Весь вечер Го Бохай пролежал в кровати, окруженный тусклым, но приятным светом и прохладой постельного белья. Лицо его, умиротворенное и бледное, застыло восковой маской. С наступлением ночи наставник задремал было, но почти сразу открыл глаза, почувствовав, как над ним кто-то навис. В поле зрения возникло порядком посвежевшее личико Минь-Минь.
– Что ты делаешь? – вяло спросил Го Бохай, приложив руку ко лбу.
– Лекарства. – Служанка держала блюдце, от которого смердело едким запахом целебных трав. – Вы их снова не приняли. Почему игнорируете наставления лекаря? Это уже не первый раз. Хотя господин и считает диагноз неверным, мне показалось, он отнесся к вопросу довольно серьезно. Прошу, примите их, чтобы я спала спокойно.
– Бессмысленное занятие… Они лишь делают хуже.
Минь-Минь поставила блюдце на письменный столик в нескольких шагах от кровати.
– Господин, вы уж простите, но своевольничаете вы, а ответственность несу я. Если не желаете их пить сейчас, то хотя бы примите, если почувствуете себя хуже.
Мужчина пробурчал:
– Не надо, не ставь их так близко ко мне. Так только сложнее уснуть. Не беспокойся. – И отвернулся.
Го Бохай с головой зарылся под одеяло. Спустя какое-то время без сна он раздосадованно вздохнул и сел на кровати. С уходом служанки пропали и легкая прохлада, и приятные ощущения от мягкого света. Потому он взмахнул рукой – тонкая свеча погасла, а створка окна приоткрылась. В комнату проник свежий ветерок, однако Го Бохай задыхался в тисках бесконечных мыслей.
Вдруг из открытого окна донеслись голоса прибывших на гору гостей. Всего лишь неразборчивая речь откуда-то издалека, но наставник понял, что торжество удалось на славу. Он бросил взгляд в сторону, откуда исходил шум, будто это помогло бы ему расслышать четче, что именно выкрикивают захмелевшие люди, и вдруг услышал:
– Го Бай!
Его окатило колючим холодом. Толпа на улице продолжала гудеть, а явственный одинокий голос звучал навязчиво и был то женским, то мужским. В какой-то момент показалось, будто бы он раздается прямо над ухом – настолько отчетливым он был. Го Бохай закрывал уши руками и подушкой, но все попытки оказались тщетны: теперь фразы встревоженных и молящихся людей зазвучали в его голове.
– Скажи, Го Бай, теперь ты мне веришь?
– Ты с ума сошел? Не верь ему!
– Золотко, ты ни в чем не виноват…
Го Бохай пытался вдохнуть, но грудная клетка подобно тюрьме сжимала заполошно бившееся сердце. Как раненый и забившийся в угол зверь, он не знал, куда спрятаться. Раз за разом он умолял себя успокоиться, пробовал погрузиться в медитацию, но ничего не выходило. Как тут думать о каком-либо сне? Однако с завершением бурного празднества и воцарением спокойствия на горе чудесным образом и голоса покинули его разум. В тяжелой вязкой тишине Го Бохай наконец задремал.
Но драгоценный сон вновь прервали – кто-то толкнул наставника в спину. Да так сильно, что попытка разбудить мужчину, если она таковой являлась, вышла грубой. Не успел Го Бохай обернуться к напавшему, как его скинули на пол и крикнули:
– Ты что, слепой? Смотри, куда прешь! Лошадь мне чуть не загубил своим тощим тельцем! Повредишь груз – будешь платить! Ну? Чего разлегся, как на кровати? Вставай, а то скажут, что это я тебя пришиб!
Несмотря на боль в спине и коленях от падения, в голове Го Бохая мелькнуло: «Лошадь?»
Кто-то подбежал и воскликнул:
– Ах ты, сын вшивой суки! Себе и своей полудохлой кобыле глаза прочисть, прежде чем на дорогу выезжать! Да ты хоть взгляни, кого сбил!
Сиплый мужчина, который обругал Го Бохая, возмутился:
– Что ты мелешь, старая? Он же сам на моем пути возник из ниоткуда – как снег на голову свалился! Кто это может быть, нет времени рассматривать. Пусть скажет спасибо… О Небеса! – Извозчик спрыгнул и взволнованно добавил: – Я… я… мне очень жаль! Вы в порядке?! Послушник, мне ужасно жаль! Давайте я помогу.
