Электричка долго пробиралась по большой Москве. И справа, и слева тянулись городские кварталы. Пусть не их фасады, пусть оно были вдали, за гаражами, складами и посадками тополей, но от этого ощущение города не пропадало.
Только через час за окнами замелькали дачные домики, поля и настоящий лес. Верочка давно не видела такого натурального соснового бора с подлеском из рябины и непонятных кустов с красноватыми листьями.
В суматошной московской жизни забывается, что где-то есть тишина, нарушаемая только неведомыми птичками и кузнечиками, что есть огромные пространства без асфальта… Верочка за все эти годы раз двадцать покидала Москву. Но все это были гастрольные поездки по соседним городам. До места добирались в галдящих автобусах, забитых театральными костюмами и прочим реквизитом. Тут уж не до леса за окном, не до птичек.
В какой-то момент Верочке показалось, что она покинула Москву навсегда. Не на неделю, не на месяц, не на год, а навечно!
И эта мысль ее не расстроила, а обрадовала. В столице не осталось никого, с кем ей хотелось бы общаться постоянно. Было много приятелей, но не было друзей. Был любимый человек, но только до сегодняшнего утра…
Садясь в электричку, Верочка решила проявить характер и приказала себе не вспоминать о гражданине Бармине. Кто он такой, в самом деле? Симпатичная внешность, но не более того. Что еще? Достаточно богатый? Так не в деньгах счастье… А в чем счастье?
Весь путь до Коломны Верочка думала об этом. Не о Бармине, а о его недостатках, которых она раньше не видела потому, что была влюблена. А теперь она разлюбила, и розовые очки слетели с глаз. Теперь она точно видит, что ее Лев – он вовсе не лев, а нашкодивший котенок.
Несколько месяцев назад он присосался к ней потому, что она постоянно его гладила и кормила сладкой сметаной. И этот котяра мурлыкал и делал вид, что любит навсегда. Но тут появилась другая со связкой свежих окуньков. Достаточный для кота повод сменить хозяйку! Просто Бармин любил не женщину, а то, что она может ему дать. А это уже не любовь. Так любят свою квартиру, свой мягкий диван, свой холодильник, набитый пивом… Всё! Надо наплевать на него и забыть!
Когда она найдет себе домик на берегу Оки, она не будет все время сидеть у печи, да на огороде… Верочка собиралась писать книги. А что? У нее немаленький жизненный опыт. Она может писать и про студенческие годы, про дрязги в московской коммуналке, об артистической среде, о предательстве, любви, сексе… Да, вот с последним в деревне будет плохо. Очевидно, что теперь этого у нее не будет ни с кем и никогда… Жаль, с Левушкой было так хорошо, лучше всех… Правда, сравнивать ей было особенно не с чем. Более ранние эпизоды были настолько мимолетны и сумбурны, что Верочка не успевала ничего прочувствовать. А вот с Левушкой было хорошо… Вот черт! Опять этот негодяй в голову лезет. Наплевать и забыть!
Верочка стала думать, как она найдет подходящий дом для жилья. Надо на привокзальной площади в Коломне найти или старушек с плакатиками на груди, или шустрого местного риэлтора. Она не сама это придумала. Как-то говорила Бармину о своей мечте пожить под Коломной на берегу Оки, и они даже собирались поехать в те места на недельку. Вот тогда Левушка начал строить планы про вокзал, про риэлтора, сдающего пустующие избушки у реки… Черт! Все мысли заклинились на этом аморальном типе. Немедленно надо наплевать и забыть…
Квартира на Арбате очень была нужна Чуркину. Его волновала даже небольшая задержка с отселением. А тут и вовсе неопределенный затык, который раздражал и злил. Но тот самый пунктик в характере Василия, который преследовал его всю жизнь, напоминал о возне своих мучителей в полутемном складе и требовал мщения, так вот этот заскок находил в сегодняшней ситуации и приятные моменты.
Чуркин с восторгом смотрел на сутулую фигуру риэлтора Аркадия Зверева. Еще две недели назад этот франт, этот красавчик имел стройную фигуру и нахальные глаза. Сейчас он ждет, что заказчик будет макать его мордой в дерьмо, а потом всего размажет по стенке. Боится и правильно делает. Надо только не спешить. Надо подольше поиздеваться, покуражиться, а потом бы бросить его лицом вниз на вонючие мешки в углу овощного склада.
– Ну и как наши дела, Аркаша? Все ли ты сделал, что обещал?
– Не все получилось, Василий Иванович. Маленькая загвоздка.
– Маленькая? И какой у нее рост?
– У кого?
– У загвоздки, Аркаша…Я тебя про актрису спрашиваю, балбес! Про ее приметы, явки, пароли…Где она? Ты еще двоих на мои деньги отселил, а без нее весь проект летит коту под хвост. Я что, с соседкой буду жить? Ты меня решил в коммуналку поселить?
– Это временная задержка, Василий Иванович. Найду я актрису. Никуда она не денется.
– От тебя, Аркаша, любая убежит! Ты олух. У меня огромное желание тебя опустить на самое дно, но ты мне пока нужен… На поиски артистки даю пять дней. И работать будешь под присмотром.
Пока Чуркин вызывал какого-то Петю Колпакова, униженный риэлтор стоял с понурой головой. А что он мог еще сделать? Возражать или оправдываться – это самоубийство. Вздорный Чуркин мог не просто нажаловаться руководству риэлторской фирмы, а устроить Аркадию волчий билет. Это такая казнь для карьеры. Увольняют тебя и вносят в черный список. При каждой последующей попытке получить место в солидной фирме нарываешься на полный отлуп, а чаще на вежливый отказ с ехидной ухмылкой. Дальше – только подаваться в челноки и торговать шмотками… Гордость у Аркаши была, но маленькая и очень послушная. В нужный момент она затихала, замолкала и засыпала.
