Бабочка у окна.
Мертвая бабочка лежала у окна, сложив крылья. Почти высохшая, невесомая.
Когда-то в детстве я умела оживлять бабочек. Я брала их, клала на одну ладошку и накрывала второй. Я представляла, что бабочка сейчас спит, ей снятся сны, какие-то чудесные цветочные сны, в которых небо и солнце, и у нее все хорошо. Сейчас она проснется и полетит. Потом я открывала руки, тихонько дула, и бабочка просыпалась. Иногда взлетала сразу. Иногда долго лежала на боку, подергивая лапками, но потом все равно поднималась, расправляла крылья.
У меня всегда получалось.
Однажды я даже оживила птичку, найденную в саду.
Я так радовалась. Мне было, наверно, пять лет.
Только няня сказала, что птичка просто замерзла ночью, уснула, а я отогрела ее своим дыханием. Ничего особенного не произошло. Никакого чуда.
Отец был в ярости. Он сказал, что если я еще раз, еще хоть раз сделаю что-то такое, он велит запереть меня в башне и не выпустит, пока не придет пора выдать замуж. Потому что принцессе не подобает делать такое. Потому что людям, которые умеют такое, уготована особая судьба. Я должна забыть. Иначе скитальцы заберут меня. И я ему больше не дочь.
Этими скитальцами пугали долго. Но я даже не знаю, были ли они на самом деле, или это все сказки. Древние сказки о древней магии.
Больше никаких бабочек.
Я была послушной девочкой, а потом выросла и забыла.
Теперь у меня нет отца, и уже никто не заберет.
Бабочка у окна.
Я осторожно взяла ее, положила на ладонь. Неужели я правда могла бы сделать это? Представить, что она спит, накрыть другой рукой. Какие сны снятся бабочкам?
Бабочка у меня между ладонями.
Что нужно сделать?
Я пыталась представить изо всех сил. Она спит. Просто спит.
Теперь открыть ладони и подуть?
Открыть… крылышко сломано, на пальцах пыльца.
Если подуть…
Я очень хотела, очень старалась все делать правильно.
Но ничего.
Я дула, но бабочка не оживала никак. Я пыталась повторить все снова, от начала до конца. И снова ничего.
Ничего не выйдет. Я была ребенком, теперь все иначе. Это была игра, не на самом деле. Я просто не помню. Ничего не было. Няня права, я не оживляла их, бабочки просто спали. Мне только казалось, что я оживляю их.
Чудес не бывает.
Вдруг слезы навернулись на глаза.
На что я надеюсь?
Мне все равно никого не оживить. Остался лишь пепел.
Убийц бросали в море с Костяной скалы. Не Эрнан был первый. Решив казнить его, отец всего лишь следовал традиции.
Так было раньше, а потом море отступило, под скалой обнажились камни и пляж. Можно было продолжать скидывать на камни, с такой высоты это верная смерть. Но отец решил иначе. После Эрнана убийц он вешал без затей. Или рубил им головы, если злодеи были знатного рода. Думаю, ему просто не хотелось снова вылавливать тело и гадать, где оно может всплыть.
Когда рубишь голову – тут уж наверняка.
Эрнану удалось выжить.
Говорят, русалки спасли его.
Может быть, даже сама Ингрун, дочь Тоура, морского царя. Я видела ее.
Видела ее утром у Костяной скалы. Они с Эрнаном говорили о чем-то. Я… не знаю… Мне стало как-то не по себе. Зачем он с ней?
Видела издалека. Со скалы, сверху. Я гуляла. Я всегда любила здесь гулять и даже купаться – тихо, спокойно, недалеко от замка, но никого нет, и никто не пытался меня останавливать. Здесь можно было раздеться и нырнуть, поплавать, не думая ни о чем, расслабиться, не боясь, что кто-то увидит. Говорили, Костяная скала – проклятое место, дурное, но меня эти разговоры не беспокоили. Я не верила.
Со скалы вниз вела узкая, едва заметная тропинка, очень крутая. Я хотела спуститься к морю, но увидела их. Внизу.
Эрнан сидел на большом плоском валуне у самой воды, сняв сапоги, закатав штаны до колен. Волны накатывались, обдавая брызгами и пеной.
А русалка сидела рядом, держа его за руку, заглядывая ему в глаза. Она приворожила его? Говорят, ни один мужчина не может устоять, если русалка его поманит. Ингрун я видела и раньше, вблизи. Она совсем как юная девушка, хотя ей больше трехсот лет. Маленькая, хрупкая, невероятно красивая, с молочно-белой кожей, зелеными длинными волосами и глазами синими, словно небесная лазурь. Я слышала сказки, что у русалок есть рыбий хвост, но так говорили лишь те, кто живет далеко от моря. У Ингрун – изящные ножки. Дети моря очень похожи на нас.
