По полу ванной комнаты скользила большая черная мокрица. Сбитая с толку ярким светом, она беспорядочно ощупывала стыки кафельной плитки в поисках отверстия, через которое попала сюда из вентиляционного канала. Она искала единственный верный путь в огромном пространстве направлений, каждое из которых оканчивалось тупиком. Наблюдая за ней с немалой долей отвращения, Вяземский не мог отделаться от ощущения, что находится в похожей ситуации. Он закрыл воду, наскоро обтерся полотенцем и вышел из душевой кабины. Вырвавшийся следом пар водяной пылью осел на полу и стенах, мутной пленкой ослепил зеркало.
Вяземский всегда мылся очень горячей водой. Почти на грани терпимости. «Дармовая энергия», – так он говорил, если кто-нибудь выражал удивление. И действительно, чувствовал, как молекулы, разогнавшиеся до скорости тысяча восемьсот километров в час, заряжают его, наполняют тело теплом.
На полу комком лежала грязная одежда. Представив, что всего десять минут назад эта одежда была на нем, Вяземский поморщился. Нельзя так опускаться, никак нельзя. Со времени последнего инцидента он совсем потерял счет дням. Спал не раздеваясь, питался на скорую руку, пил слишком много кофе. Дни и ночи слились для него в единый отрезок, за который он пытался решить сложную задачу. Каждый ушедший день был непоправимой потерей. Время таяло.
Вяземский провел рукой по запотевшему зеркалу и уныло посмотрел на собственное отражение. Потухший взгляд, мешки под глазами, серое усталое лицо. Как сильно он изменился за последние годы.
«Что с вами стало, профессор? – спросил он самого себя. – Что случилось с великим Вяземским?»
Слишком много впустую потраченных дней. Слишком много набранных килограммов. И бесконечный ужас перед угрозой, которая нависла над человечеством.
Вяземский опустил взгляд, поискал глазами мокрицу. Допустил нелепую мысль, что, если ей удалось выбраться, может быть, и у них есть шанс на спасение. Но вместо мокрицы увидел на полу черное влажное пятно. Вылезая из душевой, он случайно раздавил ее ногой.
«Выхода нет, – обреченно подумал Вяземский. – Ни для кого из нас. Мы все подобны этой мокрице. Живем бессмысленно и исчезнем, так и не успев понять, что нас убило».
Тщательно побрившись, надев чистый костюм и пригладив волосы, он стал снова похож на себя прежнего. Каким его привыкло видеть большинство коллег и знакомых. Уверенный в себе, властный человек. Но в зеркало смотреться на этот раз он не стал. Солидный и жестокий глава Центра исследования аномалий никогда не нравился Петру Сергеевичу Вяземскому.
Он торопливо вышел из дверей исследовательского центра и спустился этажом ниже, где располагалась его приемная. Однако за длинным столом его дожидались совсем не те, кого он рассчитывал увидеть. Высокий худой человек с пшеничного цвета волосами был ему незнаком, другой же – пониже ростом и явно взволнованный – вызывал в памяти неясные ассоциации.
– Где Бельский? – не здороваясь, спросил Вяземский, переводя взгляд с одного на другого.
– Генерал не смог приехать, – от профессора не укрылась снисходительная улыбка «пшеничного». – Непредвиденные обстоятельства, требующие его непосредственного участия. Но он прислал нас, – он улыбнулся еще шире.
– Мне кажется, я ясно дал понять, что ситуация не терпит отлагательств…
– Вы объявили «красный код». Да. И тем не менее генерал не приедет.
– Кто же вы, в таком случае?
– Меня зовут Алексей Иванович Сорокин, и я уполномочен генералом Бельским провести небольшую проверку. Прояснить, так сказать, некоторые моменты.
Вяземский перевел взгляд на второго гостя, и тот поспешно представился:
– Сергей Дмитриевич Вершинин, физик-теоретик.
– Мне кажется, мы встречались раньше, – проговорил Вяземский.
– Все верно, Петр Сергеевич. В 2009 году на Конференции по связям времени с движением элементарной материи.
