Нерон. Безумие и реальность - читать онлайн

Беременность Нерона

Нерон забеременел – наконец-то. Он страстно хотел зачать и родить ребенка, угрожал своим врачам огнем и смертью, если они не помогут ему осуществить желаемое. Они приготовили для него зелье, которое должно было совершить чудо. Чудо свершилось: роды произошли через рот. После неустановленного срока беременности император изрыгнул уродливую жабу. Присутствующие прокомментировали омерзительное зрелище испуганными возгласами: Lata rana, lata rana! – «большая лягушка», что дало название Латеранскому дворцу[1] в Риме[2].

Эта причудливая история взята из так называемой «Императорской хроники» – исторической поэмы XII века, раннего средневерхненемецкого периода, предположительно написанной в Регенсбурге. Произведение, весьма популярное в Средневековье, содержит исторический и хронологический очерк римских и германских императоров от Цезаря до 1147 года[3]. События тех лет сокрыты в преданиях и отчасти бесследно утеряны: более 17 000 стихов, в которых в основном воспеваются заслуги перед Церковью, наделяют фигуры правителей обилием анекдотов. Помимо беременности Нерона, неизвестный автор также рассказывает, как тот с великим энтузиазмом поджег Рим и из любопытства вспорол живот собственной матери. Казнь апостолов Петра и Павла также приписывается Нерону. Соответственно, в конце повествования ubelen kunige Nêre, злого императора Нерона, забирает сам дьявол.

Наряду с родившим жабу императором, чье необычное желание гротескно выходит за рамки установленного Богом порядка, идя, как говорится в тексте, «против природы человеческой», «Императорская хроника» содержит один из любопытных моментов истории рецепции Нерона, которая по сей день вызывает живой интерес. На протяжении почти 2000 лет распространяются бесчисленные изображения и истории о последнем императоре из династии Юлиев-Клавдиев[4]. Упоминания о каких-либо его достоинствах встречаются крайне редко.

Как часто бывает при оценке масштабов исторического величия и степени вины, образы Нерона – это прежде всего отразившие дух своего времени слепки, которые больше говорят о своих создателях, чем об описываемой фигуре. То же справедливо в отношении и Александра Македонского, и Юлия Цезаря[5]. Но если в их случае в первую очередь учитываются политические реалии, которые оценивались широко и весьма разнообразно, а также предлагаются все промежуточные оттенки – от глубокого неприятия до благоговейного почитания, – то суждения о Нероне колеблются лишь в рамках красочной палитры зла, и создается впечатление, что только этим он и выделяется: спустя два тысячелетия Нерон стал символом, обозначающим всевозможные пороки и в то же время полностью скрывающим историческую личность. Сегодня Нерон широко известен как матереубийца, гонитель христиан, тиран и поджигатель. Более доброжелательные критики видят в нем просто толстого невротика, беспринципного бездельника или изнеженного неудачника, который увлекся поэзией и пением и был абсолютно непригоден к роли римского императора.

Образ Нерона мгновенно переносится из далекого Древнего Рима в наши дни. Сравнение с ним сразу же приходит на ум, когда нужно осудить недостатки или политический режим диктаторов, авторитарных лидеров или правителей-экстремистов, и на протяжении 20 веков такое сравнение остается понятным для всех. Когда в марте 2020 года Дональд Трамп опубликовал в Twitter[6] фотографию, на которой он играет на скрипке, пока в США бушует коронавирус, весь мир дружно упомянул в комментариях Нерона: Рим в огне, а Нерон берет в руки лиру[7].

Многие годы исследователи-антиковеды всячески выражали сомнение в том, что историческая фигура Нерона имеет что-то общее с этими клише. И сегодня они усердно разрабатывают альтернативные интерпретации образа императора, лишенные отпечатка времени, обсуждают различные варианты оценки его правления и намечают историографические тренды – например, в отношении переосмысления роли принцепса с точки зрения его увлечения искусством[8]. Более удобная версия характеристики Нерона как особенно неприятного представителя длинной череды «плохих» императоров все дальше отодвигается на второй план. В современной науке больше никто не использует легендарный термин «кесарево безумие» – диагноз, который в конце XIX – начале XX века с энтузиазмом применяли к таким императорам, как Нерон или Калигула, для объяснения странностей в поведении и характере этих правителей, в изобилии представленных в древних текстах[9].

Истории императоров

Парадигма в отношении великих деятелей Античности начала меняться несколько десятилетий назад. Сегодня в дискурсе доминируют структурно-исторические перспективы[10]. Вряд ли кто-то всерьез будет отрицать, что фигура, всегда казавшаяся грандиозной, такая как Август (отношение к которому было куда лучше, чем к Нерону), является порождением своего времени. Даже для него, первого римского императора, несмотря на аккумулированную им невероятную власть, существовали объективные условия, которые зачастую принуждали его действовать энергично и, что не менее важно, требовали понимания и умения к ним приспосабливаться.

Однако бо́льшая часть историографических, антикварных и биографических текстов древности посвящена исключительно таким великим людям и их столь же великим деяниям, как хорошим, так и плохим. Структурную информацию о рассматриваемом периоде, игровом поле действующих лиц, античные авторы передают лишь косвенным образом. И это неудивительно: зачем Тациту или Светонию распространяться о том, что для их современников было само собой разумеющимся? Из-за этого фильтра последующие наблюдатели легко упускали из виду связи и предпосылки. Так и Нерон на протяжении веков сталкивался с этой проблемой. Предполагаемый безумец вполне может предстать в ином ключе, стоит только осветить его окружение ярче и шире. Более полная картина вырисовывается, лишь когда жизнь и поведение императоров встраиваются в реалии римского общества, в условия жизни при дворе, в пространство принятия решений и общения, в систему императорской власти в целом[11].