Вошедший в кабинет Колпаков оказался тридцатилетним парнем с мощными габаритами. Не Геракл, но около того.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что этот громила имеет кличку Малыш. Совсем недавно он был ментом, но неудачно попался на взятке. Неудачно потому, что взяточка была мелкая. А еще потому, что время оказалось неудачным – перед выборами политики решили изобразить чистку рядов в милиции. И капитан Колпаков оказался козлом отпущения. Полковник при увольнении так ему и сказал: «Козел ты, Петя. Не мог на месяц притихнуть? Другие и побольше тебя берут, но уловили остроту момента и ждут, когда этот театр закончится»…
Пересказывая эту историю, Чуркин испытывал явное наслаждение. Он мог спокойно называть этого недавнего капитана козлом. А еще было приятно показать, что этот грозный оперативник теперь в его власти и подчиняется любым приказам.
– Ты, Малыш, не в помощь идешь к Аркадию. Он тупица, а ты, хоть и бывший, но капитан. Значит ты старший… Пять дней вам даю на все. Найти актрису и любыми методами заставить подписать документы. Я столько в эту квартиру вложил, что заднего пути уже нет… Вся ответственность на тебе, Аркадий. Малыш, он – охранник. Ему бы только зубы дробить и взятки сшибать…
Сразу после выхода из офиса в соседнем скверике компаньоны провели первое совещание.
– Послушайте, Малыш. Я так и не понял, кто из нас главный?
– Ты, Аркаша.
– Но Чуркин сказал, что вы капитан, старший по званию и все такое…
– Значит я главный.
– Но Чуркин еще сказал, что вся ответственность на мне.
– Значит ты главный… Не волнуйся, Аркаша. Это у нашего шефа манера такая. Он хочет нас обоих поиметь. Чуркин – барин. И любит, чтоб вокруг были виноватые холопы, которых можно за чубы оттаскать. Он при этом в экстаз входит… А еще он не верит, что мы актрисулю найдем.
– Но мы ее найдем?
– Не таких находили… Вот что, Аркадий, ты на машине?
– Естественно.
– Едем в театр и начнем первые допросы. Работаем на пару – ты добрый следователь, а я злой.
– Поясните, Малыш, что мне делать конкретно.
– Не выкать мне и не называть на людях Малышом. Ты мне приятное сделай, обращайся просто: «Товарищ майор».
Верочке попалась деревня со смешным названием Раково. Смех был в том, что, по словам рыжего местного риэлтора, раньше, при царизме это было село под названием Дураково. Большевики убрали две первые буквы, и народ стал разбегаться. Постепенно, прямо как раки начали пятиться и расползаться из этой глуши.
Именно эта деревня была выбрана не из-за хитрого названия. Рыжий парень сообщил Вере, Что изба в Раково сдается со всем скарбом. Все вещи были не в идеальном состоянии, но они были. Все, от иконы, мебели и посуды до лампочки и пачки старых газет.
Но и не это самое главное. Рыжий сказал, что в соседнем доме недавно поселилась москвичка с грустными глазами:
– Вот вы актриса. На Арбате живете. И все у вас должно быть в порядке. А она в такую передрягу попала: квартиру жулики отняли, с работы выгнали и еще муж ушел к другой…
Верочка сразу поняла, что в Раково у нее будет настоящая подруга по несчастью. Даже по трем…
Так оно и случилось. У Наташи Горенко были действительно большие и грустные глаза. Но не всегда.
Пока они суетились, устраивая Верочку, взгляд у Наташи был заботливый и грустный. Когда за ужином она коротко сообщила о своих бедах, то глаза стали взволнованными, колючими, но все равно грустными. И даже одинокая слеза покатилась по щеке.
Но поздним вечером растопилась банька и они азартно вениками сметали с распаренных тел все далекие московские заморочки. И все смыли… Глаза у Наташи стали игривые, томные и уж совсем не грустные. Она в медленном танце кругами прошлась по просторной баньке и засмеялась:
– Да гори оно все синим пламенем… Ты посмотри на нас, Верунчик. Хороши бабы? В самом соку! И что, не сможем мы себе жизнь устроить? Да вся Москва у наших ног будет. Вот только отдохнем немного, перезимуем здесь и по весне – в столицу… А давай сейчас сбегаем на Оку. Прямо вот так, как русалки.
– Светло еще.
– А кто увидит? Здесь из аборигенов один дед и две старухи. Они за забор носа не кажут. У них на троих всего пять зубов… Побежали!
И Наташа выскочила из бани, уверенная, что Верочка последует за ней. А у той просто не было другого выхода…
До Оки было всего метров двести. Сначала по тропинке вдоль покосившихся заборов и безлюдных домов. Потом с обрывчика вниз и по заливному лугу к прибрежным камышам.
Догнать Наталью так и не удалось. Она бежала свободно и красиво. А Вера чувствовала, что стесняется, что старается пригнуться, сгорбиться. И руками она не размахивала, а прикрывала ими все что можно…
До начала спектакля оставались минуты, но в кассе аншлага не было. Билеты продавались, и даже можно было выбрать.
Малыш взял два самых дешевых. Смотреть на режиссерский шедевр Семена Турищева они не собирались. Им был нужен он сам…
Семен Маркович хорошо понимал, что сегодняшняя пьеска идет на публике уже в двадцатый раз и ничего изменить нельзя. Артисты видят, что с каждым разом народа в зале не прибавляется, а потому не стоит выкладываться… Все это он знал, но по инерции перед открытием занавеса разыгрывал творческий экстаз. Он собрал почти всех исполнителей и рассыпал упреки за вялость отсутствие полета души.
Малыш ввалился в кабинет со вторым звонком. Аркадий тоже был при нем, но где-то сзади, робко выглядывая из-за плеча.
Бывший опер протиснулся в центр, вытащил красную книжицу, помахал ею и заорал:
– Спокойно, граждане. Уголовный розыск. Всем, кроме гражданина режиссера, покинуть помещение… Быстренько все вон! Вам на сцену пора. И пока будете там лицедействовать, подумайте, куда вы дели актрису Заботину…
Артисты послушно потащились на выход. Тем более что подоспел третий звонок, и главным героям пора было входить в образ.
