Санкт-Петербург
Декабрь 2021
Рита
Стекло с громким звоном разбивается о кафель. Я лечу с узкого дивана и больно втыкаюсь копчиком в пол. Чертыхаясь, поднимаюсь и ковыляю к двери. Кого там леший посреди ночи принёс?! После внеплановых суток дежурства на ногах еле стою.
– Мамочка, не уходи! – хнычет Маруся, разворачивая меня на полпути.
Час дочке сказки рассказывала! Разбудили гады!
Из коридора доносятся мужские голоса и Люськины крики.
– Витрину разнесли! Она денег стоит!
– Мы всё возместим, барышня! – слышится громкий бас и следом хруст стекла под ногами. – Моцарт, не буянь! Лапы порежешь.
Вроде не пьяные. Я возвращаюсь к дочке и старенький диван скрипит подо мной. Вот бы снова вытянуться возле тёплого тельца Маруси и вырубиться до утра. Я убираю упавшие ей на лицо густые тёмно-русые пряди и улыбаюсь:
– Солнышко, там, похоже, большую собачку привели. Твоя мама ведь доктор Айболит, – я поправляю на плечах большую не по размеру хирургическую робу Никиты. – А ты закрывай глазки и подумай, что хочешь на Новый год. Остался всего месяц, а ты дедушке Морозу так письмо и не написала.
– А вот и написала!
Когда Маруся так склоняет голову набок и хитро прищуривает глаза, она напоминает мне Фрола. Он часто мелькает в различных ток-шоу по телевизору и кажется мне небожителем.
– Бахилы наденьте и маски! – командует в коридоре Люська.
– Так вы подержите тогда его!
– Ага, сейчас! Чтобы он меня сожрал!
За Люську я спокойна. Она одна может спокойно скрутить в бараний рог слона средних размеров.
– Что же ты загадала, Маруськин? – в голове включается калькулятор.
– Обезьянку, – дочка хихикает и, растягивая слова, добавляет: – Живую! И для тебя кое-что попросила. Я не единочичница.
– Не единоличница, – машинально поправляю я Марусю.
– Рита Сергеевна! – в кабинет заглядывает Люська в съехавшем на затылок голубом колпаке и тараторит: – Там два очешуительных мужика орангутана раненного притащили. Он у них из рук рванулся и витрину раскокал. Но эти орлы тоже не лыком шиты… Быстро его скрутили.
– Вот тебе и обезьянка! – бормочу я и выдыхаю: – А ведь ещё даже не Новый год.
– Скоро там доктор? – раздаётся уже поднадоевший мне бас.
– Так следующий вроде год Тигра, – брякает Люська и, оглянувшись, рыкает почище зверя: – Тихо мне там.
– Марусь, с тобой Люся побудет, постарайся уснуть! – я посылаю дочке воздушный поцелуй. – Чтобы Дедушке Морозу твоё письмо быстрее прилетело.
Маруся с готовностью бухается на подушку, и закрывает глаза. Серые, как у меня. Хоть что-то от меня ей досталось.
Я надеваю маску, стягиваю с вешалки шапочку и тяну на себя дверь. В масочном режиме есть жирный плюс – с макияжем можно не заморачиваться.
В нос бьёт запах лекарств из разбитых флаконов. Необычное трио восседает посреди разгромленной приёмной на рыжем диванчике. С одного краю развалился белобрысый бугай в кожаных штанах и куртке. Закинув ногу на ногу, он подрыгивает носком здоровенного чёрного кроссовка с красной «галкой». С другого края орангутан сидит у второго мужчины на коленях, уткнувшись ему в плечо, и тихо подвывает. Под рыжей шерстью на лопатке запеклась кровь. Небрежно наложенные повязки съехали. Мужчина одной рукой обнимает обезьяну, а второй листает в телефоне ленту.
– Ну наконец-то! – он режет по мне взглядом синих глаз и склоняет голову набок. Мужчина осторожно убирает руку с обезьяньей спины, и, убедившись, что орангутан сидит устойчиво, размашисто убирает со лба чёрный чуб. Приглаживает волосы на затылке и снова запускает узловатые пальцы в тёмно-рыжую шерсть животного.