Исследователи давно пришли к выводу, что образ ранней Римской империи должен быть воссоздан на основе целого комплекса источников. Зачастую проблема заключается не столько в императорах, сколько в текстах, доступных для реконструкции их биографий. Однако историк не может выбирать одни источники в ущерб другим. Это относится ко всем периодам, но более всего применимо к древней истории. При изучении греко-римской Античности традиция куда тоньше и большей частью сложнее, чем в более поздние эпохи, где порой допускается щедрая расстановка акцентов при подборе материалов. Грань между утверждениями и предположениями часто очень тонка, особенно когда речь идет об императорах династии Юлиев-Клавдиев.

Кто такой Нерон?

Цель этой книги не в том, чтобы превратить плохого императора Нерона в хорошего императора Нерона. Это было бы методологически и фактически неверно и для этого нет никаких оснований. Скорее, ее цель в том, чтобы демифологизировать Нерона, трезво представить как человека своего времени с присущими ему ритуалами и правилами, традициями и ценностями, не упуская из виду спорные сообщения. Выбранная оптика исследования часто охватывает материал куда шире обычной биографии, но затем отклоняется от четкого фокуса на конкретной личности. В центре внимания – вовлечение Нерона в повседневную жизнь. Взять лупу и сконцентрироваться исключительно на нем будет явно недостаточно. В книге используются культурный, социальный, событийный и структурно-исторический подходы – таким образом, учитывается, что Нерон взаимодействовал со своим миром и людьми, живущими в нем, в самых разных точках соприкосновения. Речь идет о создании широкой панорамы, в которой второстепенные герои иногда становятся главными действующими лицами, и наоборот – насколько позволяют источники.

В общении со многими современниками, которое не вызывало особого интереса у античных авторов, Нерон зачастую выступал в большей степени как человек, нежели как император. Были кормилицы, которые заботились о нем и опекали еще до того, как его стали называть Нероном, воспитатели, которые присматривали за мальчиком и готовили к престолонаследию. А при императорском дворе, где соединялись нити управления империей, бывшие рабы выполняли всю работу, важную и грязную, что зачастую означало одно и то же, для Нерона, их патрона, который даровал им свободу и мог рассчитывать на вечную благодарность.

Рассчитанная близость и бесконечная дистанция в равной мере характеризовали отношения Нерона с аристократией, по крайней мере с момента, когда он встал на ноги и больше не желал безоговорочно подчиняться своим советникам. Тогда благосклонность и недовольство императора решали вопрос жизни и смерти, и самоубийство, настоятельно рекомендованное сверху, стало нередким среди сенаторов. Разумеется, столь жестокое распределение ролей оказало огромное влияние на отношение аристократов к императору. И традиционалисты, и соглашатели были вынуждены признать, что обыденное представление сенаторов о самих себе и их фактическое значение в государственном аппарате диаметрально противоположны. А император, который не мог или не хотел видеть, что уважение к традиции как к наименьшему общему знаменателю в отношениях с сенатом просто необходимо, недостоин этого титула. Итогом стали заговоры, восстания и смерти, а в самом конце – смерть самого Нерона.

В круг общения Нерона входили не только разочарованные аристократы, но и возничие, жрицы, гладиаторы и солдаты, а также простые граждане Рима, которые с восторгом или недоумением смотрели на своего императора, когда тот выступал на публике в качестве артиста. Нерон-изверг лишь изредка проявляется в этих зонах контакта. Не каждый житель Рима подтвердил бы расстройство поведения непредсказуемого императора. В поисках монстра-поджигателя мы ступаем на особенно зыбкую почву. Между тем большинство ученых убеждены: Нерон не виноват в великом пожаре 64 года, столь неразрывно связанном с его именем.

«Что могло быть хуже Нерона, что может быть лучше его бань?» – вопрошает поэт Марциал в эпиграмме примерно через 20 лет после смерти Нерона[12]. Нерон был весьма противоречив во многих отношениях, и еще при его жизни общественное мнение о нем разделилось[13]. Свет и тень пронизывали его правление, при этом параметры, определяющие, что к чему отнести, зависели от наблюдателя. Однако вряд ли можно отрицать, что освещение литературных преданий, выдержанных исключительно в самых мрачных тонах, не отражает сложности предмета.

Эпиграфика, второй по значению источник по истории Древнего мира после античной литературы, представляет Нерона в ином свете[14]. На территории Римской империи сохранилось 175 надписей, инициированных самим Нероном или посвященных ему. Эти свидетельства вовсе не указывают на то, что между 54 и 68 годами на императорском троне восседал опасный психопат. В целом в надписях имидж Нерона соответствует высоким стандартам: отсылки к Августу и прославление военной мощи были частью канонического образа всех предшественников Нерона. Так что тут все было в порядке вещей.

Другой пример: презрение к культам богов и принципиальное игнорирование государственной религии – одно из центральных обвинений, выдвинутых против Нерона в источниках. Однако записи арвальских братьев – древней коллегии жрецов, извлеченной Августом из забвения, – которые вели хронику своей деятельности, не дают никаких подтверждений этим обвинениям[15]. Если исходить только из этого источника, то ничто не указывает на то, что император пал по указанной причине.

Поэтому стоит по-новому взглянуть на Нерона, и этот иной подход, вопреки стереотипам, так долго его окружавшим, позволит не сбить нас с толку. Нерон жил в относительно четко очерченном космосе, протагонистов, структуры и правила которого мы можем проследить так же, как и воздействие этого мира на императора. Об этом и пойдет речь. Избранный в этой книге подход не смывает кровь с рук императора, но позволяет немного приуменьшить чудовищный и странным образом обособленный индивидуальный феномен под именем Нерон, который веками препятствовал рецепции и формировал народное восприятие.

