– Се-елес. Селес, чтоб тебя. Селес?
Айа успокаивающе похлопывала его по плечу. Селес сидел на земле и тяжело, шумно дышал, а его зрачки напоминали две точки от булавочных уколов. Пока он мало что мог понимать, поэтому она злорадствовала от души.
– Поверил, понесся, молодец. Скажи еще спасибо, что это не выгребная все-таки яма. Я тебе говорила, что ничего ты не найдешь? Говорила. Говорила, что это как сомика-невидимку без сачка ловить в аквариуме, из которого его давно выплеснули? Говорила. И корабль тебе говорил, и все тебе говорили. Нет, полетели: а вдруг?.. – Айа задрала и без того короткий нос и томно закатила глаза, пытаясь изобразить торжественную серьезность: – История! Прошлое!.. Зависть – это плохо, Селес. Подумаешь, прошлое у них есть. А у нас зато…
– Я все слышу, и у меня болит голова, – неожиданно пробормотал он.
– А у меня рука. – Айа приподняла лист, прилепленный к порезу: – Красиво?
– Прекрасно.
Селес бросил тоскливый взгляд в сторону свалки, изучил свой крюк, похрустел суставами.
– Я никого не убил?
– Некого было – ты, кстати, стал ускоряться даже чаще, чем я. Может, тебе…
– Ускоряться чаще, чем ты, невозможно.
Темы для разговора закончились, и утомленные пришельцы притихли, наблюдая за продолжающимся парадом лун. Айа оперлась локтем о колено Селеса, не заметив этого. Он, тоже машинально, выпутывал из ее волос веточку – просто потому, что его раздражало это случайно попавшееся под пальцы постороннее включение в однородной пушистой массе. Такие рассеянные действия люди, задумавшись, обычно совершают с давно знакомыми неодушевленными предметами. Айа и Селес были давно знакомыми одушевленными предметами. Сейчас, впрочем, они скорее походили на маленьких детей, завороженных красотой видеообразов в познавательной инфосетевой программе, которую их заставили смотреть для общего развития.
– А на лунах у них кто-нибудь живет? – почему-то шепотом спросила Айа.
– На большой вроде бы добывают какие-то полезные ископаемые. Инто, большая луна называется Инто, я вспомнил. А на Тилевериссо, это синяя, – научная станция, я ее заметил, когда мы пролетали мимо… Про третью не знаю, надо уточнить.
Она промолчала, даже не посмеялась, как обычно, над дотошностью Селеса. А потом вздохнула:
– Издалека планеты все-таки красивые. И зачем всех обязательно тянет спуститься, любовались бы так. Это же все равно что разглядывать траншейные картины на дюнах Орето с поверхности, а не с воздуха, никакого смысла…
Айа любила недоумевать. Особенно из-за того, как неправильно, с ее точки зрения, устроен мир. Сперва это ее свойство Селеса умиляло, потом начало потихоньку раздражать. Но он не стал ей отвечать не потому, что рассердился, а потому, что именно в этот момент кто-то принялся настойчиво ломиться в его личное ментальное пространство. Неолюди и корабли называли это «стучаться» и особо не задумывались, как описать сам процесс для других. Но если бы, например, Айе вдруг понадобилось просветить представителя иной расы, она бы сказала примерно следующее: «Это как будто твои мысли вдруг начинают путаться. Ты забываешь, о чем только что думал, а мыслеобразы в твоей голове перекраиваются, составляются в каком-то другом порядке… Будто кто-то думает свои мысли в твоей голове. А оно, собственно, так и есть. И вот тут ты понимаешь, что это чужие мыслеобразы, а их хозяин уже постучался и разговаривает с тобой. Но вообще это происходит так быстро, что ничего толком и не замечаешь. Почему тогда столько подробностей? Ну попросили же!»
– Долго еще вас ждать? Нашел, что хотел? Вы целы? На вас напали? Что случилось? На меня выпала роса, не могу прогреться, – прорвался наконец к своему симбиотическому партнеру корабль Селеса. – Ты слышишь? Что такое? Куда вы делись? Здесь холодно и мокро, мне не нравится!
– Все в порядке. Я ничего не нашел. Скоро будем.
