Память

Она подходила ко мне тихо и незаметно, как призрак, и начинала рассказывать. Глаза ее, почти всегда увлажненные, светились радостью. Когда-то они были наполнены цветной радугой, теперь поблекли от долгих лет жизни и полиняли от многих слез и болезней. Валентина Сергеевна умирала. Она знала о том, что умирает, но постоянно забывала об этом и поэтому… жила. Я снимал у нее комнату, будучи студентом.

Забывала она почти сразу и о том, что она ко мне уже подходила, вежливо извинялась, улыбалась и произносила одно и то же – как под копирку:

– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала, как в меня был влюблен один офицер…

И начиналась длинная повесть о том, как в музее к ней однажды подошел офицер и сказал, что она «зажгла в его сердце революцию», а потом были какие-то поезда, и офицер ехал с ней в одном вагоне и вышел на станции, чтобы купить для нее соленые огурцы и отстал от поезда…

Таких историй о влюбленностях было всего пять-шесть, но Валентина Сергеевна их досконально помнила, несмотря на прогрессирующую болезнь и почти столетний возраст. Старушка забывала даже о том, поела ли она, приняла ли лекарство, покормила ли кота, только с моей подсказки вспоминала, как зовут домашнего любимца, путала числа, предметы, людей, но одно в ее памяти оставалось неизменным – истории о влюбленностях. Последней была ее встреча с будущим мужем, с которым они прожили долгую счастливую жизнь. Молодой лейтенант только вернулся с фронта и пришел на телеграф, где работала Валентина Сергеевна. И увидев ее, тут же сказал, что она станет его женой. Так оно и вышло впоследствии. Каждый день он дарил ей цветы, а по воскресным вечерам они ходили в ресторан и танцевали. И музыка… да, музыку она помнила… напевала… что-то похожее на танго. И плакала от радости, как ребенок. Потом благодарила меня за то, что я выслушал ее, и уходила. Но через час-другой уже «воскресала» передо мной с робким и вежливым выражением лица и произносила:

– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала, как в меня был влюблен один офицер…

Это продолжалось не день и не два. Почти год забывшая о своей смерти квартирная хозяйка рассказывала мне одну и ту же повесть, которую я уже знал наизусть. Поначалу меня раздражало это, я иногда повышал голос и просил на время оставить меня. Объяснял, что знаю всех ее возлюбленных наизусть, что она уже тысячу раз рассказывала мне об этом, что она, наконец, мешает мне готовиться к сессии. Валентина Сергеевна извинялась, уходила, едва сдерживая слезы. Я провожал ее худенькую сгорбленную фигурку в халате сочувственным взглядом, однако проходило еще полчаса, и она появлялась передо мной совершенно преображенная, вежливо извинялась и говорила:

– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала…

И я уступал и слушал. Или делал вид, что слушаю.

Старушка умерла накануне Нового года. Ее тихо похоронили.

Я продолжал готовиться к сессии. Иногда засиживался над учебниками допоздна. Дремал, уронив на стол голову. Забывал покормить кота, не всегда вспоминал, как его звали. Учеба и напряжение подрывали мою память. Она отчетливо работала в одном, но в другом давала сбои.

Иногда я забывал, что моя квартирная хозяйка умерла, и тогда слышал, как она в очередной раз трогает меня за плечо и вежливо обращается:

– Простите меня, Андрей, я ведь вам не рассказала, как в меня был влюблен один офицер…

Загрузка...