Белые южане довоенного поколения, и мужчины, и женщины, отлично знали свои края: ландшафты Юга, его географию, сложные отношения между членами общества и нюансы местной истории. Кроме того, многие жители обладали развитыми навыками, необходимыми для обеспечения функционирования отдельных хозяйств и целых сообществ. Обладающий такими навыками человек приобретал особый статус и получал персональное удовлетворение от занятия своим делом. Когда в повседневной жизни южан происходили неприятности, они обращались друг к другу за помощью и поддержкой. Случались среди них и конфликты, основанные на классовых и иных различиях, однако большинство жителей Юга, каким бы ни было их социальное происхождение, разделяли этику общинности, согласно которой у каждого человека были обязательства перед другими людьми26.
Предвоенные годы были для белых южан временем материального благополучия. Они знали, как распоряжаться разнообразными ресурсами – продуктами, древесиной и постройками, – каждый из которых имел собственную ценность и был необходим человеку для выживания. Это касалось всего американского Юга, вне зависимости от локальных различий в рационе, территории и архитектуре. Большинство белых южан – плантаторы, фермеры, юристы, доктора, издатели, священники или ремесленники, жители сельской местности или маленьких городков – ценили свои материальные возможности, используя их для собственных нужд и ради благополучия родственников друзей и соседей. Они с готовностью делились друг с другом тем, что им принадлежало. Как пишет дочь судьи Летиция Дэбни Миллер, казалось, что в этом мире «простого изобилия» ресурсов хватит на всех. Некоторые белые южане тратили эти ресурсы впустую, применяли их не по назначению или вовсе забрасывали, но большей частью местные жители стремились к разумному ведению хозяйства и избегали бессмысленного расточительства27.
Начнем, собственно, с людей. Большинство белых южан разделяли систему ценностей, связанных с семейными обязательствами, гендером, религией и честью, при этом все указанные ценности существовали в рамках общинности. Основой общинности была семья, определяющий жизни большинства институтов. Под родственниками понимали вовсе не одних только родителей и детей: родственные отношения распространялись очень широко. Многие южане в мельчайших подробностях знали историю своей семьи вплоть до прадедушек или прабабушек, а то и еще дальше, и жили в окружении своих родственников. Так, у Микаджи Э. Кларка имелись родственники в шестнадцати домах округа Андерсон, Южная Каролина: кузены и кузины, дяди и тети, носившие в общей сложности семь разных фамилий. Люди из разных поколений могли жить под одной крышей на протяжении многих месяцев и даже лет28.
С раннего детства у человека формировалась мысль, что родственники должны помогать друг другу. Во взрослой жизни этот принцип воплощался в плотную сеть услуг и обязательств. Зная, что может рассчитывать на щедрость своего двоюродного брата, Джеймс Дедрик, адвокат из штата Теннесси, занял у того деньги для приобретения земли. Сара Томпсон, хозяйка плантации, обращалась к своим родственникам за советами по части домашних дел: например, как правильно выткать коврик и сколько для чего потребуется ткани. Родственники посещали одну и ту же церковь, а после службы отправлялись друг к другу с визитами. Раз в месяц они отправлялись в главный город округа по делам, а заодно для того, чтобы узнать новости и еще немножко поговорить. Родственникам с готовностью давали приют. Хозяйка плантации Энн Арчер принимала у себя сына своей кузины, который путешествовал по Миссисипи, – пусть даже он слишком много пил и «очень нам не понравился»29.
Еще одним уровнем взаимных обязательств между членами сообщества были отношения с друзьями и соседями. В повседневной жизни белые южане постоянно оказывали друг другу крупные и мелкие услуги. Некая миссис Пледжер из Уолнат-Хилла, Южная Каролина, зашла к своим соседям, семье Маклеод, и попросила написать для нее несколько писем. Юная Кейт Маклеод не была в восторге от перспективы писать «эту тягомотину» для старушки-соседки, однако это был ее долг, и она его выполнила. Когда незадолго до местных выборов в 1859 году несколько подвыпивших молодых людей стали петь песни перед домом коммерсанта Карни в штате Теннесси и один из них уснул на крыльце, мистер Карни пригласил его пройти в дом и проспаться. Отправляясь в столицу округа, человек мог забрать там почту, адресованную его соседям, и развезти ее по домам. Добрососедское поведение отмечалось и запоминалось30.
Для установления социальных связей имелся крайне эффективный, проверенный временем способ – гостеприимство. Родственники, друзья и соседи регулярно посещали друг друга. Это могли быть как спонтанные, так и спланированные визиты, которые во втором случае длились несколько дней или даже больше. Официальные приемы также были в чести. Как вспоминала жительница Техаса Мэри Мэверик, в каждом уважающем себя доме было специальное помещение для приемов и балов. Особенно часто было принято собираться по праздникам. В обычные дни года многие белые южане считали свои долгом давать приют белым путешественникам. Отец Джона Фрэнклина Смита владел плантацией в округе Бэйтс, штат Миссури, и всегда безвозмездно предоставлял проезжим кров. На это пошел бы не каждый, но таков был идеал31.
Принцип общинности Старого Юга распространялся и на белых янки, переехавших в южные штаты, и на эмигрантов из Европы, если они принимали наличие института рабства. Джейсон Найлз, уроженец Вермонта, переехал в Миссисипи в сороковые годы. К 1861 году он уже стал процветающим юристом в округе Аттала, где у него было много друзей и благожелательных соседей. То же самое происходило и с выходцами из Европы. Немцы и ирландцы селились не только в крупных городах, но и в городках наподобие Стаунтона, Виргиния. Несмотря на отдельные случаи шовинизма и предубеждения против католиков (многие из новоприбывших принадлежали к Католической церкви), бо́льшая их часть жила в мире со своими соседями-протестантами англо-саксонского происхождения. Аналогичным образом обстояло дело и с небольшим количеством евреев, поселившихся в городках и деревнях Юга32.
