главное, смертный, помни, что по ночам
снаружи гораздо опаснее, чем внутри:
внутри тепло, в очаге разожжен огонь,
внутри семья, спокойствие и уют.
снаружи по темным дорогам бредет другой.
снаружи ночные песни поют.
другие.
Марина Макина
Сегодня цветок был без письма. Пурпурный, крупный, с изящно вырезанными лепестками и темно-золотой сердцевиной, он пах сладко и сильно, как большинство ночных цветов. Незнакомый. Не тарвудский. Заноза принес его сам. Из дома, наверное. Большинство незнакомых цветов, которые он притаскивал, были из его парка. А вот те, что присылал, сопровождая письмами – все с Тарвуда. И среди них тоже попадались такие, каких Берана никогда не видела.
Правда, она и цветами никогда не интересовалась. Надо быть англичанином, чтобы одинаково сильно любить и оружие, и цветы. А Берана была родом с Гибралтара. Хоть и не сказала бы точно, какой она национальности.
Какой-то. В ее времена значение имело вероисповедание, а не кровь. Если ты не иудей, конечно. Им-то, бедолагам, хоть принимай христианство, хоть оставайся в вере отцов, одинаково несладко приходилось.
– Он из твоего парка? – спросила Берана, понюхав цветок и оглядываясь в поисках бутылочки, куда его можно было бы поставить. – Красивый. Спасибо.
– Он с Болот, – Заноза взмахнул рукой, указывая на запад. Звякнули браслеты под рукавом. – С западного края. Там целые заросли цветочных кустов и полно зверья, но нет ни одного достойного упоминания чудовища.
– А стрелять там можно?
– Если еще подальше уехать, то, да.
Берана прихлопнула ладонью по стойке и нетерпеливо огляделась. Сегодня у нее была вечерняя смена, и уже приближалась ночь. Ана вот-вот должна была сменить ее. Хотелось бы, чтоб поскорее.
Раз зашла речь о том, чтоб уехать подальше, значит, можно будет пострелять.
Все думали, что на Тарвуде не работает огнестрельное оружие. Только Заноза и Берана знали, что это не так. То есть, еще знал сеньор Мартин и сеньора Лэа тоже. Но сеньор Мартин вообще все знал, он же демон. А сеньора Лэа была очень недовольна тем, что пистолеты стреляют, и хотела, чтоб это оставалось тайной. Чтобы все подряд не начали заказывать в Порту огнестрел, а то ведь все друг друга поубивают.
Берана не понимала, почему без пистолетов никто друг друга не убивает, а с пистолетами начнут, но Заноза к мнению сеньоры Лэа прислушивался. Он ее, вообще, очень… Берана не могла подобрать подходящего слова, «уважал» было не то, «любил», наверное, тоже. В общем, Заноза сеньору Лэа очень – и всё. И поэтому, чтобы пострелять из пистолетов, они забирались куда-нибудь подальше, где не бывал никто из тарвудцев. Чаще всего – на Болота. Занозе там нравилось. Его, наверное, манили сырость и туманы, и лягушки с комарами. Он же англичанин. Беране на серых равнинах с рощицами серых деревьев и кустов стало бы скучно, но с Занозой не заскучаешь.
А возможность пострелять искупала и сырость, и ночной холод, и комаров.
– Иди, седлай Эбеноса, – сказал Заноза. И улыбнулся подошедшей Ане: – добрый вечер.
– А еще джентльмен! – Берана фыркнула, увидев, как Ана заулыбалась в ответ. Хлопнула на стойку гроссбух, забрала бутылочку с цветком и пошла переодеваться для верховой прогулки. Никто не понимает, что Заноза такой обаятельный потому, что вампир, а не потому, что хороший. Видят его, и радуются как дураки. А он только и делает, что упырится.