Го Бохая подхватили под руки и подняли. Перед его глазами все поплыло. Только спустя время он увидел, что находится не в собственных покоях, а на пыльной дороге весьма оживленного городка.
Справа от него стояла женщина средних лет, которая все ворчала:
– Старый хрен! Дите еще жизни не повидало, а ты его угробить решил! Дорогой, как ты? – обратилась она к Го Бохаю.
Слева находился заросший мужчина, видимо хозяин лошади и повозки.
– Не кряхти, мне же очень жаль. Чтоб ты знала, я своим грузом был готов пожертвовать, чтобы не наехать на мальца! Го Бо! Скажи, что болит?
Го Бохай никак не мог собраться с мыслями: стоял как вкопанный да хлопал глазами, глядя на свои разбитые в кровь колени и ладони.
– Божечки, да как так-то! Посмотри, что ты натворил! – выругалась женщина, увидев эти раны. – Скорее пройдем в мое заведение, я тебя подлатаю!
Мужчина выдернул Го Бохая из рук женщины.
– А не, так не пойдет! Сбил Го Бо я, значит, виновник его увечий – я, так что заглаживать вину мне!
– И куда ты его в таком состоянии поведешь? Что, на свою повозку посадишь – и к себе домой, на край города? Посмотри на раны – их срочно нужно промыть!
Слово за слово оба принялись спорить из-за так называемого Го Бо, будто за кусок хлеба. Покуда шла ругань, наставник окинул взором городок и его жителей. Все вокруг было слишком типовым: деревянные красные домики, какой-то больше, какой-то меньше, протоптанная дорога, вдоль которой шли и ехали люди, одетые в одинаковые неброские серо-зеленые одеяния. Улица казалась нескончаемой, разветвлялась на переулки, на каждом шагу стояли торгаши и лавочники. Размеры территории – вполне как у больших, густонаселенных городов, вот только вокруг не было ни указателей, ни ярких вывесок, совсем как в деревне. Немного погодя Го Бохай совершенно точно заключил про себя, что это город. Но какой?
Старик раздосадованно сплюнул:
– Хорошо, твоя взяла, веди его в свое заведение. Вот, возьми. – В благодарность он протянул женщине пару монет и пояснил: – Возьми-возьми, напои и накорми его, а остаток потратьте на новую одежду. Го Бо очень помог мне с женой, когда та захворала. Совесть загрызет, если уйду просто так.
– Ха! Дун Хэ, ты уж с совестью своей как-то сам договорись, – воспротивилась женщина в годах. – Чтобы угостить Го Бо, мне не нужны ни твои, ни его деньги. За все его добрые дела я бесплатно обслужу мальчика!
Тогда настойчивый благодетель обернулся к Го Бохаю и попытался вложить деньги ему в карман, однако, как только дотронулся, услышал:
– А, не стоит! У вас же в семье имеются маленькие дети – покуда вы один трудитесь, каждая монета имеет свой вес. Подумайте лучше о них, господин Дун. – Произнеся это, Го Бохай потрясенно застыл. У него и в мыслях не было говорить что-то подобное, к тому же никого с фамилией Дун он не помнил, но слова его звучали так уверенно, будто бы он лично был знаком со всей семьей старика.
Глава незнакомого наставнику семейства настойчиво продолжил:
– Ну как же, Го Бо, ты нам тогда так помог. Мы были без гроша и не смогли как следует отблагодарить. Сейчас же все переменилось: я хорошо подзаработал на извозе, обновил повозку, и даже лишние монеты остались. Вот, возьми.
Судя по разговору, и этот человек, и женщина, и Го Бохай, точнее Го Бо, знали друг друга очень даже неплохо. Однако наставнику это начинало не нравиться: он словно оказался актером в странной пьесе, в которой не может ничего изменить по собственной воле.
Вторую попытку вознаградить послушник Го Бо, к удивлению Го Бохая, тоже пресек:
– Лишнего не бывает. Купите на это Дун Ли и Дун Ми угощений. – Слова вновь были неподвластны наставнику – он будто бы под заклятьем говорил то, чего на самом деле не думал.
