Слушай,
тебя никто не убьёт наутро.
Ты теперь вообще
бессмертна.
Екатерина Михайлова
Вечер, начавшийся с собаки, и обещавший беспокойную ночь, ожидания полностью оправдал. Хасан едва успел приехать в «Крепость», когда один за другим посыпались доклады о том, что Хольгер сегодня намерен до утра оставаться дома, а его Венера, дневавшая в отеле, чтобы сразу после заката пройтись по модным магазинам, только что вернулась, и тоже вряд ли поедет куда-то еще.
За рулем был Заноза, и после поездки с ним даже чтение этих докладов было успокаивающим занятием. Да, сегодня ночью боевой выход. Но что такое захват особняка, в котором два старых вампира держат в плену девятнадцать живых подростков, по сравнению с полетом по фривеям?
Заноза на справедливые замечания не реагировал. На несправедливые, кстати, тоже. Он считал, что раз добрались целыми и никого по пути не убили, значит, все в порядке. А говорить ему что-то до прибытия в конечный пункт не имело смысла. Во-первых, сосредоточенный на дороге, он все равно не услышит. А, во-вторых, отвлекать засранца себе дороже.
За четырнадцать лет поездить с ним довелось немало, и единственный раз, когда машина не уцелела, был здесь, в Алаатире, на мексиканской границе, в городишке Бакед. Но там их расстреливали из шести гранатометов. Заноза вырвался из-под обстрела, дотянул до укрытия, а потом врал, что будь гранатометчиков хотя бы пятеро, машину удалось бы сохранить. Мол, шестой даже для него был лишним.
Или не врал? Пока не попробуешь – не узнаешь, но повторять опыт не хотелось, поэтому Хасан делал вид, что верит.
Сейчас же, сунув любопытный нос в принесенные Арни бумаги, Заноза сплясал у стола танец команчей – нетерпеливых и злых команчей – и смылся из кабинета, бросив уже из-за двери:
– Вернусь через час!
Далеко куда-то собрался. И это перед рейдом. Что он может искать в получасе езды от «Крепости»? Ничего интересного.
А в получасе своей езды? Табор индийской ведьмы. Ну, разумеется…
Только ее тут и не хватало!
Время Хасан засек просто из любопытства. Интересно было, успеет ли Эшива собраться за те тридцать минут, что потребуются Занозе, чтоб доехать до табора. Она успела. И парочка явилась в «Турецкую крепость» через час с совсем небольшим довеском. Эшива, остановившись на пороге кабинета, плавно качнула бедром, демонстрируя висящий на этом бедре танто в ножнах.
– Здравствуй, Хасан, дорогой. Мы идем за старой кровью. Ты в предвкушении?
Сегодня она была блондинкой. Синеглазой, коротко стриженной, с выбритыми висками. Одетой как Заноза, и накрашенной, как Заноза. Правда, у нее раскраска – это просто раскраска, а вот у Занозы такая же, означает, что он готов к рейду. Глядя на него, кто скажет, чем англичане отличаются от индейцев? Цветом кожи, разве что. Так сделай индейца вампиром, и лет через сто он тоже побелеет.
За старой кровью, значит?
Хасан не предвкушал. Пить старую кровь полезно, но Заноза щедро делился своей. Несколько раз в году дарил по десять кварт. В канистре. Обычной, пластиковой. Он в такой же, только побольше, привез однажды кровь фей. И ведь нельзя сказать, что мальчик не понимает ценности своей крови или той, волшебной. Своей он, вообще, гордится. Просто, если подумать, то в чем переносить и хранить такие объемы жидкости, чтоб продемонстрировать свое к ней уважение? Во фляге из чистой платины? Десятиквартовой?
Уж лучше канистра. Пластиковая. Обычная.
Заноза приурочивал подарки к каким-то там английским праздникам и к здешнему Дню Независимости. По его мнению, этого было достаточно, чтоб подчеркнуть их ценность. По мнению Хасана, ценность восьмисотлетней крови ни в каком подчеркивании не нуждалась. Ну, а Эшива – она голову теряла, когда видела возможность раздобыть старой крови. Ей и четыреста лет, и триста – все соблазн. Все предвкушение. Вон, аж светится, до того не терпится Хольгера или Венеру-Виолет сожрать.
Эшива никогда, ни под каким видом не покушалась на кровь Занозы. И это была одна из причин, по которой Хасан терпел ее рядом с мальчиком. Хитрая, жадная и опасная, индийская ведьма умела быть верным другом. А хитрость, жадность и опасность друзей – качества положительные.
– Вы двое прикроете меня, – сказал Хасан. – Моя задача – добраться до подвала незамеченным. Я убью Слуг, которых встречу, и выведу живых. С най – по обстоятельствам. Будут мешать, прикончу.
– Ну, конечно, они будут мешать, – мягко заметила Эшива, – мы же вломимся в убежище их ратуна.
– Так вот, если будут мешать, ты сможешь их съесть. Но если нет, забудь об их крови.
