Стоило ей заметить дарга, как его взгляд изменился. Ник втянул носом запахи, шедшие от печи, и с любопытством кивнул на кастрюли:
– Мы тут проголодались немного…
Будто и не было ничего. Ни тоски во взгляде, ни странного голодного выражения на лице.
Может, ей показалось?
Нериль мысленно одернула себя: нервничает, вот и грезится всякое. С чего бы ему так смотреть на нее?
– «Мы» это кто? – сварливо уточнила она.
– Мы с Риэном, – дарг белозубо улыбнулся, – да и работников стоило бы покормить. Они с самого рассвета работают.
Он переступил порог, подошел к ней, встал рядом и коснулся плечом ее плеча.
Нериль будто молния пронзила. Она поспешно схватила половник и начала помешивать кипящую чечевицу.
– Мог бы предупредить, что мне придется готовить на такую ораву, – раздраженно сказала. – Продуктов может не хватить до следующей ярмарки.
Наглый дарг даже не думал отодвинуться! Будто не понимал, что ей неловко от его близости.
– Если дело только в этом, – произнес он задумчиво, – то мы можем завтра поехать в Антфурт и купить все, что нужно.
– С чем я туда поеду? – она бросила половник и возмущенно обернулась. – Мы только на днях были там.
Ник стоял так близко, что Нериль едва не уткнулась носом ему в грудь. Ей пришлось отступить на шаг и задрать подбородок.
Он же не тронулся с места. Вместо этого протянул ей раскрытую ладонь, на которой лежал туго набитый кожаный мешочек.
– Если дело в деньгах, то, надеюсь, этого хватит? Здесь двадцать пять золотых сольвенгов.
Нериль, онемев от изумления, уставилась на кошелек.
– Двадцать пять? – переспросила чуть слышно. – Это же баснословные деньги! Сколько… сколько крови ты отдал?
Она скользнула по его лицу пытливым взглядом, только теперь замечая, что он выглядит осунувшимся.
Ник покачал головой:
– Это не имеет значения. Возьми, они твои.
Но она даже руки спрятала за спину.
– Нет! – покачала головой. – Я не могу! Ты… ты не должен!..
Он резко шагнул вперед, схватил ее за руку и почти силой вложил кошелек ей в ладонь.
– Можешь! – сказал с пугающей жесткостью. – Ты спасла мне жизнь, хотя могла бросить на дороге. Ты дала мне крышу над головой. Ты готовишь мне еду, шьешь одежду, стираешь… С моим появлением тебе приходится больше времени тратить на дом, твоя мыловарня простаивает. Думаешь, я не вижу? Не понимаю? Или считаешь, что если я дарг, то не могу испытывать чувства благодарности?
В этот момент он казался ей слишком большим, слишком сильным, подавляющим, занимающим все пространство вокруг. Она внезапно поняла, что не сможет противостоять ему. Он все равно сделает, как захочет. Пусть даже во благо ей, но по-своему. Не спрашивая ее мнения.
В этом все дарги. Они не желают слышать кого-то, кроме себя. Они все решают.
Таким был ее муж. И Ник тоже такой, пусть и без крыльев.
Она инстинктивно сжалась, замкнулась, отгородилась невидимой стеной.
Дарг, словно почувствовав внезапную перемену в ней, тоже застыл. Его взгляд, только что прожигавший лицо женщины, опустился на руку, которая сжимала ее ладонь с кошельком.
– Прости… – глухо выдохнув, он разжал пальцы.
Кошелек, весело звякнув, упал на пол.
Нериль прижалась к стене. Ей казалось, что если сзади не будет опоры, то она упадет. Потому что колени дрожали.
Ник бросил на нее сумрачный взгляд. Нагнулся, подобрал кошелек и положил на стол.
– Позволь мне заботиться о тебе, – произнес тихо, но твердо.
– А если я скажу «нет», ты ведь все равно не отступишь? – так же тихо спросила она.
По его губам скользнула усмешка:
– Все верно.
– Все вы, дарги, такие… слышите только себя.
– Тоже верно.
Она не нашла, что ответить.
Воцарилась неловкая тишина. Несколько минут эти двое мерялись взглядами, будто ведя борьбу за главенство. Наконец Нериль первой отвела взгляд и пробурчала:
– Хорошо, я возьму эти деньги…Только пообещай, что больше не будешь этого делать.
Он усмехнулся:
– Беспокоишься за меня?