Классовые отношения между белыми членами этого общества считались вопросом, требовавшим осторожности. Рабовладельцы, которым принадлежала бо́льшая часть собственности, должны были обеспечить себе поддержку или хотя бы признание со стороны других белых. Многие из них старались поддерживать хорошие отношения с остальными из просвещенного интереса, религиозного долга и того, что ощущается как искреннее желание помочь ближнему. Так, жители Манчестера, штат Виргиния, очень ценили Ребекку Харрис, обладавшую талантом сиделки. К ней обращались за помощью люди из разных социальных слоев, и она, как правило, соглашалась им помочь. На юге Южной Каролины плантаторы понимали, что фермерам требуются деньги, когда те предлагали своим более обеспеченным соседям купить у них корзины или шерсть. Дочь одного из таких плантаторов утверждала, что обе стороны без лишних слов понимали, что стоит за подобными сделками. Высокомерие элит сдерживали и родственные связи. Бывшая рабыня Энн Брум, жившая неподалеку от Уиннсборо, Южная Каролина, отмечала, что местные плантаторы «хорошо» относились к белому мужчине из рабочего класса по имени Маршалл, поскольку он приходился родственником председателю Верховного суда США Джону Маршаллу33.
Гендер тоже играл важную роль в том, как южане распоряжались отдельными ресурсами. Начиная с детства, они усваивали мысль, что у мужчин и женщин разное предназначение. Мальчики учились охотиться, рыбачить, ездить верхом и стрелять; девочек обучали кулинарии, шитью и ведению домашнего хозяйства. Во взрослой жизни, как это бывает во многих культурах, четкая гендерная дифференциация прослеживалась в подходе к материальным ресурсам. Каждый пол специализировался на своей группе этих ресурсов, хотя и мужчины, и женщины владели базовыми навыками, необходимыми в домашней жизни. Мужчина принимал большинство важных решений, и предполагалось, что женщина будет их выполнять. Взамен за это она получала защиту. Женщины, которые не могли принять такое распределение ролей, покидали регион, как это сделали Сара и Анджелина Гримке из Южной Каролины, которые переехали на Север и занялись общественным активизмом34.
Благодаря многолетнему общению местные жители знали друг о друге практически все. Большинство белых южан очень заботились о том, что о них думают соседи. И мужчины, и женщины не лезли за словом в карман, если они чего-то не одобряли. Врач Харди Утен назвал молодых людей, собиравшихся в баре города Лондесборо, штат Алабама, чтобы выпить и поболтать, «сплетниками в худшем смысле этого слова». Женщины обсуждали между собой слухи о недостойном поведении кого-либо, и последствия этого могли быть самыми серьезными. Жительница Техаса Элизабет Клэри предположила в разговоре с сестрой, что их соседка из округа Граймз была неверна мужу. Когда этот слух распространился по окрестностям, местная методистская церковь начала собственное расследование. Ни мужчины, ни женщины не хотели подвергаться неодобрению общества. Хозяйка плантации Энн Гейл просила своего сына никому не рассказывать, как она отзывалась в кругу семьи о некоторых неприятных родственниках, потому что «ужасно боялась, что <ее> будут обсуждать»35.
Когда случалось несчастье – например пожар – ожидалось, что на помощь пострадавшим придут все. В многих сообществах существовали добровольные пожарные бригады, однако стоило начаться пожару, как все, от мала до велика, бросались его тушить. Иногда в качестве сигнала тревоги трубили в рог. Когда в Александрии, штат Виргиния, загорелась столярная мастерская, остановить распространение огня пожарным помогали местные жители. Время от времени пожары случались на огромном болоте Грейт-Дисмал, расположенном на границе штатов Виргиния и Северная Каролина. Пламя распространялось на территорию обоих штатов, уничтожая на своем пути дома, деревья и изгороди. У местных жителей были все основания бояться пожаров. Зачастую причиной возгорания был удар молнии. В сельской местности огонь мог распространяться очень быстро36.
В жизни большинства белых жителей Юга местные институты играли куда более важную роль, чем федеральное правительство. Самым заметным представителем федеральной власти был, судя по всему, почтмейстер. Но даже его функцию иногда брали на себя местные жители, самостоятельно доставлявшие почту своим соседям. Представителя Федеральной службы переписи населения, который раз в десять лет объезжал окрестности, согласно закону, назначали из числа местных жителей. Что касается укомплектованной представителями городского управления судебной власти, то этих представителей все отлично знали – поскольку пересекались с ними в тавернах, на мельницах и в частных домах. В случае преступления, будь то недостойное поведение, пьяная выходка, кража, нападение или убийство, свой вердикт выносили именно они37.
