– Бантер, вы вполне уверены, что наряд – в самый раз? – озабоченно поинтересовался лорд Питер.
Просторный пиджачный костюм из твидовой ткани, чуть более броский по цвету и покрою, нежели обычно позволял себе Уимзи, для города был, безусловно, приемлем, – но ощущалось в нем нечто неуловимое, наводящее на мысль о холмах и море.
– Хочу выглядеть презентабельно, – продолжал его светлость, – но ни в коем случае не вызывающе. Я вот все думаю, а не лучше бы смотрелась эта темно-зеленая полоска, будь она бледно-фиолетовой.
Предположение сие Бантера изрядно смутило. Воцарилось молчание: верный слуга тщился вообразить себе бледно-фиолетовую полоску. Но вот наконец раскачивающийся маятник его мыслей пришел в равновесие.
– Нет, милорд, – твердо объявил Бантер. – Я не думаю, что фиолетовый цвет здесь уместен. Смотрится интересно, да; но, да простится мне это выражение, определенно менее располагающе.
– Слава богу, – вздохнул его светлость. – Вы наверняка правы. Как всегда. А менять полоску сейчас было бы страшным занудством. Вы уверены, что устранили все признаки новизны, э? Ненавижу новое платье.
– Абсолютно, милорд. Ваша светлость может не сомневаться: туалет по всем статьям выглядит так, словно ему уже несколько месяцев.
– О, хорошо. Ну что ж, подайте мне трость из ротанга – с нанесенной на нее линейкой… и куда запропастились мои линзы?
– Вот они, милорд. – Бантер подал безобидный на вид монокль, на самом-то деле являющийся мощной лупой. – Что до порошка для снятия отпечатков пальцев, я положил его в правый карман пиджака вашей светлости.
– Спасибо. Думаю, это все. Я выхожу прямо сейчас, а вы отправляйтесь следом вместе со снаряжением где-то час спустя.
Клуб «Беллона» расположен на Пикадилли, в нескольких сотнях ярдов к западу от квартиры самого Уимзи, окна которой выходили на Грин-парк. Швейцар приветствовал его довольной улыбкой.
– Доброе утро, Роджерс, как поживаете?
– Превосходно, милорд, спасибо.
– Кстати, вы не знаете, в клубе ли майор Фентиман?
– Нет, милорд. В настоящее время майор Фентиман проживает не здесь. Насколько мне известно, он переехал на квартиру покойного генерала Фентимана, милорд.
– Ах да… грустная история, не правда ли?
– И впрямь печальная, милорд. Малоприятно, когда такое случается прямо в клубе. Настоящий шок для всех присутствующих, милорд.
– О да… и все же, он ведь был глубокий старик. Рано или поздно это должно было произойти. А ведь подумаешь: до чего странно! Все расселись вокруг и ровным счетом ничего не замечают, э?
– Да, милорд. Миссис Роджерс как услышала, так с ней чуть удар не случился.
– Просто не верится, верно? И столько времени все преспокойно сидят себе в креслах – я так понимаю, если верить доктору, несколько часов прошло. Полагаю, старина Фентиман явился в обычное время?
– Ах! Уж генерал-то был точен, как часы. Всегда являлся в десять, минута в минуту. И поздороваться не забывал. «Доброе утро, Роджерс», – малость чопорно, но очень, очень приветливо. А иногда спрашивал про миссис Роджерс и детишек. Превосходный старый джентльмен, милорд. Нам всем будет его недоставать.
– Вы, случайно, не заметили, не выглядел ли он тем утром как-то особенно немощным или усталым? – небрежно осведомился Уимзи, постукивая сигаретой по тыльной стороне ладони.
– Нет, что вы, милорд, мне казалось, вы знаете. В тот день меня на службе вовсе не было; мне великодушно дозволили присутствовать на церемонии у Кенотафа. Великолепное было зрелище, милорд; миссис Роджерс до слез растрогалась.
– Ох, да, конечно, Роджерс, – я и позабыл. Разумеется, вы были на церемонии. Так что попрощаться с генералом вам так и не привелось. Но Кенотаф – это святое. Я полагаю, вас подменил Мэттьюз?
– Нет, милорд. С прискорбием должен заметить, что Мэттьюз слег с гриппом. Все утро у дверей стоял Уэстон, милорд.