Окружение, люди и их беседы – без сомнения, решил он, все это не более чем сон из прошлого. Возможно, это то, что попало под влияние забвения? Однако Го Бохай все еще не мог ответить самому себе, как давно это произошло и где он находится. Даже возраста своего вспомнить не мог. Его лишь преследовало навязчивое чувство, что когда-то он уже был в подобной ситуации и в подобном месте.
Сознание человека – хрупкая вещь: с годами многие детали пережитого стираются, в воспоминаниях остаются лишь образы и привязанные к ним эмоции, даже лица дорогих людей под гнетом времени обретают неузнаваемые лики. И это все только наяву, в сновидениях и подавно все принимает неясный вид.
Представленное же не выглядело как чей-то вымысел или навязчивый образ, оно, наоборот, казалось ему каким-то родным и подлинным. Вдобавок в обычном сновидении человек чаще всего владеет своими телом и речью, сам решает, что сказать или сделать. Очутившийся же во сне под влиянием печати Забвения остается лишь наблюдателем да слушателем – события текут, как воды в бурной реке, и никто не в силах им воспротивиться.
Не успел Го Бо отказаться, как добрая женщина быстро повела его по закоулкам, которые ничем не отличались друг от друга. Впрочем, в этом потускневшем городке было нечто незабываемое – запахи: первым же делом посещающий подобное место человек прикроет лицо, дабы не вдохнуть зловоние, исходящее от многочисленных рыбных прилавков и коптилен. Го Бохай удивился: сквозь смрад пробивался стойкий и до боли знакомый ему аромат, что обычно разливается в воздухе после дождя.
Наставник обратил внимание на еще одну немаловажную деталь: каждый, кто встречался с ним взглядом, неизменно улыбался ему.
– Послушник Го, здоровьица вам!
– О, младший братец хромает, не поранился ли? Можем ли мы вам чем-то помочь?
– Обязательно заходите на обратном пути в мой павильон – угощу восхитительным напитком из чайной розы!
Этих добрейших людей, как и женщину и извозчика с дороги, Го Бохай так и не вспомнил, а потому очень скоро бросил попытки воззвать к своей памяти и прислушался к самому Го Бо, в теле которого находился. Тот же послушно шел за настойчивой женщиной, немного смущался от добродушия местных жителей и ради приличия дарил улыбки всем встречным – даже тем, кто на него особого внимания не обращал. Один мужчина недобро зыркнул в его сторону. И все же Го Бохай ощущал, что сердце Го Бо трепещет, как маленькая певчая птичка при виде утренних лучей солнца. Вот только это волнение не походило на испуг, неужели он был раздражен?
Раз вспомнить ничего не удавалось, Го Бохай принялся размышлять, надеясь хоть так приблизиться к разгадке сна. Молодой человек, в чьем теле он оказался, неопытен и юн, но насколько? Точно не ребенок, ведь имя Бо было выдумано им в первый же день, когда он в облике смертного посетил Поднебесную. Эта мысль тут же пробудила воспоминания, хотя и не совсем нужные.
Спустившееся с Небес божество в облике бедного паренька повстречало девушку у широкой реки. Ведра, которые она держала на широком и длинном коромысле, казались невероятно большими для такой хрупкой барышни, потому, не успев как следует насладиться долгожданным ощущением твердой земли под ногами, он поспешил на помощь незнакомке. После чего в рамках приличия двум молодым людям пришлось представиться. В тот момент властвующий над дождями и грозами Го Бай оплошал: вместо того, чтобы еще в Небесной столице побеспокоиться о своем псевдониме для мира смертных, он взял да почти представился своим полным именем. Успел лишь в последний момент сообразить и произнести: «Бо». Так в одной из деревень, куда он впервые заглянул, его и узнали как Го Бо.
