5 декабря, суббота

Я встала пораньше, чтобы в квартире прибраться – Надя хоть и свой человек, но все равно неудобно.

Успела, но в девять часов она не пришла, не было ее и в десять.

Я забеспокоилась и позвонила ей.

– Не до тебя мне сейчас, – тихо сказала она. – Тимофевна ночью умерла. Клавка пластом лежит. Похоронами Димка занимается.

– Ну, ты хоть намекни, что сказать хотела, – попросила я.

– Я тебе скажу одно: ищи Кузьмича.

– Надя, он умер еще в начале июня. Или ты не знала?

– Не будь дурой, Танька! Ты его труп видела? Нет! А раз так, то ищи! – яростным шепотом приказала она.

– А откуда у тебя такая уверенность?

Поколебавшись, она быстро заговорила:

– В двух словах. Роман у нас с ним был. Много лет, пока я не ушла. Почему, не твое дело. Может, когда-нибудь скажу. Но любила я его без памяти. И до сих пор его помню. И уж ты мне поверь, если бы с ним чего случилось, я бы почувствовала. С чего ты вообще взяла, что он умер?

– Так Сергею его дочь сказала.

– Этой сволочи ни в чем верить нельзя! – чуть не сорвалась на крик Надежда. – А у меня сейчас нет времени тебе все рассказывать. Просто говорю: ищи Кузьмича! – и она положила трубку.

Вот к такому повороту я никак готова не была.

Озадачила меня Надежда сильно, но как искать этого Кузьмичева? Где?

Я позвонила Ивану и попросила дать мне его адрес.

– Таня, зачем он вам? – удивился он.

– Я хочу поговорить с его женой, – объяснила я.

– Но она еще в феврале от инсульта умерла, – совсем уже обалдел Иван.

– Значит, с соседями поговорю. Это мое дело. Давайте адрес.

Донельзя удивленный, он мне его продиктовал, а я пообещала позвонить ему, как только освобожусь.

Оказалось, что Кузьмич жил в Первомайском поселке на самом краю города, на берегу Волги, который когда-то был застроен частными домами с приусадебными участками. Строить там многоэтажки не позволяла оползневая зона, поэтому поселок не трогали. Но со временем загребущие лапы «новых русских» дотянулись и до него, домишки начали скупать по несколько сразу, чтобы участок был побольше, сносить и на их месте строить коттеджи. А чтобы они не съехали в реку, берегоукрепительные работы проводились там основательные и постоянные.

Сама я никуда ехать не собиралась, у меня для этого был припасен такой персонаж, который в игольное ушко не то что пролезет, а пулей пролетит. Это был Венчик.

Вообще-то его звали Вениамин Аясов. Он был бомжом по призванию и наслаждался своим образом жизни. Он жил недалеко от меня в подвале многоэтажного дома, где находился на практически законном основании бесплатного сторожа, потому что его присутствие там гарантировало жильцов от появления более беспокойных соседей, поэтому Венчика всячески привечали.

У него была масса достоинств: он очень легко сходился с людьми, был интересным собеседником, благодаря чему пользовался в своем кругу большим уважением, помощником для меня он был бесценным. Естественно, я ему платила за помощь, причем немало, так что он не бедствовал.

Недостаток же у него был только один – он знал великое множество разных побасенок и притч и постоянно норовил мне что-то рассказать. Обычно я умудрялась этого избежать, но иногда в случае какого-то его особо выдающегося достижения приходилось стиснуть зубы и терпеть.

Летом Венчик пропадал на природе, а зимой отсиживался в своем подвале. Вот и сейчас я собиралась отправить его в Первомайский поселок.

Я приехала к его дому, присела на корточки возле вентиляционного окошка и громко позвала по имени.

Через некоторое время он ко мне вышел, и я сказала:

– Венчик, у меня есть для тебя задание. Не опасное, но хлопотное.

– Э-э-э, матушка! Да, когда же я трудностей боялся? – усмехнулся он. – Ты говори, что надо сделать, а уж я тебя не подведу.

Еще дома я написала на листке адрес и другие данные Кузьмичева и теперь, отдав ему бумагу и деньги на расходы, начала объяснять на словах:

– Венчик! Дело в том, что по одним данным этот человек жив, а по другим – он умер в начале июня от ковида. Выясни, где истина. Если он вдруг куда-то переехал, узнай куда. Как только все выяснишь, позвони мне. Только оденься потеплее, а то возвращаться будешь уже вечером, похолодает.