– Заноза обещал мне Хольгера, – Эшива пожала плечами, – хольгеровские най мне никуда не уперлись.
Ну, хоть за этой ведьмой присматривать не придется. Если они с Занозой уже договорились, что Эшива получит кровь старшего, то, может, молодняк она и правда не тронет.
– Вы найдете и убьете Хольгера и Виолет. Лучше бы до того, как я освобожу детей.
– Да уж не затянем, – Заноза улыбнулся, оскалив все четыре клыка. – Кроме них тебя там никто увидеть не сможет, а они не успеют.
– Кролик на горе, вода – на огне9, – заметил Хасан. – Он как-то протянул пятьсот лет. Он обязан быть осторожным.
– Пятьсот лет, – повторила Эшива мечтательно.
Заноза покосился на нее, улыбнулся снова, и углубился в изучение ведущих к Крестовнику дорог. Выбирал, где оставить машину. К дому придется идти пешком, чтобы не привлекать внимания.
– Пять минут на сборы, – Хасан толкнул к нему по столу ключ от арсенала. – В оружейные конторы, кадет!
* * *
Жаль, что вампиры – городские твари. Заноза и сам предпочитал города, но здесь, в горной глуши, он мог видеть без очков. Мягкая, бархатная темнота, прозрачная и ласковая. Не надо заботиться о том, чтобы уберечь глаза от света. И даже луна, почти полная, лишь добавляла ночи очарования, пока ее свет рассеивали широкие листья и густая хвоя.
Территория Крестовника освещалась, разумеется, куда ярче. Расположившаяся на склоне холма, прямо посреди леса, вилла сияла сквозь деревья, как фарфоровый домик со свечкой внутри. Нити электрического света между ветвями, марево от прихотливо разбросанных по парку фонарей, полумрак за зашторенными окнами. Еще были прожектора на ограде, но они, не являясь элементом декора, не горели.
Прожектора, это на крайний случай. Например, если кто-нибудь попытается проникнуть на виллу. Или взять ее штурмом. Или и то, и другое.
В какой момент Хасан исчез, Заноза не заметил. Так часто бывало. Турок мало того, что умел становиться очень быстрым, он еще и «туманом» пользовался с той же легкостью, с какой Заноза писал скрипты.
Исчез, и исчез. Значит, все по плану. Хасан проникает на виллу и выводит из строя всех охранников, которые попадутся по дороге. А они с Эшивой следят за тем, чтоб его не засекли, и при необходимости отвлекают охрану на себя.
Пять Слуг? Фигня! Слугам Хасана не увидеть.
Интересно, а Эшива знает, где он?
Заноза покосился на индианку. Та следила за чем-то невидимым и очень походила на кошку, которая, насторожив уши и подобравшись, ловит свои, кошачьи глюки. Никто так больше не умеет, ни собаки, ни всякая другая домашняя живность. Чисто кошачья привычка. Сначала наглючиться, а потом испугаться и носиться по комнатам, выпучив глаза и распушившись в полтора раза от нормальных размеров.
У Эшивы процесс был пока на стадии наблюдения. И, скорее всего, она смотрела на Хасана, а не на воображаемых чертей. Лунный взгляд – это так называется.
– Я в парке, – прошелестел голос в наушниках, – первый есть. Вперед!
Значит, Слугу, который мог увидеть, как они перебираются через ограду, Хасан убил. Заноза встал на колено, протянул руку, чтоб Эшива могла опереться ботинком. Выпрямился, забросив индианку на верхушку каменного забора. А потом перепрыгнул через него, и помог Эшиве спуститься.
– Спасибо, сладенький, – прошептала она. Прижалась к нему грудью, прежде чем отойти и завертеть головой, в поисках Хасана.
Эшива терпеть не могла боевые вылазки. Но когда приходилось участвовать в них, довольно быстро втягивалась в процесс и начинала получать удовольствие. За это Заноза ее особенно любил. А с некоторых пор еще и за то, что она не пугалась, когда он обнимал ее, чтоб куда-нибудь подсадить, или ловил, когда она откуда-нибудь спускалась. Принимала как должное.
Берану бы ей в обучение. Хоть на неделю. Но, к сожалению, Эшива Берану просто съест. Даже не поймет, что человеческую девчонку можно учить быть леди, или вообще учить чему бы то ни было. Она бы и Мисато съела, будь у той кровь постарше.
– Второй есть, – сказал Хасан.
– А вон и третий, – еле слышно добавила Эшива.
Заноза проследил ее взгляд. Увидел лишь живую изгородь. Слуга был скрыт кустарником, но Эшива на мгновение подсветила его силуэт, и Заноза выстрелил. Глушитель, деревья, кусты – звук выстрела погас, будто увяз в теплом воздухе.
– Третий есть, – доложил Заноза.
– Молодец, – отозвался Турок. – Четвертый и пятый на той стороне, у парадного входа. Один мой. Второго сам. Вперед!
– Ок, – Заноза кивнул. Эшива тоже, но молча.