– Припоминаю, – Вяземский не припоминал, но решил, что выгоднее будет сделать вид, что вспомнил Вершинина. – Вы тоже уполномочены меня проверять?
Вершинин покраснел и начал что-то отвечать, но его перебил Сорокин:
– Сергей Дмитриевич здесь затем, чтобы проанализировать данные и оценить угрозу. И при необходимости помочь вам. Ваши последние отчеты весьма сумбурны, и генералу необходимо мнение кого-нибудь более… трезво мыслящего.
– Вы полагаете, что я сошел с ума?
– Мы полагаем, что вы устали, профессор, – гаденько улыбаясь, ответил Сорокин. – Вам нужно отдохнуть, сделать перерыв в исследованиях.
– Нет у меня времени на перерывы! – с трудом сохранявший спокойствие Вяземский взорвался. – И у вас нет! Вы не понимаете! Не можете понять, что время уходит. Действовать нужно сейчас. Иначе станет слишком поздно.
– И все же, я думаю, вы слишком драматизируете, – Сорокин словно искал на лице Вяземского признаки безумия – смотрел пристально и изучающе.
– Драматизирую? Напомню вам, что количество аномалий растет. Исчезают люди. В последний цикл пропало более двухсот человек, – понимая, что своей несдержанностью он только усугубил ситуацию, Вяземский старался говорить спокойно. – Я показывал Бельскому прогнозы, эти цифры будут только расти.
– Это ни о чем не говорит. Только в России за год без вести пропадают около двадцати тысяч человек. И никто не видит в этой статистике конца света.
– Петр Сергеевич, расскажите мне об аномалиях, – неожиданно вступил в разговор Вершинин, пытаясь хоть немного ослабить царящее в комнате напряжение. – Я нисколько не сомневаюсь в вашей компетентности и уверен, что вы не сумасшедший. Я читал все ваши книги. И почту за честь работать бок о бок с вами над решением этой задачи.
– Напрасно этой откровенной лестью вы пытаетесь сгладить нелепость происходящего, – Вяземский помолчал. – Мы попусту теряем время. Но я расскажу вам все, что вы хотите знать. Мои доводы он слушать не хочет, может, хотя бы к вам прислушается.
Глядя, как в глазах Вершинина загорается интерес, Вяземский вспомнил, с каким энтузиазмом принялся изучать аномалию три года назад. Телефонный звонок, разорвавший ночь на пятое сентября, и долгий разговор с Бельским. Всего за несколько месяцев на смену восторгу пришел страх. И если бы ему выпал шанс… он предпочел бы не отвечать на тот звонок.
«Может, это и к лучшему, – подумал он. – И дорогу осилит лишь идущий. Возможно, Вершинину удастся то, что оказалось не под силу мне».
И Вяземский начал рассказывать о том, над чем работал последние годы:
– Аномалии можно описать как туннели неустановленной продолжительности, состоящие из последовательных сегментов, которые представляют собой один и тот же участок пространства в различных временны́х периодах. Таким образом, попавший в аномальную зону объект формально остается в одной и той же точке, смещаясь только во времени. На сегодняшний день зафиксировано двадцать аномальных зон. Пятнадцать из них приходятся на Россию. Две расположены в Монголии. По одной на территории Пакистана и Маршалловых островов. И одна в Карском море.
– Иными словами, зона аномалии – это перемещение во времени на одном и том же месте? – Вершинин задал вопрос, параллельно отмечая что-то в лежащем перед ним блокноте.
– Примерно так. Только перемещения происходят не сами по себе, а только при пересечении границ аномалии.
– То есть мы заходим в комнату в двадцатом веке, а выходим в восемнадцатом?