Нет, она Эбеноса никому не доверяла, ни конюху Петру, ни, тем более, Занозе. Сама за ним ходила. Но мог ведь предложить, давай, я тебе коня оседлаю. А она бы сказала, что Эбеноса никому не доверит, даже Петру. Ну, и ладно. Вампиров животные, вообще, боятся. Или наоборот, слушаются. Берана, когда искала способ убить Занозу, прочитала много книг, узнала много полезного, но насчет животных так и не разобралась. Зато знала, что если отрубить вампиру голову – он не сможет двигаться, если вбить что-нибудь в сердце, он тоже не сможет двигаться, а если хорошо поджечь – сгорит. Получалось, что самый простой способ убить вампира – отрубить ему голову, пробить сердце и сжечь. Правда, непонятно было, как, если что, сотворить это с Занозой. Но, вроде бы, все плохое, что он мог ей сделать, он уже сделал. И теперь убивать его было не за что.
Зато он, как всегда, открыл для нее ворота, чтобы она могла выехать со двора. А днем для постояльцев и возчиков их открывал Петр, Беране же приходилось или уговаривать Эбеноса пройти в калитку, или маяться с тяжелыми створками, с конем в поводу. С тех пор, как Заноза поцеловал ее на празднике урожая, многое, что казалось тяжелым, стало даваться легче, и все равно приятно было, когда он открывал перед ней ворота.
Вежливый. Настоящий джентльмен. Когда не упырь.
Неизвестно, как там остальные животные, а лошади Занозу не боялись. Ни Эбенос, ни мерин Гнедко, которого он всегда брал для поездок на почтовой станции. Всех приучил, чтоб Гнедко для него берегли. Как-то, если подумать, Заноза в городе много кого много к чему приучил.
Берана и подумала, пока ехали к Южным воротам, по Бастионной, мимо заросших плющом старых стен. Раньше, давным-давно, здесь была городская стена, и бастионы – вон они два. А теперь – то ли улица, то ли бульвар. Зелено, тихо, вместо старого рва – озеро, днями там пацанва со Слобод купается. В Тизу-то не сунешься – унесет, измолотит о камни, выплюнет в ров перед замком куском мяса с переломанными костями.
Вот как думать о серьезном, когда в голову все время лезет разное? Заноза многих в городе приучил к тому, чтоб все было, как ему удобно. Или как ему надо. Это потому, что он вампир. Но вряд ли он задумал что-то плохое. Он мельницу строит, а мельница – это хорошо. Мигель сказал, мука дешевле станет. Когда что-нибудь становится дешевле, а не дороже, это к лучшему. Цены на хлеб и выпечку в таверне снижать вовсе не обязательно. Большие пекарни, может, и снизят – у них больше покупать начнут, получится так на так. Но большие пекарни таверне не мешают. К Мигелю люди не за хлебом и пирожками ходят, а поесть нормально. И выпить. И посидеть.
Опять не туда мысли. Да ну их! В Порту Занозу знать не знают, а Беране ни до кого, кроме портового народа, дела не было. Городские, они и есть городские. Если их упырь всех зачаровал, пусть им будет хуже. Или лучше. Без разницы.
Она помахала рукой стражникам, охранявшим ворота. Двоих знала, еще двоих пару раз видела в таверне, тоже, считай, знакомые. А десятник, Шманюк, вообще, завсегдатай. Если у него дежурство ночное, под утро всегда приходит поесть и в нарды с парнями перекинуться.
– Шманюк ведь не в Блошином Тупике живет? – спросил Заноза неожиданно.
– Нет. Он из Западной слободы. Ты с ним, что ли знаком?
Заноза покачал головой.
– Ты в Блошином Тупике бываешь? – не поняла Берана.
Снова тот же ответ.
– А почему тогда спрашиваешь?
– Хм, – сказал Заноза. – Спрашиваю, потому, что интересно.
– А почему интересно?
– Поехали, – он дал Гнедко шенкелей, и тот пошел бодрой рысью.
Беране в такие моменты хотелось подобрать с земли камень потяжелее и запустить в белобрысый затылок. Занозе не убудет, а она хоть душу отведет. Никак она не могла к нему привыкнуть. То он пьет ее кровь, то целует, то дарит цветы, то отказывается разговаривать. Заходит в таверну вечером на пять минут, и остается чуть не до утра. Приглашает на свидание – и в упор не видит.