– Не волнуйся, матушка. Сейчас соберусь и поеду. И поберегусь, чтобы тебя не подвести, – заверил меня Венчик и скрылся в подвале.

Ну вот, теперь можно было и Ивану звонить.

Узнав, что я нахожусь ближе к Некрасова, он предложил начать с этого адреса.

Я приехала первая, но ждать долго не пришлось – Иван появился почти тут же на огромном, навороченном джипе.

Мы поднялись к квартире, где жил Ашот, Иван достал ключи и отпер двери, наружную и внутреннюю, причем обе были металлические, а потом снял квартиру с пульта.

Мы вошли, и я осмотрелась по сторонам.

Ну что сказать? Некогда очень уютная квартира сейчас напоминала склад с неудачно расставленной мебелью.

Иван провел меня в гостиную, и даже при его немалом росте ему пришлось встать на стул, чтобы из глубины верхней полки антресоли достать пакет и спуститься с ним вниз.

В пакете оказалась фирменно сложенная, некогда очень дорогая рубашка. Он ее развернул, и я увидела, что она была прострелена и в крови.

Я надела перчатки и, достав из своего чемоданчика все необходимое, вырезала кусок окровавленной ткани, убрала его в пробирку и заткнула пробку.

– Зачем вы это делаете? – спросил Иван. – Ведь ясно же, что это рубашка дяди Ашота.

– Потом узнаете, – пообещала я, снимая потожировые следы с воротника рубашки, и, закончив, спросила: – Где был кабинет Ашота Арамовича?

Иван провел меня в комнату, где стояли только письменный стол, пара стульев и пустые стеллажи вдоль стен.

Я подошла к столу, открыла верхний ящик и увидела россыпью лежащие на его дне ручки с обгрызенными концами.

– У Ашота Арамовича была привычка грызть ручки?

– Была, – усмехнулся Иван. – Он нас с Сергеем за это с детства ругал, а за собой не замечал.

– Я, с вашего разрешения, возьму парочку, – сказала я, складывая их в пакет: – А какие-нибудь еще вещи, в которых Ашот Арамович ходил, в квартире остались?

– Нет! Сергей велел все собрать и передать в благотворительный фонд при армянском землячестве, чтобы раздали нуждающимся.

– Жаль. А какие-нибудь медицинские документы Ашота Арамовича здесь могут быть? Желательно из последних.

Иван озадаченно почесал затылок и полез в ящики стола.

В самом нижнем между какими-то старыми бумагами он нашел скрепленные степлером два бланка с результатами анализа крови: общий и на биохимию, датированные февралем прошлого года.

– Спасибо, этого достаточно, – сказала я, убирая листки в чемоданчик. – Будем смотреть дальше.

Мы с Иваном прошли в спальню, где на кровати лежали старые одеяло и подушка, естественно, без пододеяльника и наволочки.

Я глянула на Ивана и увидела, что он всерьез озадачен. Я полезла по шкафам, но постельного белья нигде не было, ни чистого, ни использованного.

– Вообще-то все отвезли в фонд, – удивился он. – Откуда это?

Мне даже в перчатках категорически не хотелось ни до чего дотрагиваться, поэтому я нагнулась и понюхала подушку – она пахла женскими духами, резкими и дешевыми. Но даже такие за полтора года должны были бы выветриться.

Я брезгливо скинула на пол одеяло и ультрафиолетовым фонариком посветила на матрас.

Ну что сказать? Он носил следы неоднократных любовных утех.

– Простите, – сказала я, – но матрас мне придется порезать.

Иван стоял с каменным лицом и ничего мне на это не ответил.

Я вырезала несколько кусков из обивки матраса и убрала их в пакеты.

– Только не перепутайте, – попросил Иван.

– Конечно, нет. Смотрите, я везде пишу: образец «А», образец «Бэ», образец «Вэ», и только я знаю, кому какой образец принадлежит, – объяснила я. – Надеюсь, вы уже поняли, что здесь происходило, поэтому вам нужно сегодня же найти документы на входные двери и вызвать мастера, чтобы поменять личинку хотя бы одного замка. Срочно! А еще над входной дверью видеокамеру, и пусть изображение с нее идет только на ваш компьютер.

– Больше ключи я этому щенку не дам, – зло пообещал парень.