Поиск сути, лежащей в основе нероновского мифа, уже давно занимает ученые умы в башнях из слоновой кости, и некоторые ответы уже найдены. Однако широкая общественность лишь недавно столкнулась с необходимостью подвергнуть сомнению привычные взгляды и суждения, связанные с Нероном. Цель книги – взять за основу эти сомнения и предоставить широкому кругу читателей информацию о том, что было исследовано в отношении Нерона за последние десятилетия. Факт, что Нерон, самый известный римский император, обладает огромной привлекательностью за пределами антиковедения, подтвердился в Германии в 2016 году на специальной выставке «Нерон. Император, артист и тиран» в Рейнском региональном музее в Трире. К моменту, когда получившая хвалебные отзывы выставка закрыла свои двери, более 270 000 посетителей успели за несколько часов познакомиться с шагнувшим в бессмертие императором, получив вполне сбалансированный и обновленный образ Нерона. Выставка в Трире была одной из самых успешных античных выставок последних десятилетий и, вероятно, поспособствовала тому, что мифотворческое воплощение образа Нерона Питером Устиновым в фильме 1951 года «Камо грядеши» в глазах многих зрителей заметно поблекло[16].

Три автора

Как же получилось, что Нерон столь предвзятым образом сумел стать негативным стереотипом? И к какому апогею привело увлечение Нероном на протяжении почти 2000 лет?

Начало всему положили три античных автора: Тацит, Светоний и Кассий Дион[17]. Они создали однобокий образ Нерона и придали ему форму, которая в значительной степени сохраняется по сей день. Их сочинения послужили плодородной почвой, на которой стремительно разрослась мрачная история восприятия Нерона. Между тем все трое отнюдь не являлись свидетелями правления Нерона, и каждый из них руководствовался собственными, правда, весьма основательными, причинами, которые мешали трезво взглянуть на императора.

Публий Корнелий Тацит, родившийся в середине или в конце 50-х годов, если и застал правление Нерона, то лишь в детстве, когда жил в галльской провинции. Впервые он оказался в Риме, когда ему, предположительно, было около 15 лет; в столице начались его занятия риторикой. К тому времени Нерона уже несколько лет не было в живых. На императорском троне восседал Веспасиан (69–79), основатель династии Флавиев, сделавший все, чтобы как можно заметнее отмежеваться от Нерона. При Флавиях Тацит начал сенаторскую карьеру и выработал для себя четкое представление о тех правах и обязанностях, которые должны применяться при взаимодействии императора и сената. В частности, жестокое автократическое правление последнего императора династии Флавиев Домициана (81–96) сильно повлияло на Тацита как литературного защитника сенаторской свободы и самоопределения.

Тацит был мизантропом, пессимистом в отношении культуры и в своих произведениях безжалостно обличал потрясения в обществе и политике, которые, по его мнению, было невозможно предвидеть. Читать его – огромное удовольствие и сегодня. Особенно когда он отходит (довольно часто) от своего часто цитируемого намерения повествовать о минувших событиях без гнева и пристрастия (sine ira et studio)[18] и весьма язвительно указывает на недостатки конкретных людей или целых сообществ. Например, он пишет, что Рим – это город, который многое знает, но ничего не таит[19]; чрезмерная потребность в признании – явление не только нашего времени. Основной тон Тацита мрачен, и, если бы его спросили, он, вероятно, вообще мог бы обойтись без императора во главе государства, и совершенно точно без такого правителя, как Нерон, который в итоге начал перестраивать хрупкую тектонику Римской империи явно в ущерб сенату[20].

Помимо ретроспективы в «Истории», труде, посвященном в первую очередь императорам династии Флавиев, Тацит обращается к Нерону во второй своей крупной работе – «Анналы», написанной примерно через 50 лет после смерти правителя. В 16 (первоначально, возможно, их было 18) книгах Тацит рассказывает о величии и бедствиях времен династии Юлиев-Клавдиев, уделяя гораздо больше внимания бедствиям. Действие в «Анналах» начинается со смерти Августа и прихода к власти Тиберия в 14 году и постепенно, год за годом, переходит от Тиберия, Калигулы и Клавдия к Нерону. Структура «Анналов» с разбивкой по годам уже сама по себе является политическим заявлением. Тацит мог бы упорядочить свое повествование по правителям, но он предпочел ориентироваться на анналистику – древнеримскую историографическую форму, восходящую к приснопамятным временам республики. «Анналы» сохранились не полностью: после того как в конце 12-й книги Нерон восходит на престол, Тацит полностью посвящает ему книги с 13-й по 16-ю. В середине 16-й книги повествование прерывается. Таким образом, отсутствуют 66 (частично), 67 и 68 годы, когда Нерон встретил свой конец.

Многие источники, использованные Тацитом, принадлежат перу сенаторов, пострадавших при императорах, таких как Тиберий (14–37), Калигула (37–41) и не в последнюю очередь Нерон; почти все эти сенаторы исчезли во мраке истории, оставшись безымянными[21]. Однако благодаря книгам «Анналов», посвященным Нерону, известны три имени. Тацит называет Плиния Старшего (24–79) автором не только монументальной «Естественной истории» (Naturalis historia), но и исторического труда, написанного в 70-х годах и известного сегодня лишь по фрагментам. Различные отрывки из «Естественной истории» иллюстрируют невысокое мнение Плиния о Нероне. Как только возникает необходимость в устрашающем примере расточительства, мнимого благочестия или неримского образа жизни, Плиний находит подходящий эпизод из жизни Нерона. Верх его неприязни выражается в том, что Нерон назван «врагом рода человеческого» и «ядом для мира»[22].