– Уэстон? Кто такой?
– Новичок, милорд. Его взяли на место Бриггса. Вы ведь помните Бриггса – у него умер дядя и оставил ему рыбную лавочку.
– Да, разумеется; именно так все и было. А когда на парад выходит Уэстон? Надо бы с ним познакомиться.
– Он будет здесь в час, милорд, когда я ухожу на ланч.
– Да, верно! Пожалуй, я его застану. Привет, Пенберти! Вас-то мне и надо. Уже словили утреннее вдохновение? Или только ищете?
– Проследил до самого логова. Хотите – поделюсь?
– Охотно, старина, – подождите минуточку, вот только сброшу верхнюю оболочку. Я догоню вас.
Уимзи с сомнением глянул на конторку портье, но, видя, что вниманием его уже завладели двое-трое завсегдатаев клуба, нырнул в гардероб, где служитель, бойкий кокни с физиономией Сэма Уэллера и протезом вместо ноги, был рад и счастлив потолковать о генерале Фентимане.
– Забавно, милорд, что и вы об этом заговорили, – заметил он, когда Уимзи искусно вплел в канву разговора вопрос касательно точного времени прибытия генерала в «Беллону». – Вот и доктор Пенберти меня спрашивал… Сущая загадка, вот что я вам скажу. Я по пальцам могу пересчитать дни, когда пропускал приход генерала. Пунктуален он был, что твои часы, а ведь годков-то ему стукнуло немало, так что я уж старался оказаться рядом, помочь снять пальто и все такое. Но вот ведь незадача! Верно, в то утро он припозднился, потому как я-то его не видел, а за ланчем подумал: «Не иначе, генерал прихворнул», – вот оно как. Захожу я, глядь, а тут его пальто висит на привычном месте. Так что, стало быть, пропустил я его. В то утро джентльмены то приходили, то уходили, – ведь было-то Поминальное воскресенье[8]! Из провинции много кто приехал; и все хотели, чтобы я занялся их обувью и цилиндрами; поэтому, верно, я генерала и не за-метил.
– Возможно. По крайней мере, он ведь до ланча появился?
– О да, милорд. В половине первого я уходил, а цилиндр и пальто уже висели на вешалке, потому что я их видел.
– Во всяком случае, вот нам terminus ad quem[9], – пробормотал Уимзи себе под нос.
– Прошу прощения у вашей светлости?..
– Я говорю, получается, что генерал пришел в клуб до половины первого – и после десяти, так?
– Да, милорд. Не скажу с точностью до секунды, но я уверен, что, явись он до четверти одиннадцатого, я бы его заметил. А после того, вспоминается мне, я был страшно занят, так что он, должно быть, проскользнул незамеченным.
– Ну да – бедный, бедный старик! И все-таки не сомневаюсь: он бы сам предпочел уйти из жизни вот так – тихо и незаметно. Недурное начало пути домой, Уильямсон.
– Очень, очень достойное начало, милорд. Уж мы-то видали и похуже. А чем все закончилось? Теперь все хором твердят, что для клуба все это страшно неприятно, а я вам скажу: в чем разница? Мало найдется домов, в которых о покойнике вовеки не слыхивали. И о домах мы из-за этого хуже не думаем, так с какой стати хуже думать о клубе?
– Да вы философ, Уильямсон.
Уимзи поднялся по недлинной мраморной лестнице и свернул в буфет.
– А границы-то сужаются, – пробормотал он про себя. – Между четвертью одиннадцатого и половиной первого. Похоже, упорная предстоит борьба за ставки леди Дормер. Но – гори оно все синим пламенем! Послушаем, что скажет Пенберти.
Доктор уже дожидался в буфете с бокалом виски с содовой. Уимзи заказал стаканчик пива «Уордингтон» и сразу же, без околичностей, перешел к делу.
– Послушайте, – начал он, – мне всего лишь хотелось перемолвиться с вами словечком по поводу старика Фентимана. Полнейшая конфиденциальность и все такое. Но похоже на то, что точное время кончины злополучного старикана стало делом крайней важности. Вопрос наследования, вы меня понимаете? Шума поднимать не хотят. Вот меня и попросили, как друга семьи, сами понимаете, вмешаться и позадавать вопрос-другой. Ясно, что начинать следует с вас. Так каково ваше мнение? Мнение медика, помимо всего прочего?