Разумеется, в любом округе, поселке и городке имелись случаи пренебрежения этим духом общинности. В любом сообществе имелись свои примеры соперничества, мелочности и жестокости: белые южане порой вполне могли критиковать, осуждать и порицать своих современников. Время от времени проступали на поверхность классовые различия, от которых невозможно полностью избавиться. В Миссисипи фермеры выкрикивали оскорбления в адрес белых женщин, если те ехали в роскошном экипаже, и белых мужчин, если те были одеты слишком нарядно. Не каждый плантатор утруждал себя тем, чтобы скрывать свое презрение по отношению к рабочему классу. Бывший раб Роберт Уильямс вспоминал, что когда к его хозяину Клинтону Клэю приходили белые бедняки, то их заставляли входить через черный вход. Тех, кто нарушал невидимую границу между черными и белыми, ждало самое суровое наказание. В Северной Каролине белым беднякам запрещалось обмениваться вещами с рабами. Если белого ловили на попытке такого бартера, то местные плантаторы объединялись, чтобы заставить его продать землю и уехать, угрожая в случае неповиновения смертью. Ренегатам наподобие Сары и Анджелины Гримке, Уильяма Г. Брисбейна и Джеймса Г. Бирни, открыто критиковавшим работорговлю, приходилось уезжать на Север – своей волей или по принуждению38.
Дух общинности, свойственный белым жителям Юга, имел много материальных проявлений – в том числе и в виде еды. Юг был богатым аграрным регионом со множеством процветающих ферм и плантаций, где в лугах паслись коровы и свиньи, во дворах квохтали куры, в реках плескалась рыба, а в лесах обитало множество дичи. Большинство плантаторов питалось лучше, чем средней руки рабовладельцы, а у тех, в свою очередь, был более разнообразный рацион, чем у большинства фермеров, однако подавляющая часть жителей региона так или иначе не испытывала проблем с едой. Типичные южные блюда подразумевали высокое содержание белка, соли и сахара. Еду считали важным ресурсом, который нужно беречь. Врач Уиллис Лиа жил в бревенчатом доме и с гордостью писал своему брату, что живет хорошо, питается хорошо и его семья здорова. Хороший аппетит и обильная пища – это важная составляющая хорошей жизни, отмечала Матильда Финли из Алабамы39.
Как и во многих других обществах, за приготовление еды большей частью отвечали женщины. На Старом Юге это относилось к женщинам любого социального положения – от жены фермера до владелицы плантации. Элиза Робертсон из Луизианы, жена плантатора, умела делать сыр, заготавливать сухофрукты, варить варенье из арбуза и набивать колбасы, хотя в большинстве богатых домохозяйств тяжелую работу на кухне выполняли рабы. Белые женщины бережно относились к своим кулинарным познаниям. У мужа Марты Динсмор из Кентукки было одиннадцать рабов, но на протяжении почти тридцати лет она вела кулинарные книги, в которые вкладывала засушенные растения, вырезки из газет и рецепты от родственников. Кроме того, у женщин были церемониальные обязанности. Старшая из присутствующих на трапезе женщин, будь то мать или старшая дочь, садилась во главе стола40.
Белые мужчины также работали по хозяйству. Фермеры и мелкие рабовладельцы трудились в полях: весной сеяли, летом ухаживали за посевами, осенью собирали урожай. Некоторые плантаторы проводили у себя сельскохозяйственные эксперименты, стараясь вывести и вырастить различные виды бобовых. Большинство мужчин с детства умели охотиться и рыбачить. Фермеры отправлялись на охоту, чтобы разнообразить свой стол. Адвокат Макски Грегг занимался охотой ради удовольствия и провел в компании приятелей на побережье Южной Каролины немало часов. Другой обитатель этого штата, плантатор Томас Чаплин, тоже любил природу и приносил к семейному столу с рыбалки окуней, кейпкодского карася и речного горбыля41.
Большинство белых южан охотно делились пищей с близкими и друзьями. Мужчины дарили друг другу рыбу, инжир и другие продукты для общего стола, пусть иногда это было связано с материальными затруднениями. С. Р. Эгглстон из Ричмонда отправил своим родственникам в округ Клейборн, Виргиния, бочонок муки, бочонок сельди и связку фруктовых саженцев. Женщины также обменивались съедобными подарками, вручая кофе за яйца. Подруги тоже проявляли щедрость. Кезайя Бривард, хозяйка плантации из Южной Каролины, испекла для свадьбы своей соседки особый бисквитный торт, несмотря на то что жених той пришелся ей не по нраву42.
Типичными блюдами местной кухни были, например, кукурузная каша и кукурузный хлеб – традиционная еда коренных жителей Америки, память об эпохе колонизации. Иногда на кухне использовались старинные приспособления. У хозяйки плантации Марты Мейни из Миссисипи имелась ступка для перетирания кукурузных зерен. В некоторых районах сохранились европейские традиции. Так, жители Луизианы готовили «говядину по-французски»: для этого мясо резали полосками, подвяливали, тушили над дымным огнем и разбирали на волокна. Некоторые кулинарные хитрости белые жители региона заимствовали у черных – например, рис на юге Каролины готовили по африканскому рецепту, который попал в Америку через Карибское море43.
Белые южане были большими любителями мяса. Они ели и другую белковую пищу, включая морепродукты и пресноводную рыбу, но мясо любили больше всего. Как отмечает родившаяся в Англии хозяйка плантации Фрэнсис Кембл, с ростом благосостояния обычно росло количество и разнообразие потребляемого мяса. Она упоминает, что ела утятину, гусятину, индюшатину и дичь. В рационах прослеживалось классовое разделение. Самым престижным мясом долго считалась говядина, отчасти потому, что для выпаса крупного рогатого скота требуются большие пастбища, поэтому это мясо чаще встречалось на столе у плантатора. Фермеры предпочитали свинину, основу рациона у рабочего класса: выращивать свиней было проще и дешевле44.