– Вот еще. Я беспокоюсь о своем сыне! Он очень расстроится, если с одним самоуверенным даргом что-то случится!
***
Стол накрыли во дворе, потому что маленькая кухня деревенского домика не могла вместить столько народу. Нериль подсчитала: пятнадцать мужчин!
Интересно, сколько Ник пообещал им за работу? Должна ли она спросить у него об этом? Или лучше оставить, как есть? В конце концов, это его решение, а он не ребенок.
Где-то в глубине души кольнула совесть: может, стоит разделить с ним траты? Ведь он старается ради нее и Рейни…
Но ее тут же заглушил ворчливый внутренний голос: его никто не просил! Им и без его помощи жилось хорошо.
И все же двадцать пять золотых монет в кошельке не давали покоя. Тайна, окутывающая бескрылого дарга, будоражила воображение. А предупреждение Духа висело над головой черной тенью.
Нериль искоса следила за Ником, когда думала, что он не видит ее. Наблюдала, как он беззаботно общается с деревенскими парнями, будто вырос с ними вместе, как легко находит общий язык. Прислушивалась к разговорам, надеясь уловить хоть намек, что прольет свет на загадочное прошлое дарга…
Но все было тщетно.
Царящая за столом атмосфера безмятежности пугала Нериль. Она казалась затишьем перед бурей.
***
Время летело, новый сруб под мыловарню рос как на дрожжах. Нериль успела съездить в Антфурт и закупиться на деньги Ника. В душе она радовалась, что не пришлось самой раскошеливаться. В конце концов, она не обязана кормить и обшивать этого дарга! Хватит того, что он живет в ее доме.
Но эти мысли казались какими-то мелочными, несвойственными ей. И она гнала их от себя.
После того случая в кухне Ник начал избегать ее. Держался на расстоянии, боялся даже случайно коснуться. И никогда не оставался наедине.
Нериль, конечно, заметила странности в его поведении. Но не спешила о них говорить. Ей и самой было неловко с ним рядом. Каждый вечер, слыша, как он возится в кухне, устраиваясь поудобнее на узкой лавке, она почему-то представляла его полуголым. Как в то утро, когда он рубил дрова. Представляла его сильное молодое тело. Крепкое тело здорового мужчины, которого так приятно касаться руками. И внутри что-то отзывалось непонятной ноющей болью.
Шесть лет у нее не было мужчины. Шесть лет она не думала и не смотрела на них. А теперь поймала себя на том, что постоялец занимает все ее мысли.
Не желая давать волю фантазиям, она с головой окунулась в дела.
***
На рассвете над деревней поплыл звон колоколов.
Нериль открыла глаза и не сразу сообразила, что это в храме Двуликого собирают паству. Сегодня общая молитва, на которую сходятся все жители деревни от мала до велика. В прошлый раз Ник отказался с ней идти, но теперь-то он точно не отвертится. Она не хочет снова объяснять жрецу, почему ее брат не пришел!
Нериль умылась над приготовленным с вечера тазом и оделась с особым тщанием. Храм, кроме Антфурта, был единственным местом, куда она могла наряжаться. Так что обычное черное или серое платье сегодня сменило золотисто-бежевое, с рюшами вдоль груди.
В кухне крутился Рей, расплескивая холодную воду из бочки.
– А где?.. – Нериль нахмурилась, не увидев дарга.
– Я здесь.
Ник стоял за ее спиной, одетый с иголочки: бриджи из темного сукна заправлены в сапоги, белая рубашка навыпуск подпоясана кушаком, а сверху жилет и короткая куртка. Дарг держал в руках войлочную шапку, украшенную пером гагарки, а его слегка отросшие волосы были тщательно зачесаны в короткий низкий хвост.
Пусть на дворе и царствовало лето, но оно было по-северному суровым, с холодными ветрами, дующими со взморья.
Нериль удивленно вздернула брови:
– Ты идешь с нами? Мне не нужно тебя уговаривать?
Он скользнул по ней оценивающим взглядом и протянул:
– Да-а, ты же сама говорила, что не стоит привлекать внимание.
Быстро позавтракав, семейство запрягло в фургон единственную лошадку и отправилось к храму.
Там уже толпился народ. Старший жрец с бородой до пояса важно прохаживался в толпе, то благословляя детей и стариков, то принимая подношения. За ним следовали двое младших: один с мешком, другой с медным блюдом. На блюде звенели монеты, а в мешок летели головки сыра, медовые калачи или припрятанный с осени окорок, которыми кто-то заплатил за благословение.