А может, никакие это и не свидания?
Последний вопрос Берану особенно беспокоил. Хотелось ясности, но она пока не знала, зачем. Куда еще яснее, если Заноза ее поцеловал тогда, на берегу? Если парень девушку целует, если цветы дарит, на прогулки зовет, значит, все понятно, да? Но тот поцелуй был почти месяц назад. Правда, тогда Заноза дал ей свою кровь. А он свою кровь очень ценит.
Очень.
Доходя в раздумьях до этой мысли, Берана уверялась в том, что у них, все-таки, свидания. Потому что кровь же. Вампирская драгоценность. Вампир может забирать кровь, а отдавать не будет ни за что. Если только не влюбится, или не захочет зачем-то кого-нибудь себе подчинить. Подчинить Берану Заноза мог чарами – один раз получилось, и дальше получалось бы, что ему, трудно, что ли? Оставалась любовь. А раз любовь, значит, свидания.
Хорошо, раз так. Потому что ей этот вампир очень нравился. И когда цветы дарил, и когда на вопросы не отвечал, и когда учил стрелять, и когда говорил, что она ужасно одевается.
Ничего не ужасно. В чем еще верхом ездить, если не в штанах, подшитых кожей? А дома майка и шорты – самая лучшая одежда. Удобно, не жарко, и штаны эти поверх шорт всегда надеть можно. Раз, и всё. Заноза сам бы ворчал, если б она долго переодевалась.
Правда, кожаную одежку как у той сеньоры, у Эшивы, Берана себе заказала. Но похвастаться Занозе не решалась. Не угадать, что он скажет. Да и сидели на ней эти доспехи совсем не так, как на сеньоре Эшиве… Мальчик и мальчик, посмотреть не на что. Всего-то ей не хватало и сверху, и снизу. И взять неоткуда.
– Приехали, – Заноза остановил Гнедко. Спешился. – Дальше порталом пойдем.
А еще Беране нравилось, как его слушались лошади. Коня в портал провести – все равно, что через огонь прогнать. Не пойдет ни за что, пока голову не замотаешь, чтоб не видел. Чем их так светящийся круг пугает? Ну да. А еще, чем их пугают неожиданно взлетающие птицы, лающие собаки, фонарные столбы и собственная тень? Это же лошади, они в каждом кусте конежоров видят!
Эбенос был не из пугливых. Спокойный парень. Очень умный. Но ходить в порталы и он отказывался. Если только не с Занозой. Тот что-то Эбеносу говорил на ухо – Берана ни разу не смогла расслышать, что он там шепчет – и все, Эбенос за ним куда угодно. Доверчивый, ну как ребенок. Может лошадиные шесть лет, и человеческие – одно и то же? Ну, так Гнедко старше, а все равно верил в то, что ему Заноза на ушко рассказывал.
А Берана была старше обоих, вместе взятых. И ей Заноза даже на ухо ничего не шептал. А она все равно ему верила.
Еще месяц назад, сказал бы ей кто-нибудь, что она пойдет ночью гулять с вампиром, она б на этого кого-нибудь разозлилась и обсмеяла. Ненавидела вампиров! Правда. Тошнило ее от них. Нет, Берана в них не верила, в ходячих мертвецов, которые пьют кровь живых людей – что она, дура, что ли, верить в такое? Ей просто было противно. Мертвые, но не мертвые – фу-у! А потом Заноза ее зачаровал и выпил ее кровь. Она поверила в вампиров и начала их ненавидеть еще сильнее. Со всей силой. Сколько было ненависти в ее душе – столько вампирам и досталось. Одному вампиру.
Берана даже не знала, что можно кого-то так ненавидеть. Так сильно, чтоб аж влюбиться.
Может, она все-таки дура, а?
Портал вспыхнул и погас. Берана оказалась в облаке цветочных ароматов. Сладкий, свежий, нежный запах – так пах цветок, который принес сегодня Заноза. И так же пахли десятки цветов, распустившихся на кустах по обе стороны от нее. Цветы красивые, кусты красивые. Даже в темноте видно, какие у них яркие, сочные листья, какие сильные ветки. Совсем не похоже на чахлые осины и непролазные ивняки, которыми заросли Болота.
