В сентябре 1861 года во дворе Дэвида Уотерса, сорокалетнего надсмотрщика над рабами, жившего в Эймите, штат Луизиана, разместился на постой отряд конфедератов. Уотерс работал в этих местах еще до начала Гражданской войны, а зимой 1860‒1861 годов он решил окончательно перебраться в Эймит – деревню в приходе Ливингстон, к северу от озера Пончартрейн. Он не был против того, что возле его дома разбили военный лагерь, – во всяком случае, поначалу – и охотно делился с солдатами едой. Однако его отношения с ними недолго оставались безоблачными. Когда они стали разорять сад Уотерса и ломать там деревья, он пригрозил, что будет стрелять, если еще раз увидит подобное. Именно так в конце концов и случилось – Уотерс открыл огонь по группе солдат, и один из них оказался убит. Остальные пришли в ярость и разрушили дом до основания, хотя офицеры и несколько сослуживцев пытались их остановить. После этого по-прежнему «охваченные гневом» солдаты срубили деревья, снесли изгороди, подожгли амбар и другие дворовые постройки и полностью уничтожили запасы провизии. За этим в ужасе наблюдали родственницы Уотерса. Хозяину сохранили жизнь, но он оказался полностью разорен. Как пишет его соседка Сара Лоис Уэдли, кроме дома и участка у него ничего не было, и с апреля, когда началась война, он не мог найти себе работу1.
Казалось бы, Сара Уэдли должна была искать оправдания действиям разъяренных конфедератов. Девочка-подросток из семьи рабовладельцев – ее отец занимал высокую должность на железной дороге, – она вела обеспеченную жизнь, коротая время за визитами, шитьем, посещением церкви и чтением. Сара была склонна к самоанализу: она напоминала себе, что нужно верить в Бога, становиться лучше и дорожить тем, что у нее есть. Родственники Уэдли жили по всему штату, и Сара очень любила Эймит с его типичными для маленького городка хитросплетениями светской жизни. У ее семьи было много друзей, в том числе и Дэвид Уотерс; на Рождество 1860 года они нанесли ему полагающийся визит. Во время зимнего политического кризиса некоторые ее родственники поддержали северян, однако сама Сара была убежденной сторонницей сецессии. Когда началась война, она выступила за Конфедерацию. Ее отец служил в небоевом подразделении – он был суперинтендантом на железной дороге, а Сара с матерью присоединились к швейному кружку конфедератов. Она с радостью встретила новости о победе повстанцев в первой битве при Булл-Ран в июле 1861 года2.
Однако то, что произошло с мистером Уотерсом и его собственностью, ужаснуло Сару Уэдли. Она была ошеломлена, узнав о нападении, которому подвергся их друг и сосед. «Ужасно», пишет она, что на такое способны «наши собственные солдаты». Жители Эймита боялись, что отряды мятежников не удовлетворятся одним домом и подожгут весь город, так что местная милиция патрулировала этот район на протяжении нескольких дней. К превеликому облегчению горожан, поджога не случилось. Уэдли обвинила во всем нью-орлеанских солдат польского происхождения, однако эта история глубоко ее потрясла – отчасти из-за того, что Уотерс выказал солдатам гостеприимство, а те в ответ разрушили его дом. С ее точки зрения, это было несправедливо. И, что хуже всего, офицеры оказались в этой ситуации бессильны. Война шла всего полгода, и – хотя Уэдли об этом не пишет, – случившееся вопиющим образом нарушило Военный кодекс Конфедерации3.
Кажется странным, что подобная ситуация возникла в самом начале войны, и уж тем более, что солдаты-южане вели себя подобным образом на территории самой Конфедерации. Однако это не единственный случай. В ходе моих исследований я часто обнаруживала истории об ущербе, нанесенном мирным жителям и их собственности. Обе враждующие армии отбирали у гражданского населения еду и древесину и разрушали частные дома. Вскоре я стала задавать себе вопрос: существовали ли какие-либо документы, призванные ограничить злоупотребления? Я не рассчитывала, что кто-то стал бы в точности им следовать – поскольку слишком долго преподавала в крупных государственных университетах, чтобы сохранить веру в готовность людей точно выполнять официальные инструкции. Однако чем дальше, тем больше меня изумляло то, с каким безразличием и презрением относились к подобным документам солдаты и офицеры обеих армий. Я стала интересоваться тем, как воюющие стороны рассматривали ресурсы – и человеческие (например, гостеприимство Дэвида Уотерса), и материальные (его продукты, изгороди и дом). Результатом этого интереса и оказалась настоящая книга.
