Уставшие глаза Дани закатились до того, как он попытался прикрыть их ладонью. Я почувствовала, как над ним образуется воображаемая грозовая туча, пока он нервно потирал виски.
– Она… т-ты… эт-т-то…
С самого детства отличительно чертой Дани было не то, что его темно-карие глаза обалденно смотрелись с пшеничными волосами, а то, что мысли в светлой голове парня множились быстрее, чем он мог их высказать. Именно поэтому он иногда заикался, путался в словах или начинал говорить часть предложения касательно одной мысли, а заканчивал другой. После, конечно, заметно краснел и молчал весь оставшийся вечер. Но со мной ему молчать не требовалось.
– Остановись. Выдохни и посмотри мне в глаза.
Грудная клетка парня послушно опустилась, но пауза перед его речью в этот раз оказалась длиннее, чем обычно. И пока висела эта пауза, его глаза меня не отпускали. Сколько бы я не смотрела в эту бездну – дна там не видела.
– Не разговаривай с ней.
Обычно в любых фильмах или книгах после подобной фразы главный герой всегда закатывает глаза от таких нравоучений, а я только улыбнулась. Я знала, что этому резкому высказыванию предшествовали многочисленные выводы, которые он успел сделать за долю секунды.
– Ева, я серьезно. Если она придёт извиняться – не прощай ее. Она просто хочет использовать тебя.
– Она никогда так не поступит.
– Почему? Потому что ты её любишь?
– Нет, Дань. Ты ведь не знаешь ее так, как знаю я.
– Ты идеализируешь ее.
Я широко открыла глаза, поймав дежавю, а уголки губ Дани приподнялись выше в малом подобие улыбки, когда он понял это.
– Ты сама мне это доказывала.
Хотелось крикнуть: «Нет, это другое. Ты не понимаешь», но он понимал. Понимал, как никто другой. Чуть меньше года назад Даня позвонил мне ночью, пьяный и разбитый. Попросил забрать его из бара раньше, чем он шагнёт под машину. Его бросила девушка.
«Сними свои розовые очки», – ругалась я, когда они ещё были в отношениях.
– Сними свои розовые очки, – повторил он, читая мои мысли.
«Ты знаешь этот механизм? – читала я ему нотации, пока укладывала спать. – Ну, вот этой влюбленности? Мы сами придумываем образ человека. Вот что твоя Даша умела делать? Петь? Вот ты и любил ее, как певичку свою. Больше ничего она и не умеет. Кого она вместо тебя выбрала? Ты видел? В парнях вообще не разбирается. А ты ее идеализируешь, превозносишь до звёзд».
Он только усмехнулся, пьяный такой, со сквозной дырой в груди.
– Ты же знаешь этот механизм? – вновь повторил он мои слова.
Стало и больно, и обидно, что он использует их против меня.
Звон колокольчика оповестил о новом посетителе, а грозовое облако над Даней сверкнуло молнией, когда в распахнувшуюся дверь медленно и плавно ступила Мари. В лицо ударил холодный ветер, который она принесла с собой в теплую, полную приятного аромата кофейню.
– Маша! Сколько лет, сколько зим! – наигранно-радостно воскликнул Даня, да так, что фраза эхом отдалась в маленьком помещении.
– Мари, пожалуйста, – она недовольно сморщила свой курносый носик.
Даня прекрасно знал, что она ненавидит своё имя, и знал, как она просит её называть, но снова и снова называл Машей. Грозовая туча между ними разрасталась, и, казалось, вот-вот грянет буря.
– Кофе мне принеси, – тихо произнесла Мари, и ее тонкие изящные руки скинули с плеч белоснежную накидку. Та, падая на спинку стула, распахнулась, как крылья, придавая ее нежному образу нечто ангельское. Розовое платье едва колыхнулось, пока Мари усаживалась за стол. Солнце, выглянувшее за пару минут до её прихода, заиграло на объёмных локонах, пока я восхищалась ею. Изящным жестом моя подруга ясно дала понять, что на диван к нам не присядет. Догадаться, что причиной был сидевший рядом со мной Даня, было не сложно. Сейчас он больше напоминал мне сторожевого пса, чем друга.
– Я долго кофе буду ждать?
Она произнесла это тихо и спокойно. Туча над Даней вновь сверкнула молнией, и он крикнул:
– Вик, за третьей столик американо.
– А тебя что? – Мари удивленно приподняла левую бровь. – Уволили?
Я только тяжело выдохнула, вспоминая про себя все возможные молитвы. О чем молятся, когда воображаемая туча вот-вот перерастёт в настоящую? Вот это будут заголовки в новостях: «В московской кофейне разразилась настоящая гроза, с громом и молниями! Да-да! Прямо в помещении!»
