Не было ли тут чего-то ещё?
Касперль и Сеппель как раз подходили к калитке бабушкиного сада, когда услышали трель велосипедного звонка. Обернувшись, они увидели начальника полиции Алоиса Димпфельмозера, который на полном ходу вырулил из-за ближайшего угла. Одной рукой гауптвахмистр управлял велосипедом и трезвонил в звонок, а другой приглаживал усы. Серебряные пуговицы его мундира сверкали на солнце, сапоги и ремень были начищены до блеска. И вообще, полицейский производил впечатление человека отполированного и налакированного с ног до головы.
Касперль и Сеппель сразу же смекнули, в чём дело. Ещё за завтраком бабушка прочла им вслух из газеты, что господину Димпфельмозеру присвоено внеочередное звание гауптвахмистра, и во всём городке наверняка не нашлось бы человека, который не был бы искренне за него рад.
– Добрый день, господин Димпфельмозер, – друзья приветливо помахали полицейскому: один – колпаком с кисточкой, а другой – тирольской шляпой.
– Наши поздравления, господин гауптвахмистр.
– Спасибо. – Полицейский резко затормозил, так что взвизгнули шины, и лихо соскочил с велосипеда. – Выходит, вы уже в курсе?
– Конечно, – ответил Касперль.
– Ну, и как вы это находите?
– Что именно? – уточнил Сеппель.
– Вот это, – и господин Димпфельмозер гордо указал пальцем на воротничок мундира. – Третья звёздочка. Фрау Пфундсмихель, моя квартирная хозяйка, пришила мне её только что.
– Очень мило с её стороны, – тут же отозвался Касперль, а Сеппель добавил, что три звёздочки, несомненно, лучше, чем две, и что более красивой звёздочки господину гауптвахмистру и пожелать нельзя.
– А уж как бабушка будет рада вас видеть, – подвёл итог Касперль.
Полицейский прислонил велосипед к ограде, разгладил складки на мундире, поправил шлем и только после этого направился в дом бабушки.
Дверь дома была не заперта, кухонное окно распахнуто настежь, но сама бабушка отсутствовала.
– Скорее всего, она в саду, – предположил Касперль. – Или, может, в прачечной.
Когда прибывшие нашли бабушку в саду, они едва дар речи не утратили: почтенная фрау лежала на траве, раскинув руки, неподвижная, точно бревно, глаза закрыты, нос торчит кверху.
– Бабушка, бабушка, – бросились к ней мальчики. – Что случилось, почему ты молчишь? Ты что, и словечка нам сказать не можешь?
– Не могу, – чуть слышно отозвалась старушка, – видите, я в обмороке.
Сеппель помчался за лейкой, Касперль достал садовый шланг. Процедуры оживления бабушка избежала чудом – ровно за мгновение до того, как Касперль включил воду, она открыла глаза.
– Касперль, Сеппель! – воскликнула бабушка. – Как хорошо, что вы здесь!
Тут только она увидела гауптвахмистра.
– О, гоподин Димпфельмозер, – слабым голосом произнесла старушка, – я должна извиниться за то, что не сразу заметила вас, – всё же не каждый день доводится падать в обморок.
Бабушка поправила фартук и озабоченно нахмурилась, словно пытаясь что-то вспомнить.
– Господин Димпфельмозер, – наконец сказала она. – Мне совершенно необходимо сообщить вам кое-что очень важное. Только я забыла, что именно.
Касперль и Сеппель стали подавать бабушке тайные знаки. Один теребил воротник, второй оттопырил три пальца, показывая на полицейского.
– Что это с вами? – ничего не поняла бабушка. – Кривляетесь, словно деревенские дурачки.
Касперль был вынужден идти напролом:
– Разве ты не хочешь поздравить господина Димпфельмозера с повышением?
– Разумеется, – не моргнув глазом ответила старушка. – Я как раз собиралась это сделать.
Бабушка коротко поздравила полицейского и снова впала в раздумье.
– Ведь было же ещё что-то, – бормотала она. – Точно было.
Её мучения прервал громкий стук в дверь прачечной.
– Откройте! – раздался изнутри грубый мужской голос. – Удерживать меня тут противозаконно! Сейчас же отоприте дверь, леший меня побери!