Предмет нашего исследования – это отношение к ресурсам, как человеческим, так и материальным, а также борьба за эти ресурсы, развернувшаяся в военное время между солдатами и гражданским населением. Отдельной важной темой оказались незначительные возможности официальных распоряжений ограничить действия военных. Обе армии, и северная, и южная, в основном состояли из обычных людей, выросших в сельской местности и в небольших городах. До войны белое население обоих регионов придерживалось схожих ценностей общинности и разумного хозяйствования. По большей части представители этого населения были согласны с тем, что у каждого человека есть определенные обязательства перед другими людьми и что ценными материальными ресурсами необходимо распоряжаться с умом – хотя, конечно, иногда люди обращаются друг с другом несправедливо или растрачивают ресурсы впустую. Ни Север, ни Юг нельзя было назвать аграрными утопиями, однако среди большинства жителей обоих регионов преобладало коммуналистское отношение к другим белым и стремление разумно использовать ресурсы.
И вот началась война. Обе армии активно обратились к человеческим ресурсам Юга – к знаниям и умениям белого населения южных штатов, – и в процессе их применения разрушили, неправильно использовали и растратили такое количество материальных ресурсов, которое до 1861 года было невозможно представить. В обеих армиях всегда имелось некоторое количество солдат и офицеров, старавшихся защитить гражданское население и сохранить материальные ресурсы, однако потребности военных стояли выше, чем нужды гражданского общества и доминировавшие в довоенной культуре ценности. Обе армии выжали из материалов, необходимых для продолжения боевых действий, – того, что рядовой-янки Эдгар Элай назвал «материей» войны, – все возможное, вне зависимости от того, отправлялись ли эти материалы в Конфедерацию, в пограничные штаты или на Север. Этот подход действовал вне зависимости от этнического происхождения военных, их религиозных и политических взглядов и того, когда именно они присоединились к воюющим. Тот, кто носил мундир – неважно, синий или серый, – ставил свои потребности превыше всего4.
Речь идет не об отдельных преступниках, дезертирах или отщепенцах. Описанное поведение было типичным для обеих армий – и для пехоты, и для кавалерии, среди офицеров разных званий, как на восточном театре, так и на западном. Историки расходятся в том, насколько эффективной, профессиональной и хорошо организованной была армия довоенных Соединенных Штатов, однако в армиях Гражданской войны практически не было кадровых офицеров, встречавшиеся же там выпусники Вест-Пойнта далеко не всегда придерживались буквы приказа. «Законы» войны, развивавшиеся на протяжении столетий, мало влияли на практические действия, то же самое можно сказать о скудной на тот момент литературе по военной теории. Верховный суд США не предоставил четких указаний, в Конфедерации же вообще не существовало Верховного суда; ни Авраам Линкольн, ни Джефферсон Дэвис не принимали непосредственного участия в создании законов, определяющих взаимодействие военных с гражданскими лицами и принадлежащими тем ресурсами. Предполагалось, что американские войска должны придерживаться Военного кодекса от 1806 года, а также ориентироваться на «Военный словарь» Генри Ли Скотта – своеобразный военный альманах, опубликованный в 1861 году. В федеральной армии в 1862 году появились приказы Джона Поупа, а в 1863 году – Кодекс Фрэнсиса Либера. Эти документы, с одной стороны, предоставляли солдатам бо́льшую свободу действий, но с другой – стремились хоть сколько-нибудь защитить нонкомбатантов и их материальное окружение. На практике такие меры работали плохо. Приказы и кодексы едва ли могли противостоять ненасытным потребностям обеих армий, обладавших собственной, независимой от директив сверху волей5.