– Как не нашел? Почему? Тебе же дали координаты. В научном центре!
– Я нашел место, но здесь совсем не то, что я думал.
– А что там тогда?
– Помойка, – вклинилась в разговор Айа.
Ментальное поле сотряс средней оглушительности пушечный выстрел: корабли засмеялись.
– Мы скоро будем, – повторил Селес. – Научный центр по осмыслению закономерностей… Шарлатаны! Даже запроса не поняли! Все же с ними сразу было ясно, зачем я только полетел…
– Вот-вот, и я тебе говорю – зачем мы мотаемся туда-сюда? – подхватил корабль.
– Осмысление закономерностей – очень важный вид научной деятельности. К нему не допускают представителей многих рас, потому что они просто не проживут достаточно долго, чтобы закончить обучение. Но и осмыслители закономерностей могут ошибаться, а ты, Селес, сам знаешь, зачем полетел.
Все хранили почтительное молчание, только у Айи еле заметно подрагивали губы.
В ментальном поле опять грохнул пушечный выстрел:
– Я же обещал воодушевляющие банальности, вот они и пригодились.
– Корабль, ты негодяй.
– Как цензурно и архаично. Айа, ты растешь над собой.
– Давайте потом поговорим? – сдержанно попросил Селес. И, не дожидаясь ответа, покинул ментальное поле.
Он спустился с холма так быстро, что Айе, увлекшейся словесной пикировкой с кораблями, пришлось его догонять. С дорожных плит взлетали облачка тонкой белой пыли, которые долго еще плыли в лунном свете. Селес старался не наступать на стыки между плитами, эта игра оказалась довольно увлекательной, и боль от разочарования стала потихоньку утихать.
– Ну как, нашли? – осведомилась вдруг одна из плит – та самая, что ремонтировала собой дорогу.
– Нет, – процедил он и ускорил шаг.
Корабль с негромким хлопком отбросил в сторону люк, и Селес забрался внутрь. В нагретом теле корабля было душно и темно, но усталый и расстроенный неочеловек не стал просить дать свет.
Когда люди – настоящие люди – впервые заглянули внутрь неокораблей, разумного транспорта, запальчиво утверждавшего, что он никакой не транспорт, а отдельная форма жизни, они были удивлены и раздосадованы. Вместо ожидаемых влажных неровных стен, покрытых пульсирующими кровеносными сосудами и обязательной липкой гадостью, вместо бугристого пола цвета ангинного горла, тоже покрытого гадостью, и всяких опухолевидных отростков они увидели унылую маленькую каюту с безобразно ровной и гладкой обшивкой. За переборкой стоял огромный бак, о назначении которого первопроходцы сразу же догадались, но уточнить постеснялись. А зря – догадка оказалась неверной. На самом деле это был тот самый бак для восстановления гуманоидной составляющей. Посреди каюты на небольшом пьедестале стояла конструкция, откровенно напоминавшая гроб. Точнее, она напоминала древний саркофаг. Сами неолюди называли эту штуку «лгориихохиироглом», но слово «саркофаг» им понравилось, хоть палиндромом оно и не было. Поэтому они взяли это слово себе.
Над саркофагом в потолке располагался большой иллюминатор из прозрачного неизвестно чего, выдерживавшего, по слухам, прямое попадание фотонной торпеды. Правда, сам корабль его не выдерживал. Когда неокорабль спал или просто, как сейчас, стоял без дела, он закрывал иллюминатор глухим щитом.
Селес открыл саркофаг – внутри, как и сам корабль, гладкий и теплый, – присел на его край и принялся задумчиво расстегивать липучки на комбинезоне. На липучках держались квадратики особо плотной ткани, своеобразные съемные заплатки. Как почти все неолюди, Селес считал собственное тело уродливым, а потому никогда не раздевался перед тем, как лечь в саркофаг, – в конце концов, корабль и без того видит в жизни достаточно мерзостей.
Заплатки закрывали четыре свищевых отверстия: на шее справа, под обеими ключицами и слева под ребрами. Все анекдоты про неолюдей непременно включают в себя шутки про эти дополнительные дырки в теле – и, конечно, про то, для чего они нужны. Взрослые разумные особи отчего-то упорно видят в процессе симбиотического подключения нечто не совсем пристойное. Взрослые особи вообще видят непристойное практически везде, при этом не догадываясь, как говорят мудрые лентяи ка’антхажи, «обвинить свою сетчатку».
