Ситуация смешная.
Вернее, не так.
Дикая.
Потому что происходит нечто… Ну, скажем так, странное.
Обычно я человек сдержанный.
Здесь наложились черты характера, не самые простые, на то, что в молодости, после армии, работал пожарным, а это выправка почти военная. Распорядок дня, умение контролировать эмоции, рассудительность и холодный ум.
Мне нравилось то, что я делал. А ещё больше нравилось, что никто меня не контролировал, не указывал, как жить, с кем общаться, куда поступать.
Именно от этого я в своё время и смылся сначала в армию, несмотря на то, что все было проплачено, и военная кафедра в универе ждала. Затем остался на сверхсрок. А потом, после завершения контракта, приехал в один небольшой городок с малозапоминающимся названием, вслед за армейским приятелем.
Он помог мне устроиться в МЧС, и целых два года я был свободен. И даже счастлив.
Моя, типа, невеста, периодически наезжавшая из столицы и очень сильно морщившая всю, не исколотую ботоксом часть лица от провинциальных запахов, не теряла надежды вытащить богатого жениха обратно в Москву. Потому что с отцом-то я был в контрах, но наследства меня никто не лишал.
Но я не хотел уезжать из провинции. Мне все дико нравилось, все вызывало удовольствие.
И моя самостоятельная жизнь, и свобода от обязательств.
И то, что я выбираю сам.
Все закончилось после несчастного случая, когда я пострадал на пожаре, вытаскивая жильцов дома из горящих квартир.
Я помнил, как лежал в больнице, уже пришедший в себя после первого шока, когда удалось встать и добраться до зеркала в туалете.
Помнил слова моей, типа, невесты…
Тогда поддержка нужна была.
Очень. После того страшилища, что посмотрело на меня из зеркала…
Она не захотела.
Как раз в тот момент я оценил, насколько важно… Быть не одному.
Насколько нужен рядом близкий, по-настоящему близкий человек.
Маленькая девушка, практически девочка, которую я вытащил из того пожара…
Интересно, где ты сейчас?
И не бред ли это был вообще?
Чем больше времени проходит, тем сильнее всё произошедшее напоминает сон.
Сладкий, невероятно острый по эмоциям. Меня счастьем топило, кайфом. На контрасте с реакцией моей невесты, полная любви и нежности, хрупкая девочка в тот день запомнилась отчетливо.
Мне кололи какую-то сильнодействующую хрень, чтоб не ползал больше по туалетам и не разглядывал свою страшную рожу.
Но, видно, организм, молодой и железобетонный, все переваривал в энергию.
Иначе никак не объяснить тот сладкий секс в больничной палате, с маленькой, нежной девушкой-санитаркой.
Черт!
Столько лет прошло, а я все ведь помню! Причём, так остро, что всё чаще посещает мысль… Может, это реально было?
Но, если так, то куда она потом пропала?
Я же искал. И отца просил…
Но девочки-санитарочки словно и не было наяву. Никаких записей, никакой информации.
Серьёзно искать я тогда не мог, я вообще собой не распоряжался. Отец узнал о случившемся не сразу, далеко не сразу, я не хотел, чтоб он был в курсе, наверно, Лана растрепала-таки.
Он примчался за мной тем же вечером. Сам.
И не спрашивал разрешения. Просто сказал «фас» бригаде прилетевших с ним врачей…
И все.
Перелёт, сначала с московскую клинику, затем в Германию. Операции, восстановление, опять операции, опять восстановление…
Где-то в перерывах между клиниками затерялся отчёт по поискам санитарки. Пустой. Проверять его в тот момент у меня не было ни сил, ни возможности.
А, со временем, вообще возникло чёткое ощущение, что это мозг так защитился после предательства моей, типа, невесты.
Я был настолько дезориентирован и, чего там скрывать, рад участию отца, искреннему и плотному, что, когда он начал заговаривать о возврате блудного сына в лоно семьи и корпорации… Я не стал возражать.
То, что было раньше, через два года постоянных операций и восстановительных процедур подёрнулось дымкой. И стало просто ещё одним эпизодом из жизни.
И только имя… Как в тумане. Малышку звали Эля… Или Лиля… Я не путаю? Какая теперь разница?
После окончательного восстановления я окунулся в работу.
Моя подготовка пожарного пригодилась в бизнесе как нельзя кстати. Хватка, расчётливость, способность адаптироваться в сложной ситуации и находить выход. Из наилучших качеств – идти на компромисс, при этом жёстко гнуть свою линию.