Помимо Плиния Старшего, Тацит обращался к Марку Клувию Руфу и Фабию Рустику, историкам и современникам Нерона, которые, вероятно, были лично знакомы с Нероном и его стилем управления. Клувий Руф выходил в качестве конферансье во время сценических выступлений Нерона и в целом относился к императору вполне лояльно. Фабий Рустик получил представление о ситуации при дворе благодаря дружбе с прославленным философом Сенекой, который какое-то время был ближайшим советником Нерона. После того как Сенека покончил жизнь самоубийством по приказу Нерона, Фабий Рустик, талантливый стилист, которого Тацит даже сравнивал с почитаемым Ливием[23], больше не находил в императоре ничего хорошего. В какой-то момент Тацит также упоминает мемуары Агриппины, матери Нерона, в качестве источника[24].

Помимо этих литературных свидетельств, Тацит, как известно, обработал копии постановлений сената, хранившиеся в храме Сатурна на Римском форуме (Forum Romanum), а также acta senatus – протоколы заседаний сената, которые были подготовлены и сохранены в императорских архивах[25]. В принципе, Тацит интерпретировал имевшийся у него материал далеко не в самых мрачных тонах, когда ему попадались противоречивые суждения о Нероне. Например, когда возникает вопрос, от кого исходили сексуальные намеки, омрачающие картину отношений матери и сына – Нерона и Агриппины, после краткого разбора источников Тацит констатирует: скорее всего, от Агриппины[26]. Поэтому было бы неправильно рассматривать Тацита как предвзятого историка, который вцепился в Нерона по политическим мотивам с целью изложить воспоминания о нем в определенном ключе. Однако Тацит, как и многие историки, априори придерживался определенных взглядов на то, о чем писал, в том числе и на Нерона, которого он, несомненно, ненавидел и считал заурядным тираном.

Гай Светоний Транквилл родился примерно в 70 году, вскоре после смерти Нерона, вероятно, в крупном североафриканском торговом городе Гиппон в римской провинции Африка[27]. Он принадлежал к сословию всадников, или эквитов, – второму по значению социальному слою в империи после сенаторского сословия. Как и Тацит, он приехал в Рим, где в середине 80-х годов – во время правления Домициана – брал уроки риторики в образовательных целях. При Траяне (98–117) и прежде всего при Адриане (117–138) Светоний занимал высокие посты в императорской администрации. Какое-то время он руководил архивами и библиотеками столицы и несколько лет занимал важную должность ab epistulis – заведующего перепиской и главы императорской канцелярии. Таким образом, благодаря службе Светоний располагал множеством источников: это были официальные документы из государственных архивов, а также многочисленные письма с ходатайствами и просьбами, которые доходили до императоров и рассматривались в канцелярии. На основе этого материала Светоний написал свой главный труд, где почти канонически зафиксировал подражание литературному жанру, который до того времени едва ли был распространен в Риме, а именно биографическому[28]. Биография Нерона – одно из 12 жизнеописаний римских правителей – от Цезаря до Домициана, – написанное Светонием вскоре после 120 года[29].

В дополнение к различным письменным источникам Светоний также принимал во внимание и устные предания, часто неизвестного происхождения. В результате такого смешения появилась пестрая картина нравов, которая не претендует на историческую точность, не учитывает хронологию в принципе и вместо этого изобилует сплетнями, анекдотами и якобы значимыми деталями, иллюстрирующими особенности характера главных героев. Долгие дискуссии между императорами и сенаторами, полемика о форме правления и вопрос о смысле или бессмысленности монархии не были свойственны авторской манере Светония. Писателя интересовали личности его героев[30]. К моменту написания «Жизни двенадцати цезарей» о Нероне уже ходили всевозможные легенды, ставшие богатым материалом для создания Светонием жуткой и витиеватой биографии императора. О том, что из фигуры Нерона получилось извлечь немало пользы, свидетельствует и объем: биография Нерона значительно шире жизнеописания Клавдия, умершего в возрасте 63 лет, тогда как Нерон немного не дожил до 31 года.

Доказано, что Тацит и Светоний частично опирались на одни и те же источники, возможно, в своих биографиях Светоний даже использовал труды Тацита. Тем не менее работы этих двух авторов сильно различаются по структуре и замыслу. В отличие от Тацита, Светоний не считал себя историком. Он хотел развлекать, а не обязательно давать оценку. Однако Светоний не был полностью свободен от политических взглядов[31]. Он создавал свои жизнеописания для аристократической публики и, будучи представителем всаднического сословия, столкнулся с проблемой Нерона, который, по свидетельствам многих современников, из-за своих публичных развлечений и выступлений на сцене без нужды водился с низшими слоями населения столицы. Кроме того, Светонию покровительствовал Плиний Младший, племянник Плиния Старшего (уже упомянутого автора «Естественной истории»). Мир интеллектуалов в Риме был невелик, и аристократические круги держались обособленно – трудно представить, чтобы в такой среде Светоний мог сформировать благожелательную по отношению к Нерону позицию, революционную по меркам того времени.

Луций Кассий Дион – третий автор, благодаря которому сохранились более подробные предания о Нероне и его времени. Его труд «Римская история» на греческом языке (Rhomaike historía) был написан около 200 года, примерно через 130 лет после смерти Нерона. Кассий Дион родился в семье римского сенатора в вифинской Никее в современной турецкой провинции Бурса и получил соответствующее образование, что привело его сперва в великие интеллектуальные центры греческого мира, а затем в Рим и Италию, где он начал успешную сенаторскую карьеру[32].

Его исторический труд, выполненный в анналистической манере, охватывает почти 1000 лет римской истории – от первых царей до времени Северов[33], конкретно – до 229 года. Подобно Тациту, Кассий Дион последовательно придерживается сенаторской точки зрения. Хотя Кассий Дион происходил из Малой Азии и имел провинциальные греческие корни, по собственному мнению, он в неменьшей степени принадлежал к римско-италийской элите.