Цель у Го Бая была довольно понятная: лично помочь смертным из разных краев Поднебесной, при этом не обращаясь к своим помощникам и последователям. По сути, он занимался тем же, чем и когда сам был последователем небесного наставника Лун Мэйфэн: в одном крае – засуха; в другом – река вышла из краев; в третьем и вовсе жители своим невежеством оскорбили одного из небожителей. Иногда доходило до того, что Го Бай был вынужден разбираться с прямыми обязанностями Лун Мэйфэн. Богиня ветров была категорична в своих решениях, можно даже сказать, являлась одной из самых жестких и решительных женщин, проживавших в белоснежных облаках. Мало кто желал открыто конфликтовать с ней. Однако и на Небесах бывают плохие дни. Когда столкновений все же было не избежать, она доверяла Го Баю со всем разобраться – наверное, именно тогда он и получил бесценный опыт поиска выхода из патовых и необычных ситуаций. Дел у молодого бога было как семян в спелой дыне Запада[8].
Так, оказавшись в Поднебесной впервые после вознесения уже не по чьему-то велению, молодое божество наивно решило научить людей любви, прощению и добру. Однако столь великое начинание едва не закончилось на такой мелочи. Даже сейчас, вспомнив тот день у реки, Го Бохай смутился. Легко представить, как он порицал себя тогда за эту оплошность.
С той поры, прибывая в любую деревеньку или городок, он называл себя Го Бо – юным послушником храма Тяньтань. Сколько было таких городков? Не счесть. Как долго он путешествовал? Достаточно для того, чтобы забыть о времени, проведенном в пути. Следовательно, этих немногочисленных эпизодов, всплывших в памяти, оказалось недостаточно, чтобы понять, куда же Го Бохая забросил сон. Оставалось ждать, когда кто-нибудь из прохожих произнесет название города или что-то иное поможет пробудить нужные воспоминания.
Незаметно для задумавшегося наставника женщина привела Го Бо к большому грубо сколоченному зданию, из широко распахнутых дверей и окон которого по округе разносились голоса посетителей и запахи свежей еды. Го Бохай хотел было уделить побольше времени созерцанию скромного трактира, но его молодая версия повернулась к доброй женщине, сложила ладони и едва успела сделать легкий поклон в знак признательности, как его завели внутрь и он очутился за случайным свободным столиком.
Усадив гостя, женщина принялась тихо причитать да разглядывать замаранные рукава простенького холщового одеяния послушника. Вокруг было много трапезничавших людей – все, как назло, бросили разговоры и принялись следить за происходящим. Десятки пронзительных взглядов впились в новоприбывшего, как ядовитые стрелы. Го Бо ощутил стыд от всеобщего внимания и поспешил скрыть испачканные собственной кровью руки под столом, но от пересудов это не спасло. По помещению поползли шепотки:
– Пф, стой, ты и правда не знаешь, кого привела госпожа Сун?
– Это разве проблема? Простому человеку не стыдно не знать. Был бы обязан – знал бы.
– Ай, ну как же так! Этот юноша – послушник храма Тяньтань, знаток традиционной медицины, хорош в изгнании нечисти, – грозя пальцем своему собеседнику, поумничал неизвестный.
Го Бохай услышал это и хотел бы поспорить, но тело во сне было ему неподвластно, даже усмехнуться не получалось.
Еще один гость за соседним столом решил добавить:
– Поначалу люди гневались, только услышав, откуда он родом, – с Юга! Оно-то и понятно, в бывшей столице Запада солдаты треклятого дома Ба ни травинки не оставили – все уничтожили, как саранча в знойные дни. Даже их лошади не постыдились и осушили близлежащие реки. А вот с появлением этого молодого послушника и возведением храма все изменилось – на город словно снизошло долгожданное благополучие.
– Да-да, – снова заговорил первый, смотря в глаза своему невежественному другу, – вышло довольно удачно: как раз был посевной сезон, но дождевой воды не хватало – пошел проливной косохлест; рыба к рыбаку не шла – с дождями здоровые косяки поперли; охота никак не выходила – так и тут все переменилось. И месяца не прошло, как послушник стал желанным гостем в любом доме. А как он к кому-то в гости заглянет, так ту семью наутро удача и посетит! Мою матушку он вылечил от ночных кошмаров, женушку извозчика Дун – от многолетней хвори, хозяйку Сун и ее заведение – от мелкой нечисти, что шныряла по кухне и отравляла яства. И вот ты мне сам ответь, лестно ль это звучит, когда я тебе рассказал лишь малость от того, что знаю?