Нериль захватила с собой мыло из последней партии. Когда процессия приблизилась к ней, она смиренно опустила голову.
– Благословите мою семью, ваша святость, если такова воля Двуликого, – пробормотала, передавая горшочки младшему жрецу.
Подношение исчезло в глубине мешка.
– Благословляю! – пробасил старший жрец, касаясь ее лба большим пальцем. – Ты, Эрисса Жерман, хорошая прихожанка, щедрая.
Его взгляд перетек сначала на Рея, потом на Ника, к которому прижимался мальчуган.
– А вы, как я понимаю, младший брат Эриссы?
Дарг поклонился, пряча усмешку:
– Так и есть, ваша святость, – и бросил на блюдо золотую монету.
– Хм… – жрец погладил бороду. – Ну, раз так, думаю, господину Даберсону следует говорить именно с вами.
– О чем? – напряглась Нериль.
– А это вам лучше спросить у него.
Жрец коснулся лба Рейни и Ника и поплыл дальше. Нериль же недоуменно огляделась:
– Странно, не припомню, чтобы у господина Даберсона были ко мне вопросы, тем более те, которые нужно обсуждать с моим братом!
Жрец обошел толпу, высокие двустворчатые двери храма открылись, и народ рекой устремился туда.
– Госпожа Эрисса! – кто-то окликнул Нериль.
Женщина оглянулась. К ней, улыбаясь, спешила Флоранс – деревенская лавочница и главная сплетница.
Стрельнув глазками в сторону Ника, на которого уже посматривали местные кумушки, лавочница уставилась на Нериль.
– Ох, госпожа Эрисса, вы очень хорошо выглядите! Признавайтесь, это ваше новое мыло? То, в которое вы добавили козье молоко?
Нериль удивленно нахмурилась:
– Госпожа Флоранс, не понимаю, о чем вы…
– Ну как же! – лавочница всплеснула руками. – Вон, даже морщинка между бровей стала меньше. Да и вообще лицо посветлело. Или это вы в Антфурте купили какой-то чудодейственный крем?
Нериль совсем растерялась, не зная, что ответить наседавшей Флоранс. А тут и другие женщины подошли, окружили. Загалдели наперебой:
– Ах, вы так посвежели, госпожа Эрисса, у вас такой изумительный цвет лица! Поделитесь секретом!
Спас Ник. Протиснулся сквозь толпу, подхватил Нериль под локоть и улыбнулся деревенским кумушкам так лучезарно, как только мог:
– Дамы, это моя вина. Я взял на себя большую часть работы по хозяйству, так что моя сестра может позволить себе больше спать. Вот и весь секрет.
Женщины недоверчиво зашумели, но дарг втолкнул Нериль в молитвенный зал и потащил за руку вдоль лавок.
Рей уже занял им место возле амвона. Увидев мать, приподнялся и помахал рукой. Через минуту Нериль и Ник упали на лавку с двух сторон от него.
Вскоре и остальные прихожане расселись. Младшие жрецы встали у символа Двуликого – большого деревянного обода, прикрепленного к трем перекрещивающимся жердинам. Этот символ означал непрерывность жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла – всего, что сочетал в себе двуликий бог Радус. В четыре руки они толкнули обод, и колесо закрутилось. Жрецы запели гимн двуликому богу. Паства с готовностью его подхватила.
Пели, пока колесо не перестало крутиться. Затем старший жрец откашлялся и начал читать с листа проповедь. Причем читал он из рук вон плохо: постоянно причмокивал губами и протирал очки, вследствие чего забывал, где прервался, и начинал с начала абзаца.
Рей крутился, выискивая в толпе других мальчишек, Нериль шикала на него, в зале кто-то уже храпел, кто-то тихо ругался, выясняя, кому принадлежит теленок, родившийся на меже, и сколько местный пьянчуга задолжал в кабачок.
– Похоже, народ не слишком обеспокоен, что Двуликий разгневается за такое неуважение, – хмыкнул Ник, обращаясь к Нериль.
Та возмущенно глянула на него.
Их взгляды столкнулись. И женщину охватило забытое чувство. Будто внутри появилось тепло: тягучее, сладкое. Оно влажно плеснулось, затуманивая разум, и растеклось по коже мурашками.
Вздрогнув, Нериль поспешно перевела взгляд на жреца и зашептала молитву.