Взгляды Кассия Диона на культурные и политические условия исследуемого периода, например на условия жизни при императорских дворах Юлиев-Клавдиев, в значительной степени определяются его временем, то есть началом III века. Под конец его «Римская история» насчитывала 80 книг, из которых полностью сохранились только 25. Книг LXI–LXIII, посвященных правлению Нерона, среди них нет. Тем не менее их содержание удается более-менее сносно реконструировать, поскольку труд Кассия Диона был буквально разобран по кусочкам и охотно использовался в обширных мировых хрониках XI и XII веков[34]. Пересказы, вышедшие из-под пера византийских писателей, в том числе Иоанна Зонары и Иоанна Ксифилина, говорят, что Кассий Дион, видимо, относился к Нерону куда более враждебно, чем Тацит и Светоний[35]. Красной нитью в труде Кассия Диона проходят поиски идеального монарха[36]. В Нероне он его не видел. Не будет преувеличением сказать, что для Кассия Диона Нерон вообще был худшим императором из всех[37]. Свое отношение к Нерону он выражает устами дочери британского вождя, Боудикки[38], которая возглавила восстание против римлян в 61 году. По ее словам, хоть Нерон и носил мужское имя, его пение, игра на лире и макияж свидетельствовали о том, что на самом деле он женщина. Именно так она его и называет: Нерония-Домиция[39].

Во многих местах первоначальный смысл глав о Нероне можно выявить лишь частично: к тому времени, когда Зонара и Ксифилин создавали свои пересказы, уже давно официально считалось, что Нерон приказал начать первые в истории преследования христиан. Трудно представить, чтобы это обстоятельство не отразилось на переложении времен христианского Средневековья, которое сегодня является для нас единственной возможностью ознакомиться с книгами Кассия Диона, посвященными Нерону. Кассий Дион не может сравниться с Тацитом ни методологически, ни стилистически. Однако отрывки из его «Римской истории» все же завершают историю Нерона, заполняя пробел между 66 и 68 годами, присутствующий в сочинении Тацита.

Свет и тень

Подведем итог: мрачный образ последнего императора из династии Юлиев-Клавдиев сформировали три более или менее обстоятельных исторических и биографических текста, каждый из которых был написан уже после смерти Нерона и с определенными целями, а потому крайне однобок в отношении расставленных в нем акцентов. К этому следует добавить множество нравоучительных заметок, случайных упоминаний и анекдотических эпизодов, принадлежащих разным писателям, историкам и биографам, вплоть до периода поздней Античности, которые обычно придерживались тона, аналогичного тону Тацита, Светония и Кассия Диона, и часто ссылались на них.

Вот несколько примеров: для императора-философа Марка Аврелия (161–180) Нерон был не более чем противоестественным образцом импульсивности, андрогином, возбуждаемым инстинктивно, как дикое животное[40]. «Хронограф 354 года» подчеркивает тему упадка: при дворе Нерона жил обжора из Александрии, который, помимо прочего, съел живую курицу вместе с перьями, 100 яиц, гвозди для обуви, четыре скатерти и тюк сена, но при этом остался голодным. Более подробная информация в хронике, предназначенной для описания правления Нерона, отсутствует[41]. Историк Евтропий констатирует, что к концу IV века он уже мало что мог вспомнить о Нероне, кроме парфюмерных ванн (холодных и теплых), позорных выступлений на сцене и беспрецедентных военных неудач[42]. Орозий, христианский автор начала V века, в нескольких абзацах резюмирует правление Нерона как сплошное масштабное бедствие. Император убил мать, брата, сестру, жену и вообще всех своих родственников[43].

Список можно легко дополнить. Без сомнения, бо́льшая часть античных авторов считала Нерона образцом тирана, негодяем и извергом, и это убеждение, безусловно, возникло не на пустом месте. Нет оснований полагать, что образ Нерона в античной историографии являлся лишь фальсификацией. Многие преступления и другие деяния, приписываемые Нерону, абсолютно достоверны.

Иосиф Флавий, современник Нерона, описавший, в частности, Иудейскую войну 66–70 годов, полагает, что предвзятое отношение к Нерону существовало и в его время, но были и прямо противоположные мнения. Это наводит на размышления. Действительно, Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» упоминает, что некоторые историки положительно отзывались о Нероне. Мы не знаем ни одного из них, даже их трудов. Иосиф Флавий предполагает, что, возможно, они были приближенными императора. С другой стороны, по словам Иосифа Флавия, были историки, которые по разным причинам ненавидели Нерона, поэтому дали ему столь негативные характеристики. Иосиф Флавий даже не думает принимать сторону этих историков: те, кто осуждал Нерона, были бы так же далеки от истины и при его предшественниках и так же плохо относились к ним, хотя написали о них гораздо позже[44]. Это обстоятельство подчеркивает узкие места в оценках Нерона и других императоров, таких как Тиберий, Калигула и Клавдий: приверженцы и недруги боролись за то, кто возьмет верх в своих оценках этих деятелей; в случае с Нероном недруги оказались более убедительными – как в своих сочинениях, так и в реальной жизни. В истории проигравшие почти никогда не оставляют воспоминаний, не формируют образов и ракурсов исторической памяти.

Взвешенные или даже позитивные мнения о Нероне со времен Античности встречаются крайне редко. В стихах поэта Тита Кальпурния Сицилийского Нерон отождествляется с Аполлоном и Марсом, даже с Юпитером, его встречают как мессию[45]. В написанных на заре правления Нерона стихах преобладает чувство облегчения в связи с началом нового царствования после смерти ненавистного императора Клавдия. То же самое относится и к Carmina Einsidlensia, сохранившимся в виде фрагментов пасторальных поэм времен Нерона, которые воспевают в гимнах молодого правителя[46]. Восторженное изображение Нерона в образе Аполлона в сатире Сенеки «Отыквление божественного Клавдия» (Apocolocyntosis), написанной в 54 году, тоже, так сказать, вписывается в интересы идеологии, требующей обособить Нерона от его предшественника Клавдия, фактического – и радикально очерненного – главного героя этого произведения[47]. Наконец, так называемая «Латинская Илиада», переложение «Илиады» Гомера, – еще один пример того, как Нерон предстает в качестве миротворца и талантливого сочинителя. Согласно последним исследованиям, сочинение датируется периодом между 60 и 65 годами[48]. На удивление, это довольно позднее время: Нерон уже убил мать и, возможно, прославился как предполагаемый поджигатель Рима.