Семен Маркович на минуту оцепенел. У него, как и у любого нормального человека было много грехов, но этот громила из уголовки намекнул, что дело связано со стервой Заботиной. Если она заявила об изнасиловании, то дудки! Он ничегошеньки сделать не успел, да еще получил за это в глаз… Но если она самоубилась и записку против него оставила…
Режиссер покрылся холодным потом. Он понимал, что сейчас не то время, и Верка не кисейная барышня, но голову корежила мысль о записке со словами: «… в смерти моей прошу винить Семена…»
Первый вопрос громилы только подтвердил его опасения:
– Когда вы в последний раз общались с Заботиной?
– Я с ней не общался. Я только намекнул ей на возможность общения… А почему вы у нее об этом не спросите? Где она?
– Вопросы здесь задаю я! Вы ее обидели?
– Ни в коем случае! Это она мне глаз подбила. Вот тут, посмотрите, сквозь грим синяк светится. Я совершенно не виноват.
– Вину не я определяю, а суд… Если быстро найдем Заботину, то суда можно избежать. У кого она может скрываться?
– Я не знаю, товарищ…
– Майор! Майор Колпаков… А кто может знать о ее личной жизни? Кто ее подруги?
– Это театр, товарищ майор. Здесь подруг не бывает. Они все соперницы.
– А приятельница какая-нибудь. Не из актрис, а так.
– Есть! Гримерша наша. Оксана, не помню фамилию…
Семен Маркович даже подпрыгнул от радости, как будто мысль о тихой одинокой гримерше решала все проблемы. Вот сейчас этот грозный грузный майор возьмется за Оксану и отпустит бедного режиссера на все стороны… Телефон в гримерке не отвечал. И тогда на ноги были подняты все, находящиеся в театре. Все, кроме зрителей и играющих актеров… Испуганную гримершу Бабину притащили через две минуты.
С Оксаной разговор был не такой жесткий. Режиссера надо было ошеломить, а эта женщина и без того была в нервном состоянии. Но отвечала гримерша довольно четко:
– Знать я, конечно, не знаю, но предполагаю, что Верочка у своего любимого человека прячется.
– У любовника?
– Нет, что вы такое говорите. Верочка не такая. Он ей почти жених. Даже ближе – почти муж.
– А как этого «почти мужа» зовут? Вы случайно не знаете?
– Знаю. Мне Верочка часто о нем говорила. А зовут его Левушка.
– Лев, значит… А адреса Левушки у вас случайно нет?
– Адреса нет… Но есть домашний телефон. Вера дала мне его так, на всякий случай. Вдруг театр сгорит, когда она у Левушки ночует… Вот и телефон, и фамилия его – Бармин Лев Николаевич.
Городской человек привыкает к огромному потоку информации. С самого утра всё вокруг начинает вещать, сообщать, уговаривать. Бедному обывателю промывают мозги и беспрестанно в них грузят, грузят… Но это там, в городе. А здесь в деревне Раково телевизоров не было. Из печатного слова – три десятка пожелтевших газет десятилетней давности и две книги про пионерское детство. Рекламы на улице тоже не было. И собеседников минимум: один у Верочки и один у Наташи.
Вот в этих условиях уже через три дня они знали друг о друге больше, чем каждая сама о себе.
Родители Наташи Горенко приехали в Москву учиться. Получив дипломы, они зацепились за столицу и стали вкалывать, доказывая, что достойны быть москвичами. Сначала им давали грамоты, потом премии и, наконец, расщедрились на квартирку. Вот тут-то уже не совсем молодые специалисты вплотную занялись деторождением.
Ребенок получился поздний, любимый и единственный. После рождения Наташи родители сбавили темп в работе. А тут еще подналетели смутные времена. Одним словом, семья Горенко ютилась в малогабаритной однокомнатной.
До какого-то момента это было не так важно. В тесноте, да не в обиде. Но когда дочке стукнуло двадцать пять, а все потенциальные женихи отваливались, посетив их хоромы, родители-пенсионеры собрали вещички и укатили на свой кубанский хутор. И не зря! Почти сразу появился он, тот, которого Наташа ждала всю жизнь. Ну, это она тогда так о нем думала. Ошибалась!
Нет, по началу все было, как на последних страницах любовных романов. Было объяснение в любви, потом предложение, помолвка, свадьба, медовый месяц… Муж занимался каким-то непонятным и очень мелким бизнесом, в который надо было все время вкладывать деньги и ждать отдачи.
Наташа была так счастлива, что не замечала, как муж продал свою машину, потом гараж, мебель из своей квартиры и, наконец, саму квартиру. Все это было не одномоментно и вроде бы как временно. В интересах бизнеса!
В последний год Наташа подписала несколько бумажек, которые ей подсунул муж. И вскоре была продана ее родная однокомнатная квартирка, полученная ее родителями за ударный труд. Муж со слезами на глазах уверял, что это временно, в интересах бизнеса… А еще он сказал, что, пока у них нет своего угла, то лучше пожить отдельно. Временно! В интересах сохранения семьи.
Только тут Наталья начала суетиться и довольно быстро выяснила, что ее благоверный врал ей все время. Его бизнес – игра в казино. И долгов у него выше крыши. Но главное – у него и до нее были жены. И они тоже остались без квартир… После развода Наташа возненавидела если не весь мир, то уж сильную его половину точно.
– Ты, Верочка, не представляешь, какая у меня на них злость.
– На кого?
– На мужиков. На всех! Мстить буду до конца жизни. Уничтожать их надо. Если не физически, то морально. Каждого встречного попытаюсь увлечь, довести до экстаза, а потом предать… Это так больно, когда предают. Ты, Верочка, не представляешь, как это больно.
– Это я-то не представляю? Лев меня не хуже твоего предал. Только я надеюсь, что не все мужчины такие, как нам попались.
– Права ты, Верочка. Не все! Из тысячи найдется один нормальный. Такое исключение только подтверждает общее правило… И возраст у нас уже критический. Тридцатник! Наши мужики, которые нормальные, уже давно переженились… Пойдем на двор. Помогу тебе дрова рубить. Скоро ночи холодные пойдут. Чем печь топить будешь?