Война способствует нарушению закона и, как правило, поглощает невероятное количество ресурсов. На протяжении всей современной истории, невзирая на официальные запреты, армии всегда наносили вред гражданскому населению и уничтожали его собственность. Американская Гражданская война не стала исключением. И все же поражает масштаб совершенных в ее процессе правонарушений, ра́вно как и их последствия для нонкомбатантов. Ученые слишком часто верят в то, что достаточно издать указ, и армия автоматически станет ему следовать, однако ни один документ не может претвориться в жизнь сам по себе – нужны те, кто будет следить за его исполнением. Офицеры и солдаты неохотно подчинялись упомянутым выше приказам и кодексам, а иногда и вовсе их игнорировали. Помимо прочего, в этой книге речь пойдет именно о том, как на фоне разгорающейся войны официальные директивы становятся все менее эффективными в плане предотвращения нарушений. Гражданская война оказалась поистине «тотальной»: она потребовала эксплуатации всех имевшихся человеческих и материальных ресурсов. В ней отсутствовал «парфюмерный» период, когда армии воздерживались бы от экспроприаций. Из-за проблем со снабжением и дисциплиной обе враждующие стороны с самого начала выбрали «жесткий» подход6.
Созданные на скорую руку системы военного снабжения должны были обеспечивать поставки на большие расстояния. Естественно, они не справлялись. Обе армии сталкивались с проблемами на уровне организационной структуры, транспорта, технологий и финансирования, поскольку впервые участвовали в операциях подобного масштаба. Однако ученые обычно рассматривают эти проблемы с точки зрения «оптовика» – то есть служб снабжения7. Стоит взглянуть на них и с позиции «розницы» – под этим я понимаю непосредственное взаимодействие солдат и гражданского населения. В целом в исторической науке утвердилась точка зрения, что янки хоть и не сразу, но разобрались, как обеспечить поставки, в то время как конфедератам этого не удалось. Однако если посмотреть непосредственно на поведение солдат, то станет ясно: в плане снабжения ни та ни другая сторона не отличались особой эффективностью действий. Даже армию федералов нельзя было назвать отлично смазанной военной машиной8.
Когда речь шла об обучении занимающих ключевые посты военных чиновников, обе армии исповедовали принцип «учись на ходу». Интенданты и офицеры-хозяйственники не получали практически никаких инструкций. По прибытии на фронт некоторые из них даже не знали, какой властью обладают другие офицеры – например начальники военной полиции. Капитан армии Севера Чарльз Фрэнсис Адамс вспоминал, что всему научился на собственном опыте. Он описывает армию как машину, в которой никто не понимает, что, собственно, эта машина делает. Эта проблема была характерна не только для федеральных войск. В ноябре 1862 года генерал-адъютант армии конфедератов Сэмюэл Купер убеждал генерал-майора одного из повстанческих подразделений прочесть Военный кодекс, поскольку тот, очевидно, вообще не был знаком с этим документом. Джордж Кэри Иглстон, как и многие солдаты Юга, ругал некомпетентных военных чиновников и утверждал, что за время войны они ничему не научились – ни выдавать паспорта, ни организовывать снабжение9.
Более того, ни та ни другая армия не располагали надежными механизмами, позволяющими призвать к порядку солдат, если те нарушали установленные правила. Военно-полевые суды, проводившиеся стремительно и в отсутствие какого бы то ни было установленного порядка, редко снисходили до рассмотрения дел, связанных с гражданскими лицами и их имуществом. За весь период войны всего тринадцать солдат Севера предстали перед военным трибуналом за преступления против гражданских лиц и их имущества; по оценке исследователя Роберта Алотты, за разбой, грабеж и кражу у гражданских лиц в федеральной армии казнили всего десятерых солдат. В 1862 году было учреждено Управление главного военного прокурора. Эта мера, которая должна была укрепить систему военно-полевых судов, не имела почти никакого практического значения. Данных об аналогичных военно-полевых судах или казнях в армии повстанцев не сохранилось. Структуры, аналогичной Управлению главного военного прокурора, в Конфедерации тоже не было. Однако исторические свидетельства демонстрируют, что реальная ситуация по обе стороны конфликта была практически одинаковой. В послевоенных мемуарах солдат обеих армий упоминаются многочисленные случаи нарушений. Военные не без оснований полагали, что никаких последствий у этого не будет. Системы компенсаций, предназначенные для возмещения вреда, нанесенного гражданскому населению, тоже не отличались эффективностью. В армиях Севера и Юга не было никаких страховочных механизмов, которые бы гарантировали проведение операций строго в установленных рамках. В подобном механизме нуждается каждая организация10.