А еще они почти никогда не носят одежды, считают ее нелепой.
Она сидела рядом…
Невообразимо прекрасная, обнаженная.
Зачем он говорит с ней?
Я чувствовала, как сжимается сердце.
Она заманит его и уведет на морское дно. Что ей надо?
Но разве не об этом я должна мечтать? Чтобы она увела его навсегда? Чтобы он утонул. Умер.
Я слышала ее смех, чистый и легкий, словно серебряный колокольчик. А потом она заметила меня, махнула рукой, словно старой знакомой.
Я дернулась назад. Я готова была провалиться сквозь землю.
Нет, я не слежу за ними, это вышло случайно!
Но все еще слышала ее веселый смех.
Хотела тут же броситься бежать, но все же не удержалась, осторожно выглянула еще раз. Эрнан уже взбирался по тропинке наверх. Ко мне.
Облегчение на мгновение, потом паника.
Нет…
Я побежала.
Со всех ног, в платье, по высокой траве. Я понимала, что мне никуда не деться, я далеко не убегу. И совершенно не понимала, от чего я пытаюсь сбежать. Зачем? Я не сделала ничего плохого.
– Тиль! – он уже взобрался, я видела его. – Тиль, стой! Что случилось?!
Я не понимала. Но остановиться не могла. Бежать. Меня не должно было здесь быть.
И слезы…
– Тиль!
У меня подгибались ноги. Не было сил.
На какой-то кочке споткнулась, и едва не упала с разбега в траву, но Эрнан успел догнать, подхватить меня на руки. Я забилась было, пытаясь освободиться. И тут же охнула. Нога! Как больно!
Тогда он осторожно посадил меня на траву, сам сел рядом.
– Что случилось?
– Нога очень болит… – тихо сказала я, закусила губу. Обидно и больно до слез.
– Болит? Давай посмотрю.
– Нет!
Почти паника.
Я попыталась было отодвинуться, дернуться назад, но он резко схватил меня за руку.
– Тихо. Я просто посмотрю. Главное, чтобы не сломала ничего. Если вывихнула, я могу вправить. Сиди спокойно. Я ничего плохого тебе не сделаю.
Он откинул юбку, снял туфлю с моей ноги.
Никаких возражений.
– Пошевели пальцами. Так, хорошо…
Он осторожно и вместе с тем очень уверенно прощупал ногу, сначала ступню, потом голень. Лодыжка чуть припухла.
– Сильно болит?
Я мотнула головой.
– Хорошо, – сказал он.
Помял пальцами еще немного, резко повернул, я вскрикнула, но даже почувствовала, как все встало на место. Стало лучше.
– Ничего страшного, – сказал он. – Так зачем ты убегала?
Я смутилась.
– Не знаю… я просто…
Что ему сказать, если я даже сама не понимаю?
– Что-то случилось? Ты искала меня?
– Нет. Я гуляла… я часто гуляю здесь… А потом увидела тебя и… и ее…
Кажется, я покраснела.
– Ее? – он удивился, потом ухмыльнулся так понимающе, что мне стало совсем нехорошо.
Ревность – вот что это. Я только сейчас смогла признаться сама себе, когда увидела это в его глазах.
Так не должно быть.
Он понимает лучше меня самой.
Я испугалась, что он сейчас скажет это вслух, или скажет еще что-то об этом, но он промолчал. Оставил мои чувства мне.
– Ладно, – сказал только. – Ты уж аккуратней в следующий раз. Придется снова нести тебя на руках, это уже входит в привычку.
Хотел было поднять меня, но я дернулась, попыталась отползти назад, вскочить на ноги.
– Не трогай!
Но не успела.
– Хватит. Сколько можно бегать, – он поймал меня, прижал к земле. Не больно, но очень крепко. – Перестань шарахаться от меня. Я и так ношусь с тобой, словно с ребенком, боюсь ранить твои чувства. Что опять?
– Не трогай меня… пожалуйста… Я боюсь.
Я не могла ничего с собой поделать. Было страшно. Когда он рядом, вот так, я…
Словно обжигало огнем.
Его глаза вспыхнули.
– Не трогать? Совсем? Чего я должен ждать, скажи мне? Свадьбы? Потом можно? Что-то изменится?
– Нет, – всхлипнула я. – Ничего не изменится.
Его лицо совсем близко.