Еще в театре Аркадий понял, что без Малыша он не продвинулся бы ни на шаг. Раньше он думал, что у риэлтора и опера родственные профессии. И тот, и другой заставляют людей делать то, что те не хотят. Но риэлтор неделями кружит вокруг клиента, убеждая его дешево продать свою квартиру или дорого купить чужую. А оперу надо все и сразу. Напор, натиск и наглость…
Из театра они не сразу бросились на квартиру Бармина. Для начала Малыш куда-то позвонил и по номеру телефона узнал адрес этой самой квартиры. Потом они приблизились к дому, и Малыш начал проводить разведку, называя ее таинственным термином «установка». Он кружил вокруг подъезда, подходил ко всем лавочкам во дворе, заглянул и на площадку, где детские грибочки.
Аркадий ходил следом, но не сразу понял, что опытный опер ищет ни кого-нибудь, а старушек, у которых в глазах доверчивость и жажда общения. Такие все знают и готовы выложить любую информацию за спасибо.
Малыш со слезой в голосе пересказывал бабусям историю о пропавшей сестре, которую соблазнил коварный Лев из двадцать пятой квартиры.
Методика у Малыша была отработана идеально, и через час они с Аркадием знали все и в подробностях. Если выделить самое главное из того, что поведали разные старушки, картинка получалась интересная:
– Ходила сюда твоя сестра. Не часто, но два раза в неделю… Мы сразу поняли, что это пустые хлопоты. Этому хмырю не такая нужна. Твою сестру Верой звали? Вот она и верила. А мужикам только дай послабление… Короче, проворонила твоя сестра этого льва. Но пусть не жалеет. Последний месяц этот стервец еще одну завел. И принимал он их попеременно. Значит – через день. В молодом возрасте сил на это хватает. Хотя и не у всех… Твоя сестра пешком от него ходила, а эта новая на дорогущей машине катается. Нынче рыночные отношения – все покупается! У какой денег больше, та и мужика получше может выбрать… Уже неделю твоей сеструхи не было видно. А эта фифочка ходит. И даже промеж себя что-то о свадьбе говорили… Так она и сейчас у него.
Информация была важная, но не самая приятная. Вот если бы бабульки сообщили, что у Бармина сейчас не фифочка, а Верочка…
Звонить в дверь двадцать пятой квартиры пришлось долго. Малыш даже не выдержал и несколько раз долбанул кулаком. Разбить стальную громадину было невозможно, но грохот получился солидный. Вскоре щелкнул замок, и дверь приоткрылась на ширину цепочки.
Малыш даже обрадовался, что есть, где продемонстрировать силу. Он рванул дверь на себя, и цепь разорвалась и разлетелась, разбрасывая вокруг шурупы и другие железяки.
В коридоре стоял испуганный человек в белом и пушистом халате. Сейчас он совсем не был похож на льва, но это был Лев Бармин собственной персоной.
От страха Лев застыл, и Малышу пришлось грудью впихнуть его вглубь квартиры.
Аркадий вошел последним. Он заметно возбудился, осмелел и, схватив Льва за отвороты халата, крикнул ему в левое ухо: «Уголовный розыск! Проводим обыск… Молчать и не каких возражений!» Но послушный Бармин и без того молчал…
Малыш не собирался обыскивать квартиру, но не стал противоречить напарнику. Пришлось обходить все комнаты. В той, которая была спальней, обнаружилась та, которую старушки назвали фифочкой. Она сидела в центре широкой кровати, натягивая простынку поближе к груди.
Поскольку обыск затеял Аркадий, он попытался начать допрос:
– Попрошу ваши документы! Вы задержаны… Ваше имя, фамилия…
– Меня зовут Елизавета… Можно просто Лиза.
Аркадий хотел еще что-то спросить, но вдруг заметил, что задержанная на него даже и не смотрит. Она уставилась на Малыша, который стоял у кровати во весь свой рост и расправлял и без того широкие плечи.
Пауза затянулась. Да и Аркадий не знал, как дальше проводить допрос, о чем ему спрашивать эту женщину… В голову приходили исключительно идиотские вопросы: «Что вы здесь делали? Почему вы голая? Где та, которая была до вас?»
Но больше всего возмущало невнимание Елизаветы к лицу, проводящему допрос. Она смотрела на другого мужчину. Ее руки, держащие простынку, от волнения дрожали и опускались все ниже и ниже… Никакого стыда в людях не осталось! И никакого почтения к милиции!
Аркадий умоляюще посмотрел на Малыша, прося разрядить обстановку. Тот все понял и разрядил:
– Значит так! Вы, капитан, продолжайте здесь, а я пойду на кухню и допрошу гражданина Бармина.
Лев уже немного отошел от шока. Грехов перед законом у него не было. Кроме взяток. Но за взятки так не берут. Тут надо на месте, с поличным и с понятыми.
Первые же вопросы «товарища майора Колпакова» его совсем успокоили. Стало ясно, что милиция ищет Верку, пропади она пропадом… Лев размяк и готов был расколоться, но он действительно не знал, где она. Если ее нет в театре, нет в комнатке на Арбате и нет в его квартире, то ее вообще нет в Москве. А если ее нет в Москве, то она где?
Бармин торопливо пересказывал Малышу детали своих встреч с актрисой, и вдруг его осенило:
– Я все понял, товарищ майор! Она мечтала бросить все и поселиться в домике у Оки. У нее сейчас жизненная трагедия и она захочет именно там пережить душевную боль.
– Какая у нее трагедия?
– Так я же ее бросил и женюсь на другой. Кстати, майор, я вас очень прошу не сообщать моей невесте об этой актрисе. Она вообще ничего не знает… Обещаете?
– Я-то обещаю, но капитан у меня очень говорливый… Пойдемте в спальню, остановим его.
Аркадий стоял лицом к стене… Он так и не провел никакого допроса. Единственное, что он успел сказать за это время: «Оденьтесь. Я отвернусь».
Действительно, он же не мог с ней серьезно разговаривать, когда она возлежит под простыней, которая так подчеркивает все, что отвлекает от работы… И он отвернулся к стене, только потом заметив, что на ней большое зеркало.
Елизавета, конечно, понимала, что он ее видит, но не отошла в сторонку, где можно все делать не отражаясь. Наоборот, она одевалась медленно, со вкусом… И он мог бы зажмуриться, но не стал этого делать. Хотел, да не смог.
