Лет до 12 я идеализировал наши правоохранительные органы. Все работники для меня были как бы овеяны ореолом святости. Но однажды у нас в поселке обворовали магазин, вынесли почти все из него. И наша «бравая» милиция, вместо того чтобы искать преступника, решила списать все это дело на меня. Не знаю, почему и что у них за мысли были, но принялись за меня крепко. Всячески принуждали меня «сознаться». А я тогда еще не занимался такими вещами. Я уходил из дома, школу прогуливал – это было. Но было это продиктовано такими обстоятельствами, которых я никому не мог объяснить и не хотел объяснять. А тут пытаются на меня навесить то, о чем я и не помышлял. Это меня и возмутило, и обидело, и подорвало мое доверие к милиции.
Ничего у них не вышло с их затеей – на меня списать. Но эти инсинуации, глупые и бессовестные, задели меня крепко. Помимо просто обиды, еще и разозлило, потому что люди стали настороженно, с недоверием и опаской относиться ко мне. Это понятно, ведь убегаю из дому (никто ж не знает почему), а теперь к этому присоединилось и то, что в милицию меня таскают. Значит, что-то натворил и еще может натворить.
Ну и взялся я тогда лазить в этот магазин в действительности. Ни мешков, ни сумок, ни даже пакетов я не брал, чтобы туда накладывать ворованное, а сколько влезло в карманы и руки, столько и уносил. Когда спрашивали, я не отпирался. Да они уже и привыкли, что это моих рук дело. Только вот поймать меня им никак не удавалось.
В итоге торговля магазина была парализована (так как после каждого моего проникновения нужно было делать переучет товаров), от милиции требовали что-то с этим делать… А что они со мной могли сделать, если до 14 лет я неподсуден, а ущерб от похищенного мной был не велик? Они только пугали тюрьмой да побоями. Ну и били, конечно, втихаря. А я не жаловался никому.
В итоге закрыли этот магазин. А потом другой хозяин объявился (у этого магазина), и он как-то догадался, как со мной сладить. Он просто по-человечески со мной поговорил, даже предложил дружить. И еще попросил за магазином приглядывать. Для меня безгранично ценно было такое доверие, потому что для всех я как бы распоследним человеком был, с которым никто не может сладить.