Спустя два с половиной часа я сидела на брёвнышке у могилки Марфы Оленевой и с тоскливым видом жевала пирожок с капустой, щедро пожалованный мне заботливым Борисом. Не смешно нисколечко. Я ведь и до моста дошла, и на другой берег благополучно перешла, и даже слышала звук автомобиля где-то впереди, а потом мне навстречу выехал тот самый серебристый внедорожник, на котором к Никулиным приехали гости. Навстречу! Это же нелогично, неправильно и… И снова развилка с двумя дорогами, левая из которых в этот раз не пыталась увести меня чёрт знает куда, а просто закончилась болотом там, где раньше кот Батон заставил меня с неё сойти. Я потом даже по сторонам не смотрела – просто шла туда, куда ноги несут, и в итоге вышла к кладбищу. Борис уже ждал меня там – сидел на огрызке бревна, уплетал пирожки и бесил меня насмешливым взглядом.
– Ну допустим, – хмуро проворчала я, даже не думая смиряться со своей участью. – Допустим, это какой-то паранормальный супермегаквест, участвовать в котором меня заставили некие высшие силы без моего на то согласия. Машина сломана, связь с внешним миром только через вас или через ваших гостей. Если я завтра не явлюсь на работу и не предоставлю директору хоть какой-нибудь отчёт, меня уволят. На работе всем будет наплевать, куда я исчезла, и в полицию заявлять о моём исчезновении никто не пойдёт. За квартиру мне платить через неделю. Хозяйка обнаружит, что меня нет, но тоже не станет никуда об этом заявлять. Позвонит несколько раз безуспешно, а потом соберёт мои вещи и пустит новых квартирантов. Поскольку я интроверт, друзей у меня нет. С родителями отношения натянутые, мы практически не общаемся. Банк просто рано или поздно подаст на меня в суд, если не будет платежей. Получается, что при живой родне и море знакомых людей я абсолютно одинока и никому не нужна. М-да…
– Пожалеть тебя? – участливо осведомился Борис, протягивая мне пластиковую бутылочку с холодным компотом.
– Нет, я просто пытаюсь понять правила этой дурацкой игры, – пожала я плечами и засунула в рот остатки пирожка.
– А-а-а… – понимающе протянул дед и снова замолчал.
– Пофему у Мавфы квефта нет? – прочавкала я, не желая сидеть в тишине.
– Квеста? У Марфы? – не понял Борис.
Пришлось дожёвывывать сладкую сдобу и пояснять.
– Креста на могиле нет, табличка только.
– А, это… – наконец-то сообразил он. – Она сама не захотела. Тогда времена-то другие были. Коммунизм, идеология, святая вера не в чести… Марфа говорила, что лицемерие это – Бога отрицать, но по традиции всех неверующих отпевать и кресты у могил ставить. Она учительницей была. Партийная, ответственная.
– И неверующая?
– Ну отчего же неверующая? Душой много во что верила, да говорила об этом мало и не показывала никому. Ведьма она.
– Ага, – кивнула я. – Раньше только леший был и призрак с квестами, а теперь мы с мёртвой ведьмой дело имеем. Весело. Ну ладно, допустим. Я уже и на ведьм согласна, и на леших, и на русалок, и на чертей рогатых, лишь бы домой попасть. Батон ваш, надеюсь, не говорящий?
– Нет, он просто умный, – широко улыбнулся Борис. – А русалок здеся нету, не боись.
– Ну хоть это радует, – поморщилась я и потянулась за следующим пирожком, мысленно отметив, что собеседник упомянул только про русалок, а про чертей не сказал ничего. Мне только их для полного счастья не хватало.
– Лесавки есть, – неожиданно последовало откровение.
– Кто? – скривилась я.
– Лесавки. Лешего нашего родня. И моховики. Они страсть как не любят, когда зелёную ягоду берёшь, поэтому рви только спелые. В омуте за деревней водяной живёт, тама рыбу ловить нельзя. Мать тебе говорила, как однажды нашу реку сбросами отравили, да? Ну так вот тогда он тоже чуть не помер. Так чёрной жижей булькал… Думали, всплывёт кверху пузом. А потом ничего, оклемался.