– Господи! Иван! Да он уже давно сделал себе дубликаты. А пароль от сигнализации вы ему сами сказали. И говорить вы этому щенку пока ничего не будете. И делать тоже. Просто если он попробует сюда зайти, у вас будет этому доказательство. А теперь поехали в квартиру Луизы Ованесовны.

Ее дом был классической «сталинкой» с высоченными потолками и широкими пологими лестницами. Подниматься нам, правда, пришлось на четвертый этаж.

В этой квартире была та же система двойных металлических дверей, только гораздо большего размера.

Обстановка в квартире оставалась нетронутой, поэтому сразу было понятно, что это барский дом в хорошем смысле этого слова: все было очень дорого и со вкусом. А богатая библиотека, альбомы с репродукциями картин, проигрыватель и множество пластинок давали понять, что здесь жила интеллигентная женщина.

Я прошла по квартире и удивилась – в ней был идеальный порядок.

– Вы здесь что-нибудь трогали или убирали? – спросила я.

– Нет, – покачал головой Иван. – Полгода еще не прошло. Сергей только щетку для волос с трюмо взял, чтобы анализ ДНК сделать, и все.

В ящике прикроватной тумбочки лежал почти пустой тюбик крема для рук, и я аккуратно убрала его в пакет.

Я осмотрела шкаф с одеждой – одно платье явно несколько раз надевали, и я вырезала из воротника немного материи.

Я пошла в ванную, где осмотрела все шкафчики, потом ящики трюмо в спальне, но ничего интересного не нашла. На всякий случай я сняла потожировые следы еще и с пульта для телевизора, решив, что этого должно быть достаточно.

– Иван, если Луиза постоянно болела и лечилась, то где лекарства и медицинские документы? Их нигде нет.

– Не может быть! – уверенно сказал он. – Я же ей сам в начале июня лекарства привозил.

Мы принялись искать в четыре руки, перерыли письменный стол в кабинете, заглянули во все уголки, но не нашли.

– Может быть, документы в сейфе? – предположил Иван.

– Ага! И лекарства тоже! – язвительно добавила я.

Мы с ним оценивающе посмотрели на массивный старинный сейф, стоявший в простенке между двумя окнами, и я вздохнула:

– Ключа, как я понимаю, нет. А что там вообще хранится?

– Дядя Ашот говорил, Варданян держал там деловые бумаги и драгоценности, которые выдавал жене и Луизе, когда они куда-то выходили. Вот как Сергей в права наследства вступит, так и будем вскрывать.

Делать нам в этой квартире было больше нечего, и мы ушли.

На улице он тут же уехал по своим делам, а я для начала, сидя в машине, рассортировала все образцы, добавив к ним пробирку с образцом ДНК Сергея и пакетик с его окурками. Потом договорилась о встрече с Виктором и, подъехав, все ему отдала, а он обещал сделать все срочно и тут же позвонить.

У меня образовалось свободное время, и я поехала в турагентство «Люкс» к Сусанне Бабаян, которую знала много лет, правда, я звала ее просто «Саня».

– Ой, Таня! Заходи, дорогая! – узнав меня в маске, закричала она и надела свою. – Неужели ты решила куда-то поехать?

– Нет, просто проходила мимо и решила заглянуть. Как у тебя дела? Все твои живы-здоровы? – спросила я, садясь на стул подальше от нее.

– Ой, Таня! Каждый день молюсь, чтобы так и оставалось, – сразу став серьезной, ответила она. – От каждого телефонного звонка вздрагиваю.

– Почему? Муж у тебя, конечно, врач, но он же гинеколог. Какое отношение он имеет к ковиду?

– Самое прямое. Он же главврач роддома на Пролетарке, а его под ковид-госпиталь отдали! Он домой даже не приезжает, чтобы заразу нам не принести. Живет там в кабинете. Со мной и детьми общается исключительно по интернету.

– Сочувствую, – вздохнула я. – Но давай не будем о грустном. Скажи, Рузанна не планирует в Тарасов приехать?

– А зачем она тебе? Ты же с ней едва знакома, – удивилась Саня.

– Да вот спросить у нее хотела, за что ее так Варданян и Ашот Геворкян не любили.

– Не поняла! – озадаченно воскликнула она. – А чего это ты о них вспомнила? Сдохли они оба, и слава богу. Варданян, к сожалению, своей смертью помер, а вот тому, кто Ашота пристрелил, я желаю долгих лет счастливой жизни и самого крепкого здоровья.

– Страшные вещи ты говоришь, Саня.