– Появление Го Бо в Сичжуне[9], нашей столице, – истинная удача!
На секунду к наставнику вернулось чувство настоящего: каждая мышца его спящего тела сжалась от одного упоминания города – Сичжун. Но каким бы сильным ни было потрясение, он не проснулся, а потому разговоры, долетавшие до ушей Го Бо, проникали и в сознание Го Бохая.
– Занятно все это, – заговорил человек, который впервые услышал про послушника. – Вот только, прожив здесь столько времени, я так и не ощутил ничего чудодейственного. Откуда мне знать, что все тобою рассказанное не стечение обстоятельств? Как говорят, будет день – будет и ночь, где была засуха – когда-нибудь пойдет дождь.
– Хах, правду говорят о тебе, что ты неверующий балбес! – фыркнул рассказчик. – Живешь отшельнической жизнью где-то на отшибе да появляешься на людях лишь по праздникам!
Го Бо отвлекся от беседы, когда вновь увидел перед собой хозяйку Сун. Женщина подошла с подручным, поставила на стол скромные плошки с рисом, мясом, зеленью, а юноше вручила котомку, доверху набитую яблоками, и квадратный сверток.
– Бери-бери, не стесняйся, это твое старое одеяние, что пострадало во время очищения моего заведения. Тогда тебе изрядно потрепали даопао[10], но мы все подлатали. Знала, что оно тебе еще пригодится. Сходи наверх и переоденься.
Го Бо поблагодарил хозяйку, после чего послушно переоделся и покинул трактир госпожи Сун. Самому Го Бохаю, погруженному в волнение, казалось, что бродит он бесцельно. Однако в какой-то момент неподалеку показалась группа детей, сидевших на земле и игравших с камнями. Послушник остановился и поздоровался, помахав им рукой. Они тотчас подбежали.
– Братец, ты и правда пришел, как и обещал! На этот раз ты надолго?
– Останься с нами, братец! Можешь же, можешь?
Самый маленький из детей прильнул к ноге Го Бо, вцепился ручонками и прошептал:
– Ган-Ган скучал…
Го Бохай вдруг ощутил прилив кроткой нежности, которая совершенно точно не могла быть его чувством и принадлежала послушнику. Го Бо погладил мальчонку по голове и из-за спины достал мешок.
– Берите сколько хотите, для меня одного этого будет много.
Ручонки нырнули в котомку, и каждый голодный ребенок вынул по яблоку. Кто-то из них поинтересовался:
– Это тетушка Сун снова вручила братцу?
– Верно, – ответил Го Бо.
– Она с таким трепетом каждый раз ждет следующего шанса вручить их тебе! Я знаю это, потому что моя матушка работает у нее на кухне. Наверняка ее опечалит тот факт, что яблоки всякий раз достаются нам…
– От госпожи Сун ничего не скроешь – ее сердце зорко, потому-то и вручает так много при каждой встрече. – Го Бо заглянул в сумку и удивился: – Ох! Почему на этот раз вы так мало взяли? Оставили мне половину. Что мне с этим делать?
Ребятня просияла.
– Так праздник же сегодня! Угощений будет столько, что животы по швам пойдут!
– Братец не знал? Завтра первый день весны!
Только услышав об этом, Го Бо слегка смутился, и его реакция показалась детям довольно занятной. Малыши залились смехом.
– Братец, ты что, так заработался?
– Нужно срочно поспешить домой к семье! Твоя женушка, наверное, совсем заждалась! – воскликнул самый старший из детей.
В честь празднования Нового года[11] обычно проводят самый продолжительный фестиваль в году. Сейчас же большинство людей, вероятно, заняты немного другим: выбрасывают всякий мусор и рухлядь из дома, вывешивают символы удачи и парные надписи да готовят побольше для семейного застолья. Самой организацией масштабного празднования займутся лишь завтра – немудрено, что Го Бо не заметил городских приготовлений. Только после того как все семьи воссоединятся и отпразднуют первый день весны, в центре города развернется фестиваль с разнообразными угощениями и забавными играми, люди выставят яркие фонари и свечи для заблудших душ, которые пришли повидать родных, а сами смертные отправятся делать подношения. Гулянье закончится, лишь когда всем старым богам – таким, как Нефритовый император, – вознесут все молитвы.