– Угу, – кивнула я и глупо хихикнула. – Водяной. Класс! Тоже вреднющий? Как и леший?
– Ещё вреднее, – уверенно закивал Борис.
«Если хочешь поймать маньяка, нужно думать как маньяк», – вспомнила я фразу из какого-то фильма. В моём случае она звучала бы так: «Если хочешь сбежать от психов, нужно думать как психи». Это сложно. Для меня лес – это лес. Мох, торф, хвойные иголки, шишки, берёзы, ели, сосны, грибы, ягоды, птицы, звери… И в трёх соснах люди теряются не потому, что их леший запутывает, а потому что все деревья одинаковыми кажутся. Сложно вот так вот сходу в детство удариться и снова начать в лесную нечисть верить. Но нужно – домой-то хочется.
– А кладбище-то это освящённое? – задала я вопрос, вспомнив о том, кто приводит меня к могиле Марфы Оленевой.
– Естественно! – фыркнул Борис.
– А как тогда леший сюда заходит? Он же нечисть.
– Он хозяин этого леса. Где хочет, тама и ходит. Здеся мы для него нечисть вместе со всеми нашими убеждениями и принципами, – последовал вполне логичный для сумасшедшего ответ. – Пойдём, Маш. Мать щей наварила из кислой капусты, ужин уж скоро, а мы не обедали ещё. И не пытайся охватить умом всё сразу, так только ещё сильнее запутаешься. Подумай лучше, какая связь у тебя с этим местом быть может. Родня, работа, знакомства… Не прямо, а хоть как-нибудь чтобы причина была.
– Угу, – опять кивнула я и вздохнула.
Ну какая связь? Я родилась и выросла за полторы тысячи километров от Лесного. Мама, папа, братик – они вообще дальше двадцати километров от нашего посёлка не уезжали никогда. Вру, брат уезжал, когда его в армию призвали. Под Питером где-то служил. Эти два года покоя были лучшими в моём детстве. А потом он вернулся и женился почти сразу же, студентом ещё. Жену свою Сонечку к нам жить привёл. Квартира у родителей трёхкомнатная, места вроде всем хватало, но три хозяйки на одной кухне – это явный перебор, поэтому Соня решила туда не соваться, и мама тоже сочла, что мне одной будет комфортнее. Я школу заканчивала тогда, а они из меня кухарку сделали. Да и вообще отношение стало, как к прислуге, поэтому мы и начали ссориться. Я мечтала побыстрее получить аттестат и удрать куда-нибудь подальше. Получила. Удрала. Поступила на юрфак в подмосковном институте, общагу выпросила. А потом с Дёмой познакомилась.
Демид – художник. Натура тонкая, творческая и ранимая. Это он убедил меня имя сменить, потому что «Элеонора Оленева» звучало бы, по его авторитетному мнению, слишком пафосно и вульгарно. Марфа Оленева – это по-русски, это красиво. Дурак самовлюблённый. А я втрескалась в него по уши. Свидания, прогулки, выставки, романтика… Для провинциальной девочки это всё казалось праздником жизни. Когда родителям сообщила, что замуж за художника выхожу, у мамы чуть удар не случился. Мы за два года до этой новости с ней и нескольких фраз друг другу по телефону не сказали, а тут она сама позвонила и начала втолковывать мне, что я совершаю самую ужасную ошибку в своей жизни. Нельзя выходить замуж за творческих мужиков – две следующие недели я только это и слышала на все лады. Потом я заявила, что уже взрослая и могу сама своей жизнью распоряжаться. Посоветовала маме засунуть её мнение куда подальше и пошла с Дёмой в ЗАГС.
У Дёмы квартира своя, и его родители к нему в личную жизнь не суются. Он меня из общаги к себе забрал, но после свадьбы как-то очень быстро всё превратилось в рутину. У него образования нет, он самоучка. Картины не выставляются нигде, никто их не покупает. Друзьям на заказ портреты рисовал – вот и весь доход. А я же студентка-очница, мне работать некогда. В долги по уши влезли. Я на последнем курсе на заочное перевелась, чтобы на работу была возможность устроиться. Подрабатывала то тут, то там. Жили не то чтобы бедно, но скромно. Когда я диплом получила и на доходную должность устроилась, у Дёмы аппетиты выросли – какие-то взносы за выставки платить, на которые меня ни разу никто не пригласил, одеваться хорошо, стричься в салонах, а не в парикмахерской на углу нашего дома. Я с него пылинки сдувала, думала, что моей любви на двоих хватит, а её не хватило. «Твой унылый вид загнанной лошади убивает всё вдохновение», – однажды заявил он мне и привёл в дом другую лошадь. Красивую, не загнанную и вдохновляющую.