– А ты мне поверь, что они это оба заслужили. Они же оба жизнь Луизки в ад превратили! А Рузанна – не Луизка! Она им обоим в лицо все говорила, за что они ее и ненавидели. И Луизку на бунт подбивала, чтобы она не была покорной овцой. А та мать жалела – она же у нее одна осталась после того, как Давида убили.

– Да, я слышала. Это так несправедливо. Такой молодой…

– Чего? Несправедливо? – воскликнула Саня. – Да Давид был такой же высокомерной сволочью, как его папаша.

– Ладно, мы отвлеклись. Так что по поводу Рузанны?

– А зачем она тебе нужна, – потребовала Саня.

– Хотела спросить, может быть, она от Луизы слышала, есть ли у Варданянов родственники где-нибудь вне Тарасова.

– Для этого тебе Рузанна не нужна. Я точно знаю, что у них нигде никого нет. Неужели ты думаешь, что Варданян отдал бы Луизку замуж за урода Ашота, если бы был какой-нибудь хоть пятиюродный внучатый племянник? И вообще, может, объяснишь, что случилось?

– Луиза умерла, не оставив завещания. Или ты не знаешь, что ее уже нет?

– Таня, ты знаешь, как она умерла? Когда ей плохо стало, она врача из поликлиники вызвала. Пришла какая-то сопливая девчонка и поставила диагноз: ОРВИ. Луизка начала лечиться, а ей все хуже и хуже. Тогда она позвонила в «Скорую», а ей ответили, что все машины в разъезде, пусть ждет своей очереди. И только после этого она позвонила мне, причем утром, потому что ночью звонить постеснялась. Грант за ней тут же «Скорую» выслал, и ее повезли к нему, но она по дороге в машине умерла, поэтому ее отвезли сразу в морг, в Первую городскую – в роддоме же своего морга нет.

– А вот если бы она после смерти мамы вернулась к Ашоту или, по крайней мере, жила за городом с сыном, то ее в случае чего тут же в машине отвезли бы в больницу. Ладно летом, когда у нее аллергия…

– Какая аллергия? – перебив меня, заорала Саня. – Да Луизка даже значения этого слова не знала!

– То есть никакой аллергии у нее не было? – уточнила я.

– Конечно, нет! Она за жизнь свою боялась! Ты сама стала бы жить с людьми, которые тебя ненавидят и мечтают о твоей смерти? Пока Варданян был жив, Луиза хоть и ненавидела его, но чувствовала себя в безопасности. А вот когда его не стало, она сбежала к матери.

– Какие ужасы ты говоришь! Я разговаривала с Самвелом и Иваном, и мне не показалось, что там было такое враждебное отношение к Луизе.

– Ясно! Ты на Самвела работаешь, – укоризненно произнесла Саня.

– Он ищет родственников, вот и все, – объяснила я.

– Если бы я об этом знала, я бы тебе вообще слова не сказала, – поджала губы Саня. – Нашла, с кем связаться! И учти, если не хочешь потом чувствовать себя законченной дурой, не верь ни одному его слову.

– А Самвел-то тебе чем не угодил?

– А такая же сволочь, весь в папашу. После того как Луизку замуж за урода Ашота выдали, она из консерватории вынуждена была уйти, и отец ее уборщицей в офисе оформил, чтобы хоть какой-то стаж у нее шел. Тряпку она, конечно, никогда в руках не держала, но сам факт! Уборщица! Там она до самого конца и числилась. С зарплатой соответствующей. И после смерти Варданяна Ашот ей на карту эти копейки и перечислял! А после его смерти уже Самвел матери эту нищенскую зарплату платил. Поняла теперь, с кем связалась? Если бы Рузанна каждый месяц Луизке деньги из-за границы не передавала, то она уже распродалась бы до нитки и одними макаронами питалась.

– Ты знаешь, в голове не укладывается! – воскликнула я.

– Этот Ашот был тварью последней! Понимаешь? Последней! За ним только тарантулы, змеи, вонючие клопы и прочие гады. А Луиза красавица, французская школа, музыкалка и консерватория. Сейчас я тебе расскажу, что у нее была за жизнь с этой сволочью!

И тут на меня обрушился не ушат грязи, не бочка, а целая цистерна! Удивительно, как я не утонула в ней.

Я смотрела на Саню и не узнавала ее – фурия какая-то, а не женщина, глаза горят, словами захлебывается, только что не трясет ее.