И в отношениях с женщинами я пытался быть таким же. Невеста многому научила. Спасибо ей за это.
Раньше я думал, что женщины – стихия непредсказуемая, как то пламя, что изъело своими языками моё лицо. Пластическая операция мне вернула внешний облик, а вот того наивного парня не удалось возвратить.
Да и женщины… Начали оправдывать ожидания.
Все.
Ничего особенного.
Никаких особых подходов.
Два притопа, три прихлопа. Ужин, подарок, цветы. Отель. Разговоры про будущее. И так пару раз, пока не надоест.
Потом прощальный подарок и «не ты такая, я такой и жизнь». И все.
Все по-новой.
Мой друг, единственный, оставшийся с молодости, Игореха, всегда надо мной ржал.
И говорил, что нафига мне вообще эти все телодвижения.
Не понимая, что реально телодвижений-то – минимум.
Правда, он ещё меньше делал…
Но тут у нас просто вкусы разные.
И вот к вопросу про вкусы…
Лада не в моем вкусе, это я сразу понял. Но… Как оказалось, нихрена я неправильно понял. Потому что – в моем. Потому что – вкусная.
Завораживающая.
Такая, что невозможно удержаться, чтоб не дотронуться. Пусть недолго, пусть случайно… Но от каждого прикосновения кожа горит. И её реакция тоже вкусная.
Такая, что хочется провоцировать. Хочется дальше пройти с ней по этой дороге. И посмотреть, на каком этапе она сломается. Что дальше будет.
Никогда меня так женщина не заинтересовывала.
Даже странно.
И главная странность здесь – даже не поведение несгибаемой и упёртой провинциалочки, тут-то вполне понятно, закусилась, разозлилась…
Я это просчитываю.
Так же, как и то, что в номере у неё вчера мог бы добиться желаемого. Стоило чуть-чуть надавить. Немного.
Лада меня хочет. И вчера хотела. И три дня назад тоже. Но почему-то не даёт. Рассказывает сказки про фиктивного мужа, не понимая, что я давно уже поставил задачу безопасникам проверить её не только на профессиональные качества, опыт работы и прочее, но и на особенности личной жизни.
Так вот. Никаких у неё особенностей нет. Причём, уже давно.
А потребность есть.
У такой женщины, с такой фактурой и таким бешеным откликом… Есть потребность.
Иначе бы не удалось ее в первый же раз так легко на стол усадить и юбку задрать.
В зале суда я не столько за подчинёнными следил, хотя, меня там вообще не должно быть, и секретарь две встречи отменила, чтоб мне нормально попасть на заседание… Сколько за ней. За Ладой Леонидовной. И уже по одному этому можно было понять, насколько у меня все сместилось в голове.
Потому ставить интерес постельный выше интереса делового… Отец бы не понял.
Но, даже все прекрасно понимая, не мог отказать себе в удовольствии.
Она краснела. Бледнела. Тонкая нежная кожа на шее и в вырезе скромной строгой блузы шла пятнами… Черт! Как вкусно-то!
Настолько, что на выходе не сдержался, дотронулся. Вроде случайно, но очень однозначно. Очень. Для меня и для неё.
И опять… Её напряжение, вытянувшаяся в струнку спина, шикарный изгиб, перепад от талии к бёдрам…
Ну вот как тут удержаться? И не продолжить?
И как тут не сделать все, чтоб остаться наедине?
Карточку с ресторане достала…
Забавная такая, неприступная. Я даже удивился, никогда такого не встречал, чтоб женщина рвалась с картой наперевес.
При наличии стольких перспективных кошельков.
Да кто ж тебе позволит платить, глупая ты малышка?
Интересно, почему её малышкой называю?
Для меня это слишком… Интимно, что ли. Я только одну женщину так называл.
Они похожи, кстати. Немного совсем.
Может, и это сработало в моем желании остаться с ней наедине?
Попробовать на вкус?
Ведь всё сделал, чтоб никого рядом, чтоб вдвоём только…
Конечно, интимность у нас сейчас условная. Потому что движение такое, что не отвлечёшься особо.
Но все равно, можно посмотреть. На узкие щиколотки красивых ног, скромно и предусмотрительно отодвинутых к двери. Так, чтоб даже случайное касание руки водителя… Не могло быть случайным. На шикарную грудь, которую я тактильно даже помню! А сейчас она скрыта за очередной строгой рубашкой и даже не натягивается! Но все равно волнует. И взгляд в скромном вырезе задерживается!