– Чего ты хочешь, Луцилия? Ты думаешь, я просто отпущу тебя? И что дальше? Я скажу: «Ты свободна, иди куда хочешь!» Нет? Или ты ждешь, что я сам уйду? Верну тебе назад твою землю, заберу людей и уйду? Плюну на все, ради чего сражался? Так не бывает. Чего ты ждешь?
Злость в его глазах. Раздражение и злость.
Хотелось вжаться в землю, провалиться… умереть прямо сейчас, тут… Слезы катились из глаз.
Хотелось убить его.
– Ты пришел мстить, – сказала я. – Ты не успел отомстить отцу, но зато успел брату. Но разве я чем-то провинилась перед тобой? Что сделала я? Ты сломал мою жизнь. Я твой трофей. Игрушка без права голоса. И ты спрашиваешь, почему я бегу от тебя? Ты не понимаешь? Я тебя ненавижу!
На мгновенье показалось – он сейчас ударит меня.
Я зажмурилась.
Но он отпустил.
Зашуршала трава. Он глубоко вздохнул и сел рядом. Долго молчал.
– Знаешь, – тихо сказал он, – было время, когда месть значила для меня все. Остальное просто не существовало. Я ненавидел твоего отца за то, что он сделал. Со мной, с моей семьей. Мне было пять лет, когда он захватил Воронье Гнездо. Он думал, что я все забыл, но я помню. Он убил моего отца, убил братьев. Он отрубил им головы, насадил на пики и поставил на стене. А тела скормил свиньям. Я не видел, что стало с моей матерью, знаю лишь, что она тоже умерла в тот день. Я слышал разное… Мы с сестрой, с Дайрэ, пытались спрятаться, убежали, забились под кровать. Но он нашел нас. Дайрэ было двенадцать. Была ли она виновата в чем-то? Я ведь даже толком не понимал, что он делал с ней, я был слишком мал. Я только слышал, как она кричала. Ей было больно и страшно. Она плакала. Просила отпустить ее… А потом, когда твой отец закончил, он встал и перерезал Дайрэ горло. Столько крови… Я забился в угол, меня никто не заметил. Я пролежал там до утра рядом с мертвой сестрой.
Эрнан сидел ко мне спиной, отвернувшись, я не видела его лица.
Я… я не знала…
Нет, кого я пытаюсь обмануть. Я, конечно, знала, что случилось тогда, просто никогда не задумывалась. Это было далекой историей, случившейся едва ли не до моего рождения. Не моей реальностью. Историей о победе, завоеваниях, славе и богатой добыче. Историей о чужих людях. Я знала правду, но видела ее не так. С другой стороны.
Эрнан с усилием провел ладонью по лицу, по шее, взъерошил волосы на затылке.
– Я мечтал отомстить, – сказал он. – Я представлял, как я приду сюда. Убью всех. И на глазах твоего отца я сделаю с тобой то же, что он сделал с моей сестрой. Чтобы он все видел, чтобы он понял – каково это. А потом я убью его тоже. Я представлял себе… Эта картина мести так распирала меня, что я ходил в бордели, и на месте каждой шлюхи я представлял тебя… и как ты будешь кричать, так же, как и они… – он глубоко вздохнул. – Потом я понял, что просто мальчишка и мечтаю совсем даже не о мести. Прошли годы, прежде чем я смог добраться сюда. Твой отец умер, а с Хаддином у меня были другие, особые счеты. Мстить за то, что когда-то сделали с моей семьей, уже некому.
– А если бы отец был жив? – тихо спросила я.
Эрнан усмехнулся.
– Это ничего не изменило бы для тебя. Я просто убил бы его там, в Чертоге, вместе с Хаддином.
– Ничего бы не изменило… – повторила я. Села, подобрала под себя ноги. – А Хаддин? За что ты мстил ему? За то, что в детстве он издевался над тобой, за то, что пытался тебя бить?
– Пытался, – Эрнан фыркнул. – Он пытался бить меня, потом я бил его, потом меня бил твой отец, потом я приходил и бил Хаддина снова. Еще неизвестно, кому досталось больше. Нет, не за это. Это ерунда, за такое нельзя ненавидеть всерьез. Ты просто многое не знаешь о своем брате. О том, что он делал и собирался сделать. Если бы Оуэн не вмешался тогда, я убил бы Хаддина еще восемь лет назад.
– Оуэн… – у меня к горлу подступил ком. – Скажи, как это вышло? Только не ври мне… Не ври мне, пожалуйста. Уаткин, наш оружейник, видел, как ты стрелял. Ты хотел убить Хаддина, а попал в Оуэна? Так?
