Ларсен еле сдержался, чтобы не застонать. Он знал, что разговор с господином Ушем Падэ будет тяжелым, но не представлял, что настолько.
– Я готовился, – после короткой паузы проговорил Ларсен, опасаясь, как бы голос не дрогнул и не прозвучал, как мышиный писк. – Поверьте, господин Падэ, это не минутное решение.
– У тебя ничего нет, – напомнил городничий, барабаня пальцами по столу и продолжая испытующе сверлить взглядом парня. – Ты пол жизни прожил у меня под крылом. И должен быть благодарен, а не строить планы, как сделать мою единственную дочь несчастной.
Ларсен кивнул.
– Я благодарен. И вовсе не собираюсь делать ее несчастной. Напротив. Я уверен, у меня есть все возможности стать достойным вашего уважения. Только позвольте осуществить задуманное.
Щеки городничего покрылись красными пятнами, шея побагровела, губы затряслись.
– Ты хочешь сделать предложение моей дочери! – взорвался он. – Ты! Подкидыш! У тебя нет ничего, кроме комнаты, которую тебе подарил я! Такую жизнь ты хочешь для Элианы? Говоришь, понимаешь, что несешь? Так вот я тебе скажу – ты ни рожна не понимаешь!
Городничий задышал тяжело, как рассерженный тур, глаза налились красным, ноздри раздулись, и Ларсен подумал, что господин Уш Падэ и впрямь похож на быка.
Внутри все дрожало от гнева, страха и кучи других эмоций, которые рвутся на волю, но он не имеет права их выпускать.
Ларсен сделал вдох и проговорил:
– Господин Падэ, я для Элианы хочу только самого лучшего.
– Самого лучшего? – выкрикнул городничий. – Самого лучшего? Ты считаешь, что есть на завтрак, обед и ужин чечевичную похлебку это лучшее? Или носить лохмотья? А может, хочешь, чтобы она пошла работать, как простолюдинка?
Ларсен покачал головой.
– Нет…
– Она росла в достатке, у нее все есть, – продолжал городничий. – Я старался дать ей то, чего не было у меня, и я не позволю, чтобы минутное увлечение, девичьи фантазии разрушили ей жизнь. Ты меня понял, Ларсен? Ты меня понял?
В груди парня защемило так, что захотелось выть, но он кивнул.
– Я понимаю все, что вы говорите.
Городничий вгляделся в него, словно надеется прочесть мысли, чтобы убедиться лично. Некоторое время он продолжал таращиться большими глазами цвета льда, потом с шумом выдохнул и немного расслабился.
– Пойми, Ларсен, – произнес он чуть спокойней, – я не имею ничего против тебя лично. Но есть вещи, на которые я пойти не могу. Я защищаю интересы города и его жителей. Но когда дело касается моей дочери, я особенно внимателен.
– Но она меня любит, – осторожно заметил парень. – И я её.
Городничий покривился, будто хлебнул лимонного сока.
– Может и так, – сказал он. – Но ее благополучие зависит, прежде всего, от благосостояния. Может первое время с милым рай и в шалаше. Но когда в животе третий день пусто, а чулки на пальцах прохудились и их нечем заштопать, тут уже не до милования. Уж поверь.
– Я не позволю Элиане нуждаться, – проговорил Ларсен.
– Каким, позволь спросить, образом? – поинтересовался господин Уш Падэ. – У тебя самого за душой ни гроша. Я знал, что ее дружба с тобой до добра не доведет, но надеялся, эта дурь выветрится, когда ты покинешь наш дом. Ты славный малый, Ларсен. И ты нравишься мне, иначе не позволил бы так долго жить в моем доме. Но тебе не хуже меня известно, что брак между вами не возможен. Я хочу искать жениха для нее из нашего круга и достатка.