Хлеб был поистине «насущным», и эксплуатация мельниц на Старом Юге одновременно служила проявлением и закреплением этики коммунализма. Осенью большинство южан отправлялись на местную мельницу смолоть свою кукурузу или пшеницу. Для движения жерновов использовали мускульную силу животных – обычно мулов, безостановочно ходивших по кругу, – или воду из близлежащего ручья или рукава реки. На так называемых комбинированных мельницах перерабатывали кукурузу и древесину. Перед сменой продукта жернова чистили. Мельники были значимыми фигурами в жизни общины. Один из них, Уильям С. Блант из городка Момелл, Арканзас, брал в качестве вознаграждения одну восьмую кукурузы, которую приносили его клиенты, и продавал кукурузную крупу непосредственно населению. Он даже опубликовал в газете объявление, в котором благодарил своих покупателей45.
По праздникам белые южане собирались на торжественные ужины, чтобы одновременно отпраздновать благоволение к ним судьбы и укрепить социальные связи. Это также характерно для многих сообществ на протяжении человеческой истории. Визит родственников становился поводом для роскошного обеда; когда встречались давние друзья, они могли последовать примеру техасца Брэнча Т. Арчера и выставить на стол мясо виргинской птицы, смитфилдовскую ветчину и виски. Южное застолье отличала обильность, а по праздникам еще и изысканная подача блюд. В доме одного флоридского плантатора к встрече Нового года на стол выставили маленькие пирожные, огромную чашу для пунша с серебряным ковшом и узорчатые бокалы для гостей46.
Разумеется, некоторые южане не понаслышке знали, что такое голод. В окрестностях Мерфрисборо, Теннесси, в богатые дома порой стучались нищие и просили немного еды. Когда наступала зима, соседи иногда воровали друг у друга. Однако богачи не горели желанием делиться с бедняками, и наказание за кражу могло оказаться суровым. Когда плантатор Джон Деверо поймал юного Эндрю Джонсона за попыткой украсть немного фруктов, он приказал высечь его кнутом. Семьи, в которых постоянно не было еды, могли подвергнуться обвинению в бродяжничестве, однако предполагалось, что родственники и соседи должны помогать неимущим, и большинство южан так и поступали47.
К лесам южане относились так же, как и к еде – они полагали, что древесины хватит на всех и что леса – это общее имущество. На Юге росли деревья разных пород: хвойные и лиственные, твердые и мягкие. Растительность варьировалась в зависимости от географических зон. На песчаных почвах у побережья росли смешанные леса с преобладанием пород деревьев с твердой древесиной, таких как дуб, а на красных глинах Пидмонта – хвойные. В начале XVII века, когда на Юге появились первые англо-американцы, регион был густо покрыт лесами. В следующие столетия ситуация не очень изменилась. К эпохе Гражданской войны здесь сохранялись просторные тихие рощи, маленькие живописные рощицы, здесь и там поднимались к небу высокие старые деревья. В 1830-е годы еще стоял дуб, посаженный в XVIII веке Джеймсом Оглторпом, основателем колонии Джорджия. Большинство белых южан считали лес бесконечно возобновляемым ресурсом, где каждый может набрать достаточно топлива. Плантатор Джеймс Эвиретт называл леса «неистощимыми»48.
Большинство южан полагали, что без леса пейзаж не может быть красивым. Существовала сложная культура лесоводства, основанная на знании лесного хозяйства и личных предпочтениях отдельного человека. Мальчики знакомились с древесиной с детства. Роберт Джонс, двенадцатилетний сын виргинского плантатора, поразил своего наставника отличным знанием древесных пород, их характеристик и финансовой ценности. Во взрослой жизни мужчины советовали друг другу, какие деревья лучше сажать и где. Иногда у них даже были любимые породы. Один фермер из Южной Каролины сажал на своих землях кедровые сосны и отказывался срубать сосновую поросль даже на хлопковых полях. Женщины ухаживали за садами и огородами и также обладали обширными знаниями о деревьях, растениях, кустарниках и цветах49.
Дерево считалось крайне ценным ресурсом, потому что на ферме у него находилось множество применений: из дерева строили дома, амбары, конюшни, бары, склады, делали плуги и маслобойки, вырезали мебель. В каждом доме древесина использовалась как топливо. Многие белые мужчины разделяли точку зрения Джона Ч. Кука, полагая, что для существования фермы требуются акры леса, так что большинство плантаторов и фермеров покупали землю, хотя бы частично поросшую таким лесом. Каждый год они не только вырубали деревья, но и высаживали новые, для использования их в будущем. Джон Дж. Фроубл высадил на своей виргинской плантации орешник гикори – на случай, если когда-нибудь наступят тяжелые времена и его потомкам будет нечего есть50.
Значительная часть древесины шла на строительство изгородей – необходимого элемента фермерского хозяйства. Изгороди обозначали границу между владениями и защищали посевы от скота. На довоенном Юге часто сооружали изгородь-зигзаг, которую называли также «изгородь-червячок», или виргинская изгородь. Для этого жерди соединяли по шесть-десять штук с помощью вертикального шеста. Так получалась одна секция. Лучшие изгороди получались из влагоустойчивых, не склонных к гниению сортов древесины – таких, как длиннохвойная сосна, кипарис, кедровая сосна или белый дуб. Рекомендовалось делать изгородь зимой, когда в древесине меньше сока. На четыре мили изгороди требовалось не меньше 26 тысяч жердей, однако сооружать ее, как и смещать при необходимости, было легко. Служила такая изгородь не меньше тридцати лет. Считалось, что поддерживать изгороди в хорошем состоянии – это часть добрососедского поведения51.
