Человек ко всему привыкает. Даже к коммунальной квартире. Особенно, если она в огромном старом доме в центре легендарного Арбата. Если при этом ты творческая личность, то к тебе приходит вдохновение только от мысли, что когда-то в стародавние времена по соседним переулочкам толпами бродили великие люди… Верочка Заботина была актрисой. Не звездой, не на первых ролях, но и не в массовке. После окончания Щуки ее пригласили сразу в три театра, но нигде не давали жилья. Два директора с жаром обещали квартиру, а третий прямо сказал, что никто ей ничего не даст, не те времена! Но помочь заработать на квартиру этот третий обещал. Вот к этому честному директору, вернее, к главному режиссеру маленького театра Верочка и пошла работать.
Семен Маркович не обманул. Он всем своим актерам давал подработать. Понятно, что не без пользы для себя, но все достаточно честно.
За пять лет Верочка на новогодних елках переиграла весь зверинец. Была она зайчиком, была ежиком, щенком, слоненком, один раз Чебурашкой и трижды Бабой Ягой…Зимний праздник для актера самый денежный, но он, к сожалению, он только раз в году. В том смысле, что не более двадцати дней: конец декабря и начало января. В остальное время режиссер пропихивал сборные выездные концерты для новых русских. Это была такая мешанина из дикого юмора, фривольных опереточных плясок и душещипательных блатных песенок под гитару. Это мало кому из актеров нравилось, но уж больно щедро платили заказчики.
Фактически деньги на квартиру дала Верочке реклама. Всего-то три ролика: про пиво, про мазь для гладкой кожи и про колготки. Но после них уже можно было выбирать: или хорошая «однушка», где-то в Митино на Куличках, или комнатка в квартире на Арбате.
Все решил романтический пустяк: из окошка своей будущей обители Вера увидела домик, где Пушкин и его Натали провели первую брачную ночь. Все сомнения сразу были отброшены. На второй план отошли и задымленная кухня с нагромождением шкафчиков, плит, холодильников, и громкая многодетная семья за стеной, и график посещения ванной, и будущий сосед-алкоголик, собирающий у себя компании единомышленников. Это все суета. А домик, где любил Пушкин главнее всего. Пушкин – он и в Африке Пушкин. Он наше все!
Так думала Верочка пять лет назад. В чем-то она ошибалась. Но комнатку свою за это время обустроила и полюбила. А с соседями ладила и не ругалась. Так было до событий, которые начались месяц назад.
Субботним утром их коммуналку посетил шустрый малый, который заявил, что он риэлтор и поэтому хочет всех осчастливить. Риэлтор со звучным именем Аркадий сообщил, что есть покупатель на их квартиру, а значит всем будет куплено жилье. Понятно, что не хоромы, что не в Центре, но в любом случае отдельная чистенькая квартира со своим личным туалетом. И все обитатели Арбатской слободки радостно согласились. Все, кроме Веры. Ей просто нравился вид из ее окна, и она не хотела ничего менять. При этом она активно не возражала, а ее молчание приняли за согласие. С этого все и началось…
Актеры просыпаются поздно. Около десяти утра кто-то нетерпеливо забарабанил в ее дверь. Вставать не хотелось, но другого выхода не было – в коридоре назревал скандал.
Накинув халатик, Верочка подошла к двери, обреченно посмотрела на нее и открыла. В тесном полутемном пространстве столпились все соседи. За ними виднелся ехидный риэлтор Аркадий. Всем своим видом он показывал, что в схватку ввязываться не намерен, но в победе уверен.
И действительно – настроение у обитателей коммуналки было боевое. Они пока сдерживались, пропуская вперед выбранного переговорщика – умудренного жизнью и лагерным сроком Бориса Израилевича.
– Вы, уважаемая Верочка, нам такую подлянку устроили, что все мы тут в полном кошмаре. Лично я все нервы себе истрепал. Вы, Вера, аферистка и фуфлыжница!
– Зря вы так, Борис Израилевич. Я ничего такого нечестного не делала. Просто я не хочу отсюда уезжать.
– Нет, вы посмотрите на нее! Она не хочет. Все хотят, а она не хочет! А мы должны при тебе оставаться? Ты понимаешь, дура, что покупатель берет всю квартиру. И Аркадий уже начал работать. Вася наш уже переехал в Зюзино. Все, процесс пошел. И ты на пути его не становись! А то мы тебе такой рай в шалаше устроим…
Эта последняя фраза была, вероятно, сигналом, после которого все стали орать и угрожающе размахивать конечностями. Из всего крика Верочка поняла, что, если она не согласится переехать в какое-нибудь Бутово, то ей грозит масса неприятностей. Самое понятное это «цемент в ее кастрюлю» и перекрытие доступа в туалет. Остальные угрозы и пожелания более страшные, но менее выполнимые. На уровне – «чтоб тебе пусто было».
Верочка собралась заплакать, но передумала. Она поняла, что именно этого они и ждут от нее – ждут слабости, раскаяния и полной сдачи позиций. Особенно ей было неприятно, что ее слезы увидит красавчик Аркадий. Он, конечно, не в ее вкусе, но все же мужчина и близок по возрасту, где-то недалеко за тридцать.