Свищевые каналы уходили довольно глубоко, и Селес зябко поежился, устраиваясь в саркофаге. Хоть в кабине и было тепло, ему казалось, что его продувает насквозь.
Из углублений в днище саркофага быстро выползли юркие полые трубки. Отверстия предназначались для них, они заползали внутрь и, немного покрутившись, затихали. Последняя трубка ткнулась в дырку на шее, но немного промахнулась, Селес поморщился и приподнял голову, чтобы помочь ей занять свое место. Теперь он был полностью подключен.
– Почти ничего, – разочарованно прогудел корабль. – Ты ускорялся?
– Да.
– И энергия темная и тяжелая… Мне такая не нравится.
– Не заряжайся.
– Потрясающе смешно. Ты так остроумен. Подожди, соблюдай дозировку, в конце концов… Да что ты делаешь, я ведь прошу! Фу, какая гадость, нельзя так расстраиваться по пустякам, это же просто беспросветный мрак…
– Бери, что есть. И, пожалуйста, закрой крышку саркофага. Спасибо.
Между Айей и ее кораблем происходила более эмоциональная беседа. Айа не хотела восстанавливать порезанную руку, потому что немного гордилась боевым ранением. А корабль читал ей лекцию о вредоносных микроорганизмах, спиралехвостках, грибах, чьи споры попадают в раны и прорастают там. О реонских трезубках, которые, опять же, попадают в раны, причем, по слухам, намеренно – на самом деле это секретное биологическое оружие, – прорастают и вытесняют личность хозяина. А также живописал мучения несчастных, умирающих от потери крови.
– Ну мне так нравится! Глубоко, кроваво и совсем не опасно. Можно представить, что я герой войны…
– Ты говоришь так, будто это хорошо… И какой же войны?
Айа попыталась незаметно подключиться к инфокапсуле с энциклопедией, хранившейся в ее личном ментальном пространстве, но почувствовала насмешливое внимание корабля и выпалила:
– Кровопролитной!
– Ну что тебе стоит немного…
– Ты еще не зарядился. Вот давай ты зарядишься, и я сразу же в бак…
– Ладно.
Айа полюбовалась на звезды, побарабанила по дну саркофага пятками, хмыкнула, вспомнив злополучную помойку, и заскучала. Корабль иногда задавался вопросом, для чего судьба наделила его гуманоидную составляющую, бо́льшую часть жизни проводящую в саркофаге, таким беспокойным и деятельным характером. Он немного завидовал кораблю Селеса, которому достался рассудительный, умный и вообще во всех отношениях зрелый неочеловек. Если признать вероятной гипотезу, что неораса выросла на деревьях в каком-то неведомом первомире, то Айа свалилась с ветки раньше времени. Кстати, гипотезу о деревьях предложила именно она.
Но кораблю многое в ней нравилось. Например, то, как ее длинные спутанные волосы щекотали дно саркофага. А еще она была маленькая и удобная, ее было приятно прятать в себе и осознавать, что защищаешь это забавное и уязвимое существо от враждебной окружающей среды.
– Подожди, подожди, куда это мы сворачиваем?
– На таможенную станцию, – недовольно пояснил корабль, сосредоточенно целившийся в крохотный пятачок посадочной площадки. Вечно Айа просыпается не вовремя и пристает по пустякам.
– Зачем, мы же уже летим! Ну их с этим досмотром, выходи из атмосферы, и все.
– Айа, этого требуют как минимум правила вежливости. К тому же за нами вышлют патруль.
На посадочной площадке их встретил персонал, принявший ради гостей гуманоидное обличье. У некоторых не было носов, у некоторых – глаз, морфы выращивали нужные части тела где придется и вообще напоминали тех подпорченных мертвецов, которые, согласно человеческим легендам, когда-нибудь массово выкопаются из-под земли и положат конец цивилизации. Айа и Селес этих легенд не знали, но все равно вздрагивали, когда рядом с ними появлялся очередной сотрудник. Несколько таможенников, превратившись в коврики, покрытые чуткими ворсинками, тщательно досматривали, а заодно и протирали корабли снаружи и изнутри.