– Это парковая аллея, – сказала Берана, оглядываясь, – ты посмотри. Карман в кармане, что ли?
– Болота прицепились к Тарвуду, а к Болотам прицепилась часть чьего-нибудь парка, – Заноза поднял ее за талию и усадил в седло. – Мне кажется, недавно прицепилась. Кустарник южный, а на Болотах зимой должно быть холодно. Раз не померзло, значит, зимовало еще не здесь.
– Я тебе сколько раз говорила так не делать?!
– Шесть.
– Да какая разница? – Берана толкнула Эбеноса пяткой и первая поехала по аллее.
На такие вопросы по-другому отвечать нужно! Сказать: «извини, я забыл». Или, лучше: «да, но мне нравится». Зачем он ее подсаживает на лошадь? Что она, сама в седло не сядет? Заноза прекрасно знает, что ей даже стремена не нужны. И все равно это делает. Вот зачем, а?
Дурак английский!
– Колокол, – сказал Заноза, тронув ее за руку. – Слышишь? Тут точно можно стрелять, это не тарвудская колокольня.
На Тарвуде колоколен было две: в городе и в Порту. И от той, и от другой до Болот ехать полдня, так что колокольный звон ветром не принесло бы. Но Берана из упрямства все равно спросила:
– Почему не тарвудская?
– Полночь бьет. А на Тарвуде еще и одиннадцати нет.
Таинственная аллея, затерявшаяся во тьме, среди бескрайних болот. Холодные пальцы вампира лежат у нее на запястье. А невидимый колокол отбивает полночь.
– Кровь Господня, и двенадцать апостолов, – выругалась Берана. – Ты куда меня завез, чертов англичанишко?
– Девушка не должна говорить такие слова.
Каким же он иногда бывает нудным!
– Оставим лошадей тут, а сами пойдем вон к той арке, – Заноза показал вперед, – сойдет за мишень.
И Берана немедленно простила ему все занудства, прошлые и будущие.
Каменная арка, увитая плющом и колючими ветками розовых кустов, отмечала вход на перекресток, куда сходились четыре аллеи. Арок тоже было четыре. А квадратный газон между ними зарос мягкой травкой.
– Сорняки, – сказал Заноза грустно. – Скоро все затянут. Так, тебе хорошо видно?
Ночь была ясная. Луна – почти полная. Света хватало. Заноза поколдовал со своим… кибердек, что ли, эта штука называлась? Не волшебная, но неотличимая от волшебных. Такая же непонятная. Положил его на траву, и на столбе одной из арок засветился человеческий силуэт. Ну, как бы. Светлое пятно в форме человека. Голова и корпус. В корпус Берана за шесть занятий научилась попадать с пятнадцати шагов. Один раз из трех. Заноза говорил, что из его пистолетов и одного раза достаточно. А в обойме было восемнадцать патронов, значит, получалось, что Берана запросто могла пристрелить шестерых. Людей. Вампирам, по словам, опять же, Занозы, нужно было не меньше двенадцати пуль, притом, в голову, а в голову она пока попадала только случайно, если ствол задирался вверх.
Ну, что ж. Значит, она могла убить одного вампира. Восемнадцать минус шесть – те, которыми убивать людей – как раз двенадцать и получается. А попасть в голову, стреляя в корпус – это все равно, что промахнуться. И уж промахиваться-то она умела в совершенстве.
Когда она, помнится, Занозе эти выводы озвучила, он согласился, что так оно и есть. Дал Беране еще один повод для размышлений. Потому что она-то думала, что, как обычно, несет бред. И, кажется, все-таки именно его и несла.
Ладно, что уж тут? Перекресток таинственных аллей, затерянных среди бескрайних болот. Невидимый колокол. Полночь. Вампир. У вампира плохо с головой, а у нее, видимо, хорошо, да? Раз она стоит тут с пистолетом, а не сидит в своей мансарде с книжкой.