Собрав остатки деликатности, Верочка пробормотала: «Простите, я очень занята сейчас» и закрыла дверь. Не захлопнула перед мордами соседей, а с милой улыбкой прикрыла, как нормальный интеллигентный человек. Столь неожиданная реакция Верочки ошеломила соседей, и они временно приумолкли…
Вера Заботина была занята в трех спектаклях. Сегодня был не ее день. Но именно сегодня Семен Маркович проводил генеральную репетицию нового спектакля, который вполне мог стать шедевром. И впервые Верочке светила главная роль. Практически она уже была у нее в кармане. Второй на эту роль пробовалась Марианна, но все видели, что Машка откровенно халтурит. И это вообще не ее роль. Нельзя играть нежное создание с такими наглыми глазами.
Репетиция прошла блестяще. Утренняя склока только пошла Верочке на пользу. По ходу действия героиня много переживала, жаловалась на судьбу и даже рыдала. И стоило только Вере представить соседские лица, то слезы лились сами собой. Она плакала в натуре. В том смысле, что играла она очень натурально. Даже гениально. Но…
Семен Маркович в общих словах похвалил всех и сообщил, что по некоторым актерам и, особенно, по актрисам у него есть сомнения. Одним словом, состав на премьеру он обещал обнародовать завтра.
Верочка уже собиралась уходить, когда возле гримерки ее заловил взволнованный режиссер:
– Вот что, Верунчик, ты зайди ко мне в кабинет через полчасика. Ровно в пять. Обсудим твои перспективы…Если все хорошо пройдет, то сразу отметим твое назначение на роль. А это для тебя трамплин в известность. После этой роли ты у нас звездой станешь… Зайдешь?
– Зайду.
– Вот и хорошо. Только никому о нашей встрече говорить не надо… Уверен, что все у нас будет хорошо.
Верочка не была невинной девочкой и прекрасно поняла намек Семена Марковича. Но она очень надеялась, что все обойдется, что все закончится на уровне страстных обещаний. Ну, коленку погладит, потискает чуть-чуть, в щечку поцелует и все. И откроет ей дорогу к звездам…Но Верочка очень ошибалась. Плохо она знала мужчин. Да и откуда? За всю жизнь не больше пяти страстных, но очень кратковременных романов. И кроме последнего все актеры, а по ним душу мужскую не понять. У артистов душа, как слоеный пирог – часть от папы с мамой, что-то из детства, а основная начинка от ролей, от других людей, от чужих переживаний, чужой жизни, любви, смерти.
Последний роман Верочки оказался самым продолжительным. Он длился почти четыре месяца. Лев Бармин был чиновником среднего уровня. Достаточно молодой, ласковый, с приятными манерами и квартирой в Центре. Вера очень надеялась, что их отношения будут развиваться до логического конца. Но тут-то и возникла загвоздка. На самом приятном моменте все застопорилось, зависло.
Все лето они встречались еженедельно по средам и субботам. Сначала шла прогулка, потом ужин со свечами, два-три медленных танца и постель. А по утру – чашечка кофе и нежное прощание. Все не просто хорошо или отлично, а просто волшебно. Но с каждой встречей романтическое волшебство стало надоедать. Сама Вера не могла первой начать разговор о любви, а тем более о свадьбе-женитьбе. Не то у нее воспитание. А Бармин ловко уклонялся от серьезных вопросов. Чиновники это хорошо умеют: ни да, ни нет не говорить, ничего не обещать, но оставлять о себе самое приятное впечатление. Конечно, Верочке было приятно слышать постоянное воркование своего любимого Льва: «У тебя очень красивые глаза. Они бездонные. Хочется нырнуть в них и раствориться навсегда. Мне так хорошо с тобой…» Красиво сказано! Чистый Шекспир. Но Верочке очень хотелось услышать другое, попроще, но самое важное: «Я тебя люблю. Давай поженимся».
Актриса Заботина не была невинной девушкой, но она была очень романтической женщиной, доверчивой и наивной. Она верила, что скоро ее Левушка соберется с духом и купит обручальные кольца. Она надеялась, что добрый лысеющий режиссер не будет сегодня настаивать на близости как плате за главную роль. Она же не продажная женщина. Тем более, что сегодня среда – день свидания с её любимым Львом…
В глазах режиссера Вера увидела нетерпеливое предвкушение. Он смотрел на нее буквально как кот на сметану. Да и в том, как быстро была заперта дверь кабинета, был явный намек. Прямая и явная угроза.
На приставном столике стояло шампанское, пара фужеров и начатая коробка конфет. Но Семен Маркович решил повременить с банкетом. Он сразу увлек гостью на диван, усадил ее в дальний угол и сам устроился рядышком, прижимаясь и воркуя. Он действительно не говорил, а томно шептал, играя страсть. Впрочем, и без игры он очень хотел ее тела. И чем больше замечал ее нежелание, тем больше хотел…Жажда нас одолевает именно в тот момент, когда нам не дают пить.
– За столько лет, Верочка, мы в первый раз наедине. Ты почему ко мне раньше не приходила?