Когда Малыш с Барминым вошли в спальню, Лиза была уже при полном параде, а Аркадий как провинившийся школьник все еще стоял лицом к стене.
Малыш сделал вид, что не понял мизансцены:
– Вы еще не начали допрос, капитан? Вот и хорошо. Тут дело тонкое, а вы могли лишнее выболтать. Лиза у нас невеста и ей незачем знать про Веру Заботину. И про то, что Бармин до последней недели крутил любовь с актрисой, а потом предал ее. Элементарно бросил и решил жениться на богатенькой…
Это только кажется, что для отдыха нужна полная тишина, покой и созерцание природы. Нам хорошо там, где мы привыкли.
Только первые дни пустынная деревня умиляла Верочку. Еще и неделя не прошла, а ей, привыкшей к уличному гаму, к толчее и тысячам встречных глаз, вдруг стало неуютно.
В середине дня, сама не зная зачем, Вера пошла на дальнюю окраину деревеньки Раково, где обитали оставшиеся еще местные жители. Ей просто захотелось познакомиться, увидеть новые лица, услышать новые голоса. За пять дней она успела подружиться с Натальей, даже полюбить ее. Они с таким удовольствием раскрывали друг другу душу, что почувствовали себя роднее самых близких родственников.
Но во всем нужна мера. Вчера вечером Верочка почувствовала, что очередная исповедь ее утомляет. Наташин голос стал даже раздражать. И только потому, что он был за эти дни единственным.
Вера специально не сказала подруге о своем походе. До вечера надо от нее отдохнуть, а потом опять можно будет со смаком трепаться за жизнь.
Имя у старика было подходящее. Деревенское имя – Макар. Возможно, и отчество было такое же исконное, от земли, но узнать его так и не удалось. Старик упорно убеждал: «Зови меня, дочка, попросту – дед Макар. Мы, Верочка, люди простые и к отчествам не привыкшие».
Было непонятно, откуда он узнал ее имя. Но это было первое и самое маленькое удивление при разговоре со стариком. Вскоре Верочке стало казаться, что он знает все. О ней, о других людях, о стране.
– Глаза у тебя, дочка, очень печальные. Уныние в них глубокое, кручина. Или жених тебя недавно бросил?
– Я сама его бросила! А откуда вы про это знаете?
– Чувствую… Вот ты не удивляешься, как старики про погоду точно говорят? Вернее, чем всякие ученые. Думаешь, что у них кости ноют и оттого они дождь чуют? Вот и не так. Я погоду чую не костями, не телом, а мозгами. Что-то в голове само выстраивается и приходит нужная мысль… Да не в погоде дело. Я вот про тебя все знаю. Пустым человеком был твой жених. И не жених он вовсе. Ты сама про него так думала, а он даже про любовь ни разу не сказал. Ведь так?
– Все так, дед Макар!
– Он тебя использовал так, для телесного удовольствия. Но ты об этом не жалей. Ты теперь битая и цена твоя, как у двух небитых… Скоро встретишь ты дельного человека. Настоящего, без фальши. Сначала его детей приласкаешь, а потом и своих от него заведешь.
– А почему у него дети? У него жена была? А зовут его как?
– Ишь ты, шустрая какая! Имя ей подавай. Хорошо, хоть адрес не спросила… Я же не депутат какой, чтоб сочинять. Чего не знаю, о том не говорю. Я уж что говорю, то точно будет…
Дед Макар случайно сказал о депутатах. Ни одного из них он в глаза не видел. Да и слышал о них по своему старенькому приемнику не часто. Там все больше музыку передавали. Дерганную и с глупыми словами… Но он этих людей чувствовал. Как и всех других. Как и всю Россию, страну, где все не через то место делается.
Неуемный мы народ. Все хотим сотворить нечто особенное и на полную катушку. Уж если врагов ищем, то полстраны в Сибирь загоним. Если воруем, то от души. Но когда любим или дружим, то уж в полном ослеплении. И последние штаны готовы отдать, и последний огурец разрезать… Нет, другим нас не понять. И как, если мы сами себя понять не можем. Говорим, что русские долго запрягают. Правильно! Но это если на работу ехать. А если к бабам или за водкой? Вот и разберись тут…
Устав от мыслей за всю державу дед Макар взглянул на притихшую Веру.
– Ты поспеши, дочка, к своей избе. Гости к тебе должны приехать.
– Это он?
– Кто?
– Ну, тот, о котором вы говорили. С детьми и без жены.
– Нет, Вера, это не он. Но без разговора с этими гостями ты своего не встретишь.
– Вы это точно знаете, дед Макар?
– Не знаю, а чувствую… А еще я чую, что будут они тебя уговаривать сделать то, что ты не хочешь. Так ты не поддавайся. Стой на своем!
Улица в Раково была одна, но не прямая, а с поворотами и пригорками.
Верочке очень хотелось верить в то, что сказал дед Макар. Но сомнения одолевали, превращая все в добрую стариковскую шутку. За последним поворотом, взобравшись на последний пригорок, она поверила окончательно: около ее избы стояла машина. Значит, к ней приехали гости. Значит и все остальное правда!
На дворе за столом около кустов сирени сидели трое. Двоих Верочка знала. Это Наташа и риэлтор Аркадий. Третьим был огромный, но совсем не страшный мужчина. У него были добрые и смущенные глаза.
Взглянув на подругу, Верочка удивилась выражению ее лица. Взгляд с поволокой, томно надутые губы с блуждающей улыбкой. Да и жесты были какие-то жеманные, как у старой девы, которую знакомят с потенциальным женихом. Актриса Заботина так бы и играла подобный персонаж. Но от Натальи она просто не ожидала подобных гримас. Плохо она ее знала. Да и что узнаешь за пять дней. Они и ста грамм соли вместе не съели, а по слухам необходим пуд.
Разговор начал Аркадий. Всё очень дружелюбно и миролюбиво:
– Мы к вам приехали, Верочка, для очень важного разговора. Исключительно в ваших интересах.
– Слушаю вас.