– Цель посещения достигнута? – вежливо спросил безухий морф со свернутой набок челюстью, досматривавший Селеса.
– Нет. Но мы видели парад лун. Очень красиво.
Морф засиял от патриотической гордости, причем буквально – его нежно-зеленая кожа начала флуоресцировать.
– Жаль, вы не застали лунного пламени. Бывает раз в десять шиарийских лет. Луны начинают полыхать разными цветами, светло как днем. А вокруг Инто образуются радужные кольца, такие плотные, что прямо хочется потрогать…
Морф, который обыскивал Айю, был настроен не столь сентиментально. Убедившись, что, кроме крюка, у гостьи ничего подозрительного нет, он дернул ее за порезанную руку:
– Как получили ранение?
Айа хотела было посоветовать морфам лучше воспитывать своих детенышей и не отпускать их гулять одних, но получила молниеносную ментальную взбучку от обоих кораблей и благоразумно соврала:
– Упала.
– Местная флора – изымается. – Морф снял с ее руки лист, побрызгал на рану антисептиком и подтолкнул Айю вперед: – Санитарный досмотр.
У длинного ряда рамок с датчиками уже стоял Селес. Представитель персонала, сидевший за пультом управления, щелкал щупальцами по кнопкам и объяснял:
– Редкие микроорганизмы также не подлежат вывозу. Амебы, инфузории… Ну и… некоторые посетители провозят ценные предметы… ну, вы понимаете… внутри.
– Понимаю… – Селес беспокойно посмотрел на рамки. – Идти?
– Один момент… Да, пожалуйста.
Селес медленно двинулся вперед по детекторному коридору. Морфы проявляли крайнюю щепетильность в вопросах вывоза чего бы то ни было с их материнской планеты – а колоний у них практически не имелось, и, возможно, именно потому, что создание колоний как раз предполагает вывоз за пределы родного мира всяческих ценных предметов и организмов. Селес вполне допускал, что в случае положительного результата досмотра рамка ощетинится острыми лезвиями. Или порубит его на кубики лазерной сеткой.
В таких приятных раздумьях он прошел последнюю рамку, за которой его встретило нечто переливающееся и крылатое.
– Всё в порядке, возвращайтесь на корабль. Я вас доставлю.
Морф схватил Селеса в охапку и с треском взлетел под потолок таможенной станции.
В ожидании своей очереди Айа рассеянно пересчитывала конечности оператора.
– Один момент… – безостановочно щелкая и жадно всматриваясь в мониторы, бросил он. – Идите.
Селеса поставили на пол рядом с кораблем, когда Айа уже вошла в коридор.
– А вам видно мои кишки? – поинтересовалась она.
– Да… они заметно недоразвиты для человеческой особи. Необычно.
– Я не человек, я оммо, – оскорбилась Айа.
– Мы считаем вас… подвидом.
– Еще чего! Я не имею никакого отношения к этим вонючим…
И тут сработала одна из рамок. Она истерически заполыхала красным, и помещение станции наполнилось воем сирены.
– Что такое? – Селес кинулся к Айе, но его ухватили за плечи два таможенника. Один из них быстро приставил к его шее инъектор. – Не собираюсь я ускоряться, что вы де…
Это был доапон, препарат, блокирующий ускорение. Неолюди называли его невероятно длинным словом, переводившимся как «подлая смесь». На некоторые планеты вообще нельзя было попасть без укола, так что возмущаться Селес не стал. Ускорение действительно было неконтролируемым и крайне опасным для всего окружающего процессом.
Судя по визгу Айи, она тоже подверглась инъекции.
– В чем дело? – по возможности спокойно спрашивал Селес у державших его морфов. – Что у нее нашли?
Айю аккуратно, но стремительно выволокли из коридора рамок, расставили вокруг нее какие-то кубические устройства, и переливающийся прозрачный купол сомкнулся над ее головой.
– Сентелия, – укоризненно сказал Айе один из таможенников. – Вы не падали, ранение нанесено морфом.