Колокольчик вновь зазвенел, и в кофейню с громким смехом вошла взрослая пара. Единственное, что я сумела уловить, бегло взглянув на них, так это белоснежные зубы женщины и её ярко-красные, почти алые, губы. Как и взгляд друга, мой тоже сразу перепрыгнул на испуганную маленькую Вику – сегодняшнюю напарницу Дани. Она все ещё терялась в ситуациях, когда готовила кофе, и надо было обслуживать ещё посетителей. Как эта невысокая девушка однажды выразилась: «Незнакомцы в таких ситуациях – это как бомба. Одни взорвутся сразу, от того, что ты сей момент не бросаешь все и не начинаешь обслуживать их. Другие взрываются позже, когда ты обслуживаешь их дольше, чем им хотелось бы. Они же все куда-то спешат».
Мне показалось, что Даня рыкнул перед тем, как вскочить с дивана, но это было уже не важно. Он тут же улыбнулся, приветствуя новых гостей, – я уловила это по его голосу.
– Одну секундочку, – когда Даня обернулся, я увидела, что права. Парень улыбался, натягивая фартук.
– Я вас слушаю, – произнес он.
«Я вас слушаю», – хотелось бы и мне сказать так Мари. Хотелось показать ей своё безразличие. Что мне все равно, что она скажет… но как же больно царапала обида, подступала к горлу колючим комом от одного взгляда на неё. Ну, скажи уже что-нибудь!
– Присядь ко мне, пожалуйста, – так же монотонно и тихо произнесла она.
Её голос манил, успокаивал. Она казалась такой властной – уже от того, что эмоции никогда не брали над ней верх.
Даник как-то назвал её «истеричкой», но она за все время нашего знакомства ещё ни разу не повысила голос. И ему пришлось извиняться. Ставлю сотку, что он до сих пор ждёт, когда она сорвётся.
Занять место напротив Мари стоило мне немалых усилий, тем более, под пристальным взглядом друга. Мурашки пробежали по коже от её улыбки. Мари улыбалась так, словно это я должна была просить прощения.
– Как твои дела?
Мои дела?! Ты спрашиваешь, как мои дела?! После всего, что произошло?
– Нормально, – ответила я. Ответила так, будто это не я ушла из ВУЗа, в который стремилась всю жизнь. Так, как будто это не мне заламывали руки, угрожая их сломать, если я не скажу тебе, что хочу… тебя. А ты просто проходила мимо в такие моменты. «В следующий раз скажешь», – говорил этот мудак, когда рядом появлялся преподаватель.
– Это хорошо, – она стала постукивать своими длинными сверкающими белыми ногтями по столу. – Помнишь, как мы готовились к вступительным у тебя? Я тогда почти неделю с тобой жила. Кто бы мог подумать, что ты испытываешь ко мне такие чувства. Особенно, если учитывать, что результаты у тебя были далеко не как у влюбленного человека. Всегда училась лучше, никогда не ошибалась, и вечно всё мне разжёвывала. – Мари внезапно нахмурила свои аккуратные бровки. – Ты делала это, потому что любила меня?
– Я делала это, потому что ты была моей подругой, – мой голос был холоднее, чем тело мертвеца под сугробом снега… Во всяком случае, мне ужасно хотелось в это верить. Она улыбнулась… Притворно-сладко. Не поверила.
– Мне жаль, что так получилось, – она прошептала это так тихо, что, если бы я не видела шевеление её вишневых губ, то подумала бы, что это мои мысли, а не слова, произнесенные вслух.
– И мне.
– Ты все ещё испытываешь ко мне чувства?
Ох, милая моя Мари, день, когда ты станешь для меня безразлична, наверное, будет лучшим днём в моей жизни…
Мы не выбираем, в кого влюбляться, не выбираем, от чьих прикосновений будет бросать в дрожь, от чьей улыбки будет замирать сердце… Бывает даже, что этот человек может вызывать раздражение, а потом раздражением становимся мы сами… Потому что готовы на всё, лишь бы этот человек улыбался, даже если он – причина наших слёз.
– Разве это имеет значение?
– Я соскучилась.
Я прикрыла глаза. От этих слов душу выворачивало наизнанку, а тело пронизывала дрожь.
– Я тоже.
Ей не следовало этого говорить, не следовало сюда приходить, все это надо было оставить в прошлом, но я не могла ей врать.
– Ты не против, если мы будем хотя бы время от времени встречаться?
