет на эту реальность. Некоторые точки плавают в пространстве отдельно. Независимые такие. Это означает две вещи – или такой человек ни на что не влияет. Или он скоро умрет. В первом случае, обычно тоже долго не живут. Мы рассматривали область неподалеку от Петрозаводска. Ту самую, в которую ведет та самая кротовая нора. И там нашлась одна вот такая бродячая точка. Ты. Ну, то есть тогда мы не знали, что это ты. Могли сказать только, что ты достаточно бодр, находишься в зрелом и дееспособном возрасте. Что означает, что умирать тебе совсем даже рано. Вот тогда я и подумал, что можно не просто совершить вылазку, но и вернуться с трофеем. А Настя согласилась мне помочь в этом.
– Ладно, допустим, так все и было, – сказал я. – Ну а дальше-то что? Получается, ты меня захватил как лабораторную мышь какую-то? И что теперь будешь делать? Ставить на мне эксперименты? Посадишь в клетку и будешь выкачивать информацию? Или что?