Со смертью Нерона доброжелательные тона почти полностью исчезают. Хотя первые годы его правления часто отмечаются как благополучные, например у Светония, таким образом композиционно лишь усиливается контраст с годами тиранического правления, начало которого большинство античных авторов связывают с убийством Агриппины в 59 году. И все же очень сдержанно – в одном отрывке – высказывается, например, Плутарх (ок. 45 – 130 гг.), который проводит политическую параллель с «поздним» Нероном в биографии республиканского полководца Тита Квинкция Фламинина[49]. Плутарх не поет императору дифирамбов, но этот отрывок стоит особняком по сравнению с другими преданиями исключительно потому, что упоминание о Нероне «всего лишь» нейтрально. Образ Нерона, созданный Плутархом, не отличается последовательностью, о чем свидетельствует его лапидарное замечание в конце жизнеописания Антония о том, что Нерон своим безумием едва не довел империю до краха[50]. Но биограф все же позволяет себе несколько более трезвый взгляд на Нерона, чем римские авторы. Причина: Плутарх был греком, а в Греции люди вполне положительно оценивали правление Нерона. Многие из его предпочтений, которые такие авторы, как Тацит или Светоний, считали антиримскими и поэтому отвергали, коренились в культурных традициях греческого Востока.

Однако в отношении памяти о Нероне решающим фактором оказалось не сочувствие многих жителей Греции, а то, что вышло из-под пера историков. Исходя из этой древней традиции, образ Нерона утонул в неприятии и ненависти.

Нерон и христианская традиция

В итоге оказалось, что наиболее влиятельным течением в восприятии Нерона стало христианское[51]. Отправной точкой является рассказ Тацита о пожаре Рима в 64 году и о последующих событиях. Почти вскользь и без особого участия в судьбе секты Chrestiani, которую он также считает весьма подозрительной, Тацит упоминает, что Нерон искал виновных после великого пожара, дабы отвлечь внимание граждан от подозрений в том, что он сам виноват в катастрофе. В результате в Риме впервые начались организованные гонения на последователей Христа, которые затем привели к особо жестоким казням. Рассказ Тацита вызывает вопросы по многим причинам, например в отношении масштабов событий и сохранившихся деталей, а также в отношении связи между преследованием христиан и великим пожаром[52].

Образ Нерона – гонителя христиан тем не менее стал каноническим. В своих трудах «К язычникам» (Ad nationes) и «Апологетик» (Apologeticum), написанных около 197/198 года, отец Церкви Тертуллиан охарактеризовал Нерона как первого гонителя (persecutor) и палача (damnator) христиан[53]. Между тем не только апологеты II–III веков отметили ужасную деталь, которая еще больше омрачила образ Нерона: согласно преданию, известному с середины II века, в результате действий Нерона в Риме также были замучены апостолы Петр и Павел. Начиная примерно с 200 года можно было посетить их предполагаемые захоронения на Ватиканском холме и недалеко от Остийской дороги, тем самым неуклонно перенося память о тирании Нерона в раннехристианское настоящее.

В период с III по V век – смутные для христиан времена – Нерон появляется в многочисленных апокалиптических писаниях, в которых его возвращение, зачастую в качестве самого антихриста или его предвестника, связано с днем Страшного суда. За этим стоят легенды, которые начали распространяться вскоре после смерти Нерона, о том, что злой император вовсе не умер, а отправился на восток, где ждет своего пробуждения, чтобы снова занять трон. Долгоиграющая легенда о Nero redivivus, несомненно, укрепилась благодаря появлению как минимум двух Лже-Неронов[54], при которых вскоре после смерти Нерона жить в Греции стало небезопасно[55].

Викторин, епископ Петавии, города на территории современной Словении, автор старейшего из сохранившихся библейских комментариев на латыни, выдвинул в конце III века убедительный тезис о том, что Нерон отождествляется с Величайшим Зверем в Откровении Иоанна Богослова. В тексте есть загадочная фраза о том, что число этого Зверя есть число человека и оно равно 666[56]. В самом деле, сумма числовых значений еврейских букв в имени Neron Kesar (Нерон Кесарь) дает число 666. Тот факт, что такая игра с числами работает и с другими именами, мало помог памяти Нерона. Первый император, от которого христиане пострадали как от чудовища и антихриста, уже упомянут в Книге Книг! Многим экзегетам такая возможность казалась слишком заманчивой, чтобы не быть правдой.

Монстр набирает обороты

Нерон остался в античной традиции бессмертным чудовищем, которое проложило себе путь сквозь века. Облаченный в одежды то ли тирана, то ли убийцы родных, то ли антихриста, он разросся до исполинских размеров, стал легендой и в какой-то момент даже забеременел, как в упомянутой выше «Императорской хронике». При этом исторический Нерон уменьшился до едва заметных размеров[57].

В Средневековье не было ни единого высказывания о Нероне, за которым не просвечивал бы образ mala bestia[58][59]. В «Императорской хронике» также трудно разделить образ Нерона-тирана и Нерона-матереубийцы, с одной стороны, и образ Нерона-антихриста – с другой. Все слилось воедино. В средневековых спорах между императорами с одной стороны и папами и князьями с другой, многие императоры именовались Неронами – например, ходивший в Каноссу Генрих IV, а также Фридрих II из-за его антипапской политики[60]. Обвинение звучало так: если вспомнить Нерона, вся концепция translatio imperii, то есть передачи древней императорской власти в руки правителя Священной Римской империи (германской нации)[61], внезапно оказывалась скомпрометированной[62]. Никто из императоров не хотел оставаться в русле традиции, восходящей к Нерону.