– Не совсем так. Изменения могут быть настолько незначительными, что иногда определить временной сдвиг практически невозможно, что делает большинство аномалий непригодными для изучения. Это и природные объекты, и заброшенные участки города, как, например, пустырь на улице Тургенева в Иркутске. Нам повезло, что первая аномалия возникла в жилом помещении, где есть возможность отследить изменения на материальных объектах. Вы заходите в обычное помещение, а выходя – попадаете в это же помещение в другом времени. Первая комната датируется тридцатым августа две тысячи тринадцатого года между четырьмя и пятью часами утра. Следующая – несколькими часами ранее – двадцать девятое августа, примерно около одиннадцати вечера. Никакой системы в последовательности временны́х периодов установить не удалось. Более того, отдельные элементы невозможно отнести к иному времени, кроме будущего…
– Но ведь это фактически доказывает существование времени, – воскликнул Вершинин. И заметив, как удивленно поднял брови Сорокин, пояснил: – Существование времени – одна из загадок физического мира. Классическая ньютоновская концепция абсолютного времени полагает, что время является четвертым измерением в трехмерном пространстве. Время течет само по себе от прошлого к будущему и не влияет на изменения в пространстве. Согласно другой теории, времени не существует вообще, а пространство является четырехмерным. Время, по этой теории, придумано человеком для нумерологического порядка физических изменений.
– Достаточно, – Сорокин поморщился. – Сейчас не время для открытий. Нам необходимо понять, так ли опасны эти аномалии, как пытается представить профессор Вяземский.
Вершинин спорить не стал. Ему не терпелось узнать как можно больше информации об аномалиях, и он вновь повернулся к Вяземскому.
– Как обнаружили первую аномалию?
– Удачное стечение обстоятельств. Аномалия возникла на третьем этаже жилого дома – бывшей купеческой усадьбы, в квартире пенсионера Алексея Уварова. Утром 30 августа 2013 года он не открыл двери сотруднице социальной службы и она, решив, что ее подопечный скончался, вызвала полицию и «Скорую помощь». Полицейские прибыли первыми, вскрыли дверь и прошли в квартиру. Женщину они оставили в коридоре дожидаться врачей, и она видела, как они вошли в комнату. Вскоре туда же прошли и медики. Соцработник ждала около часа и, заглянув в комнату, обнаружила, что там никого нет. В тот день в аномалии пропали еще три наряда полиции, пока не стало ясно, что в комнату лучше не заходить.
– Что с женщиной сейчас? – встрепенулся Сорокин. – Информация об аномалиях засекречена и не подлежит разглашению.
– Разве генерал Бельский не ознакомил вас с протоколом «А»?
– Нет, – Сорокин с вызовом посмотрел на Вяземского. – Он не успел ввести меня в курс дела и сказал, что я получу всю информацию на месте.
«Хрен ты получишь», – злорадно ухмыльнулся внутри себя Вяземский. А вслух произнес:
– В таком случае я предлагаю пройти в мой кабинет. Все материалы об аномалиях находятся там.
Поднявшись на второй этаж, они прошли сквозь огромное ярко освещенное помещение, где за многочисленными столами сидели сотрудники ЦИА. Вершинин жадно осматривался вокруг, словно боясь пропустить что-то важное. Сорокин, напротив, по сторонам не смотрел. Шел, высоко подняв голову, с надменным видом человека, вкусившего собственной значимости.
Исподтишка наблюдавший за ними Вяземский думал о том, какими разными будут чувства этих людей, когда они узнают, как мало у них осталось времени. Безусловно, они оба испытают страх. Но страх Вершинина будет многогранен, смешан с разочарованием и сожалением о том, что он не успел понять, чего не успел совершить. Страх Сорокина будет бесплодным, не способным породить сожаление о несделанном. Он будет слепым, уродливым, опустошающим душу кошмаром. Но ни то, ни другое чувство не будет похоже на то, что испытывал сам Вяземский. Он не был религиозен, но иногда ему казалось, что его собственный страх имеет привкус воздаяния.
Он дошел до дверей, открыл замок магнитным ключом и жестом пригласил своих гостей войти внутрь. Обвел взглядом увешанные расчетами стены, стопки бумаг и графиков, разбросанные по полу. Профессор часто бывал небрежен, когда увлекался чем-то, но сейчас подметил, что беспорядок в кабинете наводит на мысли о безумии его обитателя. Впрочем, его это не слишком волновало. Реальность, в которой он оказывался сумасшедшим, была несоизмеримо лучше той, что ждала их в будущем. Если будущим можно было назвать те немногие дни, что им оставались.