– Но как же тогда при таких отношениях Луиза все-таки родила Самвела? – спросила я.

– Наследник был нужен – куда деваться? – пожала плечами Саня. – Бизнес создан, а оставлять некому. Между прочим, Луизка фамилию не меняла, осталась Варданян, и Самвел тоже ее носил, пока дед был жив, а Геворкяном уже после его смерти стал.

– Бедная Луиза! Как же ей досталось! Неудивительно, что она так сильно болела, – заметила я.

– А это тебе кто сказал? – воскликнула Саня. – Ничем она не болела! Она как одна осталась, вздохнула свободно, стала ходить в театр, на концерты, на выставки. Я ее свела со своей косметичкой, и она собой занялась. Только все это ей уже не пригодилось, – печально закончила Саня.

– Давай о чем-нибудь другом поговорим. Не о таком грустном, – предложила я. – Что на Новый год собираешься делать?

– Для начала до него нужно дожить, – хмуро ответила она.

Поняв, что говорить со мной она больше не хочет, я пожелала ей удачи и ушла.

Я ехала домой и вела машину очень осторожно, потому что мне было о чем подумать.

Поужинав, я сварила себе кофе и перебралась в комнату.

«Где же мне искать концы в этой истории?» – думала я.

Всей правды мне Самвел с Иваном не сказали, но и словам Сусанны верить было нельзя, потому что сама она ничего знать не могла – ее тогда еще на свете не было, значит, повторяет слова Рузанны, которая ненавидела Ашота.

Едины они было в одном – родственников у Луизы не осталось. Но кто же тогда может претендовать на наследство? Оставалось надеяться, что результаты анализов внесут в эту историю хоть какую-нибудь ясность.

Я собралась включить телевизор, чтобы немного отвлечься, и тут раздался звонок – это был Венчик.

Услышав его тусклый безжизненный голос, я тут же насторожилась.

– Матушка! Я уже обратно в автобусе еду. Узнал я тебе все, – сказал он и тяжко, со всхлипом вздохнул.

– Венчик! Что случилось? – забеспокоилась я, но он не ответил. – Алло! Ты слышишь меня? Езжай в квартиру моей бабушки! Алло! – уже орала я и, получив в ответ невнятный всхлип, отключила телефон.

Какого черта я переоделась в домашнее!

Проклиная собственную тупость, я в авральном темпе собралась и выскочила из дома.

Когда я подъехала к дому бабушки, Венчик меня уже ждал. Вид у него был до того удрученный, что я испугалась, не заболел ли он, и на всякий случай надела новую маску – их у меня в сумке целая упаковка была.

В квартире я быстро заварила ему чай, нашла в шкафу начатую пачку печенья, поставила все перед ним и попросила:

– Рассказывай! Только очень прошу: не философствуй! Давай по делу!

– Ну, матушка, был я в этом поселке и вот что тебе скажу: скоро новые русские нас вообще со свету сживут. – Я наступила на горло собственной песне и смолчала. – Нашел я, значит, этот дом. Все правильно, Вячеслав Федорович Кузьмичев там жил. Но тут вот какое дело. Дом стоит пустой, а вокруг него еще четыре дома, где люди живут. Только эти пять домов и остались от прежнего поселка. Ну я и зашел в один, во второй, в третий… Везде с людьми поговорил… В общем так, Кузьмичев всю жизнь при больших деньгах был. Жена его, Ирина, выжига была еще та, ей, кроме денег, ничего на свете не было нужно. И дочку Нинку такой же воспитала. Кузьмичев горбатился всю жизнь, прямо по краю ходил, всей радости у него было в саду покопаться. Дочь свою он замуж выдал, квартиру ей купил, машину дорогую справил, на хорошую работу устроил и всегда деньгами помогал. А тут взял и на пенсию вышел. Я все спрашивал, что же он от таких денег-то ушел. А мне говорят, что в новую жизнь не вписался, с техникой не дружил.

– Смысл уловила, – кивнула я. – Дальше.