Дыхание обрывается. Я шагаю к ближайшему окну и распахиваю его, хватая ртом под маской воздух. Зажмуриваюсь, прогоняя наваждение. Пот проступает между лопаток. Сердце отбивает чечётку. Шесть лет назад Фрол Горин с резаной раной плеча ворвался в мою жизнь сам, а сегодня притащился с покалеченной обезьяной. Он подарил мне три волшебных ночи, став моим первым мужчиной, и уехал. Мне не за что его ненавидеть, но и встречаться с ним не входит в мои планы. Фрол обещал устроиться в Италии и написать. Мобильники, Интернет, соцсети сделали планету крошечной. Но мы всё равно потерялись. Заграничный контракт для футболиста – дело хлопотное. Фрол не писал, а я – птица гордая! Теперь у меня есть ненаглядное солнышко – Маруся, а у него одни скандалы в интернете и жёлтой прессе.
В подмёрзших лужах отражается красными огоньками яркая вывеска «Цирковой госпиталь». Ещё у меня есть любимая работа!
– Пройдёмте в смотровую, – я поворачиваюсь к посетителям, стараясь сосредоточить взгляд на обезьяне. – Или парень буйный?
– Сейчас буйный, – кивает Фрол, нагло разглядывая меня. – А так Мо – чистый ангел.
– Премедикацию нормально переносит? Делали раньше?
– Делали, – встревает в разговор второй мужчина.
Он достаёт из кармана кожаной куртки сложенные пополам бумаги и протягивает мне. То, что мужчина не удосужился встать, я списываю на его нежелание беспокоить обезьяну. Я подхожу к ним, аккуратно ступая среди осколков. У Моцарта оказывается весьма пухлая ветеринарная история. Весит детинушка восемьдесят килограмм и топчет землю уже девять лет.
– Я не встречал вас раньше? – Фрол ссаживает Моцарта с колен и, поднявшись с дивана, горой мышц, проступающих под тонким свитером, нависает надо мной.
Красивый гад! С годами стал только лучше. Фрол обнажает белоснежные зубы в обворожительной улыбке, любезно ожидая моего ответа. В памяти всплывает завтрашний поход к стоматологу, грозящий ударить по моему скромному бюджету.
– Нет! – я изучаю свои красные мокасины, пряча глаза.
Прищуренный взгляд из-под чёрных ресниц вновь скользит по мне. Мне всё больше нравится масочный режим.
– Нет! – повторяю я и, повернувшись к Фролу спиной, дезертирую в смотровую.
Тщательно, будто хочу содрать кожу, мою руки с антисептиком. Какое тепло идёт от Фрола! Его дыхание с ароматом мяты перебило в момент все другие запахи. Я набираю в шприц препарат и возвращаюсь в коридор. Моцарт уже сидит на коленях у друга Фрола, а он сам, облокотившись на стойку регистрации, переписывается в телефоне.
Игла легко входит в плечо, Моцарт даже не морщится. из кабинета со шваброй и совком выходит Люська:
– Уснула вроде. До чего девуля славная растёт!
Я испуганно смотрю на Фрола и на экран его телефона. Он рассматривает фото двух девиц в бикини. Нет, такой папа нам не нужен. Да и мы с Марусей ему тоже не сдались.
– Жду вас через пять минут! – На дрожащих ногах я иду к дверям операционной.
– И всё-таки я вас где-то видел, – раздаётся мне вслед, – и я вспомню где…
***
Фрол
Борзянки объелась! Выставила меня из кабинета, как судья на скамейку запасных! В затылок я ей дышу видите ли! А Коляна оставила. Непонятно в чём душа держится, а гонора хоть отбавляй… Опачки! Похоже, свет рубанули.
– Как вы тут? – просовываю голову в дверь.
Зрелище то ещё благодаря подсветке телефонного фонарика Коляна. Над бедолагой Мо, будто два инопланетянина склонились.
– Я же просила не входить! – вскидывается докторица. Луч фонаря, надетого поверх её шапочки, бьёт мне по глазам. Закрываю их ладонью.