Велик был соблазн не огибать дом, а, добежав до него, просто запрыгнуть на стену, потом на крышу, и по крыше напрямик добраться до парадного крыльца. Но Эшива прыгать не умела, а оставлять ее одну нельзя. Значит, стоило поторопиться, чтоб Хасану не пришлось слишком долго ждать на позиции. Слуг нужно прикончить одновременно, иначе уцелевший успеет поднять тревогу. И Хасан, наверняка, уже там. Он очень быстрый. Заноза за ним до сих пор не успевал, хоть и научился тому же дайну. Научиться мало. У Хасана практики восемьдесят лет, а у него – четырнадцать.
Дом от парка отделяла засыпанная гравием площадка. Вплотную не подойти – гравий, хрустящий под подошвами, привлечет внимание и Слуг, и вампиров. Окна первого этажа – сплошное стекло от пола, до потолка – были занавешены. Если кто-нибудь бродит там, внутри, если шторы неплотные, одного взгляда в окно хватит, чтоб увидеть их с Эшивой, бегущих по лужайке. Мимо этих долбаных окон, заменяющих тут стену.
– Два вампира на втором этаже, – прошептала Эшива. – На первом пусто. Подвал не вижу.
– Вперед!
Они бок о бок понеслись по траве, по границе с гравийной площадкой. Отражение Эшивы перепрыгивало со стекла на стекло.
Угол дома. Крыльцо с колоннадой. Оба Слуги видны в полный рост.
Отлично!
Один прогуливался по подъездной дорожке. Второй стоял, прислонившись к колонне, курил. Дурь курил, между прочим. Заноза тут же захотел попробовать его крови. Так сильно, что аж скулы свело.
Гадство! Поганое, гадское гадство!
– На месте, – доложил он.
– Огонь! – скомандовал Хасан.
Заноза не пожалел трех пуль. Он ничего не имел против наркоманов, но не тогда, когда из-за них его накрывала абстиненция. Scheiße, больше года прошло! Сколько еще это будет возвращаться?
Мозги его цели разбрызгало по колонне. Обезглавленное тело сползло вниз, оставляя на светлом мраморе темный след. Некрасиво. Но курить на посту – тоже не очень-то. Слугу, в которого выстрелил Хасан, отбросило к крыльцу. Вот и все. Теперь Турок идет в дом, а их задача спрятать трупы…
Заноза увидел, как тела становятся прозрачными. Не понял. Поморгал. Это свет шутит шутки? Или это какая-то подстава Хольгера? Слуги были обманкой?
Хасан изумленно выругался на турецком. Клык на рельсу, он подумал о том же. Они влетели в засаду, и не успеют спасти детей.
– Ну, похвали меня, – капризно прошептала Эшива, – разве я не здорово придумала сделать их невидимками?
Заноза прикусил язык, чтоб не похвалить ее такими словами, которые не говорят при леди.
– Отлично придумала, – выдавил он. – Круто. Но в следующий раз, если тебя что-нибудь такое осенит, предупреждай заранее, ок?
– В следующий раз, – шепот Хасана походил на змеиное шипение, – я ее разделаю на органы. И продам. Стойте там. Без команды ни шагу!
Заноза умел быть дисциплинированным. Эшива – в бою – и подавно. Инициативу она проявляла редко, и обычно все-таки предупреждала, если собиралась предпринять что-нибудь, не предусмотренное в планах. Но не всегда. Иногда на предупреждение просто не хватало времени.
Сейчас они послушно ждали команды, затаившись в жиденьком кустарнике в полусотне метров от дома. Вампиров Эшива разглядела с той стороны, где окна выходили на парк. Значит, предстояло пройти дом насквозь. На всех окнах сигнализация, на ее отключение понадобится время, поэтому, лучше идти с первого этажа – сигнализацию на входных дверях включают лишь с рассветом. Слуг у Хольгера было всего пять, и теперь тревогу поднять некому, но если добираться до голландца слишком долго, есть риск нашуметь так, что он встревожится сам. Хорошо, если встревожится и разозлится, полезет в драку. А если испугается и сбежит?
– Вперед! – приказал Хасан. – Приглашаю тебя в дом, входи, входи, давай, только быстро.
Чертов «порог», будь он трижды неладен, и все тупые суеверия тоже!
Заноза закинул Эшиву на плечо – она ахнула, но, скорее, из приличия, чем от неожиданности – в три прыжка пересек гравийную площадку. Перемахнул бассейн, взлетел на крыльцо, толкнул дверь и поставил индианку на пол уже в холле.
– Люблю, когда ты так делаешь! – Эшива быстро огляделась. – Я их не вижу, слишком толстые стены.
– Пойдем.