Пенберти изогнул брови.
– О? Возник вопрос, да неужели? Я так и подумал. Этот законник, как-бишь-его-там, позавчера заглянул в клуб, попытался припереть меня к стенке. Верно, думает, что можно установить момент смерти с точностью до минуты, лишь глянув на коренные зубы покойного. Вот только выскажи этим пташкам свое мнение, и оглянуться не успеешь, как окажешься на свидетельской трибуне и повторишь то же самое под присягой.
– Понимаю. Но ведь общее-то представление складывается!
– О да. Только представления свои нужно проверять – подкреплять фактами и все такое. Нельзя выстраивать теории, ни на чем не основанные.
– Опасная штука – теории! Например, – возьмем наш случай, – за свою недолгую жизнь довелось мне поглядеть на пару-тройку покойничков, и, если бы я стал разводить теории на этот счет, просто судя по внешнему виду тела, знаете, что бы я сказал?
– Одному Господу известно, что скажет неспециалист по поводу медицинской проблемы, – отпарировал доктор, кисло усмехаясь краем губ.
– Верно, ах, как верно! Ну так я бы сказал, что скончался он весьма давно.
– Это слишком расплывчато.
– Вы сами сказали, что трупное окоченение заметно развилось. Ну, дадим шесть часов на то, чтобы оно наступило, и… когда там оно сходит?
– В тот момент окоченение уже разрешалось – разве я об этом не упомянул?
– Упомянули. А мне казалось, что трупное окоченение сохраняется в течение двадцати четырех часов или около того?
– Иногда. А иногда сходит очень скоро. Быстро развилось – быстро разрешилось, вот такое правило. Однако я с вами согласен: при отсутствии прочих данных я бы сказал, что смерть наступила куда раньше десяти утра.
– А, признаете?
– Признаю. Но мы знаем, что генерал пришел в клуб не раньше четверти одиннадцатого.
– Итак, вы беседовали с Уильямсоном?
– О да. Я подумал, что лучше все проверить, насколько возможно. Так что могу лишь предполагать, что, поскольку смерть наступила внезапно, да и в комнате было тепло, – покойный ведь сидел у самого огня, – процесс начался и закончился очень быстро.
– Хм-м! Вы, разумеется, отлично знали конституцию бедолаги?
– Да, пожалуй. Генерал Фентиман был очень слаб. Сердце, знаете ли, начинает сдавать, когда перешагнешь за девятый десяток. Это могло произойти где угодно: я так и ждал, что он вот-вот отдаст богу душу. Кроме того, старик, видите ли, пережил изрядное потрясение.
– Что же произошло?
– Повидался с сестрой накануне вечером. Вам, полагаю, о встрече уже рассказали, раз вы, похоже, все об этом деле знаете. А после того генерал отправился на Харлей-стрит, ко мне. Я посоветовал ему постельный режим и покой. Артерии перегружены, пульс аритмичный… Старик разволновался – что вполне естественно. Ему бы хорошенько отдохнуть. А я так понимаю, он настоял на том, чтобы встать, несмотря на головокружение и слабость, – доплелся сюда, – а попробуй его удержи! – и тотчас же испустил дух.
– Это все понятно, Пенберти, но когда – когда именно – это произошло?
– Один Бог знает. А я – так нет. Еще стаканчик?
– Нет, спасибо; не сейчас. Послушайте, я так полагаю, у вас никаких сомнений не осталось по поводу всей этой истории?
– Сомнений? – Доктор уставился на Уимзи во все глаза. – Ну, разумеется! Если вы имеете в виду причину смерти – безусловно, ни малейших сомнений на этот счет у меня нет. В противном случае я бы не выписал свидетельства.
– А в отношении тела вам ничего не показалось странным?
– О чем вы?
– Вы не хуже меня знаете, что я имею в виду, – отрезал Уимзи, резко разворачиваясь и глядя прямо в лицо собеседнику. Его светлость преобразился точно по волшебству: словно из бархатных ножен вдруг взвилось стальное лезвие. Пенберти встретился глазами с лордом Питером – и медленно кивнул.
– Да, знаю. Но, прошу вас, не здесь. Лучше нам подняться в библиотеку. Там наверняка никого нет.