Берана взяла пистолет обеими руками. Подняла, как учил Заноза, на уровень груди. И увидела – впереди, на аллее, далеко – еще один светящийся силуэт. Только у него, кроме головы и корпуса, были еще руки. И… кажется, развевающиеся волосы.
Да, точно, это бежала девушка, она путалась в юбках, призрачных, но тяжелых от росы или от дождя. Берану аж передернуло, стоило представить, как мокрая ткань липнет к коже.
До нее донесся отчаянный крик. А потом за спиной у девушки выросла огромная тень. Гигантский черный пес бросился на спину несчастной, сбил с ног. Крик захлебнулся, сменившись низким, страшным рыком. И такое же рычание – тяжелое, жуткое, от него земля под ногами вздрогнула – раздалось за спиной.
Берана быстро обернулась. Увидела, что глаза у Занозы светятся, как два синих огня. Быстро перекрестившись, она начала отходить так, чтобы оказаться подальше и от вампира, и от того – черного. От призрака собаки, который убил девушку… нет, убил другого призрака. Призрак убил призрака. Они, наверное, делают это каждую ночь, когда пробьет полночь. Живые им не нужны.
А мертвые?!
Собака понюхала воздух. Завыла. И развернулась в их сторону.
Берану изнутри, откуда-то от самого позвоночника, обдало холодом.
Страшно!
Господи, как же страшно!
Она бросила пистолет и схватилась за нож. Так страшно, что хочется кричать! И бежать. Как та девчонка. Она не убежала – не смогла. Берана знала, что не будет и пробовать. У нее есть оружие, значит, она будет драться. А Бог и святая Тереза защитят от призрачного зла.
Пес пошел к ней по аллее, принюхиваясь, низко опустив квадратную башку. Глаза его светились сквозь клочкастую шерсть. Он шел все быстрее. Быстрее…
Прыгнул, когда до Бераны оставалось каких-нибудь двадцать шагов.
Она мгновенно присела, чтоб не дать сбить себя с ног. Бить – в брюхо. Колоть. Выпустить кишки. Добраться до сердца. У нее получится!.. Она не может умереть тут. Так.
Рядом грохнул выстрел.
Вампиру нужно двенадцать пуль в голову. Сколько нужно призраку? Все восемнадцать из обоймы? Да хоть сто восемнадцать! Призраки неуязвимы для пуль. Лишь холодная сталь…
Заноза выстрелил один раз. Огромный пес кувыркнулся в воздухе, свалился на бок, завизжал так отчаянно и громко, что с каменных арок посыпались остатки штукатурки.
Заноза не убил его? Промахнулся? Берана уже забыла, что призраки неуязвимы для пуль, теперь она удивлялась не тому, что Заноза сумел ранить чудовище, а тому, что он – лишь ранил. Он же никогда… Всегда только в голову или в сердце. Он не может промазать!
Заноза пронесся мимо. Подбежал к воющей, скулящей твари, скинул плащ, присел рядом. Вытащил из кармана складной ножик и полоснул себя по запястью. Несколько раз. Глубоко. Сильно. У вампиров не течет кровь, даже если их ранить. Но если вампиру нужно, то он может поделиться кровью.
С тем, кого любит. Или с тем, кого хочет подчинить. Или – Берана забыла про это условие, вспомнила только сейчас – с тем, кого хочет вылечить от ран или болезни. Было слишком темно, чтобы увидеть кровь, но пес перестал скулить. И он на глазах становился… настоящим. Из гигантской призрачной собаки превращался в гигантскую – материальную. Очень-очень злую. А от настоящих собак Бог не спасает, да и святая Тереза тоже, наверное, сможет только посочувствовать.
– Щенок же, – сказал Заноза, не оборачиваясь. – Ему года полтора. Ты видела, как он двигался?
– Я-а… – голос сбился на хрип, и Берана, кашлянув, начала сначала, – я не присматривалась. Я не разбираюсь в собаках. Я люблю лошадей.