Парадной лестницей они пренебрегли. Все равно одно название, что парадная. Не такой уж большой этот Крестовник, чтоб позволить себе лестницу для господ, как-то принципиально отличающуюся от лестниц для прислуги. А, между прочим, Слуга, который курил дурь, должен был сидеть на камерах. Следить за мониторами видеонаблюдения. С фига ли его на улицу понесло? Надо думать, сигарета была не первая. Наркотики – прямая дорога к нарушению правил внутреннего распорядка. И внешнего. И вообще любых…
Снова захотелось глотнуть отравленной крови. Заноза досадливо фыркнул.
– Вон они! – едва оказавшись на верхней площадке, куда сходились двери нескольких залов, Эшива ткнула пальцем в одну.
Она видела сквозь дверь вампиров. Заноза – в воображении – фотографию зала. Это библиотека. Надо быть осторожнее. Последнее посещение чужой библиотеки закончилось пожаром. Большим пожаром. Он не любил читать, но книжек все равно было жаль.
До двери пятнадцать шагов. Один раз армированные подошвы цокнули по мрамору, но это было уже не важно. Заноза распахнул дверь библиотеки.
Хольгер сидел с ноутбуком в кресле у окна, Виолет с журналом лежала на кушетке… Красивая дама. В реальности еще красивей, чем на фотографиях и видеозаписях.
– Убей еду! – приказал Хольгер. И исчез.
Заноза всадил три пули в стекло на уровне его головы – со звоном брызнули осколки, сработали датчики сигнализации. Puta madre! Тупой придурок с тупыми рефлексами! Сам разбил для ублюдка стекло, дал возможность сбежать, не выдав себя.
Виолет сорвалась с кушетки, метнулась к дверям. Пусть. Хольгер приказал ей убить детей. С детьми Хасан, там все будет в порядке. Нужно найти голландца.
– Уилл, я его не вижу, – Эшива на Виолет вообще внимания не обратила. Знала, какая из целей важнее. Ну, и чьей крови больше хочет, тоже, конечно, знала. – Он уже слишком далеко.
Хольгер… Saukerl! Какого черта?! В твой дом вламываются два оборзевших панка, а ты, вместо того, чтоб вышвырнуть их вон, убегаешь сам? Кто так делает?!
Сволочь трусливая! Бессмысленная, тупая свинья!
И ведь обидно, что свинья не тупая. Свинья очень даже умная. Хольгер знал, кто они. Не мог не знать. Алаатир полон панкующих упырей, и среди них хватает блондинов, но только один – с восьмисотлетней кровью. И у этого одного плохая репутация. Заноза на месте голландца дрался бы. Но вся драка свелась бы к двенадцати пулям в голову. То есть, он, на месте Хольгера, получил бы эти двенадцать пуль, а потом его кровь забрал бы Хасан.
Стоит оно того, чтоб сражаться? Убежать, по-любому лучше и умнее.
* * *
Хасан оставался под прикрытием «тумана», когда обездвижил двоих най, игравших на телевизионной приставке. Они и не поняли, что произошло. Может быть, примут кошмары мертвого паралича за эту игру, с колдунами и чудовищами, и им будет не так страшно. Ладно, все равно паралич ненадолго и только для того, чтобы они не мешали. Плохо, что най было трое, а не двое. Третья сидела на кровати в отгороженной ширмами спальне и тихо плакала.
Светло-рыжая, веснушчатая, с белой, прозрачной кожей. Глаза не покраснели от слез. Теперь эта девочка может плакать, не боясь показаться некрасивой – в ее капиллярах больше нет крови.
И лучше бы ей было умереть.
Но даже Заноза не убедит ее отца в том, что девчонку убили уже после смерти. Старый Лис Алахди должен сам увидеть, что сталось с его дочерью. Должен убедиться, что в ней кровь Хольгера или Виолет, а не кого-то из упырей Алаатира.
Сейчас она безоружна и не опасна. Пусть плачет. Что ей еще остается?
В наушнике послышались три тихих хлопка. Заноза стреляет. В кого? Почему три пули? Вампиру этого мало, живому много. Нашел еще одного Слугу-наркомана? Нет, Слуг в доме пять.
Хасан оставил девочку, вернулся к дверям.
Долго ждать не пришлось – в подвал, как язык рыжего пламени влетела красавица-Виолет, с пистолетом в руке, и Хасан ей эту руку отрубил. Пнул упырицу в живот. Охнув, Виолет сложилась пополам. Отлетела в угол. Хасан готов был выстрелить в нее – двенадцать пуль в голову, безотказный способ обездвижить любого вампира. Но не понадобилось. Виолет упала на пол, сжав пальцами обрубок, как будто боялась, что из вен хлынет кровь, и уставилась на Хасана огромными, перепуганными глазами.
– Мне же больно! – в голосе ее были слезы. – Что вы сделали?!
– Я тебя обезвредил, – ответил Хасан. Сунул пистолет в кобуру, подобрал с пола оружие Виолет. – Руку можешь забрать. Медленно. Дернешься, отрублю голову.
Виолет кивнула. Свет ламп преломлялся в ее глазах, превращая радужку из зеленой в ярко-изумрудную. Медленно и осторожно рыжая вампирша поползла к отрубленной руке. Схватила ее, приставила обратно. Да так и осталась сидеть, ожидая, пока срастутся ткани и кости.