– И стали они с женой на пару в саду ковыряться. А потом новые русские начали дома в поселке скупать. Да еще и угрожали при этом, что, мол, добром не продадите, так спалим. А люди там из поколения в поколение жили, это их дом, это их земля. Ну кто добровольно продал, кто добровольно-принудительно, в общем, остались только вот эти пять домов. Да и то потому, что Кузьмичев стеной встал и сказал, что продавать не будет. А мужик-то, который на его дом зарился да на соседние, непростой будет, люди говорят, на трех машинах раз приезжал. Сам весь такой гладкий, холеный, а при нем быки такие, что «БЕЛАЗ» об них споткнется. – Я сцепила зубы и шумно дышала через нос, но Венчик был так расстроен, что даже не заметил этого. – Только, видать, Кузьмичев какое-то слово заветное им сказал, потому что уехали они несолоно хлебавши. Ну соседи и рады, что не придется им с насиженного места сниматься. А мужику этому приезжему, ему же их четыре дома не нужны, если Кузьмичев свой продавать откажется. – Я уже прыгала на своем горле, но пока еще держалась. – Ему же весь участок целиком нужен. Аккурат же с краю стоят все пять домов. И решил мужик этот приезжий через Нинку действовать, а у той только деньги на уме. Пересеклись они, и повадилась она к родителям приезжать и скандалить. А они уперлись и наотрез продавать отказались. А тут беда приключилась. Ирка хоть и стерва была, но ведь человек же.

– Я знаю, что она в феврале умерла.

– Так Нинка же ее и довела. Начала скандалить, а мать хлоп – и на полу уже. Перенесли на кровать, «Скорую» вызвали, и Нинка смоталась. А «Скорая» только под утро приехала – инсульт. Причем такой, какой и не вылечить. В общем, скончалась Ирина. Один Кузьмичев остался. Ну и опять Нинка на него наседает.

– Ты выяснил, кому сам дом принадлежит?

– А как же! Так Ирке же и принадлежал! У Кузьмичева ничего своего там нету. Я же говорил, что Ирка с Нинкой, кроме денег, ничего знать не хотели.

– Не поэтому, Венчик, – покачала головой я. – Ты же сам сказал, что Кузьмичев по краю ходил. Дела они с еще одним человеком творили не самые законные, вот он и побоялся, что если посадят его с конфискацией, то с него и взять-то нечего, и все семье останется. Ну ладно, дальше что?

– Так в феврале она померла, а в августе-то полгода было, можно вступать в права наследства, а наследников двое: Кузьмичев и Нинка. И начала она отца терроризировать, чтобы он отказался от наследства в ее пользу, а она ему квартиру купит. А он ни в какую! Постоянно она приезжала и скандалила, да еще и муж ее, Лешка, тоже наседал. Говорят, один раз у Кузьмичева с ним до рукопашной дошло. Хорошо, что соседи вмешались. Ну вот, а тут и тепло подоспело. Окна у всех открыты были, люди по садам, по огородам кверху задом над грядками хлопочут, а тут Нинка опять приехала и опять скандалить. Вот люди и слышали, как она кричала, что его, отца то есть, в психушку сдаст, недееспособным объявит. Но она-то громко орала, а он ей тихо отвечал. Потому и непонятно, что говорил. А она опять в крик: «Да на хрен ты им сдался! Они тебя уже сто лет как забыли! Никто тебе не поможет!». Во-о-от! А через недолгое время Кузьмичев пропал.

– То есть как пропал? – воскликнула я.

– А вот так и пропал, – развел руками Венчик. – Утром люди пошли по огородам, чтобы грядки полить, пока солнце сильно не пригрело, возятся там, а потом глядь – а Кузьмичева-то во дворе и нет! Крикнули его через забор – не отзывается. Во двор вошли, а у него собака, шавка беспородная, она хоть и в будке жила, но не на цепи. Свободно бегала. Да и не сторож она, а так, звонок дверной. Так вот, миска-то у нее мало того что пустая, так ведь и сухая уже, только остатки вчерашней жратвы к стенкам прилипли. Люди и рассудили, что если б Кузьмичев куда и ушел, то собаку перед этим покормил бы. Ну собаке они кусок мяса кинули и стали думать, куда Кузьмичев делся – дом-то запертый. Нинке позвонили, спросили, куда ее отец делся, а она в ответ обматерила их и наказала не в свое дело не соваться. А ведь если бы он в больнице, например, был, чего же ругаться? Сказала бы: так, мол, и так, приболел батя, хотя бы тем же ковидом, и лежит в такой-то больнице. Люди бы туда позвонили, удостоверились и успокоились. А раз она грубить начала, значит, совесть у нее явно нечиста. Ну и стали люди вспоминать, кто что видел или слышал. Оказалось, что ночью машина к его дому подъезжала – «Газель», вроде маршрутки, только ни цвет, ни номер разобрать было невозможно – фонарей-то на их краю поселка нет. Стали выяснять, откуда машина взялась. А родня-то у людей тоже заинтересована в том, чтобы они на месте остались, потому как и продукты чистые со своего огорода, летом детишек к родне на Волгу отправить можно, и никаких хлопот с переездами и ремонтами. Вот у бабы одной племянник и предложил пойти к тем коттеджам, что новые русские понастроили, и попросить посмотреть записи с камер наблюдения, а они там на каждом доме не по одной понатыканы. Ну и пошел. А новые русские хоть нос и задирают, а понимают, что с соседями нужно в мире жить, а то ведь кто-нибудь со зла и подпалить может.