Вяземский подошел к столу и отыскал среди бумаг копию отчета, отправленного Бельскому неделю назад.
Протянул его Сорокину и отрывисто произнес:
– Читайте.
Вершинин, внимательно изучавший в это время витиеватый график на стене, задал вопрос:
– Профессор, что это?
– Схема движения объекта внутри аномалии. Мы использовали датчики движения, чтобы отслеживать передвижение, если видеосвязь отключится.
– Напоминает геометрический фрактал…
– А это он и есть, – Вяземский усмехнулся. Вершинин был совсем неглуп, а значит, в полной мере мог ощутить безупречную красоту приближающегося конца света.
– Это Дракон Хартера-Хэйтуэя.
– Значит, тоннели имеют форму геометрического фрактала? Все аномалии подобны этой?
– Нет, но все они представляют собой фрактальные кривые, – Вяземский указал на стопку листов на подоконнике. – Например, аномалия номер четыре – это кривая Гильберта, а аномалия номер одиннадцать напоминает кривую Минковского.
– Но как вам удалось получить эти данные? – Вершинин не мог сдержать любопытства и, пользуясь тем, что Сорокин углубился в отчет, продолжал расспрашивать Вяземского.
– Основная трудность поначалу была в вычислении границ аномалии. В комнате Уварова – первая аномалия названа в честь владельца квартиры, – например, граница проходит по одной из стен, поэтому, чтобы пересечь ее, необходимо открыть дверь. Изначально считалось, что площадь первой аномалии равна площади комнаты, но позже, изучив данные со спутника, мы установили, что часть аномалии располагается за пределами окна и охватывает участок около шести квадратных метров. Это обнаружили случайно – программист загружал точные координаты аномалии через спутниковую карту и увидел белое пятно рядом с домом Уварова. После инцидента в Карском море стало понятно, что спутник воспринимает аномалии как отсутствие пространства. Сейчас он видит двадцать белых точек на поверхности планеты. Двадцать участков «нигде». Комната Уварова могла бы дать множество ответов, но, к сожалению, изучение этой аномалии на сегодняшний день уже не ведется.
– Но почему? – удивился Вершинин.
– Потому что открыть дверь может только человек. А войти в зону аномалии равносильно самоубийству. С начала эксперимента было всего несколько добровольцев, благодаря которым мы сейчас обладаем многими знаниями, но посылать в аномалии людей запрещено. Исследования ведутся с помощью радиоуправляемых аппаратов, и люди в аномалиях больше не пропадают.
Однако, отвечая на вопросы Вершинина, Вяземский лукавил – люди продолжали пропадать в аномалиях. При непосредственном участии самого Петра Сергеевича. Он почувствовал внезапное желание разделить с кем-то свою ответственность или вовсе избавиться от нее, передать полномочия другим. Но он не мог отменить последствия своих решений, и умывать руки было слишком поздно.
Некоторое время тишину в кабинете нарушало лишь шуршание бумажных листов – Вершинин молча рассматривал графики, Сорокин листал отчет, то и дело поднимая глаза на профессора. Закрыв последнюю страницу, он с минуту помолчал и ледяным тоном отчеканил:
– Это абсурд.
– Увы, – ответил Вяземский. – Все будет именно так, как вы только что прочитали.
– Этого не может быть! Совершенно очевидно, что вы ошиблись в расчетах. Вы часто оказывались правы, Вяземский, но это… просто нелепо.
– И тем не менее именно так все и произойдет.
– Что должно произойти? – Вершинин отвлекся от изучения причудливых ломаных линий и поднял голову.
Сорокин, не желая отвечать, упрямо сжал губы и отвернулся. Вершинин перевел взгляд на профессора, и тот устало произнес:
– Двадцать восьмого марта около шести часов после полудня наша планета будет полностью поглощена аномальными зонами. Жизнь в привычном нам понимании перестанет существовать. Мы – перестанем существовать.