Главная причина, по которой приказы оставались только на бумаге, – это менталитет большинства солдат в обеих армиях. Этими солдатами были простые люди, своенравные и непокорные; так пишут историки, и такую же точку зрения озвучивали сами военные. Армия конфедератов была слишком большой, пишет офицер-северянин Чарльз Уиллс, и потому офицеры не могли контролировать друг друга и своих солдат. Те, кто воевал «в поле», не всегда подчинялись приказам вышестоящего командования. Отдельные офицеры могли сколько угодно метать громы и молнии, порицая эксплуатацию гражданских лиц и их имущества, однако солдаты не всегда к ним прислушивались – отчасти и потому, что другие офицеры смотрели на такие действия сквозь пальцы или даже сами принимали в них участие. Многие солдаты воспринимали ограничения как досадную помеху, которую можно было обойти. С первых месяцев войны и до самого ее конца рядовые игнорировали слишком совестливых офицеров и поступали так, как считали нужным11.
Чарльз Перроу, исследователь организационных структур, утверждает, что одна из причин, по которой бюрократия может оказаться неэффективной, заключается в следующем: исполнители опираются на собственную точку зрения, сформированную в течение предшествующей жизни, и создать новый комплекс ценностей, который придется по душе каждому, удается не всегда. Солдаты времен Гражданской войны не обладали опытом ведения бизнеса, у них не было организационных навыков, и они не стремились четко соблюдать каждое требование; зачастую им было абсолютно все равно, что написано в уставах. Более того, их политическая культура предполагала сильное недоверие к чиновнической бюрократии. Когда они конфисковали у гражданских еду или древесину или вставали к ним на постой, обычно обходилось без заполнения каких бы то ни было документов – никому не хотелось с этим возиться. Если солдат не хотел выполнять приказы, он их не выполнял. Вместо того чтобы быть жесткими и непреклонными, военно-бюрократические структуры обеих армий были вялыми и чрезмерно перегруженными. Между тем солдатами двигали самые базовые нужды: найти пропитание, тепло и кров. Ради этого они были готовы почти на все. Результатом стала «тотальная» по своей разрушительности война, не отличавшаяся эффективностью12.
Во время войны у военных и гражданских существовало множество точек пересечения. В некоторых случаях можно говорить, что они подчинялись правилам. Как мудро отмечает историк Пол Эскотт, между белым гражданским населением и армией Юга наблюдалось активное «взаимопроникновение», и то же самое можно сказать о белом гражданском обществе Юга и армии Севера. В некоторых отношениях военное и гражданское население было очаровано друг другом. Многие гражданские лица не оставались в стороне от войны и играли в ней важную роль. Однако интересы военных и гражданских расходились, и чем дальше, тем сильнее. Когда нужды одних сталкиваются с нуждами других, нонкомбатанты полагают, что приоритетом должны пользоваться именно они, особенно если на кону стоит их выживание. На фоне борьбы двух армий разгорается конфликт между ними и гражданским обществом – конфликт настолько сложный, что его нельзя свести к простой виктимизации. Некоторые гражданские извлекали из связи с армией пользу, однако значительно большему их числу пришлось отдать войне своих людей, свое продовольствие, свои дрова и свои дома. Зачастую человек даже не понимал особенностей военной политики той или иной армии. В этом изматывающем поединке гражданское население проиграло13.