Эрнан повернулся ко мне.
– Нет. Я стрелял в Оуэна, но стрелял поверх головы. Две стрелы поверх головы, в дерево. Его убил не я.
– А кто? Ты знаешь?
У меня даже сердце замерло. Испугалась.
– Тиль, я спрашивал уже, дорога ли тебе память. Хочешь ли ты правду? Я могу рассказать, но нужно ли это тебе.
– Ты хочешь сказать… – у меня перехватило дыхание, все сжалось внутри. – Ты хочешь сказать, что это был Хаддин? Так?
Эрнан молчал.
Нет. Так не может быть. Хаддин мог многое, но не такое. Убить брата?
– Нет! Я не верю!
Эрнан покачал головой. В его глазах была пустота.
– Ты можешь не верить, Тиль. Когда-то я думал, что смогу вернуться и рассказать, доказать тебе, что все было совсем иначе, что я не виноват. Но сейчас я ничего не хочу доказывать. Мне все равно. Это ничего не изменит.
– Я не верю тебе. Хаддин не мог! Он не мог этого сделать…
– Конечно, не мог, – Эрнан вздохнул, поднялся на ноги, протянул мне руку. – Забудь. Пойдем лучше. Я отнесу тебя домой.
Я больше не стала вырываться из его рук. У меня все равно не было выбора.
Он взял и понес, вот так просто, до самого замка и потом через двор. Мимо страшных голов на стене. Все смотрели на нас, начиная от стражи у ворот, заканчивая знатными лордами, ожидающими аудиенции короля. Он кивнул кому-то, пообещал, что сейчас примет. Он так и шел со мной – босиком, в закатанных до колена штанах, спокойно, невозмутимо.
Это мне было неловко, я пыталась спрятаться, уткнувшись ему в плечо. А ему все равно.
Далеко, и по лестницам. Уже в замке я почувствовала, что ему тяжело. Он не бессмертный демон, не знающий усталости, а всего лишь человек. Он, конечно, силен, но у всего есть свой предел. И это даже немного радовало. Просто человек.
Его руки бережно обнимали меня.
Даже не знаю, что я чувствовала. Это было так странно.
– Ты уже слышала? – Флир прибежала вечером, вся такая розовая и взволнованная, села на край кровати.
– Слышала что?
Я лениво потянулась, так и провалялась весь день, наступать на ногу было больно.
– О-о! – Флир радостно заулыбалась, она первая может рассказать свежую сплетню. – Ты слышала, что наш король собирается драться и с Тоуром тоже?
«Наш король» – резануло слух. Здесь он пока еще не король, хотя распоряжается уже как у себя дома.
– Что? – Мне показалось, я неправильно поняла. – Драться с морским царем? Что это значит?
– Да, – Флир энергично кивнула. – Ему жалко золота, а может, жалко девственниц, или и того и другого сразу. Зачем отдавать, если можно оставить себе? Он нашел договор, по которому девушек и золото можно заменить юношами, если только эти юноши смогут победить десять морских демонов. Он ищет добровольцев. Там такая шумиха поднялась.
Скоро день весеннего солнцестояния, день Тысячи Цветов, когда по традиции мы приносим дары морю, чтобы кораблям и рыбакам сопутствовала удача. Вино, золото и десять прекрасных невинных девушек, которым суждено стать наложницам Тоура, а потом, возможно, и женами кого-то из высоких вельмож. Через год девушки имеют право вернуться, но не возвращаются почти никогда.
Эрнан решил все переиграть?
– А разве демонов можно убить?
Я видела их – огромные дикие чудовища из свиты Тоура. Разве кто-то по доброй воле решится выйти против них? Это самоубийство.
– Наш король говорит, что можно. – Глаза Флир взволнованно блестели.
Я чувствовала, ее увлекают эти игры, возбуждают. Она хочет зрелищ.
– Раз он считает, пусть сам и выходит драться, – буркнула я.
– Да-да! Он и собирается выйти. Но, по правилам, нужно еще девять. Кое-кто из его рыцарей, из тех, что пришел с ним, уже готов. Киар, сын лорда Йоса, Лохан и еще… как же? Такой высокий красавец с длинными волосами, из Сатора, говорят, в бою ему нет равных.
Эрнан собирается выйти сам? Это безумие.
Ради чего?
Мне стало страшно.
– И что, Тоур уже согласился? – осторожно спросила я. – Зачем ему это надо?
– Зачем надо – не знаю, – Флир пожала плечами. – Но король уже обо всем договорился.