Эпизод 4 Откуда ты пришел в этот мир?
Бес в Мире Смертных? Это почти как коза на грядке с капустой. Как небесные могли такое вообще допустить? Чем они там заняты в своих золоченых чертогах? Как обычно, сплетнями, интригами и игрой в вэйци?[4]
Сделать бы так, чтобы вода ушла да камни выступили, а на них следы маленьких ножек госпожи Чжао обнаружились. Но все, что у меня есть, – это запах, который простой смертный даже не распознает. Госпоже Чжао не стоило тратить дорогие благовония, глуша его. Значит, причиной ее злоупотребления духами были вовсе не жители деревни? Кто же тогда? Дядюшка Жу? Да нет, судя по всему, он так до сих пор ничего и не унюхал. Неужели я? Но зачем?
Вопросов пока что больше, чем ответов. А соперник у меня хитер и изворотлив. И чтобы поймать такого, лучшая стратегия – заставить потерять бдительность. Или же, как в нашем с ней случае, удалить с поля битвы второго игрока. Удобно ведь вешать все на Никчемную Ю. Кто защитит бедную девчонку? Кто поверит?
Отлично. Заметьте, госпожа Чжао, правила предложили вы. Я лишь сыграю по ним. И сейчас лучшее, что могу сделать, – исчезнуть из поля зрения. Например, в тюрьму. Под бдительную охрану людей Вэй Тяня.
Мои размышления прерывает выкрик:
– Доклад!
Один из мужчин, пришедших с госпожой Чжао, вбегает в хижину и склоняется перед Вэй Тянем. Тот милостиво машет рукой:
– Поднимись и говори.
Докладчик, однако, так и остается в полусогнутом состоянии.
– По вашему приказу, господин Вэй, мы обыскали двор и окрестности. Нет и следа тел. Вообще нет признаков, что здесь кто-то дрался. Все чисто.
Вэй Тянь барабанит по столу тонкими смуглыми пальцами, бормоча:
– Как такое может быть?
Дядюшка Жу подливает масла в огонь:
– Вот видите, я же говорил. Никчемная моя ни при чем. Благородные господа, могу ли я просить вас покинуть мое жилище?
Порой дядюшка Жу, должно быть, памятуя свое небесное прошлое, заносится над смертными и тем самым все портит. Вот как сейчас.
Вэй Тянь действительно поднимается, и хотя весь его вид демонстрирует крайнее разочарование, предъявить ему и впрямь нечего.
– С вашего позволения, госпожа Чжао, будем считать сегодняшний случай недоразумением, – говорит он. – Я рад, что вы обрели свои вещи, а нам нужно продолжать поиски Сяо и Ли… – на несколько секунд он осекается, но все же заканчивает: – И поскольку нам по пути, осмелюсь предложить сопроводить вас.
Госпожа Чжао дает сигнал одному из своих спутников забрать узел с ее сокровищами и, гордо выпрямившись, шествует к выходу. Мимо меня. Обдавая запахом беса – его не спутаешь ни с чем и не заглушишь благовониями. Конечно, смертные будут обонять лишь нежный цветочный аромат, который, будто покрывало из тончайшего шелка, окутывает стройную фигуру госпожи Чжао. Особенно если они влюбленные глупцы, как Вэй Тянь, или восторженные поклонники, как ее спутники с дубьем наперевес. Но я-то не они. Меня не провести. Точнее, нас. Она внутри тоже потирает когтистые лапки: давненько мы не жгли бесов, да?
Я увлеклась и едва не упускаю момент – если они сейчас уйдут, придется ждать, когда в следующий раз госпожа Чжао вздумает подставить меня. Теперь, унюхав истинный запах, я уверена, что это именно она все устроила, а не Пепел.
Не хочу ждать.
Поэтому хватаю край ее воздушной накидки, которая при ходьбе развевается, будто трепещущие крылья, и кричу что есть сил:
– Бес! Бес! Это она бес!
На краткий миг госпожа Чжао сбивается с шага, выдавая себя. Едва не падает, но верный Вэй Тянь вовремя оказывается рядом: подхватывает, утешает.
Дядюшка Жу теряет дар речи и замирает с открытым ртом.
– Да как ты смеешь, грязная мерзавка?! – Вэй Тянь готов убить меня взглядом. Прямо вижу в его глазах все пытки и кары, которые он намерен применить ко мне за осквернение его идола. Идол же показательно пребывает в полуобмороке в объятиях своего любовника – беззастенчиво и прилюдно.
Конечно, кто их сейчас обвинит? Кто подумает грязное? Только подлый и невежественный человек.
– Но это правда! Любой бес смердит хуже, чем сточная канава, – не унимаюсь я. – Понюхайте сами. Только хорошо нюхайте!