По моему лицу скользнула улыбка, не могу сказать, что взгляд мой был полон безразличия, но мне так казалось из-за тяжелых век.
– Я не могу ответить взаимностью на твои чувства так, как этого хочешь ты, но я бы хотела видеть тебя хоть иногда.
Эти слова мне так были нужны… Почему ты не могла произнести их сразу? Ты знаешь, как это было важно для меня? Знаешь, как стынет все внутри, опустошается, и как сильно хочется плакать, даже если тебя накрыла апатия? Да откуда тебе знать…
– Не против.
– Я очень рада. Напишу тебе ближе к выходным. И сними этот мешок, не прячь свою красивую фигуру.
Она подмигнула мне, собираясь уходить, и захватила по пути свой кофе со стойки. Ещё раз обернулась, чтобы махнуть рукой – перед тем, как раствориться в толпе.
Даня провожал её более пристальным взглядом, чем я, и, когда убедился, что она действительно исчезла, облокотился на стойку.
– И чего она хотела?
Он прикрыл глаза и стал тереть виски.
– Просто остаться друзьями.
Парень продолжал прятать лицо в ладонях. Тревожно теперь стало мне.
– Я надеюсь, ты сказала ей «нет»?
Я виновато отвела взгляд. Ему я врать тоже не могла. В конце концов, подруга ростом сто семьдесят сантиметров – это не пачка сигарет, которую от родителей прячут в кармане.
– Ева, из-за того, что эта стерва не умеет держать язык за зубами, тебе на руки вылили горячий чай! Кипяток! И кто бросил все дела, сорвался к тебе пеной их обливать? Кто бинтовал? Она? Ты вообще осознаёшь, какая удача, что я оказался поблизости?
Эмоции стихали. Я осознавала, что во всем, сказанном им, была доля правды, и чувствовала себя нашкодившим в отсутствии хозяев котёнком.
Я поникла… Было адски больно, кожа облезла на ладонях. Но меня больше беспокоила не боль, а то, что могут остаться шрамы. Игры в прятки от мамы, у которой и без меня было много проблем на работе… Что у них там было на той неделе? Суд над врачом, с которым она работала?
– Хорошо, что шрамов не осталось… – добавил Даня.
Ага, как и моего желания продолжать находиться в том обществе, где меня считали ошибкой природы.
Даня опять принялся тереть виски.
– Блин-а-а, – протянул он, – голова болит.
Мне не надо было долго соображать, чтобы понять, что случилось. Я убрала его руки от горячего лба. Как бы мне ни хотелось ошибиться, температура тела друга, по ощущениям, была такой высокой, словно он сейчас жарился в городе-призраке Даллоле, самом жарком месте в мире.
– У тебя температура, тридцать девять, не меньше.
Он медленно сполз по стойке на пол и, удобно усевшись, тяжело вздохнул.
– Т… там… у меня в сумке обезболивающее и порошок от простуды.
Конечно! Он приболел уже с утра! Не просто же так спортсмен будет носить с собой лекарства!
– Даня!
– Да, да, оладушек, отчитаешь позже. Дай таблеток.
Зла не хватало на этого оболтуса. Знала же, что этим всё и закончится! Не отходить от него, что ли, теперь, пока не выхожу?! Уффф…!
– Пожалуйста, – пролепетал он таким невинным и жалостливым голосом, что мне ничего не оставалось, как повиноваться. Одна таблетка, вторая, еще десять минут отдыха на диване, после которых он смог торжественно заявить:
– Всё нормально, доработаю сегодня, потом три дня выходных.
– Ты что, уже бредить начал? – недовольно спросила я. – Так, если сейчас ты не отправишься отдыхать, я тебе «скорую» вызову и свалю домой.
– Но температура уже почти спала, – угрюмо насупился он.
– Ну, вот и будешь платить за ложный вызов сам.
– Вот ты злой оладушек, – он состроил такое милое, но недовольное лицо, что я поняла – он действительно чувствует себя лучше. – Ну, посмотри ты на это нежное создание! Как я могу оставить её одну на растерзание страшным незнакомцам?
Он указал на Вику, резко заморгавшую своими большими глазами цвета крепкого кофе, которым она только что чуть не подавилась от такого внимания. Девушка виновато почесала вздёрнутый носик, на крыле которого виднелся синий камушек серьги. Волосы цвета вороньего крыла и бледная кожа создавали резкий контраст, и выглядела она весьма мило, о чем свидетельствовали частые комплименты посетителей. Сама девушка в такие моменты покрывалась румянцем, смущалась и терялась. Одной ей действительно будет сложно.
– Я уже вызвонила Егора, он будет через пару минут и подменит тебя, – пролепетала Вика своим детским голоском.
