Я долго не могла решиться нажать на звонок – стояла, как дура, и рассматривала круглую блестящую кнопку, пока откуда-то сбоку, кажется, из окна не раздался сочный баритон:
– Барышня, вы войдете когда-нибудь или нет? Я подарю вам этот звонок, если его вид вызывает у вас такой интерес.
Дверь тут же открылась, и я вошла, все еще робея. Странный хозяин – тот самый, с рынка, – с порога объявил мне, что берет на работу. Никаких традиционных вопросов о прошлом, рекомендаций и справок. Только черкнул по мне крест-накрест острым взглядом и заявил:
– Вы мне подходите. Розалия Львовна, объясните Кате ее обязанности.
И вот я сижу на старинном стуле резного дерева перед женщиной лет шестидесяти в непритязательной клетчатой юбке и строгом обуженном жакете и пытаюсь понять: она привыкла так одеваться или одежда просто не казалась ей достойным внимания объектом самовыражения? Больше всего меня смущала явно накладная коса на гладко зачесанных волосах, рождающая смутные ассоциации с незалежной Украиной. Кожа под макияжем Розалии Львовны казалась примятой, а слегка выцветшие голубые глаза смотрели холодно.
В дом к Игорю Владимировичу Сальникову я попала только в начале мая. К тому времени мой собственный маленький бизнес пошел на спад, не выдержав конкуренции со свежей парниковой редиской и ранними овощами. По неизвестной мне причине место кухарки в доме Сальниковых до сих пор оставалось вакантным, а сам он проявил завидную настойчивость. Видать, кулинарные инструкции по телефону вконец его доконали.
Опыт работы прислугой у меня отсутствовал, но, несмотря на Алкины вопли о том, что я качусь по наклонной плоскости, я согласилась попробовать. Какая-то часть меня активно протестовала против подобного решения, зато другая сгорала от любопытства: уж очень хотелось взглянуть на загадочную неумеху, которую боготворил мой случайный знакомый. Моя личность как бы раздвоилась. При этом худшая – любопытная – половина пинками выгнала с поля боя лучшую, оставив его целиком за собой.
Встреча с Розалией Львовной заставила меня усомниться в том, что победил сильнейший. При знакомстве она протянула мне руку царственным жестом. Пришлось пожать ее. Рука оказалась влажная и тяжелая, холодная, как у покойника.
Похоже, что у Розалии я тоже не вызывала положительных эмоций, но она отлично владела собой. В отличие от меня. Ее манера смотреть в рот собеседнику и отвечать на вопросы резким, скрипучим, как у говорящего попугая, голосом раздражала меня ровно до тех пор, пока я не поняла: старушка попросту туга на ухо.
Наконец, пытка закончилась, и меня торжественно препроводили на мое рабочее место. То есть – на огромную современную кухню, напичканную электроникой. Вопреки ожиданиям, инструктаж оказался кратким. Мне было приказано подать обед на пять персон к двум часам, после чего пожилая дама величественно удалилась.
К счастью, задача мне предстояла не слишком сложная. Обитатели дома предпочитали простую русскую кухню, а холодильник был забит самыми свежими продуктами. Машинально нарезая овощи для супа, я пыталась оценить последствия авантюры, в которую ввязалась. Почему-то на душе было тревожно. Меня не покидало чувство, что только что я совершила непоправимую глупость. Пытаясь понять, в чем подвох, я раз за разом прокручивала в голове разговор с Розалией Львовной (хотя это был скорее монолог). Самым неприятным казался тот факт, что жить весь месяц испытательного срока мне предстояло в доме Сальниковых, так как располагался он в шестидесяти километрах от города, в зеленой зоне, короче, не наездишься. Готовить завтрак, обед и ужин, как я уже сказала, мне было не в напряг. Продукты по списку доставлял шофер. Наличие гостей предполагало дополнительную оплату, что не могло не радовать. Вот, собственно, и все.
Так почему у меня на душе кошки скребут?