– Так вы, Семен Маркович, все время заняты были. То вы с Наденькой, то с Марианной.
– Ревнуешь! Это хорошо, значит и в тебе страсть проснулась…Но за столько лет могла выкроить пару часиков и поговорить по душам, поблагодарить. Я же столько для тебя сделал.
– А я добро помню, Семен Маркович. И благодарила много раз.
– Но это все на словах. Теперь, Верочка, пора к делу переходить.
И крепкая рука режиссера легла на колено актрисы, прошлась по бедру и застыла на ремне джинсов. Он никогда не любил женщин в брюках. Очень много мороки. Но сегодня выбирать не приходилось.
Верочка не ожидала, что все будет развиваться так стремительно. Она думала, Семен Маркович, как опытный ловелас, начнет с прелюдии, будет уговаривать, соблазнять. В ходе шутливого разговора можно было отговориться, отделаться поцелуями в щечку, наобещать на будущее с три короба. Но этот лысый маньяк полез на нее как лось.
Это уже переходило все границы. Еще час назад она допускала, что сможет любимому режиссеру кое-что позволить. Не все, но многое. А сейчас ей стало скучно и противно. Если бы не новая роль, она дала бы в лоб этому гнусному старикану. Врезала и сказала бы при этом пару ласковых слов. Но очень хочется сыграть, получить известность, стать звездой. Вот и приходится выкручиваться.
– Вы такой стремительный, Семен Маркович. Вы меня просто ошеломили.
– Так я этого и хотел.
– Но у вас же жена такая милая.
– Жена дома. И она… для других целей. Не надо разговоров, Верочка, давай к делу.
– Но сегодня я не очень готова. Мне не хочется…
– А роль главную тебе хочется?
– Хочется.
– Так вот, если не будешь послушной, я роль Марианне отдам. Она давно говорит, что ты народ против меня настраиваешь, козни всякие строишь…Ты пойми, Верочка, что это театр. У него вековые традиции. Режиссер всегда имел право первой ночи.
– Так вы вроде феодала, а я ваша крепостная актриса?
– Что-то вроде того. А ты раньше об этом не слышала?
– Слышала, но не верила. Думала, что сплетни про вас распускают… Но хоть я и крепостная, но встать мне все равно надо. В джинсах такие дела не делаются.
Семен Маркович довольно улыбнулся и подвинулся, выпуская Веру на свободу. Он поверил ей безоговорочно. До сих пор ни одна актриса ему не отказала. Так почему будет кочевряжиться эта – не самая красивая и без крутого спонсора.
Выскочив на середину кабинета, Верочка оценила обстановку. Ключ на краю письменного стола. Не далеко, но и не близко. Надо протискиваться мимо шкафов, отодвигая стулья. А потом дрожащими руками надо будет попасть в замочную скважину… Нет, не годится. Семен успеет ее перехватить. Начнется борьба, возможны даже увечья, если ей придется царапаться или применить удар коленом ниже пояса. И вот тогда ей точно не видать новой роли. Надо попытаться превратить все в шутку. Отшутиться и пообещать вечную любовь, но в следующий раз.
Верочка схватила с приставного столика бутылку шампанского и, потрясая ей над головой, торжествующе закричала:
– Сначала будем пить! Так положено. Сперва банкет, а потом свадьба.
– Какая свадьба? Ты, Верочка, время не тяни. Быстренько пообщаемся ко всеобщему удовольствию и разбежимся. Тебе к премьере надо готовиться, а у меня спектакль через час…Не зли меня!
Семен Маркович встал и начал угрожающе надвигаться на свою жертву.
Последняя для Веры попытка превратить все в милый флирт получилась немного истерической:
– Ой, Семен Маркович, я вас боюсь. Вы мужчина темпераментный, но не будете же вы меня насиловать. Мне приходится защищаться.
Считая это шуткой, Верочка направила на приближающегося режиссера горлышко бутылки и стала отворачивать проволочку…Почти все современное шампанское невозможно вскрыть. Пробки не хотят не только вылетать, но и вытаскиваться. А это было теплым, разболтанным, а главное – настоящим. Неудачливый любовник не поскупился!
Выстрел прогрел неожиданно, и Вера не промахнулась. Трудно не попасть с двух метров. Пробка ударила не в бровь, не в глаз, а чуть пониже – в верхнюю часть щеки. Самое удачное место для мощного синяка под глазом.
Из бутылки стала вырываться пенная струя, и это очень развеселило Верочку. Она вспомнила спортсменов-победителей, которые на пьедестале поливают друг друга шампанским. И она начала поливать режиссера. Сначала лысину, потом ладонь, прикрывающую подбитый глаз, потом толстую шею, потом ниже, еще ниже…
Только выбегая из театра, она поняла, что у нее теперь нет и новой роли, и работы вообще. И комнатки на Арбате тоже не будет. Теперь у нее остался только один он, ее Левушка…
Сегодня первый раз, провожая домой, он вел ее не по широким улицам, а по переулочкам и проходным дворам. Он объяснил это тем, что боится встретить ее мужа. Не за себя боится, а за нее. А еще он намекнул, что по дороге в пустынных московских двориках они смогут обниматься и целоваться до последних минут свидания… Он видел, что ей это понравилось. А какой женщине не нравится, когда ее хотят?