Эбенос и Гнедко, наверное, взбесились от страха. Вроде бы, она слышала их ржание, но тогда рычал пес, и кричала девушка, и Заноза, между прочим, тоже рычал. Берана оглянулась туда, где остались лошади. Различила два высоких силуэта и понадеялась, что они не призраки. С привязи ни тот, ни другой не рвались, но и спокойно не стояли. Значит, живые, наверное. Нормальные. Боятся. Хорошо, что не бесятся.
Заноза погладил пса по голове. Сказал ему что-то. На незнакомом языке. Вот то же самое он, наверное, и лошадям на Тарвуде говорит, но очень тихо, потому что там его заклинания любой может услышать и тоже начнет пользоваться. А это, может быть, секретная вампирская магия. Или нет, у вампиров нет магии. У них дайны. В общем, секретные вампирские секреты.
– Надо успокоить лошадей, – Берана встала на ноги, подняла пистолет, – уйми Гнедко, у тебя лучше получится. А я займусь Эбеносом. Заноз, ты этого… щенка… заколдовал? Или просто вылечил?
– Вылечил. Не знаю, почему он материализовался. Но я про свою кровь много чего не знаю.
– Теперь его нельзя тут оставить, – был бы щенок не щенком, а взрослым псом-людоедом, Берана бы его сама зарезала. Но бросить маленького одного в безлюдном, полном призраков месте было невозможно.
– Нельзя, конечно, – Заноза тоже встал. И огромный пес тут же вскочил на ноги. Черная, лохматая, страшная тень. Правда, что ли, щенок? – Хасан давно собаку хочет, – кажется, во всегда уверенном голосе своего вампира, Берана расслышала сомнение, – извини, сегодня не постреляем. Я тебя провожу в таверну, и сразу домой. Надо успеть это… выкупать, причесать и постричь. А то Хасан не поверит, что хочет собаку, даже если я буду очень убедительным.
– Ты уже придумал, как его зовут?
– Угу. Фидо8.
Святая Тереза, каким же он иногда бывает нудным!
* * *
Выйти из спальни на закате и обнаружить под дверями упыря с ноутбуком – верный признак того, что ночь спокойной не будет. А когда под дверью обнаруживаются сразу двое: упырь и гигантская собака, вроде русского черного терьера, только еще больше – значительно больше – это к изгнанию кого-то из дома в собачий приют. Вместе с собакой.
Хасан остановился в дверях, рассматривая пса. Тот прижал уши и слегка подобрался. Заноза, который сидя был на полторы головы его ниже, поднял взгляд от ноутбука и просиял улыбкой. Пес тут же довольно осклабился. Уши снова встали торчком, и по полу застучал обрубок хвоста.
– Ты притащил в дом собаку, – сказал Хасан.
– И тебе добрый вечер, – Заноза встал, и псина тоже оторвала задницу от пола. Аллах, ну и здоровая же тварюка! – Это Фидо. Он уже знает команды «сидеть», «лежать» и «стоять».
– Команду «фу» он знает?
– Пока нет.
– А команду: «вон из дома?»
– Хасан…
– Ты где его взял?
Пес выглядел жутко, но был ухожен, аккуратно пострижен, шерсть блестела, а ухмылка обнажала белые, чистые зубы. Домашняя собачка. Сбежал от хозяев? Ну да! Из военной лаборатории, специализирующейся на создании супер-солдат и супер-собак?
– Я его для тебя привел. Ты же говорил, что хочешь собаку.
– Я?! Когда?
Так. Неправильный вопрос. У британского клопа такая память, что на вопрос «когда» он отвечает, не задумываясь.
– В девяносто шестом, восемнадцатого апреля, – ответил Заноза мгновенно, – мы ехали мимо собачьего пляжа, и ты сказал, что было бы неплохо завести собаку, да только они тебя боятся. Ну, так вот. Собака, – он потрепал черное чудовище по ушам, – и Фидо тебя не боится.