Мне было двадцать шесть, разведёнка, два кредита – с такими заслугами возвращаться домой казалось позорнейшим из позоров. Я сложила в большую спортивную сумку только всё самое необходимое, уволилась с работы, купила билет на поезд, села в вагон и уехала подальше и от родни, и от бывшего мужа. Так я и очутилась в городе Вырвинске, в сотне километров от которого в густых лесах пряталась странная деревенька Лесное. Мне это бегство очень дорого обошлось. Я почти год одним кредитом другой перекрывала и наоборот, чтобы и флигель съёмный оплачивать, и с голоду не загнуться. Потом устроилась в это агентство, и дела пошли в гору, но даже сейчас приходится отдавать почти всю зарплату в кредиты, потому что сроки поджимают, а неустойки за просрочку зверские. Машину за бесценок купила, чтобы в командировки ездить, потому что это было обязательным условием при трудоустройстве. У меня даже прописка временная, и она, кстати, тоже скоро заканчивается.
Где искать связь? То, что я Марфа Оленева – это заслуга исключительно моего бывшего мужа. В город этот я приехала случайно – просто услышала название в очереди на железнодорожном вокзале и сказала кассиру то же самое: «Один плацкартный на ближайший до Вырвинска». На работу в агентство по объявлению устроилась, а в Лесное меня директор отправил.
«Чтоб ему черти в Аду дровишек под сковороду побольше подкинули», – уже в который раз мысленно пожелала я своему шефу, топая по тропинке следом за Борисом. Вот зачем нашему директору это Лесное? Мне и ехать сюда не надо было, чтобы сказать, что он местную недвижимость сроду никому не продаст. Вложения в бабку, которая умирать не собирается, в разы превысили бы вероятную прибыль от такой сделки. Вероятную – ключевое слово. В такую глушь без благ цивилизации разве что сектанты какие-нибудь жить поедут. Или психи вроде Никулиных, на сказках и суевериях повёрнутые. Не нужно жильё здесь нормальным людям.
На этой мысли я споткнулась о какую-то корягу и растянулась на тропинке во все свои сто шестьдесят четыре сантиметра роста. Чертыхнулась, встала на четвереньки, постояла так немного, пытаясь справиться с головокружением, а потом обнаружила, что у меня снова начались зрительные галлюцинации. Мы к этому моменту уже почти до крайнего дома дошли, я собственными глазами покосившийся забор видела, а теперь прямо передо мной были река и деревянный мост. Тот самый мост с кривой сосной справа по берегу. И машина моя тоже каким-то немыслимым образом очутилась здесь – на траве справа от дороги.
Отказываясь верить собственным глазам, я обошла её со всех сторон – стоит ровно, и все колёса на месте. Села за руль, завела двигатель – не рычит. Гневно отогнала мысль о том, что было бы неплохо съездить и посмотреть, сколько ответвлений теперь на развилке – два или три. «Не надо искушать судьбу, Марфа Алексеевна», – сказала самой себе, медленно переехала мост и поехала дальше, дальше… Когда впереди замаячили просвет между деревьями и бетонка, я чуть не заплакала от радости. Вдавила педаль газа в пол и помчалась домой, не забыв по пути заскочить на заправку, потому что в бензобаке было уже почти совсем пусто.
Через два часа я стояла под душевой лейкой в ванной съемной квартиры и с блаженным выражением лица смывала с себя пыль, грязь и дурные воспоминания о прошедших сутках. В единственной жилой комнате благополучно заряжались от нормальной розетки ноутбук и телефон. В кухне меня ждали закипевший уже чайник и бутерброды с дешёвой чесночной колбаской – не ахти какой ужин, зато дома. «Даже думать не буду о том, почему лес вдруг решил меня отпустить», – сказала я самой себе и честно не думала об этом аж до следующего утра.