Для решения вопроса у него оставалось не больше недели. Дело можно было сделать или сегодня, или через день, или, в крайнем случае, через пять дней в понедельник.
Он уже получил от нее все, что хотел. Еще тогда, в Париже он ни на минуту не сомневался в успехе. К тридцати пяти годам он совершенно уверовал в свою неотразимость. Было в его облике нечто демоническое. Гордо расправленные плечи, постоянная улыбка, загадочный и чуть игривый взгляд. И не только это. Еще и уверенность в себе, щедрость, завораживающий голос и умение говорить то, что хочет слышать сейчас именно эта женщина…
Ольга сдалась на третий день. Она отправила всю группу на самостоятельную прогулку по Парижу. Сделала она это за обедом в гостиничном ресторане. И он, сидящий за отдельным столиком, должен был слышать, что туристы могут из города звонить ей в номер, где она весь вечер будет готовиться к завтрашней поездке в Версаль.
Сначала она боялась, что он придет. Потом хотела, чтоб он пришел. А через час испугалась, что он не придет… Но он пришел. С огромным букетом парижских гвоздик, с бутылкой Мадам Клико и с коробочкой дорогущих конфет.
Ольга была готова к стремительному развитию сюжета, но улыбчивый ювелир по имени Арсений оказался скромнягой. Больше часа они потягивали шампанское, болтали о всяких пустяках, соревновались в комплиментах друг другу. И за все это время он не только не покусился на ее женскую честь, но не сделал даже попытки робкого поцелуя.
В какой-то момент ей стало страшно, что она не интересует его, как женщина. От этой дикой мысли в голове начался сумбур и от обиды она заплакала.
Только после этого Арсений приблизился к ней, приласкал, растер ладонью ее слезы, поднял и понес к кровати…
Сегодня у него был с собой нож, а это не самая удачная штука. Опыта в этих делах у него нет. Да и рука может дрогнуть. С первого удара не получится проблему решить. А это лишняя кровь, возможные улики, да и вообще как-то неприятно, грязно…Надо непременно добыть пистолет. И еще надо организовать алиби. Об их связи никто не знает, но если шустрый сыщик выйдет на него, то алиби не помешает. Надо только подобрать крепкое, железное алиби…
В одном из проходных дворов их чуть не сбила молодая женщина, которая стремительно выскочила из служебного входа маленького театра.
– Милый, ты посмотри на нее. Растрепанная лахудра, а шампанским за версту разит.
– Так она из театрального подъезда выбежала. Там сплошь одна богема. А у них так принято.
Он успел обратить внимание, что ошампаненная девушка взволнована, но не пьяна. И что она совсем не лахудра, а лохматая милая простушка очень похожая на его спутницу…А еще он понял, что место для акции надо найти на задворках, где нет подъездов, из которых выбегают лишние свидетели…А время должно быть ночное. Не семь вечера, а десять, когда стемнеет.
– Ты о чем сейчас думаешь, милый?
– О тебе.
– Посмотри, какая романтичная лавочка там за кустами.
Они сели и, закрытые от чужих глаз, долго целовались. Он подумал, что это самое удобное место для акции. За деревьями их не видно из окон соседних домов. И рядом ни одного подъезда, откуда может выскочить кто угодно. И с шампанским и без…Он так подумал, но сказал совсем другое:
– Я понял, дорогая, как надо целоваться.
– Как?
– Как в первый и последний раз.
– Ну, как в первый у тебя уже не получится. Попробуй как в последний раз. Как перед смертью.
– Попробую. Но не сегодня…
Комплексы есть у всех. Они очень разные. Бывают маленькие и смешные. Бывают грозные и злые. И почти никто не оценивает свои заскоки, не сознается в них.
У господина Чуркина все началось много лет назад, когда молоденький пухленький Вася был направлен в стройбат служить Родине. Он выглядел настолько болезненным и хрупким, что местные деды опасались брать его в оборот. Сначала жалели, потом посмеивались, потом шутили и, наконец, дошутились. Трое дедов заволокли его на склад и под непрерывный смех совершили с ним то, что часто происходит в лагерях или тюремных камерах. Но там все происходит по понятиям, только тех опускают, кто крупно провинился перед народом. А тут просто для куража, для удовольствия от своего всевластия.
Это случилось с ним всего один раз, и он даже не заметил, как сломался. Наоборот, ему показалось, что с того момента он стал более сильным, более мужественным. Он страстно ждал того времени, когда сам станет дедом. В первый же день он соберет кодлу, и они затащат на склад самого слабенького салагу. А на следующий день другого. Потом еще, еще, еще…
Так бы оно и было, но зловредным мечтаниям рядового Чуркина не суждено было сбыться. Не сложилось у Васи! К концу первого года службы его комиссовали по болезни. И он вернулся в Москву со сдвигом по фазе, с комплексом дедовщины. Ему все время хотелось найти кого-нибудь слабее себя и унизить, поиздеваться. И сделать это побольнее, пусть даже не тем способом, как с ним тогда на складе…
Поиск объектов для травли стал для Василия не развлечением, а потребностью. Без этого он становился раздражительным и смурным, как алкоголик без очередного стакана.
