Чей-то призрак стоит на высокой скале,
Провожая закат и встречая рассвет.
Не узнали б его даже в Сергокале
Те, кто плачут в ночи: Магомед, Магомед.
Он и сам, будь он жив, не узнал бы себя:
Был обычным, а тут вдруг для всех меламед;
В неизвестности жил, никого не слепя,
А теперь на устах: Магомед, Магомед.
Он стоит на скале и не может понять,
Что изрек на века жизнетворный завет,
И за это ему все поют исполать,
Восхищенно твердя: Магомед, Магомед!
И стоит он, открыт всем возможным ветрам,
И прозрачен его молодой силуэт,
И летает душа по полям и горам,
Где, как эхо, звучит: Магомед, Магомед.
Несгибаем и тверд, как в то утро в лесу,
И бессмертен, как дух справедливых побед,
Он не может забыть, как упал на росу,
Как стенала она: Магомед, Магомед.
Кровь текла на траву, и не слышался гул,
Что был соткан из птиц и листвы, и комет,
Но мерещился дед, как певучий Расул,
Подзывавший к себе: Магомед, Магомед.
Смерть сжимала его, созерцавшая, как
Сюрреальная явь всё сходила на нет
И как был обречен на подобное враг,
И как сверху сошло: Магомед, Магомед.
Словно карма небес и планида земли
Наблюдали за тем, как пророчеству вслед
Заостренной скобой вознеслись журавли
И курлыкали в стон: Магомед, Магомед.
Он стоит на скале, охраняя свой край,
И так будет стоять еще тысячи лет,
И все тысячи лет, не смолкая и в грай,
Будет родина петь: Магомед, Магомед.