Он хмыкает, наклоняется и вдыхает ее аромат, прикрыв глаза. Так интимно и даже… мило, что иного на сей раз уже и не подумаешь. Потому-то и начинают ползти шепотки. Они отрезвляют бравого Вэй Тяня.
Быстро сообразив, как выглядит картина со стороны, он сначала краснеет, потом бледнеет, наконец передает госпожу Чжао парочке стражников и взрывается:
– Если кто-то посмеет сказать хоть слово о том, что видел сегодня, – замолчит навеки. Я сделал… – Вэй Тянь осекается и смущается, судорожно подбирая слова, – я понюхал ее, чтобы опровергнуть слова этой нахалки.
– Да-да, – заверяют со всех сторон, – все так.
– Госпожа Чжао всегда окружена ароматом цветов, любой подтвердит. Ее благовония нежны и изысканны. Она сама создает их.
– Так и есть, – вновь раздается со всех сторон.
Мне даже слегка жаль этого по уши влипшего малого. Такие, как госпожа Чжао, идут по спинам таких, как Вэй Тянь, двигаясь к своей цели. А после – даже не оглядываются.
– Так о каком бесе может быть речь? – зло заканчивает главный страж деревни свои восхваления.
– Верно. – Госпожа Чжао приходит в себя и теперь невинно хлопает ресницами. – Клевета! Наглая клевета! Ее, – указывает на меня, – надо наказать. Это отродье совсем не знает приличий!
– Взять ее! – командует господин Вэй.
И люди, пришедшие сюда за мной, с удовольствием подчиняются. Им тоже не хотелось уходить без добычи, не завершив начатое.
Пока меня бесцеремонно скручивают, связывая грубыми веревками, дядюшка Жу пытается вмешаться, но я осаживаю его взглядом. К счастью, он все-таки мудрая Черепаха и правильно считывает некоторые действия, поэтому, воя и причитая, только ползает рядом да умоляет наказать его вместо меня.
Идти связанной не очень удобно. Веревка на шее немилосердно трет, кожа у меня слишком нежная. Как вчера ночью шептал Пепел – созданная для поцелуев и ласк. Ну что ж, когда он явится в следующий раз, будет повод зацеловать еще нежнее… Мысли о Пепле погружают меня в блаженную негу, и я даже не замечаю, как мы оказываемся в деревне Бамбукового Ветра.
Госпожа Чжао и господин Вэй уехали вперед в ее повозке. Полагаю, им было что обсудить дорогой. Вэй Тянь неплохой малый – честный, верный, отважный. Жаль, спутался с бесом. А это кривая дорожка, очень кривая!
Меня заводят в какое-то темное и холодное помещение, грубо толкают вперед. Кувыркаюсь, приземляюсь на колени, но не удерживаюсь и падаю дальше, ударяясь грудью и прикладываясь лицом.
– А-а-а-ай… – вырывается невольно.
Ну вот! От мыслей о любви и сама неженкой стала. Когда меня семьсот лет гоняли по Трем Мирам, получала увечья и посерьезнее. Не будь у меня Ее, вся бы в шрамах ходила. Но Ей нравится беречь свой сосуд.
Вот и сейчас ворчит там внутри, но лечит. Миг – и ни ссадин, ни ушибов. Цела и невредима. Остается только порадоваться, что охранникам у двери до меня и дела нет. А то бы, конечно, заподозрили неладное.
Я отлично вижу в темноте, поэтому внимательно оглядываю место своего заключения. Крохотная комнатка – две меня в длину и полторы в ширину. Ну и на том спасибо, хоть лечь можно во весь рост и даже раскинуться. На полу – истлевшая циновка. И все, больше никаких удобств. Решетки на двери такие крупные, что я без труда пролезла бы между ними. Наверное, никто не рассчитывал тюрьмы на таких тощих пленников. Что ж, хорошо.
Усаживаюсь в позу для медитации. Нужно успокоиться и восстановить внутреннюю энергию. Больше спектаклей на радость смертным устраивать я не намерена.
Очищаю свой разум, позволяю энергии хлынуть в тело, чувствую, как она течет по меридианам, наполняя силой. Так думается легче, и стратегии создаются лучше. Впрочем, моя проста и придумана давно.
Высвобождаю дух, оставаясь для незрячих смертных все в той же позе и с закрытыми глазами. Усмехаюсь, подмигиваю Ей, поручая приглядывать за телом, и вылетаю прочь. Пора разузнать, что вы тут прячете или кого.
Путь лежит через длинный темный коридор, полный таких же клетушек, как и та, в которую забросили меня. Наверное, будь я в своем теле, задохнулась бы от зловония – испражняться пленникам приходится в своих же крохотных камерах. Из-за того, что живут в грязи, многие покрыты коростами и гниют заживо. Жалкое зрелище.