– Всё в порядке! Старый фонд. Мы уже привыкли работать в условиях шахты, – оборачивается девица, чуть не отхреначившая нас шваброй за разбитую витрину. Теперь её светильник лупит мне в лицо. Что за лампы у них там стоят?
– Люська, сюда свети! – одёргивает её маленькая вредина.
Чёртов масочный режим! Одни глазюки, и те прячет. Ну и ладно! Что ж тут так воняет? А! Мы какую-то гремучую смесь кокнули. Толкаюсь в другую дверь. Здесь хоть есть чем дышать, но темно. Окна во двор что ли? Включаю фонарик. Два письменных стола с мониторами и лотками для бумаг, стеклянные шкафчики с лекарствами, диван со сбитым в кучу одеялом. Завалился бы спать с удовольствием. Вторую ночь не спать уже силы не те. Хоть посижу с закрытыми глазами. Плюхаюсь на диван. Скрипит, будто на нём… Танцевали. Кладу голову на спинку и вздрагиваю от шороха под боком.
– Ты кто? Дед Мороз? – из-под одеяла выбирается девчушка лет пяти и смотрит на меня с неподдельным удивлением.
– Д-да, – неуверенно выдавливаю из себя.
Лучше побуду немного Дедом Морозом, чем напугаю такую кроху. Я вообще не умею разговаривать с детьми, пока Бог миловал от потомства. Правда некоторые настырные особы пытаются меня обвинить в отцовстве. Не далее, как на той неделе вписался в ток-шоу «Тест на ДНК». Мадам одна, потусила у меня пару лет назад с месяцок, а теперь ребёнка на меня повесить решила. Ха. Сейчас.
– А я думала ты с белой бородой и в красной шубе, – девчонка выбирается из-под одеяла и подползает ко мне. – А ты в свитере и с чёрными щетинками. Молодой какой-то.
– Свитер красный у меня, – неожиданно для себя, включаюсь я в игру.
Она тёплой ладошкой касается моей щеки и улыбается:
– Колючий, как ёж. А я тебе письмо написала. Боялась, что опоздала. Витька с Анфисой месяц назад отправили… Только ты что-то рано.
В свете телефонного фонарика девчонку не рассмотреть, но отчего-то мне очень этого хочется. А ещё мне тоже очень хочется к ней прикоснуться. Погладить, как котёнка.
– Я письмо твоё не получил, вот решил сам приехать, – продолжаю я лепить горбатого.
Раздаётся щелчок, и на столе вспыхивает мягким светом настольная лампа.
– Я обезьяну хочу, – понизив голос заговорщицки шепчет девочка. – Живую!
Расплываюсь в улыбке, как чеширский кот.
– Этого добра у меня хоть отбавляй. Хочешь покажу?
– Как покажешь? – недоверчиво смотрит на меня малышка. Её серые глаза с опушкой из длинных чёрных ресниц удивлённо распахиваются. – Они же в Африке!
– В телефоне пока.
– Хочу! – она выбирается из-под одеяла и подползает ко мне ближе. Тёмно-русая прядь волос падает ей на лицо, и я протягиваю руку, чтобы заправить непослушный локон за ухо.
– А ты правда подаришь мне обезьяну? – останавливается малышка на полпути и склоняет голову набок.
– Честное дедоморозовское, – со мной творится что-то невероятное. Одним взглядом, вот этим с поворотом головы, малышка окончательно пленила меня.
– Я стихи знаю. Если надо сейчас расскажу.
Подхватываю малышку и усаживаю к себе на колени. Горин, что с тобой? Ещё расплачься от умиления и здрассьте старость! Тёплое тельце под хлопковой пижамой с котятами доверчиво жмётся ко мне. Я беру в ладонь крошечную пятку.
– Чего ноги-то холодные такие?
– А у меня всегда холодные, – малышка устраивается у меня поудобнее на коленях. – Но вообще я не мерзлявая.
– Мерзлявая, – улыбка теперь никогда не сползёт с моего лица что ли? – Где ты слово-то такое выкопала?
– Люська так говорит, – малышка заглядывает мне в глаза. – Читать стихи?
