Наши машины стоят настолько близко, что могу разглядеть каждый лопнувший капилляр на белках глаз Белозерова.
Никогда прежде не видела его таким взбешенным.
И что же делать?
Ярослав разминает шею – думаю, она хрустит, – открывает дверь, яростно ей хлопает и идет ко мне. В такт его шагам с задних сидений позвякивает новый фарфоровый сервиз столовой посуды.
– Открывай, Ксеня! Разговор есть! – его просьба звучит как угроза. Я додумываю страшное.
Может, не стоило срываться? Нужно было бы переждать, пока эмоции поутихнут. Но дело в том, что я никогда не была такой. Если захотела что-то сделать, я это делаю незамедлительно. Дальше меня подхватывает азарт, и я несусь с горки сломя голову.
– Нам не о чем говорить, Яр.
Двери заблокированы, а Белозеров дергает за ручку и дергает. По его губам читаю смачные ругательства.
Это он еще не в курсе, что я оставила его без одежды, спального места и навела такой кавардак в той квартире, никакой клининг не захочет приходить.
– Катись ты к черту, Ярослав.
– Ты понимаешь, что я разозлюсь? Я сделаю так, что ты прибежишь ко мне и будешь вымаливать прощение. Ты, а не я!
Вот еще. Нашел дуру.
Показываю ему язык и резко сдаю назад. И почему я сразу об этом не подумала? Зачем вообще решила ехать привычной дорогой?
Останавливаюсь, когда Белозеров идет на меня. Он такой упертый и… глупый. Типа если не открыла ему дверь раньше, открою сейчас?
Разворачиваюсь. Ярослав пытается перегородить мне дорогу, и чуть-чуть, но все же паникую. Не хотелось бы видеть его тушку на своем капоте. Только вчера мыла машину и полировала.
– Воронцова, а ну стой! – слышу вслед.
Выезжаю со двора с другой стороны. На нервах сейчас и часто поглядываю в боковые зеркала. Вдруг за мной погнался? Но нет. Горизонт чист, и я тихо праздную первую победу.
Наше расставание странное. Учитывая, что я вообще о нем не думала, а думала о свадьбе, детях и семейных вечерах по выходным.
Через еще десять минут я останавливаюсь у родительского дома, но паркуюсь чуть дальше от подъезда. Так, на всякий случай.
Беру спортивную сумку, вытаскиваю чемодан, из которого торчит какая-то блузка, по виду это «Карл Лагерфельд», и тихо подхожу к подъезду.
Родительская квартира на самом последнем этаже. У нас есть мансарда и выход на крышу, которая оборудована как терраса.
У двери меня встречает наша экономка Илма. Всю жизнь ее боялась. Она синоним строгости, порядка, тишины и немецкой дотошности. По происхождению Илма немка, и все становится на свои места.
– Junge Frau, – обращается.
– Да-да, – пропускаю мимо ушей.
Ее обращения на немецком всегда раздражали. Где красивое русское «Добрый день» или «Здравствуйте, госпожа Аксинья»? Тьфу, «Junge Frau». Сразу хочется измерить расстояние между пуговицами на блейзере. Вдруг оно отличается на миллиметр?
– Мама дома?
Везу чемодан по коридору, затем поднимаю по лестнице. И что я туда успела накидать? Не «Джорданы» же Яра закинула. Стоят состояние и весят тонну.
Илма идет по пятам. Обреченно вздыхает. Да, я тоже не в восторге, что мои планы нарушены и придется теперь снова жить под одной крышей с родителями.
– Я бы не отказалась от капучино на миндальном молоке с имбирным печеньем, – говорю на последней ступени лестницы и падаю на пол от усталости.
– Мне очень жаль, junge Frau, но Frau Элеонора сейчас на диете, и в доме нет ни одного печенья. Как и конфет, и любой другой сладости.
Дело дрянь.
Открываю дверь и вижу, как мама занимается на велотренажере. В ее ушах наушники, и она не сразу меня замечает.
Моя комната или то, что от нее осталось, наполнена всем спортивным инвентарем, какой только можно себе представить.
О моей здесь жизни говорит лишь кактус на окне.
Спортивная сумка падает из рук.
– Ксеня? Это ты? Как?
Мама вынимает наушники и бежит обниматься. Глаза ярко накрашены, губы вновь подкачаны, прическа новая. А мы не виделись какие-то две недели.
– Ужасно выглядишь, к слову. И где Ярослав?
– Яра больше нет, – говорю, осекаюсь. Звучит ужасно, и я спешу исправиться. Мама побледнела и схватилась за сердце. Не с той стороны. – В смысле, со мной его больше нет. Мы не вместе. Свадьбы не будет.
– Ach, du lieber Himmel! Na so was! (нем.: Бог ты мой! Ну и ну!)
– Ильма права, как так получилось?
– Он мне изменил, мама. И это видели все. Но не ты, да?
Открываю свой телефон и показываю фотографии. На видео не решаюсь.
Мама внимательно рассматривает фото.
– Ты уверена, что это Ярослав? Может, просто похож? Или нейросеть? Это такое чудо, я сейчас тебе покажу, какую себе аватарку сделала…
– Уверена, – перебиваю.
Мне хочется помыться и лечь спать, пусть и на часах всего четыре часа. И где моя кровать?
– Есть другой ракурс?
Ар-р-р!
– Тебе придется разъясняться с отцом. Ты же прекрасно знаешь, что твоя свадьба с Ярославом – вопрос решенный. Ее нельзя отменить. Это, ну, как пижама, которую нельзя сдать обратно в магазин.
Отлично, меня и мою свадьбу сравнили с пижамой.
– Твое платье ждет своего часа, разосланы приглашения, заказан ресторан. Ваш медовый месяц, Ксеня! Мальдивы, пять звезд, целых две недели!
Мальдивы – это прекрасно. Обожаю острова, но себя обожаю больше.
– Нет! – говорю в лицо. – Хоть что со мной делайте. Я. Отменяю. Свадьбу!
– Ошибаешься, Ксеня, – папа стоит в дверях с грозным взглядом, красным лицом и поджатыми губами, – сегодня ты ночуешь у нас. Чисто как предсвадебный каприз, а потом берешь свои вещи и возвращаешься к мужу. И отвозишь по магазинам все купленное!
Нажаловался! Скотина!
И как я могла его любить?
Топаю ногой. Упрямо смотрю в глаза отцу. Да, папа, мое решение так же тяжело сдвинуть, как и твое.
– В таком случае, Ксеня, ты дальше будешь жить самостоятельно, не надеясь ни на чью-либо помощь с нашей стороны.
– Wie schön! (нем.: Как прекрасно!) – Илма!
Раз так?
Хватаю свой кактус, его никто и не поливал, выкатываю чемодан обратно, спускаю его по лестнице и выхожу из квартиры, громко хлопнув дверью.
Только куда мне теперь идти?