Боксерский клуб «Двурукий Джеб» давно стал моим главным пристанищем. К черту женушку! Я срываюсь из дома в клуб на мотоцикле и целый день боксирую, освобождая голову от лишних мыслей. Работаю с грушей яростно, жестко, как привык, выбивая из себя злость и концентрируя внимание на «мнимом» сопернике. Увеличивая скорость, не щадя себя и не думая. Ни о чем.
Не давая себе думать, мать твою!
Через две недели у меня закрытый бой, на кону стоят хорошие деньги, а в деле завязаны серьезные люди – бой будет идти до нокаута, до победы одного из бойцов, и здесь ставки предельно ясны. И, зная, кто мой соперник, я превращаюсь в машину. В Ярого – лучшего бойца миксфайта. В того, чье имя на слуху и с кем считаются.
Считаются, к гребаным монахам, не в пример Мыши!
Я боксирую, заставляя силу вновь и вновь закипать в крови и выплескиваю ее из себя ударами. Работаю до потери ощущения времени, до боли в кулаках и мышцах. До того момента, когда пот застилает взгляд, и я уже готов упасть от усталости…
Ребята в клубе сторонятся меня, и правильно делают. Конечно, они в курсе, чей я теперь зять, и видят, как я этому «рад». Теперь стена между нами выросла еще больше, а глотки в нужных кругах стали брехать чаще. Пусть! За это я спрошу с каждого, когда придет время.
Серова нет почти весь день. Он появляется в «Двуруком Джебе» ближе к вечеру. Войдя в зал, унылый и молчаливый, здоровается, как побитая дворняга. Подойдя к площадке ринга, свешивает руки на канат и ждет, когда я закончу серию ударов. И только когда останавливаюсь, бросает мне со злостью:
– Чертов ты сукин сын, Ярослав. Чувствую себя полным дерьмом! Так хреново мне еще не было. В следующий раз пользуй шлюх без меня, я пас.
С виска стекает пот, и я утираю его кулаком.
– Что, яйца болят? – спрашиваю, едва разжав стиснутый рот. – Или совесть замучила?
– Не поверишь. Стыдно перед твоей женой.
Я смеюсь. Зло. Разворачиваюсь к тяжелой груше и выбиваю дух – из нее или из себя, разницы нет. Я должен выбить все дерьмо и собраться. Расшатать прутья клетки, чтобы освободиться. К черту Мышь, к черту строгач! Никто и никогда не получит душу Ярослава Борзова. Всё, чего я сейчас хочу – это почувствовать себя лучше. И у меня получается.
Я возвращаюсь домой поздно, измотав себя тренировкой, но жены в доме нет, а у ворот нет ее пса – человека Корнеева. В холле меня встречают тишина и мрак, так что приходится самому включить свет и выматериться.
В гостиной по-прежнему не убрано, и я пинками навожу порядок. Деду, увидь он следы ночной оргии, это не понравится, и я невольно думаю, что Мышь права – это больше его дом, чем мой. До сих пор я просто жил с ним, так было удобно.
Убрать не получается, ну и к черту! Завтра прикажу девчонке вызвать клининговую компанию и посуетиться здесь. Раз она моя жена – пусть напряжется, с такой спицей в спине не переломится. Теперь это ее забота, содержать дом в порядке. А пока пусть еще посмотрит на то, как я провел брачную ночь. И запомнит, что ее ждет.
Я голоден, как зверь, сидящий во мне. Пройдя на кухню, достаю из холодильника первое, что нахожу, закидываю в себя и иду спать. Засыпаю мгновенно, так и не додумав до конца мысль:
«Где, к чертовой матери, шляется моя ненаглядная?»
Но оставляю дверь в спальню открытой.
***
Утром меня будит запах кофе, по-сочному крепкий. Я давно уже сплю без снов, вот и сейчас, втянув носом приятный запах свежемолотых зерен, открываю глаза и сажусь в постели. Провожу тяжелой ладонью по лицу, прогоняя остатки сна и вспоминая, в каком дерьме оказался. Кто отныне хозяин моей жизни и причина моего настроения.
Мышцы во всем теле после вчерашней тренировки каменные, и сначала горячий, а следом за ним холодный душ, помогают окончательно проснуться.
Из зеркала на меня смотрит Ярый – тот, каким я привык себя видеть – высокий, темноволосый тип с жестким ртом и черным взглядом, а теперь пришло время познакомиться с ним и новоиспечённой женушке.
Она на кухне – я слышу звук работающей кофемашины и негромкие шаги. Иду навстречу им босиком и вхожу в кухню в одних боксерах – менять свои привычки и комфорт я не намерен.
Марина стоит у окна, с чашкой кофе в руках, и смотрит на улицу.
Там во дворе резвятся воробьи, занимая если не ее мысли, то уж внимание точно, и я неожиданно для себя, застав ее вот так, вновь удивляюсь тому, как молодо она выглядит – словно студентка, непонятно как оказавшаяся на чужой кухне.
На ней широкий джинсовый комбинезон, зато под ним водолазка, и мой взгляд нехотя цепляется за стройные лопатки – отнюдь не тощие, как я ожидал. И гордый, прямой профиль.
Черт. Корнеевское отродье!
Она слышит меня и поворачивает голову. Смотрит, но ничего не говорит. Ладно, скажу сам. Я же теперь, твою мать, как-никак ей муж.
– Ну, привет, Мышь. Надеюсь, ты ночевала дома? – привычно рычу, не собираясь с ней нежничать. – Где ты была вчера? Какого лешего я должен думать, где тебя носит?
– Не беспокойся, ночевала, – слышу спокойный голос. – Я просто задержалась, было много работы.