Фидо не боялся. Ни капли. Лыбился, вилял хвостом, смотрел с щенячьим любопытством. А Заноза не ответил на вопрос, где он добыл эту тварь. Это он-то, не упускающий возможности во всех подробностях рассказать обо всех своих подвигах. Стало быть, вопрос неудобный. Но не спер же он пса. Нет, мальчик на многое способен, но воровать станет только в самом крайнем случае.
– Это Хасан, – сказал Заноза. – Видишь, Фидо? Это Хасан. Он хороший. Он теперь твой хозяин. Ты же нас не выгонишь? – это уже точно было не собаке. – Мы будем себя хорошо вести. Он послушный.
– Он послушный, а хорошо себя вести будете вы оба? – уточнил Хасан.
– Это шантаж.
– Да.
– Оба будем, – буркнул Заноза.
Рано или поздно это должно было случиться. Все дети приносят домой щенков и котят, и просят разрешения их оставить. У обычных детей, правда, не хватает наглости вместо обещаний ухаживать за зверушкой, прямо говорить: «это тебе». Хотя, в случае Занозы – это не наглость. И даже не честность. Он действительно хотел подарок сделать.
Сделал…
– Что он ест-то?
– Ну, – пальцы с накрашенными черным ногтями снова потрепали пса по ушам, – пиццу. И гамбургеры. Это мы сегодня выяснили. Арни, Блэкинг и я. Он пять больших пицц съел. Не наелся. Тогда Франсуа ему отдал еще упаковку гамбургеров. Большую. Он бы еще съел, но я решил, что хватит. Нефиг переедать. А раньше он, кажется, девственницами питался.
Видимо, у Хасана на лице что-то такое отобразилось, потому что Заноза заторопился, замотал головой:
– Не-не-не! Ему не только пиццу… то есть, я думаю, ему и от пиццы вреда не будет, он моей крови напился, у него желудок теперь железный. Но Франсуа обещал диету подобрать.
– Девственницы, – напомнил Хасан. – Про девственниц подробнее.
– Долгая история. Пес-призрак, древнее проклятье или что-то такое. Знаешь, все женщины рода в восемнадцать лет обречены погибнуть от клыков огромной волшебной твари. Вот… Фидо и есть огромная, волшебная тварь. То есть, был. Теперь только пицца и гамбургеры. Пока Франсуа что-нибудь не придумает.
Франсуа придумал диету для вомбатов, которых в прошлом году притащил Арни. Надо полагать, что и с диетой для пса-людоеда он разберется. Правда, зная Франсуа…
– Ты предупредил его, что в рационе не должно быть человечины?
– Девственниц. Восемнадцатилетних, – в голосе Занозы послышался скепсис, – даже Франсуа понимает, что это невозможно. Разве что он их сам выводить будет. Хм… – скепсис исчез, а взгляд синих глаз стал задумчивым и слегка тревожным. – Слушай, я ему скажу.
Это означало, что собака остается в доме. И, определенно, это означало, что остаться ей позволил Хасан. Он уже не пытался понять, как такое происходит. Точно помнил, что родные сыновья веревок из него не вили, даже никогда не пробовали. Но за без малого восемьдесят лет он не мог не измениться.
– Только не Фидо, – пес на кличку не отреагировал. Хорошо. Значит, не привык еще. – У вас что ни собака, то Фидо, будто других слов нет. Будет Мухтар. Хорошее имя.
– Ага, – Заноза серьезно кивнул, – главное, редкое.
* * *
– Неужели твой вампир сумел ранить призрака? – сеньора Шиаюн покачала головой. По золотой маске пробежали блики, и показалось, будто металлические губы улыбаются. Это была такая улыбка, как будто Берана – ребенок и что-то выдумала, и хочет, чтобы взрослые поверили. – Ранить, а потом воплотить? Берана, он же просто вампир. Мертвый мальчик с мертвым сердцем.
– И с волшебной кровью, – возразила Берана. – Он и убить мог, не только ранить.
Слова про мертвое сердце неприятно кольнули. И остались… в мыслях, что ли? В той части мыслей, которые не думаешь, а которые просто есть, и они… кружат, и кружат. Заноза странный. Непонятно, любит он или нет. Так, может быть, потому и непонятно, что у него мертвое сердце?