Да уж… Красивая, но смотреть противно. Эшива бы уже дайнами массового поражения во все стороны кидалась, или хоть прыгнула бы, чтоб горло когтями вырвать.
Загремели по камню подбитые титаном ботинки, вновь распахнулась дверь. Заноза, шипя и фыркая от злости, как кот, свалившийся в бассейн, поглядел на Виолет, на Хасана, оглянулся на подоспевшую Эшиву. Ему очень хотелось ругаться. Ему хотелось ругаться сильнее, чем выпить крови с наркотиками. Бедный мальчик. Ни того, ни другого нельзя.
– Что смешного? – синие злющие глаза уставились на Хасана.
– Кроме тебя – ничего, – ответил тот честно. – Кто-то дал афат девчонке.
– Это Август заставил, – всхлипнула Виолет, – мальчиков… тут два мальчика… – она огляделась, только сейчас увидела два тела, лежащие под диваном у телевизора. – Вон те. Август велел им. Кидали жребий. Афат дал светленький. Я не помню, как их зовут.
По мнению Хасана «светленькими» были оба. Брюнетом он ни одного бы не назвал. Да какая разница, кто именно убил дочь Старого Лиса? В любом случае, это сделал Хольгер.
– Он сбежал, – Заноза сунул руки в карманы, – Хольгер сбежал. Я не успел выстрелить.
– На нее отвлекся? – Хасан кивнул на Виолет.
– Нет. Иначе б я ее прибил. Со злости. Он просто сбежал. Кровь потратил и смылся.
– Ладно. Найдем. Дети там, за перегородкой, в клетках. Восемнадцать живых. Им врач нужен, но сначала поговори с ними. Чтобы никогда, никому ни слова правды. Ну, сам знаешь. Эшива, присмотри за дамочкой. Заноза, закончишь с детьми – иди к девочке. Приведи ее в чувство хоть немного, пока она на слезы не изошла.
Нужно было сгрузить в машину парализованных най. Вызвать полицию, чтоб увезти детей. О том, чтобы представить нападение на Крестовник, как ограбление или разборки между бандами, и о том, чтобы состряпать удобоваримую историю про похищение и спасение подростков пусть заботятся сами копы. Они умеют.
Слишком много живых оказалось втянуто в это дело, вот что плохо. И тем нужнее сейчас договор с Алахди. Венаторы умеют наводить тень на плетень так, как полиции и не снилось. А без тени, густой тени, такой же основательной и убедительной, как фокусы Эшивы, уже не обойтись.
* * *
С подростками обошлось без проблем. Дайны работают тем лучше, чем больше людей накрывают. Ну, или нелюдей. Это без разницы. Цепная реакция. К тому же, эмоции усиливаются в прогрессии. Не говоря уж о том, что все восемнадцать сразу поняли, что их пришли спасать. А это немало способствует установлению симпатии.
Выпускать их из клеток Заноза не стал – знал, что под влиянием дайна девчонки кинутся обниматься, да и от парней ничего хорошего ждать не придется. А он, каким бы ни был эмпатом, как бы хорошо не относился к тем, кто хорошо относился к нему, прикосновений не выносил. Поэтому сослался на то, что открыть замки может только его напарник.
Хасан понес в машину парализованных най. Вот тоже еще морока, будто Тидемана мало было… Заноза знал, что Турок предпочел бы сцедить у упырят кровь, а оставшееся сжечь. Может, лучше так и сделать? В каждом из них по десять кварт четырехсотлетней крови, и в чистом виде она полезней, чем два юных, ни на что не годных вампира.
Но, с другой стороны, два вампира со старой кровью, которых можно приручить и обучить – хорошее подспорье для der Schlitzohren.
Все надо очень хорошо обдумать. И обсудить с Хасаном. Сначала закончить здесь, потом отвезти домой Эшиву, а уже потом – строить планы на чужих най.
Он рассказывал детям, кого из них и как искали, и что писали в объявлениях родители, когда услышал тихий вздох Виолет.
Вампиры не дышат.
Вампиры не дышат… но они издают звуки, когда им так хорошо, что невозможно молчать.
Заноза вылетел из-за выгородки с клетками. Увидел обеих вампирш. Ближе друг к другу, чем нужно. Ближе, чем можно. Эшива «целовала» Виолет. Старая кровь оказалась слишком большим соблазном, а рыжая, конечно, не смогла отбиться. Если Эшива чего-то по-настоящему захочет, от нее спасения нет.
Да что ж за ночь сегодня?! Сначала Хольгер, потом Соня, теперь – эти две…
Он зарычал. Полностью вложился в дайн. Вся злость, вся досада на себя, вся боль не отступающей абстиненции – все превратилось в чары, в чистый не рассуждающий ужас. Заноза его даже увидел – этот смертный страх, парализующий тело, отнимающий разум. Увидел почему-то как ярко-синий сапфир, размером с теннисный мяч. И этот сапфир он с размаху отправил в голову Эшиве.