– Ну, нанесено. Но потом мы разошлись мирно, честно! – Айа ткнула в поле пальцем, брызнули искры. – Заберите свою сентелию и отпустите меня уже!
– Невозможно, – покачал щупальцами оператор. – Заболевание смертельно, и оно…
Корабли и Селес подняли страшный гвалт, а Айа, внезапно ставшая грустной и взъерошенной, обиженно посмотрела на свое порезанное предплечье, как на друга, совершившего подлость.
– Спокойно, я проверил, сентелия смертельна только для морфов, – спустя мгновение сообщил корабль Айи.
Селес шумно выдохнул.
– Где вы получили ранение? – строго спросил таможенник.
– Не скажу.
– Она… мы встретили детеныша морфа, и он… – попытался объяснить Селес.
– Молчать! – взвизгнула его спутница. – Пока не отпустите меня, ничего не узнаете!
Морфы недоуменно переглянулись. Айа врезала по силовому куполу кулаком и тут же запрыгала на месте, шипя от боли и прижимая руку к груди. Судя по всему, это ее ничему не научило, потому что спустя мгновение она пнула его ногой.
– Мы не вправе вас отпустить, – сказал таможенник. – Во-первых, мы должны выяснить точные обстоятельства заражения, во-вторых, определить штамм. В-третьих, вы – носитель опасной инфекции и должны быть изолированы.
– Какой я вам носитель?! – завопила Айа. – Да я в жизни больше не вернусь на эту планету, я улечу – и все! Если эта штука смертельна только для вас, кого я заражу, идиоты?!
– Я бы попросил вас… – обиженно начал оператор.
– Я бы попросила вас выключить эту штуку к вязликам хэенским! Никого я не заражу! Кроме вас, если вы меня сейчас же не отпустите! И вообще, я на вас уже начихала!
– Заболевание не передается воздушно-капельным путем.
– Черт!
– Вы можете посетить колонии морфов. Вы можете встретить морфов в…
– Ничего я не могу! Да нет у вас колоний! И ноги моей там не будет!
– Нет гарантии, что…
– Честное слово!
– Нет га-ран-ти-и. Замолчите.
Селес смотрел на буйствующую под силовым куполом Айю с другого конца рамочного коридора и лихорадочно соображал, что делать. В ментальном поле шел ожесточенный спор: все наперебой предлагали разные, но одинаково нереалистичные способы выхода из ситуации, и каждый доказывал, что его способ – наилучший. Айа оглушительно требовала немедленно поубивать всех таможенников и бежать на Каил, почему именно на Каил – осталось загадкой.
– А нам-то что делать? – спросил наконец корабль Селеса.
– Вы можете покинуть станцию, вы не заражены, – ответил один из таможенников.
И тут корабль Айи озвучил вполне логичный вариант:
– А если мы предложим, к примеру, установить на мне маячок, который будет предупреждать всех встречных морфов, что на борту сентелия? Тогда в колонии нас просто не пустят…
Таможенники задумались.
– Сообщу начальству, – сказал наконец один из них и куда-то ушел.
– Сразу было понятно, что добром это не закончится.
– Спокойно, сейчас все уладим.
– С ней всегда что-нибудь случается, с ними со всеми всегда что-нибудь случается. Зачем они выходят на планеты… Зачем у них вообще есть ноги?!
– Да прекратите вы все! – вмешалась Айа. – Зачем у нас вообще есть вы?.. Кстати, к чему готовиться-то, какие у этой сентелии симптомы?
Корабль Айи раздраженно запустил в нее большой медицинской статьей, и тут вернулся таможенник.
– Предложение о маячке принимается с рядом дополнительных условий, – сообщил он. – Но мы все равно должны провести исследование зараженной особи.
– Это какое еще исследование? – Айа уперла руки в бока.
– Все виды анализов, установление обстоятельств заражения, определение штамма…
– Вы будете меня препарировать? Чудесно! До вечера уложитесь?
Морфы зашушукались, поглядывая на нее.
– Вы изолированы как минимум на двадцать условных суток, – сочувственно пояснил оператор.
– Что-о?! – Айа с удвоенным энтузиазмом возобновила попытки пробить поле. – Селес! Корабль!