– Так что не ломайся, герой и защитник милых девушек, – ухмыльнулась я.
– Но сейчас-то её нельзя оставлять одну.
– Данька, Егор живёт через три дома, он будет тут быстрее, чем ты перекуриваешь в мороз, – парировала девушка.
– А можно, я хотя бы у тебя дома поболею? С икс-боксом? – просяще улыбнулся он, и я не смогла сдержать смеха в ответ, пока запах вкусного кофе и свежих булочек заполнял мои легкие.
***
Мне, конечно, стало немного стыдно за кучу вещей на компьютерном кресле и за пустую пачку чипсов на рабочем столе… и вот эта дюжина кружек от бессонных ночей, когда я пыталась безрезультатно уйти в творчество… Но когда Даня вернулся, уже в домашней одежде, он сделал вид, что находится в уютной и чистой комнате. Похлопал по мягкому коврику, на котором мы не так давно валялись, представляя себя двумя заблудившимися путниками в пустыне. Здесь мы разговаривали ночи напролёт – о делах в школе, играх, книгах, о любви… Всему виной моё хорошее воображение, песочный цвет ковра и этот звездный потолок, который мама подарила мне на мои двенадцать лет.
– Давай, ты играй, а я поищу работу.
– Ну, не-е-ет, я не хочу так болеть.
– А я вообще не хочу, чтобы ты болел.
Я улыбнулась и присела рядом, облокотившись на неубранную кровать. Стащила с неё пуховое одеяло и укуталась, точно в кокон. Тут было безопасно.
Пока друг включал последнюю часть «Devil may cry», я, в свою очередь, начала шерстить сайты с вакансиями для студентов.
– Так что она хотела?
Взгляд друга не отрывался от игрового меню, мой был направлен в экран телефона.
– Хочет остаться друзьями.
– Ты ведь понимаешь, что она тебя использует?
– И зачем я ей?
– Как минимум, у твоей мамы хорошие связи в газпромовской больнице, Ева! Самое престижное отделение реанимации!
– Она просто медицинская сестра.
– И что? У Промокашки в окружении даже таких нет.
Машкой-Промокашкой от большой нелюбви он называл Мари всегда, когда она не слышала. Я тяжело вздохнула… Если я что-то и понимала в этой жизни, так это то, что нечего спорить о намерениях человека, который не ты. Это всегда пустая трата времени.
– Лучше скажи что-нибудь хорошее…
Глаза прыгали от названия объявления сразу к размеру зарплаты, пока я пыталась не думать о том, что говорит Даня, и старалась сменить тему.
– Завтра закончатся дожди… Ну, должны.
Дожди мне нравились. Ну, как… я пыталась убедить себя, что это – одна из причин по которой я не выхожу из дома, но больше мне нравится запах свежести после него. Так что уровень хорошести в этой фразе был преувеличен. Я посмотрела в большое окно моей маленькой комнаты, где уже сгущались вечерние тучи. Небо отдыхало после долгих проливных дождей, которые так и норовили начаться вновь. Такое уставшее и темное… Кроны деревьев, которые виднелись с моего этажа, извивались от осеннего ветра, словно моля о защите.
– Менеджер по продажам – это не моё, да? – спросила я, вернувшись к экрану телефона.
– Нет.
– Продавец острова с чехлами.
– Фигня.
– О, курьер…
– Нет.
– Что?
– Я говорю – нет, это не женская работа.
– Что за дискриминация?
Мне стало действительно обидно! А он за всё время разговора первый раз оторвался от игры и посмотрел мне в глаза.
– Ева, не дай Бог, тебя запрут в квартире и…
Я нахмурила брови, испуганно глядя на друга. Откуда в его голове вообще такие мысли?
– Оладушек упрямый. Почему ты не хочешь попробовать помощником сценариста?
– Что?
– Ну, я тебе предлагал.
– Не было такого.
– А, да… – он усмехнулся своей доброй, по-дружески ласковой улыбкой. – Я говорил только про игру. В команду разработчиков игры знакомый ищет помощника сценариста. Могу договориться о собеседовании и…
– Нет.
– Что?
– Я даже не знаю, что там делать!
Эта неизвестность и так пугала меня. Мой мир и моя единственная цель рухнули в бездну. Вопрос, что будет дальше, не даёт мне спать по ночам, когда я балансирую на краю пропасти, на дне которой погребены мои мечты. А тут – сфера деятельности, где я – точно слепой пингвин в пустыне.
– Ты попробуй хотя бы! Что с тебя, убудет? И зарплаты там, что надо!