К двум часам обед был готов. С некоторым трепетом я взяла фарфоровую супницу и направилась столовую. Несмотря на то, что дом показался мне огромным, из прислуги, кроме меня, здесь имелась только горничная, которую я видела мельком. Поэтому подавать обед предстояло мне самой.
Глубоко вдохнув, я толкнула двустворчатые двери и вошла в комнату. За длинным полированным столом сидели пятеро. Двое из них были мне знакомы. Разливая суп по тарелкам, я попыталась рассмотреть остальных. Прежде всего, мое внимание привлекла девочка лет десяти – тощая маленькая вертушка с большим ртом и прямыми каштановыми волосами, завязанными в два хвоста, улучив момент, она показала мне язык и скорчила зверскую рожу. Сидящая напротив женщина сделала вид, что ничего не заметила.
На глазок женщине можно было дать около тридцати лет. Похоже, она вовсе не хотела, чтобы ее замечали, так как была из породы прирожденных слушателей. Ее волосы слегка вились над ушами. Бледное лицо, нос и рот чуть широковаты. Одежду на ней Алка назвала бы одеждой для путешествий. При этом выглядела одежда так, будто путешествовали в ней довольно много. Исчезла былая свежесть материала, который когда-то стоил дорого. Не обращая ни на кого внимания, женщина сосредоточенно выцеживала из борща бульон, строго следя, чтобы в ложку не попал ни единый кусочек овощей. Если это происходило, содержимое ложки выливалось обратно в тарелку, и процесс начинался заново.
Третьей за столом также была женщина, смотревшаяся на общем фоне как роллс-ройс, по ошибке заруливший в трамвайное депо. Не старше двадцати, высокая блондинка с прекрасной фигурой и капризным выражением на красивом лице, она хорошо знала себе цену. Сальников смотрел на нее с обожанием, остальные – с затаенной ненавистью. Ее, похоже, не волновало ни первое, ни второе. На меня она едва взглянула, да и то лишь тогда, когда я чуть не опрокинула на нее блюдо с тушеным кроликом. Поверьте, я сделала это не специально.
Несмотря на тотальное преображение, я почти сразу узнала сидящую по правую руку от хозяина дома девушку. Передо мной была… Карина. Теперь она выглядела иначе, просто чертовски была не похожа на ту, какой я видела ее в первый раз. Нелепые дреды сменили тщательно уложенные волнами короткие волосы, вместо дешевых лохмотьев с претензией на авангард и голого пупка на ней было скромное белое платье, наглухо закрытое, с широкими присборенными рукавами. Ни грамма косметики на лице. Карина выглядела как сама невинность.
Столь тотальное преображение повергло меня во временный шок. Может быть поэтому, я пропустила момент, когда Карина ловко уронила под стол чайную ложечку и уставилась на меня, слегка выгнув бровь. Она явно ожидала, что я полезу под стол и достану злосчастный прибор. Остальные выжидали. Краска бросилась мне в лицо. Не будь за столом Карины, я бы подняла ложку без размышлений: назвался груздем – полезай в кузов, а я с сегодняшнего дня назвалась кухаркой со всеми вытекающими последствиями. Однако этот вызывающий взгляд словно пригвоздил меня к месту. Я понимала, что девица сделала это специально и с трудом поборола желание немедленно послать и работу и Сальникова ко всем чертям. В своем форменном костюме и тяжелых туфлях я чувствовала себя неуклюжей и просто смешной.
– В чем дело? – проскрипела Розалия. – Что вы застыли, милочка? Поднимите ложку и принесите чистый прибор.
Прикусив губу до крови, я полезла под стол. Ложка лежала у самых ног Карины. Когда я потянулась, чтобы ее взять, аккуратная туфелька чуть приподнялась, и острый каблук вонзился мне в руку. Я дернулась и тут же услышала тихий шепот возле самого своего уха:
– Вякнешь – убью.
Почувствовав, что давление туфли ослабло, я выскочила из-под скатерти как ошпаренная. Карина сидела на своем месте и улыбалась с самым невинным видом. За столом никто не обратил внимания на маленький инцидент.