Политические мыслители эпохи Возрождения впервые отошли от преимущественно христианской точки зрения в отношении Нерона. Кабинетные ученые во Флоренции, Павии и Риме были заняты размышлениями о достоинствах правителя, задачах государя и идеальном государственном устройстве. Даже под таким углом зрения с Нероном было достаточно точек соприкосновения, поскольку тема тирана уже стала центральной в трудах Тацита. В конечном счете примерно через 1500 лет после смерти у Нерона появился первый защитник – гуманист Джероламо Кардано. Это как если бы политик, за которым в наши дни закрепилась дурная слава, впервые получил положительную оценку в прессе примерно в 3500 году от Рождества Христова. Однако в «Восхвалении Нерона» (Encomium Neronis) 1562 года Кардано стилизует Нерона под идеального императора. По его мнению, даже совершенные Нероном многочисленные убийства были политически продуманными и по большому счету совершались в целях самозащиты[63].

Такая реабилитация осталась исключением. Как правило, люди эпохи Возрождения также не видели причин любить Нерона. Однако по крайней мере заметна смена парадигмы: Нерон раннего Нового времени в большей степени тиран и в меньшей – гонитель христиан. Это оказалось полезным и для дискредитации политических оппонентов, для чего были задействованы самые выразительные лингвистические средства: в трактате 1651 года великий Джон Мильтон называет своего пожизненного противника, английского короля Карла I, Nerone Neronior[64] – таким образом, Карл был для него в большей степени Нероном, чем сам Нерон. Мильтон даже не был первым, кто применил этот смелый неологизм – прилагательное, образованное от имени Нерон, в сравнительной степени[65].

В XVII веке Нерон был широко представлен в литературе и искусстве, его образ стал популярным и распространился довольно широко. В таких вычурных драмах, как «Нерон. Новая трагедия» (Nero. A New Tragedy) Мэтью Гвинна (1603), император выходит на театральные подмостки. Сюжетная линия этих пьес позаимствована в основном из анекдотического арсенала Светония и произведений Тацита. Те, кто мог себе это позволить, лицезрели Нерона и в опере: Клаудио Монтеверди в «Коронации Поппеи» (L’incoronazione di Poppea) 1642 года представил на сцене императора, опьяненного любовью, заключительный дуэт которого с супругой Поппеей, должно быть, произвел на публику того времени совершенно шокирующее впечатление: неужели бесчеловечный Нерон был способен на любовь? В 1705 году Георг Фридрих Гендель поставил своего «Нерона» на сцене Гамбургского оперного театра, но с минимальным успехом. Четыре года спустя в Венеции Гендель поставил «Агриппину». Итальянская публика бурлила от восторга, горланя caro Sassone[66], как сообщает современник[67]. «Агриппина» до сих пор считается самой выдающейся оперой Генделя. Конечно, либретто Винченцо Гримани добивает остатки историзма: в качестве примера достаточно сцены в конце третьего акта, где Клавдий объявляет о свадьбе Нерона с Поппеей Сабиной. С исторической точки зрения этого никак не могло быть.

Визуальной составляющей занялись художники эпохи барокко. На картине Антонио Молинари «Нерон над телом своей матери Агриппины», написанной примерно в 1680 году, Нерон в изумлении смотрит на полураздетую мать, только что убитую его приспешниками[68]. Так отчетливо считываются обвинения в инцесте, которые упорно преследовали Нерона еще в античные времена (рис. 1).

Рис. 1. «Нерон над телом своей матери Агриппины». Говорят, сразу после убийства Агриппины своими приспешниками Нерон поспешил взглянуть на обнаженную мать. Для большинства античных авторов инцест между матерью и сыном был чем-то очевидным. Антонио Молинари, 1675–1680 гг.

В конце XVIII и в течение XIX века рецепция Нерона вступила в период эстетизации. Предполагаемая приверженность Нерона дионисизму, декадансу и безусловному артистизму сделала его прототипом и объектом повышенного внимания для маркиза де Сада, а также для таких поэтов, как Август фон Платен или Гюстав Флобер. Ориентиры при этом оставались неизменными: Нерон по-прежнему был поющим поджигателем, только теперь это было переосмыслено с эстетической точки зрения[69]. Примерно в то же время Нерон стал гостем в домах буржуазии. С конца XVIII века исторические романы появлялись как грибы после дождя. Одновременно с отвращением и с очарованием читатели погрузились в эпоху вырождения Римской империи, которую, казалось, идеально представлял такой персонаж, как Нерон. Основываясь на исключительно однобоком образе Нерона, такие произведения, как «Актея» (1839) Александра Дюма или «Камо грядеши» (1895) Генрика Сенкевича, меняли свои сюжеты, отклонялись в сторону и расставляли акценты.

Тема Сенкевича – преследования ранних христиан. В этом случае образ Нерона не был переосмыслен. Он оставался в рамках проверенного временем образа гонителя христиан, поджигателя и тирана. Он не в центре сюжета, но двигает его как подземный поток. «Камо грядеши» Сенкевича считается безусловной литературной классикой, посвященной Нерону и его эпохе[70]. Роман сформировал представления о Риме времен Нерона как минимум для одного поколения и стал кульминацией настоящей нерономании в Польше XIX века[71]. Генрих Семирадский, хороший знакомый Сенкевича, писал картины ему под стать. Еще в 1876 году, написав «Факелы Нерона», он создал шедевр, чья притягательность проистекает именно из того факта, что Нерона на полотне сначала нужно найти. На втором плане картины император, словно затаившийся дикий зверь, выжидая, почти со скукой взирает из праздной толпы на христиан, облитых смолой и обвязанных соломой, пока рабы разжигают костры, чтобы привести в исполнение смертный приговор (рис. 2). В основе этой сцены, несомненно, лежит повествование Тацита[72].

