Бешеный
Девица убежала недалеко, но сам факт того, что я её упустил, взорвал моё равновесие, бросил в лицо огонь, а душу пропустил через жернова. Сначала думал, что догоню – придушу на месте, но позже, долгие минуты исследуя примятую траву, находя сломанные ветки и зацепившиеся на них волоски, прислушиваясь к шороху дёрна, я постепенно остыл. Вернее, заледенел уверенностью.
Трахну её. Найду и трахну, чтобы знала, как противостоять тому, кто не любит сопротивление.
Хотя это заводило. До безумия. Другая бы смирилась, а эта сорвалась и пыталась выжить. Порода. Береговые все такие, как мулы. Готовы сражаться против врага даже с оторванной головой.
Кровь разогрелась в жилах до кипения, я боялся, что сорвусь и сломаю девку в ярости. А она мне нужна живая и здоровая. Дал жертве несколько минут побыть одной. Наблюдал, как пытается залезть на дерево, как бросает телефон в попытке поймать сеть. И когда мобильный так удачно скользнул в мою сторону, накрыл ладонью экран, потушил его и притих за деревом. Я ждал, что Варя будет ползать по грязи и, раздирая колени, искать телефон, но она вдруг прижалась спиной к дереву и тихо заплакала.
Театральщина.
– Набегалась? – От злости ковырнуло старую рану. Ангелина тоже плакала, когда Лютый её украл, когда заставил изображать свою невесту. И самое интересное, что на меня стерва Кирсанова никогда не смотрела, а ему, ублюдку, который, по сути, взял силой, всё простила. Но я не простил – ни смерть Милы, ни обвинение. Предатель!
И эта сука, что сейчас таращится на меня, будто в её глазах развернулось море, – его кровь. И эта мразь будет со мной столько, сколько захочу – месть началась.
Раздавил в руке мобильный и, выбросив ошмётки в кусты, пошёл на девушку, будто свирепый гризли. Дёрнул её за шиворот вверх, скрутил руки перед животом и, не обращая внимания на визги и сопротивление, ударил губами по губам. Да, именно так. Не впился, не прижался, а ударил. Так сильно, что под веками засверкало. Язык запекло от жажды, скулы свело от удовольствия. Я погружался в горячую влагу, распалялся ещё сильнее и готов был пойти до конца, хотя всё планировал иначе. Сучка! Перепутала все планы.
Трахая её рот, толкнул к дереву сильнее. Она завыла как раненая кошка, дёрнулась, но я пресёк. Зажал сильнее, запрокинул руки вверх. Девушка запищала, вибрируя мне в губы, запротестовала, будто рыба, попавшаяся в сети. Сцепив её кисти одной ладонью, буквально пригвоздил собой к стволу и продолжал таранить языком, выпивая и глотая её страх. Вку-у-сный, све-е-жий, сочный.
Неожиданно справа по щеке хлестнула ветка. Похрен – лишний шрам не сделает меня хуже, чем я есть.
В брюках стало невыносимо тесно, заныло между ног, в голове помутилось. Я эту породистую кобылу хочу сейчас, и она не понимает, что своими выпендронами делает только хуже – приближает то, что и так неизбежно.
Оторвавшись от искусанных губ и всмотревшись в широко распахнутые глаза, я тихо и медленно произнёс:
– Ещё раз выкинь подобное, выебу так, что ходить не сможешь. – Дёрнул юбку вверх, рванул мешающие колготки и прижал руку к её горячей норке. Под кружевом чувствовалась приятная влага. – Усекла, сука? Я не играю с тобой, вбей это в свою башку. – Отодвинул бельё и провёл пальцами по напряжённому бугорку. – Если не тупая и хочешь жить – веди себя смирно.
Она захлебнулась рыданиями, глаза расширились так, что девушка стала похожа на куклу. Пролепетала лишь:
– Не надо. Я… не хочу!
– Какого хрена тогда смоталась? Я же сказал: сидеть на месте! Ты моя! Услышала? Ты – моя! – Надавил пальцами, потеребил, приблизился к её губам и лизнул уголок. – Моя игрушка. Не слышу, кто ты? – Чуть толкнул палец, но остался на краю, не вводил. Чуть глубже – сойду с ума и не смогу остановиться.
Она побелела, как стена в тюремной камере. Губы приобрели синеватый оттенок, но шевельнулись, выдав едва слышное:
– Игрушка?
Баба как баба. Красивая. Ухоженная. Ничего особенного. Ничего такого, чего нет в любой другой шлюхе. Мокрая щёлка, сиськи, губы, густые патлы, ноги, которые удобно закинуть себе на плечи – обычный набор продажной потаскухи. Не более.
Чего меня так несёт от неё? Едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься! Вколотить хрен так глубоко, чтобы кончить от одного движения. Пиздец. Наверное, клокотание мести под горлом подливает огня в кровь, я будто свихнулся – смотрю на неё, а штаны трескаются, пах ноет и тянет.
Понимаю, что путь к вожделенной цели расплаты будет долог и сложен, потому всё-таки попытаюсь и удержу себя под контролем, хотя бешенство и ярость пекли затылок, угрожая расплавить мозг.
Легче завалить на ринге громилу Бэна с одного удара, чем приручить девицу, которая сыграет важную роль в моей расправе над Лютым, и не трахнуть её силой сейчас. Отложить вкусненькое на потом. Сука!
Игрушка? Да, именно так. Моя козырная карта, проход с главного хода в семейку Береговых. Я очень надеюсь, что Лютый оценит мою встречную месть. Он поймёт, не тупой, да только сделать ничего не сможет.
Коротко кивнул, слабо укусил девушку за дрожащую нижнюю губу, лизнул приоткрытый рот и, поймав тёплый воздух, что втянулся внутрь от её судорожного вдоха, нехотя убрал из-под юбки руку, потому что идти дальше – это ломать волю, и свою, и её. Пока рано, нужно дать куколке немного времени оправиться от первого шока. Я хоть и зверь, но цацки свои ломать не люблю.
Проведя влажным пальцем по подрагивающим губам, толкнул его в рот – пусть попробует себя на вкус, а потом хрипло сказал, щекоча её ухо:
– А что делают со сломанными игрушками?
Она закрыла глаза, вжимаясь спиной в дерево и, отворачиваясь от моей руки, прошептала:
– Не надо. Я… Я всё поняла.