– Читай, – киваю я. – Только давай мне в ладонь вторую пятку. Погрею.
Малышка сует мне в руку вторую ледышку и кашляет в кулачок.
– Не мерзлявая, а кашляешь, – я выпускаю пятки из ладони и натягиваю одеяло малышке на ноги. – Вот так теплее будет.
– А может сначала обезьян покажешь? – хитро прищуривается она.
– Уговорила, – снимаю блок с экрана телефона и быстро смахиваю картинку заставки. Она не для детских глаз. Нахожу фотки из своего питомника и показываю малышке:
– Вот это Моцарт, он большой и сильный орангутан, а это Джоанна – его подружка.
– Такие огромные! – у малышки загораются от восторга глаза, но она тут же вздыхает. – Мне мама таких не разрешит. Она собаку-то не разрешает. Говорит квартира маленькая.
Я обнимаю её и листаю дальше.
– Не расстраивайся, есть и поменьше обезьянки. Вот это шимпанзе Дони и Мики.
– Как они одеты смешно, – звонко смеётся малышка. – И кушают из тарелки!
– Да, но они жуткие хулиганы. А вот это макаки, жуткие ворюги. Тащат всё, что не приколочено.
– А у нас и воровать нечего, – пожимает плечами малышка и снова поднимает на меня глазки. – Хочу всех, дедушка.
Снова недоверчиво смотрит на меня и добавляет:
– Какой-то ты всё-таки не дедушка совсем.
– Я его сын, – делаю серьёзное лицо и в голове всплывает старая сказка. – Декабрь. Сегодня мой первый день, вот я и пришёл.
Недоверие сменяется на детском личике восторгом:
– Декабрь? – маленькая ладошка вновь касается моей щеки. – Младшенький значит.
– Типа того, – нормально я ребёнку по ушам проехал. Выгонят из команды, буду на утренниках выступать. – Стихи будут?
– Слушай, – малышка снова покашляла и затараторила: Жили-были три китайца – Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрон-Цидрони, И еще три китаянки – Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лампомпони. Поженились Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрон-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лампомпони. Вот у них родились дети: у Яка с Цыпой – Шах, У Як-Цидрака с Цыпой-Дрыпой – Шах-Шарах, У Як-Цидрак-Цидрони с Цыпо-Дрыпой-Лампопони – Шах-Шарах-Шарони.
Я оторопел:
– Это прямо сериал какой-то. Ну ты даёшь! Это вас в садике такому учат?
– А я в садик не хожу. Болею часто… Не пойдут такие стихи? – расстроилась малышка, и в глазах блеснули слёзы.
– Нет, что ты? – бросился я её утешать. – Я просто думал, что будет что-то про Таню и мячик.
– Вам бы мальчишкам лишь бы мяч гонять, – театрально вздохнула малышка и поправила пижаму не по размеру на плечах.
Что-то мне это напомнило.
– Мяч мы любим гонять, – усмехнулся я и всмотрелся в лицо малышки.
Я не мог её раньше видеть. Но готов дать голову на отсечение – видел.
– Так моя мама говорит, – блеснула малышка белыми зубками. В ряду не хватало парочки, но от этого её улыбка казалась ещё милее.
Так, а кто у нас мама? Я прикусил язык, проглотив вопрос. Как сын Деда Мороза я и так должен всё знать. В том числе, как зовут эту крошку. Но это проще простого:
– А как тебя мама зовёт?
– Маруся? – развела малышка руками. – Ты разве не знаешь.
– Я знаю, что ты Мария, – напустил я на себя серьёзный вид. – А вот как мама тебя зовёт – не знаю.
– Ты тоже можешь звать меня Марусей, – малышка зевнула. – Я для мамы тоже подарок заказала.
– Какой? – опешил я. Про маму я ещё как-то даже не думал. Поперёк горла мне уже эти бабы.
– Мужчину хорошего, – серьёзно взглянула на меня малышка. – Есть фотки?
Я с трудом не расхохотался. Вспомнив про фото нашей футбольной команды, я с честным видом кивнул:
– Есть.
– Можно посмотреть всех?