В первое время мальчики для битья находились с трудом. Но после сорока лет Вася стал оперяться и постепенно превратился в господина Чуркина. Бизнес он выбрал прибыльный, хотя и не очень в нем разбирался. Василий Иванович начал торговать ювелиркой. Сначала держал лавочку, потом магазинчик, а сейчас он стал хозяином сети бутиков в центре Москвы. Появились и свои клиенты, которые при виде красивой вещицы спрашивали не «Сколько стоит?», а «Сколько платить?»
Но больше всего Чуркина радовало то, что у него появилось более сотни подчиненных, а значит зависимых от него людей, каждый из которых периодически получал от грозного шефа свою порцию страха и нервотрепки…Бывали еще и временные подчиненные, как этот риэлтор Аркадий. Сладкий красавчик. Ему бы цветочную фамилию, а он – Зверев. Ему бы мышей ловить, а он опять с Арбатской квартирой затягивает.
Аркадий стоял перед хозяином кабинета с понурой головой. Вся сцена напоминала картину, где царь Петр допрашивает своего провинившегося сына, царевича Алексея. Только вот располневший и низенький Вася Чуркин не очень походил на монарха. Но его кабинет по роскоши вполне соответствовал царскому, а риэлтор мог сойти за непутевого Петровича.
– Молчишь, Аркадий? Нечего сказать? Это уже хорошо. Значит понимаешь, что виноват. Значит понимаешь, что после одного моего слова ты не только денег не получишь, но вообще вылетишь из своей уютной конторы. С волчьим билетом вылетишь! Уж я постараюсь…Ты когда должен отселение завершить?
– Через неделю.
– А у тебя там конь валялся?
– Не валялся…Вернее, не в полной мере. Одного я уже отселил. Остальные посмотрели предложенные квартиры и согласны выехать.
– Все?
– Почти все. Только одна артистка носом крутит.
– Квартира не подходит? Маленькая? Или далеко предложил?
– Да она дура и вообще не хочет никуда ехать! Вернее, согласна, но чтоб здесь на Арбате и чтоб тот же вид из окна был. А где я такой вариант срочно найду?
– Странно…А что у нее там за окном?
– Да ерунда там, Василий Иванович. Там двухэтажка неприметная. Эта артистка говорит, что в том домике Пушкин первый раз свою жену…использовал. Брачная ночь у них была.
– Ну и что? Мало ли кто кого и где…Но ты меня заинтриговал. Мне теперь только эта квартира нужна. Буду гостям из окна тот домик показывать. Пусть обзавидуются…Значит так, Аркаша. Убивать тебя за задержку я пока не буду. Но ты срочно убери эту артистку. Доплату предложи к квартире, уговори, обмани, напугай…Эта арбатская хата мне теперь позарез нужна…А как у Пушкина жену звали?
– Не помню, Василий Иванович. Мне артистка говорила, но я забыл.
– Серый ты, Аркадий! И кого только в риэлторы набирают…
После ухода риэлтора Василий продолжал мечтать об арбатской квартире…Кабинет у него был действительно царский. Продавая ювелирку, Чуркин счел необходимым применить соответствующую отделку. Офис его сверкал от золотых загогулинок, зеленел малахитом и горел всеми цветами янтаря. Но больше всего он ценил свою комнату отдыха при кабинете. У всех других в ней был стандартный набор для фуршетов: столик, кресла, сервант, бар, холодильник. А у Василия Ивановича это помещение называлось канареечной комнатой. Не в честь обжитых новыми русскими Канарских островов, а в честь проживавшей там птички.
Канареек Чуркин полюбил давно и всей душой. От них одних он не ждал подвоха и подлости. Сколько человека ни корми, он все равно может тебе гадость сделать. А этот желтый комочек – невинное создание. Тварь божья!
Вероятно, все в природе стремится себя уравновесить. Злость Чуркина на людей требовала какого-нибудь объекта для доброты. Тут и подвернулся ему желтый воробей с далеких островов. Правда, поют эти птички действительно громко и ярко, но не душевно. Как-то по-испански. Нашего соловья кенар не перепоет…
Чуркин обошел все клетки, пошептался с каждой птахой, плюхнулся в кресло и закрыл глаза…Канареечную комнату на Арбате он сделает именно в той комнате, откуда есть хитрый вид на дом поэта. То, что Пушкин гений, Чуркин знал еще с детства, но сейчас его многое смущало. Зачем сам себя под пулю подставил, если ты такой умный? Из-за чего? Точно Василий не помнил. Если в карты проигрался, то это причина серьезная. А если жена рога наставила, то нечего беситься. Выгнал бы ее, а тому парню морду набил…Но в любом случае – жалко поэта. Гений! Он и в наше время мог бы хорошо устроиться. На стихах сейчас бабок не срубишь, но стал бы детективы писать. Имя раскрученное, мог бы и Маринину по тиражам обогнать…
Должность Льва Николаевича Бармина была не очень высокой, но доходной. В своем Округе он определял дома в аварийном состоянии и передавал их частным фирмам для реконструкции. В бумагах все выглядело правильно, но опытный чиновник хорошо знал, что объект у Чистых прудов ценится в три раза дороже, чем такой же почти рядом, но с видом на рельсы и шпалы у Трех вокзалов… Дальнейшее было делом техники. Из желающих получить лакомый кусочек выбиралась самая щедрая фирма и начинались долгие переговоры. Не прямые, а иносказательные. Ни одна сторона не употребляла слов типа «откат, деньги, взятка». Но все понимали по умолчанию, по жестам, по взглядам. Все цифры писались на бумажках, которые сразу сжигались.