Я прохожу к холодильнику, открываю его и достаю продукты, двигаясь без стеснения и позволяя Мыши как следует себя рассмотреть. На столе сыр и хлеб – для меня этого точно недостаточно.
– Предупреждаю, – замечаю сухим тоном, – вздумаешь мне изменять – убью. И пес твоего отца не спасет.
Вслед за удивлением на ее губах неожиданно появляется подобие улыбки – просто уголки губ приподнимаются так, словно она услышала что-то глупое и не стоящее ее внимания. Она вновь отворачивается к окну, отвечая совсем без страха:
– Не смеши, Борзов, и не строй из себя Ромео. Чтобы изменить, нужно стать близкими людьми и проникнуть в душу. Нам с тобой это не грозит.
Что ж, если она не поняла, придется разъяснить еще раз.
– Я тебя предупредил, ж-жена.
– Значит, я тоже могу тебя убить? – похоже, сегодня я ее веселю, потому что она вновь смотрит на меня и даже приподняла бровь. – Исходя из твоей логики?
Я захлопываю дверь холодильника и прохожу у нее перед носом. Сажусь за стол. Взяв в руки нож, нарезаю мясо. Анжелка в подобные минуты вертится вокруг лисой, пытаясь угодить, пока не прогоню, а эта стоит, не шелохнется.
– Не перегибай, Джульетта. Я – это другое дело. Мои отношения с женщинами тебя не касаются.
Я жду, что она возмутится. В это утро я уже ее ненавижу и мне нужна новая порция адреналина, чтобы выплеснуть злость, рвануться в клетке и жить дальше. Но слышу лишь равнодушный ответ – сухой и бесцветный:
– Мне плевать, с кем ты спишь. Хоть с резиновой куклой.
– Что?!
Мгновение и я нависаю над ней. Уперев руку в раму окна, придвигаю ее к нему вплотную.
Оказывается, у моей Мыши есть редкая способность меня завести. И, наклонившись к ее лицу, я собираюсь это проверить:
– Думаешь, мне это нужно?
Вблизи под бесцветными ресницами серые глаза Марины, как яркий сполох – неожиданно живой и манкий. От нее приятно пахнет, но губы сомкнуты, и обманываться не стоит – она знает ответ.
В стекло ударяется камень. Еще один, уже сильнее… и я внезапно вижу за окном Макара. Прямо во дворе.
Он стоит в паре шагов от дома, вскинув руку с пистолетом в руке, и целится в меня. На то, что он промахнется – надеяться не стоит. Но он зря думает, что я испугаюсь.
Ублюдок. Когда-нибудь я поквитаюсь с ним за это. И с его хозяином тоже.
Я перевожу взгляд на девчонку.
– Ты не ответила, Мышь.
– Нет, – ее голос звучит глухо, но твердо. – Но уверена, суть ты уловил.
– Ты тоже, надеюсь, меня поняла. И чтобы была дома вовремя!
Я отталкиваюсь от окна и возвращаюсь за стол. Говорю за секунду до того, как взять в руки хлеб и вгрызться в него зубами:
– А сейчас сделай мне кофе, большую чашку. Я люблю сладкий и черный.
– Ты не сказал «пожалуйста».
– Обойдешься! Тебе теперь по статусу положено.
Она ничего не отвечает. Просто споласкивает в мойке кружку, ставит ее на место и уходит. Сначала из кухни, а потом из дома. Через пару секунд показывается во дворе с сумкой в руке и направляется к машине, сверкая над туфлями-лодочками стройными лодыжками.
Даже жалко, что она не слышит, как через мгновение барный табурет отрывается от пола и врезается в окно, разбивая последнее на осколки.
Сука! Чертова холодная сука! Но я это запомню.
***
Планы на день сорваны, да и на вечер тоже. Дед взбеленится не меньше моего, если узнает, что в его отсутствие я разнес ему дом. И мне приходится вызвать монтажную бригаду и заплатить за работу вдвойне, чтобы окно заменили до вечера и не задавали лишних вопросов.
Эти вопросы мне и самому не дают покоя, как не дает покоя непреходящая злость на Мышь. Но настроение дерьмо еще и потому, что бардак в гостиной приходится убирать самому – будь проклята моя упертая женушка!
Она возвращается поздно, вновь наплевав на предупреждение. Я стою в кухне и смотрю в окно, сунув руки в карманы штанов, наблюдая, как на дороге появляется белый «Ниссан» и тормозит у обочины.
Мышь выходит из него – тонкая тень, и идет к дому, даже не оглянувшись на приставленного к ней крепкого типа, который вышел из машины и поплелся следом. Проводив до ворот, он остался стоять и ждать, пока дочь его хозяина пересечет двор и войдет в дом. И только выцепив меня в окне хмурым взглядом, выждал минуту, и уехал.
Сдал с рук на руки. Такой же цепной пес ее отца, как я сам. Вот только моя удавка связала нас с Корнеевым куда как крепче.
Марина входит в дом тихо, крадется так, что ее шагов почти не слышно. Оставив холл в темноте, пересекает гостиную и закрывает дверь в свою комнату. Включает боковой свет – мне видно это по светлому пятну, которое тут же падает на мощеный каменной плиткой двор.
Ужинать не идет – как же, рылом и манерами ей муж не вышел, ну и плевать. Видеть ее нет желания, только душу вытрясти и сломить гордыню в глазах.
Проводив «Ниссан» долгим взглядом, я разворачиваюсь и ухожу к себе.
Постель широкая и стылая, в доме тишина, и мысли о девчонке за стеной не дают покоя. Но ничего, завтра в зале я надеюсь сбросить всю злость, что разъедает душу.
И правда, уж лучше резиновую куклу отыметь. Черт!