Нашему геологопоисковому отряду надо было, во что бы то ни стало, найти алмазы. В этом полевом сезоне мы забрались в такую глухую пермскую тайгу, что выхода у нас просто не было – начальник нашей геологической партии пообещал, что если мы не принесем ему кристалл алмаза, то он нас не будет вывозить из тайги. Это была не пустая угроза – нам грозила зимовка в этом богом забытом суровом крае. А в тайге уже заканчивалось лето, впереди была дождливая уральская осень, нам надо было спешить, чтобы до белых мух успеть найти алмазную трубку.
Задача была вполне выполнимая – в Архангельской области уже были найдены алмазные трубки – диатремы, а геологические структуры, в которых они располагались, начинались на нашем участке. Кроме того, здесь были известны россыпи алмазов, которые разрабатывались уже давно. В них были замечательные бесцветные кристаллы, из которых гранились безукоризненные по качеству бриллианты. Все было в наших руках, требовалось только везение и удача.
Мы работали круглые сутки, потому что здесь летом были белые ночи, можно было, не особенно напрягаясь, читать газету от заката до рассвета, а уж показания приборов мы видели, как филины, в любое время суток. Наши палатки стояли на берегу таежной речки, в которой вода даже в разгар лета была холодной. Никто и не думал этим летом здесь купаться, все мечтали об Анталье, путь в которую был открыт каждому геологу, или рабочему – надо просто найти кристалл алмаза, или несколько, тогда можно было махнуть на море с полными карманами денег. Но пока нам не везло: в пробах не было даже спутников алмазов.
Вдоль нашей речки была старая лесная дорога, которая выходила на заброшенный старый Екатеринский тракт, а вела она на старую заброшенную лет пятьдесят деревню. Ей, наверное, было больше ста лет, но выглядела она так, как ее будто недавно построили. Все постройки и дома в ней были целыми, в отличном состоянии, и нигде не было даже видно трухлявого столбика. Это объяснялось просто – все было построено из кедра, на века, а фундамент домов был сложен из массивных лиственничных бревен. Даже мебель в домах была, в основном, из кедра, красноватой на взгляд древесины.
Домов в этой деревне было мало – всего двадцать дворов. Все они стояли одной улицей на поляне, вытянутой вдоль реки. Мы стояли лагерем в девяти километрах ниже по течению, но только один раз заходили в эту одинокую, внушающую почтение и уважение деревню – у нас не было времени, чтобы исследовать эти заброшенные дома,– все работа, пусть она проклята.
Лето было в этом году отличное: солнечное и теплое. Но впереди была осень, ожидались дожди, а жить в палатках без печек в такую сырую погоду было невозможно. Мы уже заканчивали центральную часть нашего участка, нам оставалась северная часть – та, на которой находилась заброшенная деревня. Работа была каторжная – после аэромагнитной сьемки надо было найти в глухой тайге все выявленные аэромагнитные аномалии, сделать на них наземную магниторазведку и пробурить в эпицентрах аномалий скважины. Буровая установка на базе трелевщика была нами оставлена в Красновишерске – она была слишком тяжела для этой глухомани, а вездеход Газ-71 сломался, когда вытаскивал эту тяжелую буровую из болота. Мы обходились ручным бурением – так называемым буром геолога. Им можно было пробурить скважину до десяти метров, а нам больше и не надо было. Единственным неудобством для этого вида бурения была необходимость постоянно доставать шнек.
При шнековом бурении порода сама должна выноситься на поверхность, но для этого надо было приводить шнек в движение мотором, как у нормальной буровой установки. Но здесь приходилось крутить шнек руками, и если не поднимать породу через десять – двадцать сантиметров, то на подъем бурового снаряда сил уже не хватало. Особенно было трудно поднять шнек, если в скважине попадался какой-то обломок горной породы, или галька. Он заклинивал буровой инструмент в скважине, и поднять его было одному рабочему трудно, почти невозможно. Поэтому мы бурили вдвоем, и доставали шнек пока успешно.
Всю горную породу из скважины мы промывали, и серый шлих отправлялся на изучение в минералогическую лабораторию. Когда я мыл шлих, то всегда смотрел, не попадется ли алмаз в пробе, или его спутники – прежде всего гранат. Но пока мне ничего интересного в шлихах не попадалось, но я надеялся, что в один прекрасный осенний день в очередном шлихе попадется алмаз, – и не просто обычный бесцветный кристалл, а цветной – розовый или голубой. Ну, может, или совсем редкий алмаз, – черного цвета. В самом начале работы я отмывал черный шлих – надеялся на то, что в нем окажется золото. Но здесь его не было совсем, и я прекратил мыть черный шлих.
Ужин был довольно поздним – часов в десять вечера, потом дежурный варил еду на следующий день, а мы отправлялись по спальным мешкам – до самого утра. После напряженного рабочего дня даже ложку было не поднять, и единственным отдыхом был сон, без снов и пробуждений.
Утром зарядил мелкий дождик и в тайгу мы не пошли – весь день работать мокрым никому не хотелось. Посоветовались после завтрака и решили, что надо сходить в деревню, выбрать себе дом, в котором можно было пожить в такую дождливую погоду. Осенние дожди здесь могли идти по неделе и больше, поэтому надо к ним всегда быть готовым. Рабочие остались в лагере – отдыхать и готовить дрова, а мы с геофизиком взяли карабин и двинулись в деревню.