– Другая симбиотическая пара может лететь, – успокоил ее оператор.
Селес посмотрел на пойманную в радужный купол Айю, потом в пол, потом на свой корабль, потом опять на Айю. Было обстоятельство, делавшее для него ожидание в двадцать суток еще более невыносимым, чем для нее. Он уже несколько шиарийских лет оставлял и в ментальном поле, и во всех секторах инфосети – человеческом, реонском, шиарийском и прочих – послание, в котором просил откликнуться ученых, исследователей и вообще всех, кто обнаружил где-либо артефакты, постройки – любые следы, которые не удалось с уверенностью приписать какой-либо известной цивилизации. Селес просил об одном – прислать ему координаты находки. В ответ он получил терабайты спама, несколько ультиматумов неорасе в целом, одно объявление войны – от планеты с численностью населения в две тысячи индивидуумов, не способных даже самостоятельно передвигаться, – и всего четыре настоящих отклика. В двух речь шла о всем известных руинах на Орето и Далиле, так называемых башнях працивилизации – Селес сам давно их изучил и не нашел ничего, кроме толп туристов. Еще один набор координат привел его и присоединившуюся к экспедиции Айю на местную помойку, где многие артефакты действительно нельзя было идентифицировать – и уж тем более нельзя было понять, кто и зачем их выбросил. А к последнему сообщению, на которое только и уповал теперь Селес, прилагалось весьма странно составленное приглашение посетить некую планету № 835***867 – вот так, с закрытой частью номера. И срок истекал через шестнадцать суток. Судя по координатам, планета, с которой пришло сообщение, находилась далеко от оживленных трасс, постоянных точек входа-выхода и отстойников рядом с ней не было, и Селес не знал, как долго придется нырять на изнанку за разными транспортниками в надежде, что один из попутчиков подведет его корабль достаточно близко. К тому же ответ с этим приглашением пришел не через инфосеть, а в ментальном поле, и Селес рассчитывал не только найти что-то действительно стоящее, но и встретиться с кем-то из соплеменников – а пересекались представители невозможного вида крайне редко.
– Не-ет… – потрясенно протянула Айа, угадав ход его мыслей – в ментальном поле он хранил предусмотрительное молчание. – Нет-нет-нет!
– Мы очень быстро, – делал успокоительные пассы Селес. – И сразу же вернемся за вами.
Айа даже перестала ломиться наружу.
– Я из-за тебя сюда прилетела, – тихо и серьезно сказала она. – Я из-за тебя заразилась…
– Мы сразу же вернемся, – еще раз пообещал Селес и, повернувшись к ней спиной, быстро направился к своему кораблю.
– Я бы тебя не бросила! – крикнула Айа и разрыдалась: – Я бы не бросила! Предатель! Чертов предатель! Ненавижу! Преда-а-ате-ель!..
Не говоря ни слова и отключившись от ментального поля, Селес залез в свой саркофаг. Он-то понимал, что никаким предательством тут и не пахнет, и двадцать шиарийских суток, если у тебя нет безотлагательных дел, – вообще не срок, а все произошедшее – просто досадное недоразумение. А у Селеса безотлагательные дела как раз были, и за последние дни он убедил себя, что от посещения этой последней точки будет зависеть все – либо он все-таки что-нибудь узнает, нащупает первую зацепку, либо оммо так и останутся невозможным видом без прошлого и без истории. И внезапно на пути к великим открытиям оказалась Айа со злополучной морфовой болезнью и категорическим нежеланием оставаться без компании… От этой мысли Селес даже немного разозлился, причем не на таможенников или заразного морфенка, а на Айю. Крюк потеряла, морфенка хватала, отказалась сразу восстановиться и шастала с открытой раной черт знает где… Впрочем, он все равно был полон решимости вернуться еще до того, как Айю выпустят из карантина, – если подвернется удачный попутный транспортник. И не сомневался, что Айа забудет о своей страшной обиде еще до его возвращения.
Все эти безутешные рыдания с драматичными обвинениями в предательстве были очередным спектаклем, который Айа, впрочем, играла искренне, с таким упоением, что даже сама поверила. Уж он-то изучил ее за эти двадцать восемь лет.
А все равно было как-то не по себе.