Прежде чем я успела выбрать между тем, чтобы вцепиться Карине в тщательно уложенную шевелюру или вылить ей на голову суп, она нежно промурлыкала, обращаясь к Игорю Владимировичу:
– Мне пришла в голову блестящая идея! – ее мурлыканье звучало с воодушевлением. – Почему бы нам не собрать корзинку всяких вкусностей и не отправиться на пикник?
– Тебе этого действительно хочется? – спросил Сальников без энтузиазма.
– О, да! Да! – Карина захлопала в ладоши, потом обвила руками его шею.
Сидящая напротив женщина поморщилась. Старуха поджала губы. Плечи девчонки, уткнувшейся носом в тарелку, подозрительно вздрагивали. По-моему, она смеялась.
– И вот еще что, дорогой, – проворковала Карина, чуть-чуть отстранившись, – Мы поедем на твоей машине.
– Почему?
– Потому что нам обязательно попадется плохая дорога, будет трясти, и я вся буду в синяках, если поеду на своей машинке. Синяки на моей коже появляются очень легко, – добавила она игриво, не смущаясь того, что за столом находится ребенок. Сальников подхватил игру:
– Ну-ка, покажи, где у тебя появляются синяки?
– После обеда. Хотя ты и так знаешь, где они появляются, – пообещала Карина – А ты что встала? – прикрикнула она на меня. – Отойди от окна. Твои чересчур пышные формы заслоняют мне вид. И вообще, отправляйся на кухню и собери нам ланч для пикника! Запомни: ничего жирного и острого!
Я подавила желание немедленно организовать здесь бои без правил, ввиду морального превосходства противника. Оставалось утешаться тем, что перевес временный.
В кухне обнаружилась горничная – цветущая упитанная девушка лет двадцати пяти, немного слишком румяная, что, впрочем, ее не портило. Она сидела за столом и прихлебывала чай из большой кружки с Микки Маусом.
– Привет! – поздоровалась она так, словно мы были знакомы уже лет сто, – меня Люся зовут.
– А я…
– Катя, я знаю. Ну, как тебе наша семейка Адамс? – спросила она со смешком.
– Я еще до конца не разобралась, – ответила я дипломатично, доставая из холодильника сыр и ветчину, чтобы сделать сэндвичи.
– Да брось. С первого взгляда все ясно, – отмахнулась девушка. – Извращенцы. У Владимировича бес в ребро, а его жена делает вид, что так и надо. И старуха туда же. От нее я не ожидала.
– Жена? Ты о ком?
– О Таньке. О ком же еще? Ты что, не заметила ту, что с постной рожей?
– Она его жена?! А Карина тогда кто?
– Эта шалава? Невеста. Не помню, какая по счету. Сколько их тут перебывало – мама не горюй! Но эта ушлая оказалась. В два счета скрутила старикана. Танька с матерью пикнуть не успели. И поделом. Они обе с приветом.
Я чуть не выронила нож, которым нарезала свежий батон.
– Погоди, ты меня совсем запутала. Если Татьяна – жена Сальникова, то почему она все это терпит?
– Говорю же – повернутая. Вот до чего образование доводит, моя матушка всегда говорила: «Меньше знаешь, крепче спишь».
– Ну, поговорка не совсем про это… – машинально ответила я, укладывая сэндвичи с ветчиной и сыром в специальную корзинку, выстланную изнутри чистой хлопковой тканью в пасторальную бело-синюю клеточку.
– Про это самое. Ты им еще курицу холодную сунь, со вчерашнего обеда осталась.
Я послушно достала из холодильника половину вареного цыпленка, завернула в пленку и пристроила его рядом с сэндвичами. Люся продолжала самозабвенно болтать.
– Танька вон ученая, вся в каких-то степенях, лекции по философии читает, а собственного мужика в ЗАГС отвести не удосужилась. И ведь ребенка с ним прижила! Вообще-то, я его понимаю. Кто ж с такой занудой жить захочет? Ты к ней в комнату зайди: все книги по алфавиту разложены, в картотеку записаны. Дай ей волю, она бы их все обрезала, чтоб одного формата были. А одежда в шкафу? Она у ней вся развешена по цвету. Как в магазине! А как она ест? Все по отдельности! Сначала гарнир, потом котлету, а уж затем остальное.