Глаза детворы блестели сейчас как звезды в ночном небе. Поглядывая на смущенного Го Бо, они приговаривали: «Все же есть женушка? Кто она, братец?»
Однако Го Бохай знал, что смутил его молодую версию вовсе не праздник. С юных лет небожитель невзлюбил громкие гулянья. Веселье, радость и ликование ассоциировались у него с опасностью, застающей отдыхающих врасплох. Причиной тому было прошлое, шедшее за богом по пятам, как тень. Прошло не так много лет, чтобы память могла стереть страшные картины того, как во время празднования в честь наступления весны все семейство Го и те, кто находился в отчем доме, встретили свой ужасный конец от закаленной стали южан. Го Бай, к счастью или нет, оказался единственным выжившим. В свою очередь и Сичжун, город, в котором он сейчас пребывал, некогда пострадал от солдат клана Ба. Ранее процветавшая столица Запада с приходом вражеского войска превратилась в самый обычный, непримечательный город Юго-Запада с новым руководством.
Го Бо покачал головой.
– Нет у этого скромного той, что могла бы стать спутницей жизни. Нет и барышни, которой понравился бы такой бедняк, как я. – А Го Бохай умилился наивности и чистоте сердец ребятни.
– Не говори так, братец! Ты многим нравишься! – продолжали лепетать дети.
– Моя кузина до беспамятства влюблена в твою красоту!
– А моя старшая сестра постоянно о тебе ведет речи!
– Да кому нужны эти барышни? Вот я хочу стать таким, как ты! Когда достигну достаточного возраста, обязательно пойду в послушники храма Тяньтань!
– И я! – тихо добавил мальчик, не отпускавший ногу Го Бо.
– Я тоже пойду. Хочу научиться всем штучкам, которые знает братец! И тогда буду разгонять нечисть в Сичжуне, заставлять ее от страха прятаться по углам!
– Братец, а как сейчас обстоят дела с усоногими?
На долю секунды Го Бо замялся:
– Вы их снова видели?
– Конечно! – Ребятня закивала.
– Должно быть, помните, что к ним нельзя прикасаться? – серьезно уточнил послушник.
Усоногими сичжунские дети называли крупных многоножек – наверное, самых омерзительных насекомых в Поднебесной, что вели ночной образ жизни, обладали целой дюжиной пар лапок и скользким панцирем, да в довесок еще и умели ползать по стенам. Кого подобное не испугает?
Го Бо продолжил:
– Родные вас осматривают каждое утро на наличие укусов?
– Каждое!
– Да, каждое, но… братец, взгляни. – Мальчик закатал рукав. Под одеждой скрывалось красное пятно, похожее на ожог. – Она меня не кусала, ночью лишь проползла… Я тут же ее скинул, но наутро в этом месте вдруг заболело.
Ребятня склонилась над рукой, как и Го Бо.
– Ого! Ган-Ган, сильно болит?
– Страшно, наверное, было, да?
Го Бохай припомнил, что сичжунские многоножки были чрезвычайно ядовиты. Кому-то везло пережить их укус, кому-то нет. Потому детей от них берегли как зеницу ока – они чаще всего становились жертвами кровожадных тварей. В других городах эти беспозвоночные тоже водились и могли быть опасны для человека. Однако здесь, в Сичжуне, они все будто озверели и нападали на людей в домах, забирались под одежду, в посуду.
– Как хорошо, что наш братец знает, как вытравить эту гадость! Матушка очень рада, что ты согласился переночевать недавно в нашем доме.
– Усоногие делают все свои ножки куда подальше, объявись он только на пороге! – радостно захлопал в ладоши ребенок.
Однако сам послушник не знал, что ответить на такое громкое заявление. Чуть погодя он тихо произнес, словно напоминая себе:
– Как такового способа борьбы с вредителями я пока не нашел.
Тело пробрало дрожью от стыда: он вспомнил негодование в небесном чертоге, когда его обитатели узнали, при каких условиях в мире смертных задерживался бог дождей и гроз. Особенно ярко припомнил лица бессмертных, искаженные гримасой отвращения от всплывающих подробностей его скромной жизни среди людей.