Одним словом, Лев Бармин не был бедным человеком. Скорее – наоборот. У него были почти все атрибуты современного богача. Не было особняка в Лондоне и яхты, но был счет в Швейцарском банке, часы от Картье и любовница-актриса. Правда, в последнем его смущала некая условность. Для полновесной любовницы нужна жена, каковой у Бармина не было.
Верочка Заботина устраивала тридцатипятилетнего холостяка во всех отношениях. Он даже любил ее! Но это как человек, а как чиновник…В этом и была маленькая трагедия Бармина. Он не мог себе позволить оставаться на той же ступеньке служебной лестнице. Он должен был двигаться вверх. И не один шажок в пять-семь лет, а на ступеньку ежегодно. А если повезет, то и на две-три!
Бармину повезло…Месяц назад один фирмач в дополнение ко взятке пригласил Льва на дачный банкет. А там был не кто-нибудь, а министр. И был он не с кем-нибудь, а с дочерью лет под тридцать. Она ни разу не была замужем, но в ее взгляде читалось, что она очень этого хочет. А взгляд ее был устремлен исключительно на красавчика по фамилии Бармин.
Их быстренько представили друг другу и хозяин потащил молодую парочку на осмотр беседки в самом дальнем и безлюдном углу огромного участка. Сам фирмач, вдруг вспомнив о делах, моментально испарился, попросив Бармина доставить министерскую дочку к столу, но не раньше, чем через час.
Беседку как будто специально создавали для тайных свиданий. Она была открыта только к обрывистому берегу реки, а попасть в этот уютный уголок можно лишь по лесенке со скрипучими ступеньками.
Бармин понимал, что их познакомили и поместили в этот загон не случайно. Возможно, что министр предварительно проверил послужной список чиновника, собрал о нем отзывы и счел его достойным этого знакомства. Или даже чего-нибудь большего!
Оставшись наедине с Елизаветой Туркиной взволнованный Лев никак не мог начать разговор. Он злился на фирмача, что тот прошил все белыми нитками. Бедная Лиза может понять, что ее пытаются сосватать. Девочка застесняется, замкнется, да и убежит к папе с мамой.
С реки тянуло прохладой. Лизавета села на удобную глубокую скамейку и поманила к себе Бармина. На первых ее фразах Лев уловил, что она сразу перешла на «ты», чего он никак не мог позволить себе с министерской дочкой.
– Садись поближе и обними…Да не так, а покрепче. Холодно здесь что-то…А ты и правда симпатичный. Мне отец твою фотографию показывал, но в ксерокопии. Там ты больше на чеченца похож.
– Лиза, а зачем ваш папа вам меня показывал?
– Для сведения. Есть, говорит, перспективный парень. При случае он мог бы и агентство возглавить.
– При каком случае?
– При удобном… Ты, Лев, правда не врубаешься или Ваньку валяешь? Мне отец сказал, что ты хваткий. Так давай, действуй!
– В каком смысле?
– В прямом…Производи на меня впечатление, быстренько клейся, соблазняй и все такое…Послушай, Лев, а ты не голубой?
– С чего это вы взяли, Лиза?
– Так отец сказал, что это очень подозрительно. Ну, что ты до тридцати пяти ни разу не женился и что ни разу ни с кем не был замечен…Да и сейчас, я смотрю, ведешь себя слишком робко. Все условия созданы, а ты на меня не западаешь.
– Вы, Лиза, передайте папа, что насчет голубизны он зря сомневается. Я очень даже наоборот…А на вас, Лиза, я сразу запал. И вот сейчас продолжаю западать. Все глубже и глубже…
Последние слова Бармин произнес с чувством и проникновенно. Красиво сказал! И не только потому, что рядом сидела перспектива его служебного взлета. Елизавета и без этого была очень даже ничего. И так она страстно прижималась. А на последних его словах зажмурилась и развернула лицо губами вперед…Выбора она ему не оставляла. Обижать ее было нельзя. Папа мог как приподнять его на несколько ступенек, так и опустить…
Они целовались долго. Бармин даже стал бояться, что ей захочется большего, но вдруг она отвалилась и удовлетворенно хмыкнула:
– Теперь я точно вижу, что ты не голубой. Так на меня набросился. Папа правильно про тебя сказал – решительный и энергичный. А вначале таким робким казался.
– Я боялся, что ты неправильно поймешь…Ты же не была замужем.
– Ой, так ты меня за девушку принял? Умора! Да, была я замужем. Целых три раза. Только без регистрации.
– А почему так?
– Отец не разрешал. Теперь я понимаю, что правильно делал. Первый мой алкоголиком стал. Второй – спортсмен, а последний и того хуже – артист.