На сурово сжатые пухлые губы, без следа помады. И это тоже волнует. Я не привык к настолько естественным женщинам. И оценил ещё в прошлый раз, каково это, когда сразу ощущаешь чистый вкус, без искусственной отдушки. И как от этого съезжает крыша.
– Может уже хватит, Пётр Григорьевич?
У Лады сдают нервы. Оно и понятно. Ожидаемо. И правильно.
– О чем вы, Лада Леонидовна?
Я не пытаюсь скрыть иронию в голосе. Все она понимает. И я все понимаю. И мы оба все понимаем. Одно только непонятно: почему мы до сих пор не в постели?
– Я о вашем моральном… давлении!
– Не понимаю. В чём выражается давление?
– Все вы понимаете! Я не собираюсь… Я вам уже все сказала… Зачем вы?
Пальцы нервно натягивают юбку на круглые коленки. Губы закушены.
Чего ж ты так нервничаешь, малышка? Почему убегаешь?
– Лада Леонидовна, в данный момент я везу вас на семинар, только и всего. Ничего более.
– Ничего?
Она разворачивается ко мне смотрит напряжённо и зло.
И меня это тоже заводит.
Меня вообще все заводит, что с ней связано!
– Ну, кроме того, что я хочу пригласить вас после семинара на ужин… Но вы, как я понимаю, откажетесь?
– Откажусь. Оставьте свои попытки уже, Пётр Григорьевич. Не будет по-вашему.
Тут мы подъезжаем, я паркуюсь.
И, пока Лада не успела выскочить, резко перегибаюсь к ней, перехватывая обе, вскинувшиеся оттолкнуть меня руки за запястья и укладывая их на колени.
– Посмотрим, малышка. Посмотрим.
И, наверно, очень серьёзен у меня в этот момент взгляд, потому что она замирает, даже не пытаясь сопротивляться. Смотрит на меня, зрачки расширены… Словно от возбуждения!
Ты же меня хочешь, дурочка! Чего ты выделываешься?
У меня терпения нет с тобой прыгать!
Может, именно поэтому я тороплю события.
Целую.
Сразу жадно, больно и ей и мне. Мгновенно получая тёплый мощный удар возбуждения в пах, потому что её губы – словно афродизиак! От них ведёт. Голову сносит. Придерживаю одной рукой за затылок, чтоб не дёргалась. А второй все так же сжимаю ладони. И не успеваю осознать ситуацию, не понимаю, когда… Она начинает мне поддаваться. Отвечать. Раскрывать под напором губы, несмело и сладко встречать мой язык своим.
Тут летит к хренам даже самый пограничный контроль, я забываю, что мы, вообще-то в центре столицы, и белый день, и машина у меня приметная и не тонированная…
Выпускаю её ладони, и они, словно освобождённые из сачка бабочки, мягко ложатся на плечи. Не отталкивают. Гладят.
Лада тихо стонет, не протестующе, а так жалобно, так нежно, что… Сука, почему именно сейчас? Именно здесь? Надо на заднее хотя бы, надо…
– Здесь стоянка запрещена, – стучат в стекло.
Мы замираем, Лада, неожиданно раскрыв глаза, словно не соображая, что происходит, смотрит на меня.
Во взгляде осознание и ужас.
И нет, меня это не устраивает!
Я держу её, уже применяя силу, потому что вырваться хочет!
– Лада… – предупреждающе хриплю, чтоб не вздумала сбегать. Не сейчас!
– Боже мой…
– Убирайте машину! – опять стук в стекло.
Она переводит взгляд на парковщика, потом на меня. Губы её, исцелованные, красные, дрожат. Пальцы тоже дрожат, когда она отстёгивает ремень безопасности.
Я ловлю её руки, пытаюсь остановить:
– Лада, нет! Стой! Стой, я сказал!
– Убирайте машину, слышите?
– Боже мой… Откройте! Выпустите меня!
– Вы меня слышите? Машину уберите!
– Лада…
– Выпустите меня!
Я выдыхаю. И волевым решением прекращаю этот бред.
Нажимаю на кнопку, выпуская испуганную женщину, она тут же стартует от стоянки с такой скоростью, словно я её тут насиловал.
Это, на самом деле, очень отличается от реальности. Когда насилуют, вряд ли женщина так стонет.
Проследив за её побегом с сожалением, разворачиваюсь, открываю окно и даю парковщику денег. Чтоб поставил машину туда, где можно.
Через пять минут захожу в то же здание, следую по указателям на семинар.
Потому что у меня есть чёткое ощущение незавершённости. И больше я его терпеть не намерен.