Поскрипывание половых досок сообщило нам о приближении гостя. Мы обернулись к двери и застыли в ожидании.
– Чего расшумелись? – заспанный голос мамы послышался раньше, чем показалась она сама. Мама сонно переминалась с ноги на ногу, потирала глаза и куталась в белый махровый халат. Мы молча смотрели на нее.
– Приветик, Даник. Так быстро отработал сегодня? Утром только поздороваться успели.
Она, видимо, собиралась постоять в дверях и, могу поспорить, пойти досыпать дальше, но все же, когда Даня утвердительно кивнул, ма прошла в комнату и присела на край кровати – как гостья, а не как хозяйка квартиры. Та жалостливо проскрипела на всю комнатку и воцарилась недолгая тишина.
– Ты представляешь, что Евка учудила? – начала мама, прикрыв рот ладонью и громко зевая.
– Даже не могу себе представить! Что же?! – наигранно удивился друг, отвернувшись от игры.
– Она заявление написала! Перевелась на лечебную реабилитацию!
Даня, усмехнувшись, посмотрел на моё удивленное лицо. Так вот куда я поступила! Лечебная реабилитация.
– А-та-та! Ева! Как ты могла так поступить! – он улыбался.
– Ах ты, мышонок! Ты все знал? Почему мне не сказал?
Ма рассмеялась, отчего морщинки на её пухлом лице разгладились, но проступили синяки от недосыпов. Неудивительно… с таким-то графиком переработок. Седые пряди, появившиеся после судебного процесса по одному самоубийце, которого не удалось спасти, ещё не сильно бросались в глаза на её светлых волосах. Мне так хотелось сбросить с её плеч все заботы, дать выпить тёплого молока и уложить спать под приятную мелодию. Так мама всегда делала, когда я уставала, ревела от бессилия… Она растила меня всегда одна, работая за двоих, добилась немалого успеха, но какой ценой? Ценой своего здоровья? И что? После этого ты хочешь знать, что случилось со мной? Ты справилась, и я справлюсь, мам…
– Да не, тётя Софа, я узнал об этом за пару часов до вас. Отговаривать было поздно.
– Ну, не наградил меня Бог адекватным ребенком, буду страдать.
Она осторожно провела ладонью по моим волосам, собранным в пучок, притянула к себе и поцеловала в лоб. Я пыталась не показывать никаких эмоций. Просто знай, мама, что всё будет хорошо. Знай, что ты воспитала свою дочь в любви, и только ради тебя она не хочет шагать в окно, когда против неё весь мир.
– Всё будет хорошо, – пролепетала я.
– Будет, Евушка. Профессия не сложная, не совсем то, куда можно направить твой потенциал, но работу в нашей больнице мы тебе найдем.
– Что делает этот врач? – поинтересовался Даня.
– Какой?
– Ну, которым теперь Ева будет.
– Врач-реабилитолог занимается людьми после операции. Например, рассказывает человеку о нюансах жизни после того, как ему ампутировали ногу, удалили почку, помогает приспособиться к жизни.
Я выпрямила спину. У меня всё ещё есть шанс отучиться и прожить нормальную жизнь? Я улыбнулась, представляя себя в медицинском костюме в мамином отделении. Она встречает меня, я беседую с пациентами, а потом мы вместе уходим на обед.
Но мои мысли сразу же приняли иное направление… Ведь кто-нибудь может узнать причину, по которой я ушла с очного обучения… Или кто-то из нашего ВУЗа окажется одним из коллег. Не надо розовых иллюзий. Ты всё еще – ошибка природы.
– Кушать будем? – Ма ещё раз поцеловала меня в лоб.
– Будем, – кивнул Даник.
Когда мы проводили маму взглядом, Даня с улыбкой посмотрел на меня, пытаясь поймать мой настрой. Улыбнуться в ответ я не смогла.
– Е-е-е-е-в-а-а-а, – протянул Даня, парадируя голос Валли из диснеевского мультика.
– В-в-а-а-л-л-и-и, – подыграла я, и уже не могла не улыбаться.
– Е-е-в-а…
В этих четырех стенах было безопасно, было приятно…
– Ты попробуешь, ладно?
Я посмотрела в сторону коридора, откуда доносился грохот кастрюль. Несколько минут назад я не могла ответить на вопрос о том, буду ли я ужинать, ведь даже мысли о еде вызывали неприятные ощущения куска мяса, застрявшего в горле. Аппетит пропал уже давно, и я была уверена, что у меня депрессия… но сейчас я уловила запах вкусного маминого домашнего рагу – и поняла, что мне показалось.
– Попробую, – улыбнулась я.