– И из какого театра этот артист? Это я так, для любопытства.
– Он из «Глобуса». Герой-любовник по фамилии Фрадкин…Ты только не ревнуй, Лева. И морду ему не бей…Ты вообще ревнивый?
– Очень!
– Это хорошо. Люблю, когда страсти бурлят!
Услышав имя Фрадкина и название театра, Бармин чуть было не рассмеялся. Этот герой играл в одном спектакле с Верочкой Заботиной. Мало того, по ходу действия у него был страстный поцелуй с Верочкиной героиней, а значит и с ней тоже… Буквально с неделю назад Лев Николаевич устроил по этому поводу если не скандал, то уж точно сцену ревности с легкой истерикой. А сейчас ситуация выглядела просто водевильной.
– Я, Лизочка, очень ревнивый, но ты-то молодец. Очень послушная дочь. Всех неугодных сразу отвергла.
– Они все ненадежные. Отец прямо сказал, что нужен человек, кому он доверяет, кого будет наверх продвигать, кому можно все нажитое оставить.
– А я такой?
– На первый взгляд – да. Но я же еще мало тебя знаю. Всего час…Завтра родители в Испанию летят, так ты приходи к нам послезавтра. Поближе узнаем друг друга…
Уже при первом знакомстве Бармин хорошо понял Елизавету, почувствовал ее характер. Он и раньше встречал таких и они всегда ему не нравились. Не было в них деликатности, не было утонченной женской души. Все очень грубо, прямолинейно, нахраписто. Но те, другие, не были министерскими дочками…
Весь следующий день Лев Николаевич убеждал себя в том, что вполне может забыть Верочку и полюбить ту, которую он должен полюбить. Любые возражения типа «Сердцу не прикажешь» он категорически перебивал народной мудростью: «Любовь – дело наживное! Стерпится – слюбится».
Направляясь с огромным букетом в министерскую квартиру, Бармин предполагал, что его визит к Елизавете закончится постелью. Но он ошибался. С нее все началось…
А через две недели было то, что раньше называли помолвкой. Было радостное лицо Лизы, благословение ее родителей, скупые слезы будущей тещи и напутствие министра, будущего тестя. В конце торжества он увел Льва в свой кабинет и там наобещал такое, что Бармин даже и ожидать не мог. В эту ночь он долго не мог заснуть от восторга и радужных перспектив.
Неизбежное расставание с Верой Бармин откладывал и откладывал. Каждый раз ему хотелось провести с ней еще одну, последнюю ночь. Но за ней следовала самая последняя, потом еще одна.
Была и другая причина такой нерешительности Бармина. Он очень боялся скандала. Вдруг актриса Заботина взбунтуется, начнет качать права и все это дойдет до министра Туркина…Надо как-то объяснить все Вере, умаслить ее, уговорить. Денег ей дать, в конце концов!
Для последнего разговора Лев приготовил десять тысяч баксов в банковской упаковке…А будет этот разговор сегодня! Дальше тянуть невозможно – свадьба на носу…Нет, не сегодня, а завтра утром. Серьезные разговоры нельзя затевать на ночь глядя.
Выбегая из театра, Верочка надеялась, что не все потеряно. Все, что произошло, это не трагедия, а хороший повод для открытого разговора с Левушкой. Он все поймет, он пожалеет ее и позовет замуж. Она подумает минутку и согласится. И тогда можно гордо уйти из театра и даже громко хлопнуть дверью перед носом похотливого Семена Марковича. Перед его носом и подбитым глазом… Комнатку на Арбате можно продать. И соседи порадуются, и красавчик Аркадий будет доволен. А на эти деньги можно с Левушкой в свадебное путешествие. В круиз вокруг Европы. И обязательно на огромном белом пароходе…Но это, если он позовет замуж. А если не решится? Или вообще не хочет жениться…Нет, такого не может быть!
Верочка сразу решила, что обо всех своих бедах она скажет утром. Левушка так трепетно относится к сексу, что неправильно его волновать до того. А уж утром, когда она принесет ему кофе в постель, она расплачется и поведает о своих бедах… До утра надо терпеть и вжиться в роль счастливой женщины. Дело знакомое. Все по системе Станиславского.
Утром у обоих были необычно взволнованные лица. Каждый ждал момента для начала разговора.
Верочка не выдержала, расплакалась и торопливо выложила все. И об Арбате, на котором ей уже не жить, и про новую роль, которая накрылась медным тазом, и о поползновениях театрального гения, и о летящей в него пробке…
– Ты, Вера, так неосторожна. Ты же могла его покалечить. Вплоть до уголовного дела… Ты точно ему глаз не выбила?
– Нет, глаз у него целый. Только синяк под ним огромный…Синяк это ерунда. Он заживет. А вот я все потеряла, Левушка. Все, кроме тебя.
Она замолчала и стала выдерживать паузу. Это были самые напряженные секунды ее жизни. Вот сейчас он посмотрит на нее своим добрым, ласковым взглядом, ободрит, скажет о своей любви и позовет…
– Неудачно так все складывается. Все на тебя именно сегодня навалилось. А я, Верочка, планировал очень важный разговор.