Рис. 2. «Светочи христианства (Факелы Нерона)». Вечная тема: Нерон и христиане. Император возлежит в паланкине и держит на поводке тигра. Его жертв ожидает смерть в огне. Генрих Семирадский, 1876 г.

Всемирные исторические потрясения XX века с его большими и малыми автократами, а также культурные и социальные дискуссии привели к тому, что интерес к Нерону снова возрос. Проявившаяся еще в XIX веке тенденция, придававшая императору и отдельным аспектам его поведения четкие современные коннотации, решающим образом усилилась. По приблизительным оценкам, романы о нем выходили в среднем каждые пять лет. Нерон время от времени покорял все новые вершины. Он явно перестал вселять ужас, тем более что императив христианского взгляда на вещи окончательно ушел в прошлое.

В 1922 году венгерский писатель Дежё Костоланьи в романе «Нерон, кровавый поэт» создал психограмму деспота-артиста, тирания которого стала результатом роковой смеси зависимости от признания как деятеля искусств и фактического всевластия императора. У Костоланьи столкновение искусства и жизни в итоге приводит к падению совершенно подавленного Нерона.

Главный герой романа Лиона Фейхтвангера «Лже-Нерон» (1936) – Теренций Максим, один из самозванцев, которые появились на востоке империи после смерти Нерона[73]. Персонаж сатирического романа Фейхтвангера, с одной стороны, является копией Нерона, что в некотором смысле соответствует исторической реальности, с другой стороны, в нем есть очевидные отсылки к Адольфу Гитлеру. Роман повествует о восхождении к власти психопата, который пользуется огромной поддержкой населения и почитается за далекоидущие политические замыслы на востоке империи. Этот образ отражает исторически подтвержденный факт, что Нерон был одним из самых популярных императоров в восточных провинциях Римской империи. По сравнению с другими литературными воплощениями образа Нерона версия Фейхтвангера выглядит почти ревизионистской.

После Второй мировой войны Нерон, потерпевший фиаско, все чаще оказывается в центре внимания: Нерон как случайный человек во власти, как художник в состоянии поиска, подвластный эмоциям и в целом слабый, который в конце концов терпит поражение в суровых реалиях управления Римской империей. Миф о нем приобретает дополнительный психологизирующий аспект, и это окончательно подчеркивает, что «Нерон» стал проекцией, которая может быть и хорошей, и плохой.

Вывод банальный, но он говорит о многом: на протяжении веков характеристика Нерона практически всегда формировалась из того, как на него смотрели со стороны. Первоначальный объект интереса был искажен этими взглядами до неузнаваемости. Сегодня Нерон – это бренд. С лета 2020 года сети супермаркетов в Германии стали продавать уголь для гриля, носящий его имя. Есть и соответствующий интернет-магазин, где любители барбекю любого класса могут найти все, что им нужно, даже органическую продукцию[74]. Сам Нерон не имеет к этому никакого отношения.

Настоящая книга является научно-популярной, основанной на максимально полном рассмотрении как античных источников, так и современных исследований, посвященных Нерону, – все это, как и полагается, представлено в разделе с примечаниями. Однако начиная с главы «Рождение и детство» представление расширяется: каждой главе предшествует развернутое вступление. Центральное место занимают сцены из жизни Нерона, ключевые события, об историчности которых мы имеем лишь самое общее представление, поскольку лишены возможности прибегнуть к детальным античным описаниям. Рождение Нерона в декабрьскую ночь 37 года – как раз такой случай: несмотря на почти полное отсутствие сведений, даже самые большие скептики не будут отрицать, что это событие наверняка произошло. Другие примеры включают смерть Клавдия в октябре 54 года, церемониальное жертвоприношение в честь дня рождения императора в декабре 62-го и допрос подозреваемого в заговоре против Нерона в апреле 65-го. В последнем случае главную роль исполняет палач, и точно так же, как в главе «Общая радикализация», в других сценарных эпизодах на передний план выходят свои главные герои и героини.

История рождения Нерона – хороший пример для понимания самого процесса появления ребенка на свет: благодаря трудам врача Сорана Эфесского, который работал в Риме в конце I – начале II века, мы имеем неплохое представление об акушерской помощи в Римской империи. Соран, будучи авторитетом в этой области, исписал целые свитки папируса, полные указаний обо всем, что надлежит учитывать при родах. Он распределяет обязанности присутствующих, подробно описывает, какие медицинские инструменты и домашние средства следует использовать, и уделяет приоритетное внимание акушерке как главной фигуре после будущей матери. Таким образом, мы вполне можем представить, как именно протекали роды в богатой римской семье. Вкупе с немногочисленной сохранившейся информацией о месте, времени и особенностях рождения Нерона этот процесс можно описать с определенной степенью правдоподобности.

Такой подход аналогичен подходу куратора выставки, который пытается осветить более широкую тему с помощью отдельных объектов. Речь идет об иллюстрациях и о том, чтобы придать миру Нерона некое обыденное звучание, а также о том, чтобы показать, как можно овладеть историческим знанием с помощью аутентичных источников. По этой причине к каждому развернутому вступлению к главе прилагаются довольно обширные примечания в конце книги. В них подробно задокументирована информация, изложенная в тексте.

Но сначала речь пойдет о мире Нерона, о сцене, по которой дефилировал император. По сути, ее подготовил Август, прапрадед Нерона, и разобраться в ее декорациях оказалось довольно сложно для преемников первого римского императора.