Прямо в мозги.
Ну, а что еще с ней делать? Не бить же!
Виолет отлетела в одну сторону, Эшива отпрыгнула в другую. Заноза выдавил улыбку, пытаясь сменить вектор эмоционального воздействия. Пугать больше было не нужно. Теперь достучаться бы до разума. Через жажду крови. Если не получится, то бить все-таки придется. Но как? Инерцию собственного дайна он ощущал, как грузовик на скользкой дороге. Спровоцированная злость, не настоящая ярость, выдуманная боль – искусственные чувства, созданные лишь для того, чтобы вызвать ужас, поддавались управлению легче, чем настоящие. Но все равно уходили слишком медленно. А Эшива своими не управляла. И она чувствовала голод. Смертельный страх и невыносимый голод. Голод мог оказаться сильнее страха, и тогда… что с ней делать? Рубить нельзя. Стрелять тоже. Обидится. Просто бить – без толку.
Что сделал бы Хасан? Ох, нет! Он сейчас вернется, а тут Виолет с меткой и Эшива, и… он же просто отмахнет им головы. Обеим. И Виолет потом вернет, а Эшиве точно нет. Черт-черт-черт, что же делать?!
– Ты чего?! – Эшива тряхнула головой. – Я же немножко.
– Она немножко, – подтвердила Виолет, еще не отошедшая от эйфории «поцелуя».
В нее почему-то захотелось выстрелить. В Эшиву не хотелось, а в эту… Руки сами потянулись к пистолетам. Не понимает, что ли, что даже если б сейчас «поцелуй» и не затянулся до смерти, то метку-то уже не убрать? Метка продержится не меньше месяца. А за этот месяц Эшива, с ее целеустремленностью, найдет Виолет раз пятнадцать. Хватит, впрочем, и одного. Сколько бы ни было в рыжей крови, Эшива способна выпить все за один «поцелуй». И выпьет. Как только представится случай.
Единственного их свидетеля. Единственного, кто знает, где искать Хольгера в Голландии, знает его привычки, дайны, особенности. Может помочь найти его и убить.
Как ее теперь убеждать, эту Венеру? Раньше можно было хоть безопасность пообещать.
– Твое счастье, что вас застал я, а не Хасан.
– Ой, да ладно, Уилл, – Эшива с очаровательным легкомыслием махнула рукой, – ты бы его уговорил. Мы это уже проходили.
Проходили. Заноза почувствовал, как гаснет злость, попытался ее удержать, разозлиться хоть на что-нибудь. На Хольгера, на Виолет, на себя – за то, что упустил художника. Нет. Ничего уже не выйдет. Эшива напомнила о том, о чем лучше было бы навсегда забыть.
Тогда он уговорил Хасана отдать ей старого вампира. Если б знал, что выбирает между Эшивой и Турком, принял бы сторону Турка. А так – все закончилось плохо, и обратно хорошо стало только чудом. Тоже, между прочим, ничего хорошего, потому что чудеса необъяснимы, а необъяснимое слишком близко к бессмысленному.
Открылась дверь. Хасан с порога оглядел их троих. Буркнул по-турецки что-то неразборчивое. Метку на Виолет он, конечно, увидел. Но разозлился не настолько сильно, чтобы прямо сейчас сделать с Эшивой что-нибудь, от чего ее пришлось бы защищать.
Почему? Да какая разница? На волне воспоминаний, защищать ее от Хасана Заноза не стал бы. Одного раза, одной удачной попытки, хватило навсегда.
– Ни на минуту оставить нельзя, – Турок покачал головой. – Что там с детьми?
– Ждут, пока ты их выпустишь. Пока на эмоциях – чувствуют себя здоровыми. Но через парк вряд ли пройдут, автобус к крыльцу нужен.
– И тебя им лучше не показывать, чтобы не хватали руками, – Хасан снова скользнул взглядом по Эшиве, по Виолет, до которой, кажется, начало, наконец, доходить, как она влипла. Посмотрел на него и кивнул: – молодец. Все хорошо сделал. Теперь вылезай из-под плинтуса. Куда я без тебя? Детей восемнадцать человек, упырица в истерике, и эти две еще… курицы. С копами тоже лучше тебе пообщаться, сам знаешь. – Он поразмыслил секунду и добавил: – по дороге домой заедем куда-нибудь. Где в пять утра можно купить для собаки игрушки и все остальное?
– Блин, чувак, – Заноза даже не пытался остаться серьезным. Улыбка сама растянула губы, чуть не до ушей. – Я тебя люблю.
– С этим к девочкам. Иди, приведи в чувство мисс Хамфри.