Я кивнула, вспомнив, как Татьяна возилась с борщом. Но спросила я о другом:
– Ты сказала, что они не были в ЗАГСе. А как же девочка? Она ведь дочь Игоря Владимировича?
– Ну, девчонку-то он сразу на себя записал, – скривилась Люся. – Хоть в этом порядочный оказался. И что? Наличие дочки не мешает ему баб менять, как пер…
Люся поперхнулась чаем и вытаращила глаза. Я обернулась. В кухню впорхнула Карина. Искоса зыркнув в мою сторону, она схватила корзину со стола и, не сказав ни слова, удалилась.
– Вот задрыга, – сказала Люся с чувством. – Послал же бог на нашу голову.
– Если все так плохо, почему тогда Татьяна не уйдет? – искренне удивилась я.
– Ха! Уйдет она, как же! Что она, сама себе враг? Кроме того, что-то у нее в голове перемкнуло, и она зациклилась, что люди должны быть свободны от обязательств. Даже книжку про это написала. Только странная какая-то свобода получается: он по бабам ходит, домой их водит, типа, с женой знакомить, а она продолжает твердить, что «абсолютно счастлива» и что у них «идеальное супружество нового типа». Один раз, правда, не выдержала, закатила ему сцену. При мне дело было. Так он посмотрел на нее так презрительно, пригладил свои три волосины и говорит: «Уж не самая ли обыкновенная ты самка, моя дорогая?» Танька сразу заткнулась. Знаешь, – Люся вдруг понизила голос, – по-моему, ей просто идти некуда…
– А чем Сальников занимается?
– Кто его разберет? Дом, сама видишь, какой отгрохал, денег – лом. А откуда средства – понятия не имею. На службу с девяти до пяти он точно не ходит. Коллекционер он.
– И что коллекционирует? – Я заинтересовалась.
– Да все подряд. – Сказала она как-то неуверенно. Мне почему-то показалось, что Люся что-то недоговаривает, но расспросить ее я не успела. В кухню ворвалась Наташа и сходу потребовала:
– Налей мне чаю!
– Сама налей, – спокойно ответила я. – Чайник только что вскипел.
Люся посмотрела на меня одобрительно, а вот Наташа мгновенно вспыхнула:
– Ты что себе позволяешь?! – завизжала она. – НЕМЕДЛЕННО! ДАЙ! МНЕ! ЧАЙ!
Я даже не повернулась в ее сторону.
– Не хочешь работать? Убирайся тогда! Совсем обленились! – вопила девчонка, явно повторяя чьи-то слова.
Неожиданно она смолкла. Я услышала, как открылась дверца шкафа. Звякнула чашка о край стола. За спиной что-то прошуршало, раздался звук льющейся воды.
Я не ожидала такой легкой победы и, обернулась, почувствовав неладное, но было поздно. Под Люсин крик «Да что ж ты делаешь, зараза!» я увидела, как падает наполненная крутым кипятком чашка. Вода, пар осколки полетели во все стороны. Мне повезло, большая часть воды попала на туфли, но все равно было очень больно.
Лицо Наташи исказилось, глаза стали круглыми. Она попятилась, потом круто развернулась и выбежала. Люся погрозила ей вслед кулаком и, причитая, бросилась ко мне.
– Святые угодники, Катя! Тебе больно?
– Терпимо. – Я выдавила из себя улыбку.
– Ну, все, сейчас я ее выпорю, – прорычала горничная.
– Погоди!
Куда там! Люси и след простыл. Прихрамывая, я поплелась следом, ориентируясь на топот ее ног и сердитые вопли.
Дом как будто вымер. Пока я пересекала большую гостиную и карабкалась по лестнице на второй этаж, мне не встретилось ни единой живой души. Я понимала, Сальников с Кариной уехали на пикник, но оставались еще мать и бабушка девочки. И если Розалия была глуха как пень, то Татьяна не могла не слышать криков. Тем не менее, она так и не появилась.