Я вовсе не сочувствую смертным. В большинстве случаев они попадают сюда за дело, хотя каждый наверняка уверен в своей невинности. Но преступление – это не только насилие, убийство или грабеж. Глупость, пожалуй, худший из людских проступков. Глупость ведет к тому, что мы становимся недальновидными, доверяем не тем, помогаем не тем. Глупость должна караться суровее всего. И карается.
Семьсот лет назад я тоже была глупа. Доверилась, вручила другому свое сердце. Он казался мне судьбой, моим звездным возлюбленным. Наша история ослепляла: Праздник фонарей, фейерверки и много еще другой красивой девчоночьей романтики. Мне казалось, он бросает мир к моим ногам. А он расставлял сети. Плел свою паутину, в которой я увязала все больше и больше. Красивый, сильный, достигший стадии Бессмертия Духа[5]. Почти бог. Хотя почему «почти»? Для меня он и был богом.
Надев красные одежды и встав рядом с ним на брачной церемонии, я чувствовала себя самой счастливой в Трех Мирах. Мы поклонились Небу и Земле. Он на руках отнес меня в дом, который с того мгновения я считала нашим. Мы пригубили вино из брачных чаш и перебрались на ложе, застеленное алым шелком. Он поцеловал меня сладко-сладко и сорвал одежду…
Страсть туманила мне голову. Счастье лишало рассудка. И я не сразу заметила в его руке кинжал, нацеленный на мою обнаженную грудь. Не поняла, в какой момент его идеально красивое лицо исказили ненависть и презрение.
«Попалась, отродье!» – зло сказал тот, кто лишь миг назад шептал дурманящие слова любви. Вино, что мы выпили, – символ высшей любви и доверия между супругами – оказалось отравлено особенным ядом. Опасным для чудовищ, но вполне безобидным для бессмертного на такой высокой стадии совершенствования. Я даже не смогла отклониться, когда клинок вонзился в мою грудь.
Но слова – злые, жестокие, полные отвращения – ранили в разы сильнее.
«Думаешь, я любил тебя? Мне было противно каждое прикосновение к тебе. Твои поцелуи до сих пор горчат у меня на губах. Ты худшее, что случилось со мной!»
Он пронзил меня насквозь, нанизал на кинжал, как бабочку на иглу. Тогда на свободу вырвалась Она. И вспыхнуло пламя…
Вот такая брачная ночь – кровавая и огненная. Когда я очнулась потом в какой-то лачуге посреди леса, рядом вновь был только дядюшка Жу. Тогда-то он впервые обрезал мне волосы своим ножом для рубки бамбука. Пряди, падавшие к ногам, будто горели изнутри, а в глазах, наоборот, поселилась серая муть. То было последствие яда – так мой муж пометил меня…
Ненавидела ли я его? Нет. Я сама виновата во всем, что случилось. Была глупа и понесла наказание. Но он словно повредил что-то важное внутри меня, надколол. Тогда-то и стали приходить сны, так похожие на реальность или на воспоминания. В них я видела себя великой богиней, восседавшей на троне во дворце Небесного Императора. Величие и могущество, исходившие от той меня, не могли вместиться в хилое смертное тело, в котором я заключена сейчас, – они разрывали его, как бабочка проламывает кокон, чтобы расправить крылья и взлететь. Просыпаясь, я чувствовала себя обманутой и разбитой. Не собой. Словно от меня скрыли, отрезали что-то важное. Я тащилась к дядюшке Жу и пересказывала ему свой сон – он ведь мудрая Небесная Черепаха, как утверждал сам, пусть объяснит. Но старик лишь смеялся надо мной: «Ты просто начиталась своих глупых книжек! Как такая Никчемная может быть богиней?» Его насмешки лишь усугубляли мою тоску. Мне даже казалось иногда, что я сошла с ума и действительно все выдумала, а не увидела во сне…
Трясу головой – телесная привычка, даже в духовном путешествии не могу от нее избавиться, – и вылетаю наверх. Становится светлее. Тут, разумеется, и находится кабинет Вэй Тяня. Сейчас из него доносятся голоса – мужской и женский. Они спорят.
Прежде чем пройти сквозь дверь к ним, натягиваю Полог Невидимости. Не то что боюсь быть замеченной, но подстраховаться на всякий случай не помешает.
Моему духовному взору, как и ожидалось, предстают Вэй Тянь и госпожа Чжао.
Он – потерянный и растрепанный, с горящей щекой, она – пылающая гневом, невозможно красивая в этот момент.
– А-Лань, – бормочет Вэй Тянь, протягивая к ней руку, – за что?
– Не смей! – рычит она. – Не смей впредь не то что касаться, даже смотреть на меня!
– Что я сделал не так, А-Лань? Как мне вымолить твое прощение?
– Просто забудь меня, – чеканит она.
– Забыть? – Его голос тускл и полон боли. – Но как же наша любовь? Наши клятвы?