Рубка деревьев была очень тяжелым делом. Лесорубы использовали закрепленные на длинных рукоятках топоры с одной режущей кромкой. Ствол перерубали на высоте человеческого пояса: сначала делали зарубку с той стороны, куда хотели уронить дерево, а потом изо всей силы рубили с противоположной. Фермеры предпочитали небольшие деревья со стволами менее двух футов в диаметре и избегали узловатых, изогнутых стволов. На то, чтобы в одиночку очистить от леса один акр земли, обычно уходило примерно тридцать дней. Работу эту самостоятельно выполняли не только фермеры: рубкой деревьев случалось заниматься священнику Фрэнсису Макфарланду и издателю Джозефу Уэдделу, оба из штата Виргиния. Некоторые плантаторы лично подстригали деревья у себя во дворе – впрочем, за более тяжелую работу они не брались, оставляя ее рабам или белым батракам52.
Кроме того, лес был источником лекарственных средств. Белые южане полагались на обширные народные познания о деревьях и кустарниках, накопленные обеими расами. Считалось, что корни некоторых деревьев, в том числе подофилла и черного боярышника, обладают целительными свойствами. В «Руководстве плантатора и семейной книге по медицине» (1848) говорилось, что настойка из листьев рябины помогает от тифа. Некоторые разделяли старинное убеждение в том, что само присутствие деревьев уже полезно для здоровья. Плантатор Томас Дэбни из Миссисипи высадил вокруг своего дома широкую полосу деревьев, чтобы защитить семью от болезней. Большинство южан сходилось на том, что особенно полезны сосновые леса53.
Такое уважение к лекарственным свойствам деревьев сочеталось с прагматическими знаниями о том, как заработать на лесе. Торговля лесоматериалами могла быть крайне прибыльной. Кипарисовая дранка, напиленная в лесах Северной Каролины, отлично продавалась на Севере; на протяжении почти всей довоенной эпохи в этом штате процветало изготовление скипидара и канифоли. На Юге особенно ценились деревья, росшие у реки, поскольку их можно было легко сплавить по воде или продать пароходным компаниям. Для южанина с предпринимательской жилкой лес был источником богатства. Один юрист приобрел в Кентукки 750 акров белого дуба и подсчитал, что в год сможет зарабатывать на изготовлении реек 10 тысяч долларов54.
Поскольку леса казались неистощимыми, белые южане иногда относились к древесине легкомысленно. Некоторые плантаторы не срубали на своей земле больные деревья, «обезображивая», по выражению одного алабамца, тем самым сельскую местность. Изготовители скипидара бросали выдолбленные сосновые стволы гнить и рушиться. Представители всех социальных слоев вырубали слишком много леса, и в результате взгляд то и дело натыкался на уродливые пеньки. Неразумная вырубка приводила к эрозиям и истощению почвы. Некоторые белые южане открыто порицали неразумное распоряжение лесом. В округе Ковингтон, Миссисипи, Дункан Маккензи критиковал то, как его соседи обращались с землей и тем, что на ней росло: по его словам, они попусту тратили все «ценное»55.
И все же многие белые южане высоко ценили деревья. Помимо практической выгоды лес оказывался для человека местом, где можно отдохнуть душой. Зачастую жители Старого Юга занимались ландшафтным дизайном. Сэмюэл У. Леланд, врач из округа Ричланд, Южная Каролина, высадил перед домом аллею из пятнадцати вязов и запретил их срубать. Салли Джейн Хибберд, дочь фермера, любила заросли жимолости и девичий виноград, оплетавший крыльцо в доме ее тети в штате Виргиния. Благодаря старинному обычаю вырезать на стволах деревьев свои имена – так называемые арбоглифы – деревья становятся своеобразным историческим документом. На северо-западе Джорджии местные жители сотнями вырезали свои имена на некоторых деревьях, принадлежавших семейству Биттинг56.
Лес любили не только богатые люди. Кейт Плэйк, родом из скромной семьи, жившей в округе Бат, Кентукки, любила бродить в зарослях деревьев недалеко от своего дома. Лиззи Джексон Манн, дочь священника, прогуливалась с родственниками в рощах округа Глочестер, Виргиния. Южане разного общественного положения, выросшие среди сосен довоенного Миссисипи, тосковали по ландшафтам своего детства. Некоторые по традиции опасались диких зарослей, однако в целом преобладала более романтическая концепция XIX века, согласно которой лес был царством покоя и красоты57.
Большинство белых южан верили, что дерева хватит на всех. Иногда они вполне могли вытащить жердь из соседского забора; если путешественнику требовалось починить повозку, он срубал дерево на обочине тракта, не спрашивая разрешения ни у кого. Экипажи пароходов постоянно рубили деревья, росшие у реки, бросая взамен деньги в специальные ящички, прибитые к стволам. Правительство пыталось бороться с практикой «круглых сорока», когда сквоттеры вырубали деревья на общественных землях. Некоторые землевладельцы наказывали браконьеров за рубку леса на их земле, однако многие белые американцы по умолчанию полагали, что древесины очень много и что на доступ к лесам имеет право каждый58.
Самым главным строением был жилой дом, в котором видели святилище и убежище. В замкнутом домашнем пространстве, в своем особом мирке, человек, казалось, был защищен от любой угрозы. Именно здесь протекала личная жизнь: родственники собирались на свадьбы, отмечали рождение детей и горевали по усопшим. Здесь бурлила социальная жизнь, когда в гости приезжали друзья и соседи. Для многих белых южан, включая фермеров, дом их детства, по выражению Альберта Блу, нес в себе «священные» ассоциации. Столь же горячо они любили и те дома, в которых жили, став взрослыми. Сара Г. Браун, жена рабовладельца, писала, что, когда она вернулась из путешествия, ее дом в Уилкесборо, Северная Каролина, показался ей еще прекраснее59.