– Я очень рада. Слушаю тебя, Левушка.
– Боюсь, что скажу сейчас не совсем то, что ты хочешь услышать… Я уже не мальчик. В моем возрасте и на более высоких должностях сидят. А я застрял. И вот у меня появился шанс резко рвануть вверх… Короче, я полюбил другую женщину.
– Что? Я не совсем поняла. Ты о должности своей говорил, а потом… Полюбил другую? А как же я?
– Я действительно говорю очень сумбурно. Волнуюсь… Мне с тобой было очень хорошо. Возможно, ни с кем больше так не будет. Но это все для души, для удовольствия. А работа, она для жизни нужна. И вот по жизни я выбрал не тебя, а другую…Сама подумай, Верочка, что ты мне можешь дать?
– Любовь…
– Нет, мы просто на разных языках говорим! Любовь, это важно но это дело наживное. Раньше я любил тебя, а теперь люблю другую. Потом еще кого-нибудь полюблю. А вот случая стать начальником департамента у меня может не быть никогда.
– Ты, Левушка, первый раз сказал, что любил меня. Раньше ты об этом молчал.
– А чего теперь скрывать. Дело-то прошлое… Я так рад, Вера, у тебя нет истерики. Значит ты все понимаешь и согласна со мной… Я вот тут тебе деньги приготовил. Тебе же трудно будет сейчас без работы. И без меня… Возьми, здесь десять тысяч.
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом и стала торопливо одеваться. Еще час назад она могла и голая перед ним стоять. Но тогда это был свой, родной, ближе некуда. И вдруг стал чужой, посторонний мужчина, перед которым неудобно даже в халатике… Он зря похвалил ее насчет истерики. Она была на грани…
А он в это время старался понять: берет она деньги или нет…Если берет, то жалко. Не берет – опасно.
На всякий случай он засунул банковскую упаковку в ее сумочку, но она этого и не заметила. Она вообще выглядела очень рассеянной. Ушла и даже не поцеловала на прощание. Обиделась, может быть…
Верочке удалось пробраться в свою комнату незамеченной соседями. Только здесь, вытряхивая из сумки все свое, привезенное с квартиры господина Бармина, она обнаружила пачку долларов. Это были очень обидные деньги. Практически – плата за любовь.
В красивом порыве актриса Заботина распахнула окно, сорвала с долларовой пачки полоски банковской упаковки, распушила купюры, размахнулась и замерла… Был бы перед ней зрительный зал, она бы непременно швырнула эти грязные деньги. Но проводить такую сцену без публики смешно, глупо и расточительно.
Тут ей на глаза попалась резинка, купюры сами собой сложились и были перетянуты в пачку не хуже банковской.
А еще Верочка вспомнила о своей мечте: надолго уехать из суетной Москвы и поселиться в маленьком домике на берегу Оки. Где-нибудь около Коломны.
Мечта эта тянулась за ней из детства, но никогда не была так реальна. Раньше перед ней все время стояла какая-нибудь цель: поступить в театральный, закончить его, накопить на квартиру, получить роль в театре, выйти замуж за этого бездушного Льва… Сейчас все эти цели испарились, а новых еще не появилось. Ни одной, кроме домика на Оке. И эта увесистая пачка американских денег придавала этой идее вполне реальные черты.
Сборы были недолги…Через час Верочка сидела в электричке, которая шла до Коломны.
Сегодня он опять провожал ее, но без нервозности. Завтра Ольга едет с туристами в Европу. Значит у него есть время подготовиться к акции… Так удачно, что у него в голове засело это красивое слово: не убийство, а акция.
Теперь все можно делать без суеты и спешки.
Алиби он себе почти подготовил. Заказал на три дня гостиничный номер в Суздале. Туда он часто ездил по делам. Теперь надо заехать пораньше, засветиться, в день икс смотаться на машине в Москву, провести акцию и к ночи вернуться в старинный русский город.
Пистолет у него тоже почти в кармане. Трудности будут, но небольшие.
А место акции он выбрал давно. Это глухой двор рядом с переулком Сивцев Вражек. В первый момент он испугался столь странного названия. Хорошее ли место для акции? Что-то в этом имени свистящее, что-то вражеское. Но потом он сообразил, что сивый это, возможно, старый, седой и глупый, как тот сивый мерин. А от второго слова просто отлетела когда-то первая буква «О». И из страшного названия получилось простое: Старый Овражек. Вполне подходящее место для того, что он задумал.
– Дорогой, давай пойдем в тот дворик. Там чудесная лавочка в глубине двора за деревьями. Помнишь, мы на ней целовались?
– Конечно помню. И, правда – замечательная лавочка. Пойдем…
Это он так сказал ей. А подумал он совсем другое: «Дура ты, дура! Куда тебя тянет? Именно на этой лавочке через неделю я тебя убью»…
– Я в тебя влюбилась не с первого раза. Знаешь когда?
– Знаю! Со второго раза.
– Да. Сразу как ты назвал свое имя. Арсений – это так волшебно звучит… А француженкам или голландкам тоже нравилось твое имя?
– Не знаю… Для них я был Винсент.