* * *
Сколько же слез может поместиться в одной мертвой девочке? Соня Хамфри плакала, плакала и плакала. Не кровью. Ей дали афат, но так и не накормили, она была голодна, испугана, потеряна, но все еще не стала вампиром. Настоящим – не стала. Никуда, конечно, не денется, нельзя терпеть голод вечно, но Заноза помнил себя в первые часы после афата, помнил, что кроме невыносимого голода и невыносимой любви к ратуну, не было вообще никаких чувств. Если б ратун приказал – он бы чувствовал голод вечно и был счастлив этим. Но он не боялся. Он не понимал, что с ним произошло, не знал, о чем жалеть, не думал о будущем. Бессмысленная, влюбленная, голодная тварь.
Вампиры не очень-то охотно вспоминают себя сразу после афата, и еще меньше любят делиться этими воспоминаниями, но голод – чувство общее для всех. Голод и любовь к ратуну. У кого-то, возможно, есть и другие чувства, многое зависит от обстоятельств. Но никто из тех, кого знал Заноза, не удержался бы от соблазна, когда рядом – в десятке шагов – восемнадцать беспомощных живых, полных горячей крови.
У мисс Хамфри то ли афат прошел иначе, то ли она сама была другой. Дочь венатора, может, в этом дело?
Только вот что ей сказать? Она плачет так горько, потому что осознает себя, и боится. Понимает, что превратилась в чудовище. Понимает, что уже не станет человеком. Слов – убедительных и честных – которые могли бы показать ей, что не все безнадежно-плохо, просто нет. Потому что все безнадежно-плохо. Это ратун должен объяснять, в чем преимущества посмертия вампира. Ратуну веришь. Любишь его и веришь во все, что он скажет, и делаешь все, что он велит. Быть с ним становится смыслом жизни, и только он решает, какой она будет, эта жизнь.
Сделать так, чтобы мисс Хамфри полюбила его как ратуна и так же ему поверила, Заноза мог. Даже в таком паршивом настроении как сейчас, на одно-то использование дайнов его хватило бы. Спасибо Хасану. Но рассказывать этой девочке, сопротивляющейся своему голоду, о том, что быть мертвым монстром лучше, чем живым подростком – язык не повернется. Лучше, да. Для мертвого монстра. А она пока – подросток. Убитый, но не умерший. Это почти то же, что живой.
– Привет, – сказал он, чтобы начать хоть с чего-то.
Соня подняла на него взгляд. Слезы так и текли из ее глаз. Струились по щекам, капали на джинсы. Но горечь и страх начали таять, как кусочки льда в кипятке. Появилось любопытство. И приязнь. Чувства такие неуместные сейчас, что они показались извращенными.
Что он делает? Как он это делает? Нельзя так ни с мертвыми, ни с живыми!
– Ты плачь и дальше, если хочешь, – Заноза подвинул к кровати табуретку, и сел, – но пока плачешь, подумай. Наверняка, есть что-то, чего ты не знаешь о вампирах. А твой отец знает все. Если выход есть, он его найдет.
– Мой отец? – она шмыгнула носом. – Они с мамой давно в разводе. Какие вампиры? Он же нормальный. У меня нормальный папа, нормальная мама, они не верят… и я… – слезы потекли с новой силой, – не ве-ерю.
Новый приступ горьких рыданий. Ок. Надо подождать. Он сам ей разрешил плакать. Сказал бы «не плачь», она бы перестала, но это уж точно насилие.
– Я думаю, ты удивишься, – пообещал Заноза, дождавшись паузы.
Сработало. Так же извращенно, как интерес и дружелюбие, пригасившие безнадежный страх, но сработало.
– Я чего-то не знаю про отца? – спросила Соня.
– Многого не знаешь, как я погляжу. Он специалист по вампирам.
– Нет, – она судорожно вздохнула, но не заплакала. – Он просто ученый. Ездит с лекциями. И изучает даже не мифы. Даже не историю.
– А что?
– Коран. Папа мусульманин. Правда, такой же, как мы с мамой – христиане. Никакой. У тебя платок есть?
– Конечно.
Соня вытерла глаза. Вытерла щеки и нос. Сдавленным голосом сообщила:
– Когда плачешь, всегда насморк. А теперь – нет. Это потому что я…?
– Да. Но ты отлично держишься. Ты не такая как другие. Сколько часов прошло от афата?
Недоумение в светлых глазах. Новый укол страха от незнакомого слова, от того, что осознание неотвратимости случившегося вот-вот навалится снова.
– Как давно тот парень дал тебе свою кровь? – переспросил Заноза. – Сколько часов назад? Ты спала после этого?
– Нет. Вампиры же не спят. Два дня прошло. Я очень хочу есть, – добавила Соня шепотом, как будто голос вдруг изменил ей, – но я не буду. Ни за что. Если я смогу не есть три дня, или семь, или девять… или сорок дней, – теперь она смотрела с надеждой, – это пройдет? Или я просто умру и больше не… оживу? Не буду такой? Я бы лучше умерла!
Только что придумала себе суеверие, перемешав все христианские сказки. Вот сию секунду ведь. Прямо у него на глазах. А уже приободрилась, словно придумать было достаточно, чтоб и поверить, и даже убедиться, что так все и будет. Не три дня, так семь. Не семь, так девять. А если и девять дней не помогут, то через сорок она точно умрет, и уже не поднимется.