– Венчик! Умоляю! Короче! – уже просто прорычала я. – Чем дело кончилось?

– Так выяснил парнишка этот, откуда «Газель» взялась! Она к дому престарелых, что в Анисовке находится, приписана. Видать, туда Кузьмичева и отвезли.

– Ну дом престарелых – это все-таки не психушка, – с облегчением сказала я.

– Ты, матушка, чего не знаешь, того не говори, – очень серьезно возразил мне Венчик. – Это намного хуже. Я-то к народу ближе, потому точно это знаю. Из психушки выйти можно своими ногами, а вот из Анисовки – только ногами вперед. И люди там долго не живут. Туда те нелюди, кто хочет от своих родных избавиться, стариков и отправляют.

– Погоди! Это точно? – уставилась я на Венчика, потому что мне очень нечасто доводилось видеть у него такой испуганный взгляд, и он мне кивнул. – А что же собака не лаяла, если она звонок?

– Так, потому, матушка, что там кто-то из своих был, кого она знает. Может, Нинка. А может, муж ее.

– А в дом соседи заходили?

– Да уж решились. Они в окна смотрели, да ничего не высмотрели. Ну и вошли. А чего? Все ценное, что в доме было, Нинка после смерти матери к себе отвезла. Так что у Кузьмичева и взять-то было нечего. Люди говорят, что в доме беспорядка не было, мебель вся на местах. Только вот его вещичек кое-каких не оказалось да документов. А так все на месте.

– Венчик, для того чтобы начать действовать, я должна быть твердо уверена, что Кузьмичев действительно в Анисовке. Если все так серьезно, то для того, чтобы его оттуда вытащить, придется чуть ли не войсковую операцию проводить. Если люди выходят оттуда только ногами вперед, значит, сбежать из этого концлагеря нельзя.

– Можно, матушка, – неожиданно заявил Венчик. – Знал я одного человека. Сбежал он оттуда. Бомжевал потом, да помер давно. От него люди все и знают, потому Анисовку это проклятую больше смерти боятся.

– Подожди, дай подумать, – сказала я и стала рассуждать вслух: – Дом запертый. Мужик тот, который собирался пять домов скупить, приезжал?

– Говорят, что с тех пор, как Кузьмичев пропал, не приезжал ни разу. То ли ждет, когда Нинка в наследство вступит, чтобы с новой силой на людей наехать, то ли не при деньгах уже – время-то какое? Может, он покупку такую уже и не потянет?

– А Нинка? Она приезжала?

– Нет, матушка! – уверенно ответил Венчик. – Ни разу! Дом пустой стоит, весь двор снегом заметен, никаких следов, кроме птичьих, нет, а собаку соседи приютили.

– Черт! – заорала я, вскакивая и мечась по кухне. – Сегодня суббота, завтра воскресенье, везде все закрыто, ни у кого ничего не узнать! Блин! Если Кузьмичев умер до августа, то Нинка уже вступила в права наследства и является полноправной владелицей дома, а проверить это я смогу только в понедельник. Если же Кузьмичев еще жив, то его нужно немедленно спасать, потому что если там действительно ад на земле…

– Хуже, матушка! – выразительно произнес Венчик. – В аду хоть знаешь, за что страдаешь, а здесь люди совсем безвинно мучаются.

– Ну хоть ты меня не науськивай! – огрызнулась я и, достав планшет, сказала: – Сейчас посмотрю, в каком районе этот дом престарелых находится.

Оказалось, что в Тепловском, и я облегченно вздохнула – полдела было уже сделано, потому что я неплохо знала начальника Тепловского райотдела полиции Игоря Олеговича Маркина.

Я полезла на дно сумки, где у меня лежала визитница, нашла в ней визитку Игоря, на которой он сам написал мне свой домашний номер, и позвонила.