– Обстоятельства так сложились, что вы должны переехать с Арбата. Очень для вас выгодно. Мы и квартиру вам купим, и перевезем, и банкет устроим…
– Это вы серьезно, Аркадий? Вы считаете, что я должна? Так вот – никому и ничего я не должна! Я остаюсь жить на Арбате, в своей комнате.
– А вот Наташенька нам сказала, что вы решили в этой избе остаться навечно. Я имею ввиду – на постоянное место жительства.
– А хоть бы и так! Но комнату на Арбате я не продам.
Весь дальнейший разговор шел по кругу. Ничего нового, но стороны говорили все громче, настойчивей и злее.
Может быть, больше других волновалась Наташа. Она в разговор не вмешивалась, но про себя ругала Верочку за нервозность, вспыльчивость. Это просто хамство, так разговаривать с симпатичными ребятами. Она и сама говорила Вере, что мужчины сволочи, но не все же. Есть очень даже ничего. Особенно этот, огромный, который сидит рядом и боится взглянуть на нее. Но и не надо глядеть. И говорить ничего не надо. Наташа и так его чувствовала. От него исходила добрая, ласковая энергия. От этого становилось жарко, кружилась голова и хотелось чего-то сумасшедшего… А тут Верка со своим упрямством. Ослиха! Перед мужчинами можно поартачиться, но не целый же час. И мягче надо, женственней, капризней…
Улучив момент, когда спорщики выдохлись, Наташа пригласила всех в избу на чай с пирогами. Понятно, что она приглашала к себе, но дом Веры был ближе, туда и пошли.
Сразу же началась приятная суета. Из сундука была извлечена скатерть, на столе появилась разнокалиберная посуда и кое-что из деревенских припасов.
Пока на крыльце вскипал самовар, Наташе удалось утащить Малыша в свой дом: «Помогите мне, Петя. У меня там на верхней полке баночка с вареньем… И вообще – эту парочку лучше оставить наедине. Без нас Верочка не будет так упрямиться. Она же актриса, на публику работает».
Варенье у Наташи было и в кухонном столе, но одна баночка и вправду попала на самую верхнюю полку. Достать ее можно было только со стула. Он был в доме единственный и такой шаткий, что просьба подстраховать слабую женщину выглядела вполне естественной.
Наталья долго копалась наверху, пошатывалась и чуть не падала, но скромный Колпаков делал совсем не то, что ей хотелось. Он деликатно, как в бальном танце, чуть прикасался руками к ее талии. А по ситуации мог бы и надежней страховать. Обхватил бы, да и прижался всем телом… Вот плохо, когда мужик – нахал. Но когда наоборот, то тоже бывает обидно…
Застолье проходило в теплой и дружеской обстановке. Аркадий нервозно шутил, но ни разу не вспомнил о комнатке на Арбате. Как будто не за этим он сюда приехал. Как будто не ждет его в Москве злой Чуркин.
Правда, как опытный опер, Малыш заметил, что риэлтор излишне суетится и торопится. Ну не мог он спешить в Москву не сделав еще несколько попыток уломать актрису. И сам Колпаков еще не приступал к делу. Не хотелось, но он мог бы поугрожать, намекнуть на возможное физическое воздействие. Но раз Аркаша потянул на себя одеяло, то пусть и укрывается… И Аркадий солировал:
– Хорошо у вас, но мы, пожалуй, поедем. Скоро вечер, а нам с Петром еще три часа до города пилить… А вы, Верочка, в Москву скоро собираетесь?
– Не скоро. Через год или два. Я хочу книгу написать. Мне тишина нужна и покой.
– А не захочется в столицу?
– Зачем? Нам с Наташей и здесь хорошо.
– А вещи, что на Арбате остались?
– Пропади они пропадом! Все, что нам надо, мы и в Коломне купим.
Они не меньше пяти километров ползли по раздолбанной дороге, выбираясь из забытой всеми деревеньки Раково. Только ощутив под колесами асфальт, Малыш задал вопрос, который давно крутился в его голове:
– Ты что это, Аркаша, так заторопился? Тебе решать, но могли бы еще над клиенткой поработать. Что такое произошло, пока я с девушкой варенье искал? У тебя родился гениальный план?
– Да! Не знаю, какой он гениальный, но вполне реальный… Останови машину!
Малыш подчинился, хотя мог бы и послать осмелевшего риэлтора. Просто стало действительно любопытно, с чего это тот так расхрабрился.
Машина сошла с дороги, прокатилась по поляне и замерла у березовой рощи.
Аркадий молча подошел к багажнику и извлек оттуда широченный пластиковый пакет. В нем был кейс. В кейсе – женская сумочка. А в ней, кроме кучи ненужных мелочей, было действительно нечто важное. Это паспорт на имя гражданки Веры Заботиной, ключи от арбатской квартиры и документы о покупке той самой комнаты, из-за которой вся суматоха.
Малыш еще не сообразил, как риэлтор собирается использовать свою добычу, но было ясно, что тут могут быть комбинации. Ругать Аркадия он не стал, а так, чуть-чуть постращал:
– Теперь ты под статьей ходишь, Аркаша. Кража в чистом виде. И у кого? Девушка тебя накормить собралась. В погреб, должно быть, побежала. А ты, как дешевый воришка…
– Ты не прав, Петр. Это не кража. Я боялся, что здесь деньги. Тогда оно, конечно, было бы нехорошо… А так – это просто изъятие документов.
– Мне как-то один карманник то же самое сказал. Я, говорит, не украл, а произвел изъятие кошелька… Ты что дальше-то думаешь делать с этим барахлом?
– Думаю срочно использовать!
– Как?
– Думаю, надо найти очень похожую женщину, которая по паспорту актрисы продаст комнату. Можно так?
– Можно, Аркадий. Но не нужно… Ты должен сопровождать продажу и значит ясно, что ты все это и организовал. Актриса приедет через год или два и закатит Чуркину скандал. С кого тот голову снимать будет?
– С нас.
– С тебя, Аркаша! Я к этому времени могу уехать из Москвы. Брошу все и отправлюсь в деревню Раково.
– Тебя что, Наташа приглашала?
