Темнота, темнота… Сжала ночь в душных лапах весь мир, и ничего не видно в ночи. Ночь полна шорохов и тихих вздохов. Со стоном летит над землей жаркий ветер, заглушает сдавленный шепот, прерывистый шепот, текущий в ночи.
Темнота, темнота… Идут в темноте невидимые, шуршат по земле, уходят все дальше и дальше в никуда вслед за жарким ветром. Шуршат, шуршат – слабее, слабее, тише…
Нет, не шуршат шаги, не идет никто – просто вздыхает непроглядная темнота, одинокая, бесполезная. Лежит тяжелая темнота на земле, ворочается неуклюже и вздыхает, вздыхает, вздыхает…
А впрочем, ничего особенного – обыкновенная безлунная ночь. И духота. Давно не было дождя.
Шепот, шепот… Прерывистый, неуверенный. Кто-то шепчет в темноте, задыхается под душной толщей, зовет кого-то. Безнадежно, отчаянно, словно боится раствориться в черной безбрежности, затеряться, исчезнуть навсегда…
– Слушай… Слушай… Слушай…
Тишина. И вновь стонет ветер.
– Слушай… Слушай…
Ничего не видно в ночи. И звезд нет на небе, и неба не видно, и земли.
– Слушай… Слушай… Утро… Утро придет…
Стонет, стонет жаркий ветер. Вздыхает, колышется черная тишина. И звезд нет на небе.
И вдруг – в ответ:
– Да… Да… Утро… Утро придет…
Колыхнулась тишина, шевельнулись душные лапы. И шепот громче, торопливей:
– Утро… Будет утро… Слышишь? Побежим босиком, босиком побежим по траве! С холма, через луг…
– Да… Да! Через луг, к реке, взявшись за руки…
Торопливый горячий шепот в темноте, сквозь стон ветра. Быстрее, быстрее… Безлунная ночь, и звезд нет на небе.
– Взявшись за руки, побежим и с разбегу бросимся в воду…
– Будем плавать и смеяться, слышишь? Будем плавать, пока не устанем…
Торопятся, перебивают друг друга, будоражат душную ночь.
– Ляжем на теплом песке у самой воды и будем смотреть в небо…
– Будем смотреть в небо, и ласточки…
– Да… Да… И ласточки будут летать, а над лесом…
– А над лесом поднимется солнце…
– Мы встанем и встретим его, взявшись за руки… Слышишь?
– Взявшись за руки, встретим солнце и будем рвать цветы на лугу…
Шепот, шепот… Радостный шепот в душной ночи, быстрый шепот сквозь жалобы ветра, и звезд нет на небе. Шуршит, вздыхает тяжелая темнота, слушает шепот.
– Много цветов, много цветов соберем на лугу, влажных от росы… Слышишь?
– Да… Да… Слушай… Медленно пойдем вверх по склону холма, медленно, взявшись за руки…
– Отнесем цветы на вершину холма и оставим в дар солнцу…
– Оставим цветы в дар солнцу…
Душно, душно ночью. Давно не было дождя.
– И пойдем бродить по лесу…
– Да… Да… Мы будем идти, взявшись за руки…
– И целоваться… Слышишь?
– Целоваться…
– Утро… Утро придет…
– Скоро… Слышишь?
– Да…
Чуть заметно редеет темнота, и все тише, тише шепот… Словно уходят невидимые, шуршат по земле, и теряют друг друга в душной ночи.
– Слушай… Слушай…
Темнота. Ветер стонет.
– Слушай…
Все светлее, светлее вокруг. Облегченно вздыхает ночь, послушно тает в трепете рассвета. Рассвет идет, неуверенный, бледный, течет над землей мертвой водой, серой волной катится с неба.
Тишина, тишина… Серое небо, без звезд, низкое небо, не небо – оболочка из туч, застывших над тихой землей. Стонет ветер над миром, и под стон этот наливаются тучи багровостью – встает над землей невидимое солнце.
И багровый отсвет тяжело падает на землю, на гладкую остекленевшую землю, и багровой становится бесконечная пустыня. Мертвая, мертвая пустыня.
Тишина. Несется ветер под багровыми тучами, над багровой землей, огибает безжизненный шар, и зачем-то стремится вперед и вперед, и плачет, и плачет, и плачет…
Стоят два обломка среди пустыни, два странных обломка, и тихо, неслышно шепчут, и впадают в дневную спячку.
– Слушай… Слушай… Слу…
Стоят два обломка в мертвой пустыне, пустыне атомной, тихой и страшной, и будут шептать по ночам о мире, что исчез навсегда, навсегда…
Навсегда.