– Ужель та самая Татьяна! – весело приветствовал меня Маркин, как когда-то при нашей первой встрече.

– Та самая, Игорь, и боюсь, что вам сейчас станет не до смеха, – остудила его пыл я. – Дом престарелых в Анисовке – это ваша территория?

– Да! А что с ним не так? – насторожился он. – Сигналов оттуда никаких не поступало.

– И не поступит! – заверила я его. – Покойники разговорчивостью не отличаются! И написать заявление в полицию не могут!

– Татьяна Александровна! Вы отвечаете за свои слова? – прогремел он.

– Вполне, Игорь Олегович. К величайшему моему сожалению. К вашему сведению, там насильно удерживают людей, от которых родственники хотят избавиться. И долго там люди не живут. Для вас это новость?

– Если это правда! – прорычал Маркин.

– Это правда, товарищ подполковник. Увы! Я искала одного человека, и оказалось, что дочь сдала его туда, преследуя свои меркантильные интересы.

– Я с этим разберусь, – твердо пообещал Игорь.

– Только, пожалуйста, очень аккуратно. А то ведь если там почувствуют опасность, то подожгут все, чтобы следы замести. Или вы не знаете, как по России дома престарелых горят?

– Татьяна Александровна! Не надо меня учить, как делать свою работу! – раздраженно заявил он. – Кажется, вы имели возможность убедиться в том, что у меня это неплохо получается.

– Игорь Олегович, вы не будете против, если я завтра утром подъеду, чтобы сразу же выяснить судьбу интересующего меня человека? Видите ли, этот человек владеет важной информацией, которая жизненно необходима моему клиенту. Кстати, может быть, вы разрешите, чтобы мой клиент тоже подъехал вместе со мной? Кто знает, в каком состоянии находится интересующий нас человек, если еще жив, конечно. Не исключено, что у меня и моего клиента будет единственная возможность с ним поговорить.

– Если не будете вмешиваться, – буркнул он.

– Ручаюсь и за себя, и за него, – заверила его я. – Во сколько нам приехать?

– Думаю, что раньше семи мы не начнем.

– В семь мы будем возле райотдела, – пообещала я.

Я тут же перезвонила Ивану, который, судя по детским голосам, был дома.

– Иван! Я нашла Кузьмича. Не мертвого! Живого! Во всяком случае, я очень на это надеюсь, – с ходу заявила я.

– То есть как? – нервно рассмеялся он.

– А так! Нина обманула Сергея, когда сказала, что он умер. На самом деле она отправила его в дом престарелых в Анисовку – это Тепловский район. А там, как утверждают знающие люди, старики долго не живут. Поэтому я не могу с уверенностью утверждать, что он еще жив. Завтра силами местной полиции будет проведена операция по освобождению насильственно удерживаемых стариков, и тогда станет ясно, жив ваш Кузьмич или нет. Иван, я договорилась, что буду присутствовать сама и мой клиент. Кто это будет, вы или Сергей, решайте сами.

Иван довольно долго молчал – видимо, приходил в себя от шока, а потом сказал:

– Оба! Дело в том, что я хорошо знаю Маркина, мы служили вместе. Надеюсь, он меня тоже не забыл.

– Он сказал, что нужно быть возле отдела полиции к семи часам.

– Для страховки я заеду за вами в половине шестого и попрошу вас оставить дома ваш самокат – нам есть на чем доехать.

На «самокат» я, естественно, обиделась. Конечно, мой красный «Ситроен» – это не его джип, но все-таки вполне приличная машина.

Мы с Венчиком вышли из дома, я завезла его к нему домой, а потом отправилась к себе. Вставать мне предстояло ни свет ни заря, поэтому нужно было все собрать с вечера, чтобы утром не торопиться, а то еще пропущу что-нибудь.

Я сварила большой термос кофе, приготовила пакет с бутербродами и мытыми яблоками, который сунула в холодильник – главное, утром не забыть о нем. Прогноз обещал не очень морозную погоду, но я решила все-таки одеться потеплее.

Перед тем как идти спать, я бросила кости, чтобы узнать, чего ждать.

Выпало 28+6+19, это значило: «Дела пойдут успешно, не забывайте помогать другим».

«Господи! Да я и так этим всю жизнь занимаюсь!» – возмутилась я.

За день на меня свалилось столько негативной информации, что заснула я с большим трудом.

Загрузка...