– Не конкретно, но намеки делала… Так вот, Аркаша! Есть у меня вариант спасения твоей шкуры. Только дорого это будет стоить…
Сегодня для него был страшный день. Он знал, что обязательно сделает то, что он называл акцией. Он был уверен в полной для себя безопасности. И место выбрано удачно, и время, и оружие он достал очень хитрым способом, и алиби его безупречно. Никто его не заподозрит, не найдет, не поймает. Но страшно было по другой причине. В голове вдруг начало возникать странное и совершенно непривычное для него сочетание слов – божья кара.
Буквально до вчерашнего дня он думал о религии, как об уходящей натуре, как об элементе старины, наряду с былинами, шаманами и сарафанами. Разве может мыслящий человек серьезно воспринимать историю мира от Адама до наших дней. В эту сказку не помещается не только динозавр, но и неандерталец в шкуре. И другим народам там места нет: куда деть индейцев, чукчей, китайцев. Всё, якобы, сотворилось на клочке земли около Мертвого моря. Никакой логики!
Одним словом – бога для него не было. И необходимости в нем не было: грешил он мало и редко. Но вчера ночью, в суздальской гостинице ему приснился настоящий ад. Тот самый, со сковородками и истопниками в образе чертей. Его встретил там огромный седой мужик с голосом прокурора. Заявив, что убийство есть смертный грех, он схватил очередного подсудимого и швырнул на раскаленный чугунный диск…
Понятно, что это был лишь дурацкий сон, но седой старик возник в голове и утром за завтраком. А когда машина неслась к Москве, то этот проповедник появился на заднем сиденье и нашептывал в правое ухо. Вел религиозную пропаганду:
– Это правильно, что ты разумом не можешь бога понять. Его только сердцем можно прочувствовать… Представь, будто ты оказался среди затерянного племени. У папуасов. И вот ты им рассказал про телевизор. Что произойдет? Многие тебе не поверят. В их уровень знаний этот ящик не вписывается. А другие просто поверят тебе и будут правы… Так и с богом. Кто верит, тот и прав!
Старик говорил еще много, но так и не убедил. Перед самой Москвой удалось его совсем прогнать. Времени для душевных терзаний не оставалось. Впереди куча дел – добыть пистолет, встретиться с ней, пообщаться, проводить, доведя до глухого двора в переулке Сивцев Вражек… Акция состоится при любой погоде.
В последний раз он привел ее на свою квартиру. Была уверенность, что ни раньше, ни сейчас ее никто здесь не видел. Она всегда проскальзывала, как серая мышка. Зато в спальне она расправляла плечи, готовясь стать яркой желанной любовницей.
Так было и на этот раз… Она была удивительно хороша! Можно было смотреть и смотреть. Но сегодня глаз утыкался в одну точку, туда, где сходились ее груди. Чуть-чуть пониже… Он точно знал, что стрелять будет сюда. Это наверняка…
– Дорогая, нам пора. Я еще хочу проводить тебя. И как всегда хоть десять минут посидим на той лавочке.
– Обязательно, Арсений… Странно. Здесь у тебя мы можем целоваться сколько угодно, но в глухом дворе на Сивцевом Вражке все не так. Там романтично и радостно… Я никогда не забуду эту лавочку.
– Я тоже не забуду. Уж это точно… Послушай, Ольга, а ты в бога веришь?
– Верю! Это он подарил мне тебя… С мужем мне всегда было неуютно. А с тобой мы как две половинки. Я буду любить тебя до самой смерти.
– Не сомневаюсь… Пойдем, Ольга. Нам надо спешить. Вдруг лавочка будет занята. Придется искать другое место.
Малыш мог бы свалить все на Аркадия и не помогать ему. Он вообще собирался бросить Чуркина и найти себе работу менее холуйскую. И в ментах он не был свободен, но там все в одинаковом положении. У каждого начальника был свой начальник. Значит, было и понимание: сейчас я тебя вызвал на ковер, а завтра мне будут фитиль вставлять.
В работе на хозяина ощущалось совсем другое, унизительное состояние. Тем более, что у Чуркина были явные проблемы с психикой. Озлобленность сверх меры, мстительность и, что самое противное, удовольствие от чужой боли. Вот это и заставляло бывшего мента Петра Колпакова помогать непутевому риэлтору. Тот мог загнать ситуацию в такой глубокий тупик, что Чуркин в ярости оторвал бы ему ноги, а упрямой актрисе голову.
Образ безногого Аркадия не очень волновал Малыша, а вот Верочку без головы видеть совсем не хотелось. А еще он понял, что больше всего боится за Наташу, которая в этой разборке могла оказаться лишним свидетелем. А таких обычно убирают.
Малыш никак не мог понять, почему он запал на эту девушку с вареньем. Все в ней было, как у других: и лицо, и одежда, и душа… Вот с душой он засомневался. В ее глазах была покорность и надежда. Но не рабская покорность, не постоянное «Чего изволите, мой господин?» Здесь виделась спокойная готовность всегда находиться за мужчиной, за мужем… И надежда в ее взгляде была особенной. Все в ее положении хотят богатого и приличного мужа, свадьбы с подарками, удовольствий и развлечений. Наташа ждала, так ему казалось, совсем другого. Она надеялась на любовь и взаимное обожание.
И еще одно крепко зацепило Малыша. Там, в пустой хате при долгих поисках никому не нужной банки вишневого варенья молодая женщина делала ему явные намеки. Наталья, что вполне естественно, хотела мужской ласки. И не чьей-нибудь, а его ласки… Она хотела, а он не дал! Она отдавалась, а он, подлец, не взял…
За годы милицейской службы у Малыша накопилось много друзей. Многие могли бы помочь в этом деле, но он выбрал Шурика Сухова. Он сам так представился в первый день своей службы, и вот уже десять лет никто не назвал его иначе. Ни Александром, ни Сашей – Шурик и все тут.
– Просьба у меня к тебе, Шурик. Непыльную работку хочу предложить.
– Я тебя знаю, Малыш. Если непыльное дело, то наверняка мокрое.
– Сухое! По крайней мере – для нас с тобой. Сухое, но денежное.
