Боевое крещение

Роман изобрел многообещающий способ бороться с опозданиями. Явившийся после звонка ученик задерживался на пороге и ставился перед необходимостью прочитать стихотворение или спеть песню на выбор. Система имела свои упущения. Заторможенный Халитов, судя по виду – закоренелый троечник, признался, что ни песен, ни стихов не помнит, и без пререканий согласился на альтернативу – десять отжиманий от пола. Возник вопрос о девочках, которым отжиматься не предложишь. Тогда Роман для себя решил, что у тех из опоздавших, кто предпочтет скрыть вокально-декламаторские таланты, домашнее задание будет проверяться в первую очередь. И никаких исключений.

Не обошлось без конфликтов. Мурашов из 8 «Б», брюнет с рыбьими глазами, с тонкими, почти бесцветными губами, заявился на урок в момент, когда Роман записывал на доске правило, параллельно его комментируя. Уже отжавшийся Халитов, поспевая за остальными, чертил в тетради таблицу. Мурашов бросил на ходу безэмоциональное «здрасте» и направился за свою парту.

– Здравствуй, Егор. Вернись, пожалуйста, к двери.

Мурашов нехотя повиновался.

– Можно войти? – пробурчал он.

– У нас новое правило, – сказал Роман, по-прежнему сохраняя благожелательный тон. – С того, кто опаздывает хотя бы на минуту, стихотворение или песня. Любой куплет или припев.

Мурашов стоял с угрюмым выражением на лице, будто мучился несварением желудка.

– Я не знаю, – сказал он.

– Не беда. Тогда с тебя десять отжиманий.

– У нас не физкультура.

– У нас принято приходить вовремя.

– Не буду я ничего делать. Вы не имеете права меня заставлять.

По рядам зашептались. Взгляды Романа и Мурашова пересеклись. Ученик не боялся, смотрел с вызовом. Дело было не столько в смелости, сколько в наглости, которую до поры обуздывали предписания: возрастные, социальные, в меньшей степени этические. Роман, пожалуй, поостерегся бы встречаться с таким Мурашовым лет через десять в обстановке, какую называют неформальной.

– Игорь, ты отнял у всех нас время, – сказал Роман. – Я мог бы задержать класс на три минуты после звонка, но много людей не должны страдать из-за одного безответственного. Сдавай тетрадь и садись. Еще поговорим.

Домашняя работа в тетради отсутствовала. Неряшливая классная обрывалась предложением с незавершенным синтаксическим разбором.

– Где десятое упражнение?

– У нас гости были.

– Два. В журнал.

Мурашов начал возмущаться, но Роман в перепалку не вступил.

Под конец рабочего дня он успел забыть о конфликте. Тем неожиданнее оказался визит матери Мурашова. Как и сын, она не считала нужным стучаться. Широкими шагами она преодолела расстояние до учительского стола и коршуном нависла над Романом. Пепельная краска не шла кудрявым волосам незваной гостьи, от нее раздавался приятный и вместе с тем резкий запах духов.

– Не хотите извиниться? – вместо приветствия поинтересовалась она.

Роман растерялся лишь в первую секунду. Прежде чем заговорить, он заученно набрал полные легкие воздуха.

– Меня зовут Роман Павлович, и я не уверен, что вы обратились по адресу. Если я могу чем-то помочь…

– Сколько вам лет?

Бесцеремонность вошедшей не вывела Романа из себя. Во-первых, открытой враждебности противостоять проще, чем неприязни под маской дружелюбия. Во-вторых, бесноватые женщины предсказуемы и неопасны.

– Присядьте, пожалуйста. Я решительно ничего не понимаю.

Приглашение сесть гостья проигнорировала. Она критическим взором обвела все вокруг, на миг задержав глаза на портретах классиков.

– Как вы смеете унижать моего сына перед классом? Заставлять петь, отжиматься?

– Ваш сын – Егор? – догадался Роман.

И как он сразу не обнаружил сходства. Те же скользкие рыбьи глаза, та же линия губ, та же манера едва разжимать рот при разговоре, словно выдавливая слова сквозь зубы.

– Какое право вы имеете мстить, ставя двойки? Разве такое поведение достойно учителя? У вас педагогическое образование вообще есть?

– Я никого не заставляю. – Роман старался сохранять спокойствие. – Я не думаю, что прочесть стихотворение перед классом – это унизительно. И двойку я поставил за отсутствие домашней работы, а не из мести. Повторюсь, ни о чем постыдном я не прошу. Быть может, вы полагаете, что это верх порядочности – врываться в кабинет, не предупреждая и не здороваясь, взывать к совести и всячески грубить. Я иного мнения.

Пожалуй, многословно и слишком много оправданий.

– Мой сын звонит мне расстроенный, говорит, что вы на него накричали, обозвали! Егор мне никогда не врет! Как думаете, улучшится у него отношение к русскому языку?