С точки зрения красоты и пользы для здоровья было важно выбрать для дома подходящее место. Большинство белых южан полагало, что жить на холме полезнее, чем в низине, поэтому богатые семьи предпочитали селиться именно там. Фермеры-йомены, как правило, жили на более дешевых песчаных землях, не дававших богатого урожая. Деревья защищали здание от ветра. Не стоило располагать дом слишком близко к воде, потому что там, как выяснил один житель Южной Каролины, слишком много комаров. Он возвел строение, получившее позднее название «Каприз мистера Б», и всего через три месяца покинул его, потому что расположение этого строения оказалось очень неудачным. Большинство южан имели четкие представления о том, как должен выглядеть двор: там полагалось выращивать деревья, кустарники и цветы60.
Как правило, дома строили из местных пород дерева, используя традиционные архитектурные решения: двухэтажное здание с двумя комнатами на каждом этаже или два бревенчатых домика, соединенных коридором. Обеспеченные люди нанимали профессиональных архитекторов для того, чтобы те спроектировали им большой дом в федеральном или итальянском стиле, хотя некоторые предпочитали собственные вариации. Коммерсант Э. М. Перин пристроил к своему кирпичному особняку в Кахабе, Алабама, вестибюль с башенкой. Некоторые белые южане сами проектировали свои дома, вкладывая в это немало времени, сил и энергии. Мэри и Уильям Старн решили, что их дом в округе Лаймстоун, Техас, должен быть шестикомнатным, с четырьмя каминами и верандой61.
Рабовладельцы часто привлекали к строительству своих невольников. Кроме того, можно было нанять белых работников или свободных черных. Дом Мида Карра, обычное каркасное здание 18 на 20 футов в глубинке штата Миссури, построили белые. Иногда рабовладельцы сами выполняли часть работы – например, клали каминные трубы. Йомены, фермеры, ремесленники и учителя строили себе бревенчатые домики на одну-две комнаты и всегда были готовы помочь на стройке родственнику или соседу. Для строительства такого домика требовалось порядка восьмидесяти бревен. Сам процесс, в зависимости от количества его участников, занимал от одного до трех дней. Предполагалось, что на помощь придут другие белые мужчины, и каким бы богатым ни был сосед, его отказ помочь в такой ситуации считался проявлением высокомерия62.
Самые старые здания на Юге датировались XVIII веком. Некоторые из них были спроектированы в георгианском стиле – например «Беркли», трехэтажный кирпичный особняк, построенный на берегу Джеймс-Ривер в 1726 году. Другие плантаторские дома вели свою историю с начала XIX века: когда-то это были простые бревенчатые домики, к которым впоследствии пристраивали крыльцо и второй этаж, а потом обшивали получившееся строение досками. Некоторые южане очень гордились своими старинными обиталищами. Джон Уайет родился в округе Маршалл, Алабама; к 1861 году его родному дому уже исполнилось сорок лет, и он надеялся, что здание простоит еще не меньше века. Дома могли служить одной и той же семье на протяжении многих поколений: еще один способ сберечь материальные ресурсы. Дункан Блу, фермер и производитель скипидара из округа Камберленд, Северная Каролина, жил в доме, который когда-то принадлежал его деду63.
Самыми заметными, пусть и немногочисленными строениями были дома плантаторов. Кирпичные или деревянные, они возвышались на холмах, в отдалении от дороги, и к их главному входу обязательно вела длинная обсаженная деревьями аллея. Такой дом не просто служил для своих владельцев тихой гаванью: он был символом богатства и принадлежности к элите. Ли Биллингсли вспоминал, как его отец построил в округе Бледсоу, Теннесси, кирпичный дом из двенадцати комнат. Часто такие дома строили в неогреческом стиле и украшали белыми колоннами: строгие, симметричные и величественные колоннады не только отвечали представлениям о прекрасном, но и помогали удержать в доме прохладу. Построенные, как заявил один из владельцев, из «наилучших материалов», плантаторские дома состояли из множества комнат и стоили несколько тысяч долларов – куда больше, чем мог себе позволить средний белый житель Юга64.
Внутри любого дома, каким бы ни был социальный статус его хозяина, находилось множество самых разных объектов как практического, так и чисто декоративного назначения. Некоторые вещи изготавливали вручную, остальные – приобретали в магазине. Многие предметы имели хозяйственное назначение и могли пригодиться в повседневной жизни: например, рыболовные снасти и медицинский сундучок, выставленные в доме надсмотрщика из Южной Каролины. Однако у людей любого класса имелись вещи, предназначенные исключительно для собственного удовольствия. У Харриет Ванн, жены йомена из округа Честерфилд, Южная Каролина, имелась скрипка. Среди любимых вещей могли быть и более практичные, причем не обязательно дорогие. Мэри-Энн Кобб, жена конгрессмена, с нежностью описывала «теплый на вид» хлопковый коврик, ситцевые занавески и книжные полки в своем доме в Афинах, Джорджия. В богатых домах можно было увидеть кровати из красного дерева и другие свидетельства потребительской культуры, сложившейся к концу XVIII века65.