– Клятвы? – насмешливо произносит госпожа Чжао. – Любовь? Ты правда думал, что я влюблюсь в такого урода, как ты? Да меня тошнило всякий раз после твоих поцелуев!
Вэй Тянь отшатывается, опирается на стол и хватается за грудь, как человек, которому трудно дышать.
– А тот раз? – говорит еле слышно. – Твоя брачная ночь? Ты ведь сама умоляла быть с тобой…
– Ты глупец! Лечь с тобой, молодым и сильным, или со стариком, мерзким и пьяным? Выбор был очевиден. Им нужна была та простыня. Они стояли под дверью, чтобы все слышать. Разве женщина в первую брачную ночь, отдаваясь своему мужу, не должна клясться и говорить о любви?
– А-Лань, – жалобно произносит он, – ты не виновата. Юная, напуганная, преданная собственным отцом… Они сломали тебя. А-Лань, не прогоняй! Я буду псом у твоих божественных ножек, буду защищать тебя и заботиться о тебе!
– Вэй Тянь, уясни же наконец! – злится госпожа Чжао. – Ты больше не нужен мне! К тому же ты не можешь держать себя в руках. Теперь все будут шептаться о твоей выходке. Надо же – нюхать меня при всех!
– Любимая, не волнуйся, я никому не позволю марать твое имя. Ты никогда больше не потеряешь лицо по моей вине. Накажи меня за сегодняшнее, но не прогоняй…
На краткий миг мне становится жаль этого простого и честного вояку, который, возможно, встретил бы милую девушку, способную принять его некрасивые шрамы, и прожил бы обычную счастливую жизнь в кругу семьи и детей. Но на его пути встретилась Бесовка, у которой нет сердца. А он, бедняга, попал под власть, стал одержимым. И его уже не спасти. Одержимость бесом не лечится. От нее нет противоядия. Эту чашу можно только испить до дна…
Но мы сами делаем выбор. Каждый раз. Каждый день. Выбор за выбором, даже когда говорим, что выбора нет. И отвечать нам. Только нам.
Вэй Тянь, Вэй Тянь…
Госпожа Чжао презрительно фыркает в ответ на его излияния и, гордо развернувшись, идет к двери. Снова мимо меня. Снова обдавая запахом беса.
– А-Лань, – жалобно несется ей в спину, – не бросай меня, А-Лань! Я не могу без тебя жить…
Шатаясь, как пьяный, Вэй Тянь бредет за ней следом. И когда оба покидают кабинет, наступает мое время. Не знаю, сколько его у меня. К голосам в коридоре уже не прислушиваюсь. Мне нужно найти письмо. То, о котором говорили Сяо и Ли, явившись за мной. Я должна узнать, чья подпись стоит на нем.
Двигать предметы с помощью духовной силы в бестелесной форме – то еще испытание. Но зато для меня не существует запоров и потайных дверей, все прекрасно открывается и находится.
Где же оно? Куда ты его положил, глупый Вэй Тянь?
Не обращаю внимания на беспорядок, остающийся после меня. Вряд ли господин Вэй, когда вернется, будет нормально соображать. Одержимость уже пожирает его.
Перетряхиваю все: ящики стола, шкатулки, заглядываю за картины, едва ли не разбираю стулья, сдвигаю посуду. Обстановка у Вэй Тяня без изысков. Предметов немного, все простые, добротные и нужные в быту. Из роскоши, пожалуй, только портрет Чжао Лань, который я нахожу в одном из ящиков, да несколько книг. Конечно же, по военному делу. Вэй Тянь не из эстетов.
– Что вы тут устроили? – Этот голос заставляет меня напрячься и спешно юркнуть в угол, набросив Полог Невидимости.
Человек, который входит в кабинет, едва ли не за шиворот таща за собой Вэй Тяня, так высок, что задевает головой притолоку. А от его шагов, кажется, проминаются половицы.
– Дознаватель Фэн, я все объясню… – лепечет Вэй Тянь, словно провинившийся ученик.
– Да уж потрудитесь! – грохочет тот, отпуская его одежду, от чего Вэй Тянь неприлично плюхается на пол. – Я лично написал вам письмо. Дал четкие указания, как можно было не… – Он вдруг осекается и смотрит прямиком в угол, где притаилась я.
Мне хочется провалиться, раствориться, исчезнуть…
Я узнаю его. Это лицо – чеканное, строгое, идеальное – невозможно забыть. Передо мной тот, кого я боялась увидеть. Тот, кто семьсот лет назад возглавил беспощадную охоту на меня.
Мой заклятый враг и мой проклятый муж.
Откуда только ты явился в этот мир, дорогой?
И я даже в этой духовной оболочке чувствую, как шрам на груди – там, где у людей сердце, – начинает болезненно ныть…