– Намёк понял. Тогда об этом не здесь, не в Управлении. Здесь у нас чистые руки… Давай за час до полуночи в кабаке «Под мухой». И друга своего бери. Аркадий, как я понимаю, заказчик? Пусть угощает в знак аванса…
Шурику, конечно, не было безразлично, за что получать деньги. Но он доверял Малышу. Тот, хоть и бывший, но свой. Он должен знать возможности и понимать внутреннюю этику. Это оборотни – беспредельщики. А честный мент знает допустимый уровень боковой работы. И цену за нее знает.
Малыш помнил этот кабак. В свое время он сам назначал здесь встречи. И даже один раз проводил задержание… Заведение с таким названием было шумным, дымным и пьяным. Это был не ресторан, а именно кабак.
Аркадий и в приличные рестораны по ночам не ходил, а здесь совсем сник. Он сделал заказ по полной программе, но в разговоре участия не принимал.
– И что это вы от меня хотите, господа гражданские?
– Нам, Шурик, нужен сущий пустяк. Нам нужен труп.
– Не понял!
– Нам, Шурик, нужны твои связи в моргах. Найди нам свеженькое тело молодой женщины лет на тридцать. И главное – неопознанный труп.
– Зачем он вам. Я некрофилам не помогаю.
– Дурацкие у тебя шутки, Шурик… Одна дамочка уехала далеко, но забыла переоформить свою клетушку на Арбате. А у нас все ее документы. Соседи готовы опознать в твоем трупе ту самую, которая уехала… Врубился?
– Так я не полный дурак… Но она же вернется? И тогда начнется пьеса «Живой труп». Я прав, Малыш?
– Но это будет очень нескоро. Все быльем порастет. Да и с нас какой спрос? Соседи с испугу неправильно опознали. Ошибочка вышла… Берешься, Шурик? Две штуки баксов на дороге не валяются.
Шурик сразу понял, что согласится. Нигде никакой опасности не проглядывалось. И торговаться грешно – дело пустяковое за такие деньги. Но условия игры требовали от него глубоких раздумий. Да и как раз подлетел парнишка с подносом в костюме полового. Он услужливо разложил закуски и наполнил рюмки ледяной водкой.
Они успели поднять, но пили под трель мобильника. Шурик хотел не отвечать, однако уж больно настойчив был звонок.
Разговор короткий, невнятный и явно неприятный. Шурик дал отбой и сразу налил еще по рюмке:
– Для меня это последняя. Огнестрел нарисовался. И кроме меня некому. Все, гады, попрятались.
– Ранение или убийство?
– Трупешник.
– Кто убит? Не тяни, Шурик.
– Женщина.
– Возраст?
– Около тридцати.
– Где?
– Недалеко. Двор на Сивцевом Вражке. Прямо там, на лавочке.
– Она одна была?
– Кто знает. Когда нашли, то никого рядом не было… Жалко от такого стола отходить.
– Так мы не навсегда… Аркадий, сбегай и расплатись. Скажи, что мы через час вернемся. Скажи, что нас на стрелку вызвали – тогда все в порядке будет…
Лавочка была за высокими кустами, и свет фар к ней почти не проникал. А подогнать машину поближе мешали кирпичные тумбы да кособокие чугунные ограды. Криминалист и два сержанта работали при фонариках.
Женщина сидела ровно, будто выстрел пригвоздил ее к лавочке. Если бы не кровавое пятно в центре груди, то ее можно было принять за любительницу ночных прогулок. Устала, присела, откинула голову и устремила взгляд в ночное небо.
Криминалиста, возможно, тоже оторвали от стола или от кровати. Вид у него явно недовольный:
– У меня, Шурик, добыча небольшая. Есть гильза и пуля в спинке лавочки. Медики ее уберут, и буду доску выпиливать.
– А отпечатков нет?
– Откуда? Здесь и следов нет. Ее собачник нашел с догом. И оба вокруг поплясали.
– Кроме собачника свидетелей нет?
– Откуда? Выстрел в упор, звук слабенький, а двор пустынный. Одно название, что центр Москвы… Ты, Шурик, сумку ее возьми. Там наверняка все ее документы. Хоть устанавливать не придется…
Пару раз взвизгнула сирена, и во двор начала протискиваться машина с красным крестом.
Шурик сдернул с плеча убитой сумочку и подошел к Малышу:
– Ну, как тебе убитая? Похожа на вашу сбежавшую?
– Похожа.
– Тогда отнеси сумочку в свою машину. Не при фонариках же ее потрошить. Я пойду медика встречу… Есть среди экспертов один зануда. Если он, то наверняка прожектор потребует.
Около своей машины Малыш взял у Аркадия его кейс, вытащил оттуда украденную сумочку актрисы Заботиной и бросил ее на заднее сиденье. А в кейс была упрятана сумочка, еще хранившая тепло недавно убитой женщины.
Шурик появился минут через двадцать. Довольный и ожидающий продолжения банкета.
– Эксперт попался просто прелесть. Сквозное, говорит, в сердце, и осматривать тут нечего. Время убийства – час назад. Сейчас ее увезут, и мы можем к столу. А пока давайте сумочку убитой потрясем… Стоп! Мне показалось, что она была коричневая и с ремешком.
– Тебе показалось, Шурик. Она черная с двумя ручками.
– А про два куска баксов мне тоже показалось? Я их сейчас получу? Или будем коричневую сумку искать?
– Прямо за горло берешь, Шурик… Аркадий, выдай нужную сумму!
Деньги были в купюрах по двадцать долларов. Увесистая пачка, перетянутая резинкой. Очень хотелось пересчитать, но Шурик проявил доверие. Он только пролистал, вытащил из середины деньгу и похрустел ей.
– Порядок! Теперь посмотрим, кого сегодня убили? Так, гражданка Заботина Вера Михайловна. И правда, похожа… Но за вами еще опознание. И хватит о делах. Поехали в кабак. Ты готов, Малыш?
– Я-то готов. Но боюсь, что Аркадий аппетит потерял.
– С чего это? Из-за убийства что ли? Вот невидаль какая. Из-за каждого трупа аппетит терять – голодным помрешь.