Умрет она раньше. Если и правда не будет есть. И это хороший выход. Только позволит ли Старый Лис? Отпустит ли? Дочка, все-таки. Венаторы, наверняка, знают много способов превратить вампира обратно в человека. Еще они знают, что эти способы не работают, иначе лечили бы вампиров, а не убивали.
Хотя, нет. Они как нацисты. Убивают, чтоб на Земле не осталось никого, не похожего на них.
Хасан сказал, что Алахди не такой, но он это сказал потому, что сам мусульманин. Надеется найти общий язык с единоверцем. Думает, что если у Старого Лиса достало ума объединиться с христианами, понять, что Бог один для всех, и эффективно использовать это понимание для борьбы с вампирами, то с ним можно договориться.
Хасан, он… редко ошибается. А Бог – один. Если Он, вообще, есть. Потому что и крест, и Маген Давид10, и полумесяц, звезда и мечеть – все вызывает одинаково сильную головную боль, режет глаза и, если прикоснешься, обжигает даже через перчатки. А мезузы на каждой двери в каком-нибудь иудейском доме бесят чуть не больше, чем «порог». Если Хасан прав, венаторы Алаатира не превратятся в союзников, но перестанут быть смертельными врагами.
Каким образом то, что Бог – один, означает, что Хасан прав?
Алахди убивает вампиров. Он убьет свою дочь? Позволит ей умереть? Или будет спасать, попытается оживить, снова сделать человеком?
Слишком много мыслей. Это опасно. В мыслях можно потеряться, а Турку сейчас не до того, чтоб еще и его возвращать в реальность.
– Днем не спишь, – Заноза понял, что Соня ожидает его ответа, – кровь не пьешь, на людей не кидаешься. Ты особенная. И отец у тебя особенный. А на него работает целая команда спецов, которые на вампирах собаку съели. Я думал, что ж тебе хорошего сказать – ничего, из того, что мне говорили, или другим вампирам, в твоем случае не подходит. Ну, так вот, отца ты теперь точно узнаешь лучше.
– А так всю жизнь прожила бы, и не знала, кто он? И он бы мне врал всю жизнь, да? И мне, и маме? Девятнадцать лет врал, и дальше бы продолжал?
Возразить он не успел, она сама помотала головой:
– Раньше я бы так и подумала, если б оказалось, что он изучает вампиров, а не Коран. Но это так страшно – это все. То, что здесь. То, что со мной. Он знал. И ничего нам не сказал. Он нас защищал. Я сама маме про этот ужас – никогда! Пусть она думает, что… Пусть похоронит меня. Пусть папа ее и дальше обманывает. Ты не врешь? Про него? Я не останусь одна, правда? Даже если нет способа, даже если придется умереть, папа будет со мной?
В чем Хасан точно был прав, так это в том, что они обязаны были вернуть девчонку отцу. Пусть даже, тот попытается их убить. Пусть даже его придется прикончить, и тогда Соню ждет одиночество, которого она так боится.
– Он тебя ищет, – сказал Заноза вслух. – Считай, нашел. Уедем отсюда – позвонишь ему. Ты как? Готова ехать? Сначала к нам в контору, там есть, где передневать. А завтра ночью, если все сложится, мы тебя отвезем к отцу. Сегодня уже не успеем – рассвет на подходе.
– Ты сильно скучаешь по солнцу?
– Нет. – Он подумал над ответом, и понял, что сказал правду: – вообще не скучаю. Я скучаю по осени в октябре. Ночью не видно красок, а мне бы хотелось увидеть свой парк красным и золотым.
– Здесь такого не бывает, – Соня попыталась встать, но ноги не держали. Двухсуточная голодовка после афата, понятно, что сил у нее не было. Нужно либо поесть, либо терпеть и позволять носить себя на руках. – Здесь всегда все зеленое. И цветы. Никакой осени, ни в октябре, ни в ноябре, никогда. Значит, я ничего не потеряю. Я позвоню папе прямо сегодня, ладно? Раз уж все равно не сплю. Я не скажу, куда вы меня привезли. Просто хочу знать, что он… не Коран изучает.
– Что ты не останешься одна. Я понял. Думаю, Хасан разрешит позвонить.
Мысли по-прежнему путались, эмоции плясали джигу, управлять дайном почти не получалось и воздействие грозило выйти из-под контроля. Зачаровать эту девочку навсегда, чтобы даже не вспоминала про одиночество. Чтобы знала, что есть другие. Ну, да. И чтобы ее отец, обнаружив чары, решил, что упыри подослали к венаторам резидента.
Вампиры не бывают одиночками. Не у всех есть стаи, но у всех есть друзья, должники, кредиторы. Без этого не выжить. Значит, Соня станет первым в мире полностью одиноким вампиром. Она любит отца. Может, все-таки, не зря?