Дом был еще и хранилищем воспоминаний: в нем хранилось множество любимых сувениров, воплощавших в себе историю семьи. Многие белые южане с пиететом относились к своим Библиям: мужчины, как правило, завещали их вместе с другими «семейными книгами» женам и дочерям. Женщины часто были хранительницами материальной истории семьи. Они собирали дагерротипы своих родственников, вставляли их в красивые рамки, берегли письма, оставшиеся от предыдущих поколений, – невосстановимые свидетельства их личной истории. Со временем сентиментальная ценность таких предметов, пусть даже самых простых, росла. Через несколько десятилетий даже обычная прялка становилась частью семейного наследия. Некоторые женщины чувствовали глубокую связь со своими вещами. После смерти родителей Эллен Уоллис из Кентукки навестила их дом; она пишет, что неодушевленные объекты «громко звали ее», когда она проходила мимо66.
Белые южане любого социального положения любили свои дома и то, что находилось внутри этих домов. Жительница Джорджии А. Э. Харрис, муж которой владел несколькими рабами, находила свой бревенчатый дом довольно «симпатичным». Многим нравилось обсуждать дома своих соседей. В Миссисипи Летиция Дэбни Миллер любовалась богато отделанным домом своего дяди, однако пришла к выводу, что жить там не очень комфортно – собственное, более скромное обиталище нравилось ей куда больше. Потерять свой дом, каким бы маленьким, дешевым и старым он ни был, было очень тяжело. Врач Харди Утен с болью описывает поездку к дому своего детства в округе Берк, Джорджия. Он обнаружил, что здание заброшено, а двор зарос кукурузой, и это словно бы навеки отделило его от воспоминаний детства67.
Впрочем, как отмечает Джон Грейдон, не каждый белый южанин относился к своему жилищу с подобной нежностью. Некоторые его соседи в округе Алачуа, Флорида, строили свои дома как придется и нисколько ими не гордились. Были случаи, когда владельцы не заботились о состоянии своего дома. Фермер Хью Маклорин знал, что «Старый дом», в котором жили они с женой, пришел «в состояние разрухи», поэтому завещал сыновьям деньги на ремонт, если они захотят его восстановить. В большей части общин имелось несколько заброшенных домов. В округе Хардеман, Теннесси, в 1860 году по неизвестным причинам были оставлены несколько домов. Однако их владельцы, скорее всего, ушли из них не по своей воле, поскольку любой дом был ценным материальным активом68.
Политика всегда была жизненно важной частью жизни сообщества: она служила одновременно проявлением добрососедских отношений и ревностного соперничества. Кандидаты из двух основных партий, Демократической и Республиканской, проводили энергичные кампании, организовывая парады, торжественные ужины и песенные вечера. По всей территории Юга соседи собирались на барбекю, чтобы послушать речи кандидатов на должности в окружном управлении, а те обменивались пикировками, по большей части дружескими. Местные выборы могли иметь крайне личный характер. Уильям Кинни из Стонтона, Виргиния, знал об избиравшихся в 1857 году кандидатах на должность представителя его округа в сенате штата очень многое: их сильные стороны, недостатки, имена их друзей и врагов. Политика принадлежала белым мужчинам, поскольку у белых женщин в Соединенных Штатах не было права голоса, и большинство полагало, что женщинам не подобает слишком сильно интересоваться политикой. Некоторые мужчины тоже были аполитичны, хотя, разумеется, они могли голосовать69.
В середине 1850-х годов, когда распалась партия вигов и сформировалась Республиканская партия, вопросы, связанные с рабовладением, вышли на передний план национальной повестки. Многие белые южане пришли к выводу, что все белые северяне очень от них отличаются, причем не только по вопросам, связанным с рабством или отношениями между расами, но и в целом. Роберт Г. Армстронг, отправившийся пароходом из Мемфиса в Новый Орлеан, познакомился на борту с несколькими семьями янки и списал свои чувства на проявление южного менталитета. По его словам, северяне были закрытыми и необщительными, не проявляли, в отличие от южан, «ни малейшего душевного тепла»; с ними «все было холодным, жестким, практичным». Но вопреки жалобам Армстронга, два эти региона на самом деле имели много общего. Большинство белых северян тоже жили в маленьких городках и селах и вели активную социальную жизнь, которая, как и на Юге, подразумевала и взаимовыручку, и конфликты. В отношении к материальным ресурсам северяне ничем не отличались от южан: все та же комбинация хозяйственности с расточительностью. Питались они несколько иначе – например, чаще, чем это было принято в Дикси, ели похлебку из моллюсков – но так же потребляли много мяса и так же считали, что нельзя разбрасываться едой. Им тоже нравились деревья в сельской местности, и они тоже использовали лес в качестве источника полезных ресурсов, временами оставляя после себя опустошенную, обезображенную землю. Они любили свои дома, будь то бревенчатые домики, фахтверки или просторные особняки, и бережно хранили некоторые особенные вещи, купленные или сделанные вручную70.
Президентские выборы 1860 года обнажили резкие политические различия не только между Севером и Югом, но и внутри белого населения южных штатов. Четыре кандидата в президенты предлагали разные варианты ответа на интересующий всех вопрос: можно ли допустить распространение рабства на землях к западу от Миссисипи? На Юге предвыборная гонка свелась в основном к состязанию между демократом-южанином Джоном Брекинриджем, который утверждал, что если кто-то попытается остановить распространение рабства, то южным штатам следует рассмотреть возможность сецессии, и конституционным юнионистом Джоном Беллом из Теннесси, полагавшим, что все политические вопросы следует решать силами имеющегося правительства. (Республиканец Авраам Линкольн, возражавший против распространения рабства, и демократ-северянин Стивен Дуглас, который верил, что решение должно быть принято на территориальном уровне, не получили на Юге большой поддержки.) Большинство южан понимало важность этих выборов. Сторонники сецессии угрожали отделением, если победа достанется Линкольну. Брекинридж выиграл на Глубоком Юге (Южная Каролина, Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас), Белл завоевал Верхний Юг (Виргинию, Кентукки и Теннесси), а также получил значительную поддержку в таких проголосовавших за Брекинриджа штатах, как Алабама, где Беллу досталась треть голосов, и Северная Каролина, где разрыв составил менее 4 тысяч голосов; в Миссури он проиграл Дугласу с отставанием менее чем в 500 голосов. Белл, игнорируемый и забытый многими историками, получил в рабовладельческих штатах (т. е. в пограничных штатах и на территории будущей Конфедерации) порядка 40 % голосов. Когда Южная Каролина в декабре 1860 года вышла из состава Федерации, белое население рабовладельческих штатов глубоко разделилось по вопросу сецессии71.