Го Бо осмотрел руку мальчика и наказал:
– Нестрашно, если не укус. Скажи родителям сделать отвар из цветков льна, он быстро снимает воспаление.
– И это все? Боль пройдет?
– Без сомнений, – заверил послушник.
– А когда они оставят нас в покое? Ведь не может же все так продолжаться? Мои родные уже подумывают переехать на юг, в Дундзилун.
– Братец, мы не хотим уезжать, не хотим тебя оставлять! Когда же все станет как прежде?
Поболтав еще немного с детьми и не дав им четкого ответа, послушник закинул сумку на плечо и побрел дальше. У Го Бохая появилось время поразмышлять обо всем увиденном наедине с собой, но он вдруг понял, что почти ничего не чувствует. Эмоции Го Бо ощущались теперь куда острее, чем собственные. Да и думать становилось все сложнее – мысли путались, то и дело сплетаясь с мыслями молодого себя.
«Все же стоит побеспокоить небесного наставника визитом. Все больше местных считают, что я их спасение от нашествия многоножек, а у самого ни одной толковой догадки в голове».
Уже смеркалось, все городские сели за столы или повыходили из своих домов, чтобы навестить родных на праздновании, и чуть позже небольшие улочки наполнились развлечениями: чем ближе к площади, тем гуще становилось веселье. Вокруг все зашумело и загрохотало в сопровождении ярких красок в небе. Го Бо шел в противоположную сторону, все дальше и дальше от разворачивающегося празднества. Подойдя к городским воротам, он напоследок обернулся и едва слышно пробормотал:
– Сичжун, наверное, единственный город, где послушник храма Тяньтань прижился. Не могу поверить, будто и сам привязался к этому месту. Слишком долго я тут пробыл…
Оказавшись за стенами города, Го Бо направился к пригорку, все еще освещенному багровыми лучами заходящего солнца. Он пересек небольшую рощу и наконец вышел к дороге у равнины, которая вела на юг. Ни единой души вокруг, лишь одинокий путник, поэтично бредущий прочь от города. Го Бохаю показалось, что прошло всего мгновение, как это обычно бывает во сне, но вот уже ночь, а они с Го Бо стоят молча у журчащей реки, довольно широкой и глубокой, судя по активному течению.
Го Бохай пристальнее всмотрелся в мелкое кружево волн. Да, это та самая живая река, служащая дверью между мирами. В отражении мелькнул его прежний образ.
«Я… Он собирается переправиться через нее и, скинув облик смертного, отправиться в столицу бессмертных в своем первозданном виде небесного служителя?»
Го Бо сбросил сумку с плеча, что подтвердило догадки Го Бохая, но напоследок оглянулся и… замер. На этом же берегу неподалеку виднелся силуэт одинокого дерева – «Дар императора»!
На Юге Го Бай провел времени достаточно – столько, что в совершенстве овладел новым для себя диалектом и даже небожители стали считать его южанином. Однако родом-то он был из соседних краев. Потому отлично знал, что «Дар императора» – редкость для этих земель, тем более цветущий в такое раннее время года. Оттого и был удивлен облаченный в скромное тряпье бог.
Забросив сумку обратно на плечо, он изменил траекторию и направился к дивному дереву. Могучие ветви в сизом полумраке оказались куда красивее, чем предполагал юный небожитель. Когда он приблизился, крона будто оживилась и маняще зашуршала листьями. Го Бай поднял взгляд на самую верхушку и испытал такой мощный прилив желания, что его ощутил даже Го Бохай. В зеленом лиственном лоне покоился превосходный созревший персик! И от всплывшего в памяти почти позабытого сладкого вкуса сердце бога сжалось.
Го Бо мигом скинул груз с яблоками и одним прыжком очутился на нижних ветвях. Сильно усердствовать и карабкаться не пришлось – крона дерева, как лесенка, сама вела его к желаемому. И чем ближе юноша приближался к заветному плоду, тем тоньше и слабее были ветки. Вдруг из ниоткуда прогремел голос:
– У тебя такие ловкие ноги, хочешь, я это исправлю?
В это мгновение Го Бохай понял, что его больше нет.