Берана вовремя напомнила себе про волшебную кровь. Сеньоре Шиаюн сказала, а потом и сама вспомнила. Волшебная. Драгоценная. А Заноза не пожалел для нее этой крови. Хотел защитить от какой-то вампирши. А вчера ночью защищал от пса-призрака. Дрался за нее. Не с выдуманным драконом, а с настоящим чудовищем. Если это не любовь, то что? Заноза ведь не любит драться. Берана сама слышала, как сеньора Лэа ему пеняла, что он слишком вежливый, и непонятно, зачем носит оружие. Никакой он, конечно, не вежливый – разве что с сеньорой Лэа – но зачем оружие носит все равно непонятно. Если ему на ногу наступить, он извинится. Нет бы сказать: глаза разуй, мурло, смотри, куда прешь! Хотя, может, извиняться – это и есть вежливость? Да не важно. Главное, что на призрака он зарычал и всадил тому пулю. Одной пули хватило, чтоб тварь угомонилась и стала обычной собакой. Еще и щенком.
– Он дал свою волшебную, драгоценную кровь тебе, чтобы ты стала сильнее. И так же дал свою кровь собаке? – теперь улыбка была и в голосе сеньоры Шиаюн.
– Да не так же, – Берана почувствовала, что краснеет. – Дело же не в крови.
Дело было и в крови тоже. Но если бы она могла как-нибудь спасти раненого щенка, она бы спасла. Хоть бы и пришлось для этого поделиться чем-нибудь драгоценным и волшебным. Вот и Заноза спас. А ей он кровь дал не так, и не для того, и, вообще, это был просто повод ее поцеловать. Теперь вот поводов нет, и Заноза ее не целует. Но это же не значит, что он не хочет.
У него мертвое сердце.
А может, он просто стесняется?
Берана за англичанами не замечала особой стеснительности. На Гибралтаре и Минорке они были наглыми, надменными, и жестокими. Не такими жестокими, как испанцы – у испанцев все от души – а как машины. Здесь, на Тарвуде, она прочла книжку, где английских моряков назвали железными людьми на деревянных кораблях, и она сама не сказала бы о них лучше. Но сеньор Мартин говорил, что Заноза – настоящий рыцарь. И он был не моряк. И родом из совсем другого времени.
Все слишком сложно, чтобы Берана могла сама разобраться. И с Мигелем не поговоришь. Как с ним о таком говорить? Он, вообще, может решить, что Заноза ее как-нибудь обидел. А если и нет, все равно. Мигель ничего не понимает ни в англичанах, ни в вампирах, а восемнадцать ему было очень давно.
– Ты же ему не веришь, Берана, – вот сейчас сеньора Шиаюн говорила, как, наверное, мать могла бы говорить с дочерью, – ты больше не боишься, что он сделает тебе что-то плохое, но не веришь ему и не доверяешь. Иначе, девочка моя, ты не стала бы защищать его от призрака. Ты позволила бы ему защитить тебя.
– Но Заноза же как раз…
– Из-за твоей спины. Ты собиралась драться с псом. Ты не верила, что твой вампир сможет постоять за тебя? Или не верила, что он будет это делать?
– Да просто пули ведь… а это призрак…
– А призраков пули не берут, – кивнула сеньора Шиаюн. – Значит, ты не верила, что он может. Но надеялась, что попытается?
Да. Или нет? Сейчас разве вспомнишь?
– Ты постарайся. В такие моменты, перед лицом опасности, все чувства становятся честными и чистыми. Наносное исчезает, оставляя только правду. Постарайся вспомнить, Берана.
И оказалось вдруг, что это очень легко. Вспомнить оборвавшийся крик убитой девушки, рычание чудовища, и такой же страшный рык из-за спины. Глаза Занозы светились синим. Он был страшнее призрачного пса. Берана не думала, сможет ли он защитить ее. И не думала – захочет ли. Она боялась его. Не чудовище, которое вынюхивало ее, стоя посреди аллеи, а своего вампира, превратившегося в чудовище у нее на глазах.