Роман с трудом удержался от встречного вопроса, улучшится ли у русского языка отношение к Егору.

– Как я его обозвал?

– Это вы мне скажите.

– Пообщайтесь с классом. Дети подтвердят, что никто на вашего сына не кричал и никто не обзывал. А школьный устав существует для всех, и про опоздания там написано.

– Вы какой вуз закончили? Покажите диплом.

– Московский университет. Филологический факультет. Копия диплома лежит у директора. Если будут детальные возражения, всегда готов выслушать. А теперь прошу извинить, у нас совещание.

Роман закрыл ноутбук и поднялся из-за стола.

– Я вас научу уважать права детей, – остервенело произнесла Мурашова. – Я все разузнаю о вас. По судам затаскаю.

– Составляйте петицию. Обращайтесь в Страсбург. Всего доброго.

Внутри все клокотало. С одной стороны, Романа переполнял восторг от победы в словесном поединке. Будто отстоял честь русского языка и литературы на глазах у классиков на портретах – сплошь дуэлянтов, картежников, заядлых спорщиков. С другой – настроение омрачала тревога, вызванная угрозой злющей мамаши. Вдруг она и впрямь надумает навести справки?

В кабинете ОБЖ, где проводились совещания, ничего не изменилось, разве что манекена в противогазе повысили. Вместо сержантских лычек на его погонах красовались лейтенантские звездочки. Роман снова сел за парту с классным руководителем 6 «А», татаркой, имени которой не запомнил. Она справилась относительно своих подопечных и отдельно – насчет Эткинда, который за неполную неделю вывел из себя двух учителей, по физкультуре и по химии. Роман заверил, что все отлично.

Директор начал совещание с зачитывания нормативных актов. Всех повеселил запрет на пользование мобильниками во время уроков.

– Марат Тулпарович, как быть, если ученик раз за разом достает телефон, а двойка за поведение его не пугает? – спросила Лилия Ринатовна, учительница по русскому, помогавшая Роману с программами.

– Забирайте телефон. Вы имеете полное право отнять его и выдать только родителям.

– Силой отбирать? – поинтересовался Максим Максимыч. – Может, в полицию звонить?

– Не удается забрать – вызывайте родителей. Доведите запрет до них. Пусть работают со своими детьми.

Судя по лицам Лилии Ринатовны и Максима Максимыча, ответ их не удовлетворил.

Затем директор объявил, что в следующую субботу РОНО организует для сотрудников школы поездку на остров-град Свияжск, и велел никому не пропускать мероприятие. В речи прозвучали окаменевшие словосочетания «дружный коллектив» и «культурное событие», ассоциировавшиеся с чем угодно, только не с культурой и дружбой.

Завершилось совещание неожиданно. Марат Тулпарович поздравил с шестидесятилетием Ольгу Степановну, учительницу по музыке, отдавшую школе тридцать пять лет. На проекторе замелькали кадры видеоряда из разных лет жизни Ольги Степановны, включая черно-белые фото ее свадьбы и первых месяцев работы. Несмотря на слезливую мелодию, наложенную на картинку, ролик получился достойным.

К последним кадрам в кабинете ОБЖ появилось вино, пластиковые стаканы, печенье и конфеты на столовых подносах. Директор и Максим Максимыч взялись открыть бутылки. Англичанин без усилий вытащил пробку и передал вино Роману:

– Разливай.

Сладкое, из Испании.

Вина хватило на два тоста. Закипел чайник, из ниоткуда возникли чайные пакетики, банка растворимого кофе и коробка с рафинадом. Максим Максимыч подошел к Роману и сказал:

– Я в тридцать пять лет уже жить замучился, а Ольга Степановна будто первый год преподает. На энтузиазме, радостная. Сколько я в этой школе, а ни разу она не накричала ни на кого, ни с кем не поругалась. Высшей пробы человек. Сейчас таких не делают… Ты чего невесел?

Роман рассказал о взбалмошной Мурашовой. Максим Максимыч закатил глаза, хлебнул чаю и изрек:

– Не подумай, что я за лагеря, за массовые расстрелы и все такое. Ненавижу, когда посягают на мою свободу, и поэтому не посягаю на чужую. Но тварей, которые чуть что качают права, требуют документы, грозят судом, тоже не выношу. Считаю, что с каждым надо пытаться по-хорошему все уладить, потому что с порядочным человеком можно любой конфликт словами разрешить. Ведь так? А эту юридическую терминологию про суды пора подключать, если только перед тобой законченный негодяй или совсем невменяемый тип.

– У нее юридическая терминология пополам с базарной руганью смешалась, – сказал Роман.

– С боевым крещением, – похлопал его по плечу англичанин. – Родительский наезд – неотъемлемая часть учительской профессии.

Любопытно, как Максим Максимыч расценил эпизод в трактире, когда Роман затребовал с зарвавшегося персонала запись с камеры. Тоже как качание прав?

Загрузка...