Через полтора часа ходьбы мы уже подошли к первому дому. Он стоял особняком от всех, и мы, когда заметили у него полуразобранную тесовую крышу, даже не стали в него заходить. Зашли в следующий дом, осмотрели его снаружи и внутри и пошли по улице дальше, в следующий дом. Когда осмотрели дома на одной стороне улицы, перешли на другую и отправились по домам этой стороны. Каждый дом походил на предыдущий, только обстановка внутри была разной. Вся мебель была на месте, только она была самодельной, но солидной и крепкой. На кухнях были русские печки, горшки, ухваты, сковородки и прочая кухонная утварь. На подоконниках и в посудных шкафчиках стояли пустые банки, солонки и кружки. В одном доме на кухне, в небольшом ящике стола, я заметил в одной небольшой баночке крупную розовато-зеленую морскую соль – такой я лечился дома, когда стали болеть ноги. Я ее кидал в тазик с теплой водой, которая тут же становилась зеленой, ставил туда ступни своих ног.
Но потом я вдруг задумался, – какой человек мог здесь лечиться морской солью, если деревня была брошена несколько десятилетий назад? Это была единственная деревня на сотни километров в округе. Раньше, когда недалеко был старый екатерининский тракт, по которому до революции ездили ямщики и гнали каторжных, такие деревни имели право на существование, но постепенно народ отсюда уезжал и даже туристы здесь не бывали – очень она была далеко от городов. Здесь были только зоны и колонии-поселения, – самая близкая была в ста километрах. И заключенные тоже здесь не бывали. Так что здесь делала эта морская соль?
Я взял в руку эту баночку, грамм на четыреста, и внимательно посмотрел на кристаллы соли на ее дне. Соль должна быть кубической сингонии, а эти кристаллы были неправильной формы, но никак не кубики. Скорее всего, некоторые из них, особенно крупные, были похожи на тетраэдры, или пирамидки. Одни кристаллы были розовые, другие мутновато-зеленые, а более мелкие были совершенно прозрачными или серовато-голубого цвета. Я высыпал на ладонь немного этой соли и лизнул ее языком. Обычно морская соль на вкус горько- соленая, – так, что всю свою морду перекосит от такой пробы. Но никакого горько – зеленого вкуса у меня на языке не осталось – это была не соль.
Я крикнул геофизика Сашу, и, когда он подошел, я встряхнул перед ним этой банкой. Он терпеливо ждал от меня объяснений – ведь я был геолог, а он привык к своим геофизическим полям – особенно к магнитному полю. От него было пользы, как от козла молока, и я вздохнул, открыл свою полевую сумку, достал из нее лупу и стал изучать наиболее крупные, до сантиметра, кристаллы. У некоторых этих кристаллов были кривые грани и единственный минерал, который я помнил с такими гранями по курсу кристаллографии, был алмаз. Но это было просто невозможным – кто-то, полвека тому назад, хранил на кухне баночку, еще с цветными, алмазами.
Я сел на колченогий стул, сказал Саше, чтобы он сел тоже, а потом поинтересовался у него, как он отнесся бы, если в этой банке оказались самые настоящие алмазы. Он в ответ покрутил пальцем у виска и сказал, что это глупая шутка, и такого быть не может. Я достал из полевой сумки небольшой кристалл хрусталя, вытащил из банки кристалл побольше. У кварца, по шкале Мооса, была твердость семь, а у алмаза – десять. И если эта соль оставить царапину на кристалле хрусталя, то это не соль, а самый настоящий алмаз, да еще редкого розового цвета. Таких розовых алмазов в мире можно посчитать по пальцам одной руки. Я достал сигареты и закурил, положив хрусталь и розовый кристалл на кухонный стол. В душе не сомневался, что царапины на хрустале не будет, но черт его знает, какой минерал может быть в этой банке, может, какой-нибудь муассонит с редкой розовой окраской, или неизвестный ранее никому минерал. Надо было попробовать. Затушил аккуратно сигарету, взял розовый кристалл в одну руку и провел им по кристаллу хрусталя.
На грани хрусталя была отчетливая царапина. Я потер ее пальцем, но она не пропадала. Я показал эту царапину геофизику, и он попросил у меня сигарету, хотя не курил раньше никогда. Такую царапину мог оставить на кварце либо топаз, либо рубин, или алмаз – у всех была твердость больше, чем у кварца. Первые два не походили по форме кристаллов, значит, это был все-таки алмаз. Осталось только попробовать, как он выглядит под ультрафиолетовой лампой. Это можно было сделать только в городе. Здесь не только не было ультрафиолета, даже простого электричества.
В моей полевой сумке оказался пустой мешок для проб, я ссыпал туда содержимое этой банки и сказал Саше, чтобы он держал язык за зубами – если это были алмазы, то этот небольшой мешочек стоил бы несколько сотен миллионов зеленых рублей, а может и больше.
Эту находку следовало немедленно показать минералогам, и сказал Саше, что я поехал в город. Утром, после завтрака, я с одним рабочим отправился в зону, за сотню километров, там мы сели на узкоколейный состав с дровами и доехали до жилья. Через несколько дней я уже шел по коридору нашей геологоразведочной партии,– небритый, грязный и уставший после дороги. Начальник, когда увидел меня, застыл на месте от неожиданности, но я ему даже не дал рот открыть – достал из полевой сумки мешочек с цветными алмазами и высыпал все кристаллы ему на стол. Дальше можете сами представить, что происходило – всеобщее ликование.