Бурные политические дискуссии продолжились весной, когда сторонники сецессии перешли к наступлению. Местные активисты стали создавать специальные комитеты, чтобы проверить своих соседей на предмет политических взглядов; они следили за каждым, в ком подозревали противника сецессии. В каждом южном штате имелась часть белого населения, сохранявшего верность Федерации, его представители также организовывали публичные выступления и подписывали петиции. Историкам по-прежнему неизвестно, как именно гражданские лица выбирали, к кому примкнуть. Многие представители рабочего класса сомневались в пользе сецессии или выступали против нее из неприязни к плантаторским элитам. У других имелись родственники на Севере. Иногда против сецессии высказывались даже рабовладельцы, поскольку у них тоже были родственники-янки. Другие полагали, что сецессия – это незаконная и неразумная мера, жупел демагогов, предательство достижений Революции. Однако были и те, кто по-прежнему любил Федерацию, сохранял верность распавшейся партии вигов или протестовал против какой бы то ни было войны. Возможно, на выбор влияло отношение к риску, ведь сецессия была крайне рискованным проектом. Однако вне зависимости от того, что именно ими двигало, соседи начали испытывать друг к другу неприязнь. Многолетней дружбе пришел конец. Старинные идеалы общинности, бережно сохранявшиеся на протяжении поколений, стали распадаться. К апрелю 1861 года семь штатов образовали новое государство – Конфедерацию72.
Многие американцы понимали, что сецессия может привести к войне. Когда белые жители Юга оценивали эту возможность, большинство из них плохо понимало, насколько разрушительной способна оказаться война. Поколение, участвовавшее в Революции, уже ушло, и в общественной памяти закрепилась славная победа над англичанами, а не вред, нанесенный гражданскому населению и его ресурсам. Мексиканская война длилась всего два года, и боевые действия велись по большей части не на территории Юга. В 1812 году война действительно пришла в регион, и некоторые жители помнили, в чем это выражалось. Заставшая ту войну бабушка Уильяма Чемберлена сказала своим родственникам, что, пока на стенах еще держится дранка, гражданским нужно прятаться в домах. Звучали и другие голоса, предупреждавшие о надвигающейся угрозе. Отец Дэвида Строзера был в ту войну солдатом. По его словам, потребовалось бы несколько лет, чтобы сделать из добровольцев настоящую армию. Однако, как писал позднее солдат повстанческой армии Уильям Л. Шеппард, большинство юношей знали о войне только из книг, а большинство белых южан были до невероятного наивны в том, что касалось влияния боевых действий на жизнь гражданского населения и на необходимые для выживания ресурсы73.
С официальным объявлением войны после обстрела форта Самтер политическая обстановка на Юге продолжила накаляться. Конфедераты допрашивали соседей, которых подозревали в симпатиях к Федерации, вскрывали их письма, угрожали и заставляли покинуть дома. Вскоре они перешли к прямому насилию и стали сжигать дома и лавки, принадлежавшие юнионистам. Под подозрение подпадал любой, кто высказывался против Конфедерации или недостаточно активно выражал ей поддержку. Политический кризис проник даже в семьи: родственники восставали друг против друга. Некоторые – но далеко не все – юнионисты предпочли молчать. Были и те, кто не интересовался политикой или боялся ссориться с соседями: такие старались держаться вне конфликта74.
В обстановке нарастающего хаоса сотни белых жителей Юга решили покинуть регион. Многие сторонники юнионистов уехали после апреля 1861 года, послушав дружеские предупреждения соседей о том, что им может грозить беда. Другие бежали, потому что их имущество оказалось конфисковано новым правительством или потому что они отказались приносить клятву верности Конфедерации. Военное министерство Конфедерации стало проверять паспорта не раньше августа 1861 года, да и то только в некоторых районах, поэтому даже через несколько месяцев после битвы за форт Самтер люди по-прежнему могли уехать из южных штатов. Там, где юнионистские настроения были сильнее, ситуация складывалась прямо противоположным образом: на востоке Теннесси, например, бежать приходилось сторонникам Конфедерации75.
Тем, кто остался, предстояло переосмыслить свое отношение к людям и вещам. Война потребовала свое: начался тот смертоносный процесс, который забирает практически все человеческие и материальные ресурсы общества. Северяне и южане, которые у себя дома исповедовали ценности коммунализма и разумного распоряжения имуществом, по-новому взглянули на то, какие ресурсы им потребуются, чтобы выжить. Это произошло очень быстро, в первые же недели конфликта. Население разбилось на две новые категории – гражданские и военные – с новой идентичностью, новыми ролями и расходящимися представлениями о ресурсах. Нонкомбатанты с твердыми политическими убеждениями изо всех сил старались поддержать свою армию. Остальные больше заботились о собственном выживании. Весной 1861 года в регионе началась напряженная борьба за ресурсы – и первым был, собственно, человеческий ресурс.