Когда жителям Америки пришлось надеть мундиры, многие из них взглянули на человеческое поведение и материальные ресурсы под совершенно новым углом. Ученые по-разному оценивают их идеологические воззрения, мнения по расовому вопросу, способы самовыражения, преданность тому или иному политическому лидеру, взгляды на эмансипацию и так далее14, однако обе армии время от времени нуждались в помощи гражданского населения. Обеим армиям требовалась провизия, тепло и крыша над головой. Зачастую солдаты решали, что могут взять все необходимое силой, отказываясь тем самым от довоенных принципов общинности и разумного распоряжения ресурсами. Для некоторых неподчинение было удовольствием само по себе. Они наслаждались свободой от ограничений и «не боялись ни Бога, ни человека», как пишет интендант-янки Алдис Брайнерд. Исследователи мозга полагают, что, очутившись вне привычных социальных ограничений, человек способен совершить то, что в обычной ситуации невозможно даже представить. В толпе этот эффект становится еще сильнее. О подобном часто писали современники Гражданской войны. Северянин Эстер Х. Хоукс, работавший врачом в Южной Каролине, отмечает, что федеральные войска наслаждались, уничтожая имущество южан, потому что находились «вдали от облагораживающего влияния дома» и плохо переносили тяготы войны15.
Тем не менее в обеих армиях продолжалось горячее обсуждение вреда, нанесенного гражданскому населению и его имуществу. Некоторые предлагали ограничить действия военных. Они находили творящиеся злоупотребления ужасающими и не собирались их терпеть. Так, солдат-северянин, с ужасом наблюдавший за грабежами в Виргинии в 1862 году, отмечал, что «война выпускает на свободу демона разрушения» и «у солдат вырабатывается вкус к разрушению». Некоторые рассматривали это как религиозную проблему или как разрушение моральных устоев, при этом другие выступали против бессмысленной траты ресурсов. Но их голоса часто заглушали или игнорировали. Когда конфедерат Дж. М. Уэддилл утверждал, что воровство на войне – это не то же самое, что в мирной жизни, он выразил точку зрения многих военных из обеих армий16.
В данном исследовании мы также рассмотрим политические разногласия в среде белых южан и постараемся выяснить, как они повлияли на исход войны. Многие жители Юга, разумеется, были горячими сторонниками Конфедерации, убежденными, что рабство необходимо распространить на западные территории – главный пункт выборов 1860 года, – и что если этот процесс попытаются остановить, необходимо прибегнуть к сецессии. Однако многие белые южане не разделяли принципов конфедератского национализма: значительная их часть выступила против войны. На выборах 1860 года приблизительно 40 % белых мужчин в рабовладельческих штатах проголосовали против немедленной сецессии, и эта цифра никак не отражает мнения белых женщин, которые придерживались той же точки зрения, но не могли голосовать. Зимой, когда произошла сецессия, политики-южане, выступавшие за сохранение Федерации, не смогли организовать эту массу людей, однако с началом войны федеральная армия сразу же обратилась к юнионистам и юнионисткам за помощью. На ранних этапах военных действий им, как правило, помогали – точно так же сторонники сецессии поддерживали повстанческую армию. Однако постоянные требования обеих армий наносили ущерб всем гражданским, и с истощением ресурсов многие из них уже не были готовы поддерживать военных. При этом далеко не каждый противник Конфедерации был сторонником Союза: среди белых южан встречались и те, кто просто хотел держаться подальше от конфликта17.
Эта книга основана на работах многих замечательных ученых, однако в некоторых важных аспектах, начиная с взаимодействия солдат и гражданского населения, мы отклоняемся от точки зрения, принятой в современной науке. Ряд исследователей подчеркивает ту непоследовательность, с которой обе армии относились к гражданским лицам, а также свойственную их отношениям напряженность18, но мы, в отличие от них, рассматриваем непосредственные материальные последствия. Некоторые историки анализируют роль гендерного аспекта, учитывая, что большинство солдат были мужчинами, а среди гражданских было много женщин. Они отмечают, что война продемонстрировала податливость довоенной убежденности в неизменной, врожденной природе полов19. Однако такие исследования не затрагивают вопрос того, как мужчины и женщины использовали материальные ресурсы. Военные историки отмечают, что офицерам с трудом удавалось удерживать своих солдат под контролем, но не изучают, как это влияло на материальные ресурсы, необходимые гражданским для выживания. Если взглянуть на ситуацию шире, то подобный менталитет обеих армий – непокорных, не способных организовать полноценные поставки ресурсов – свидетельствует о том, что ни Север, ни Юг еще не дозрели до возможности быть полноценным государством того времени20.
Сейчас ученые начинают изучать материальную сторону Гражданской войны, и наше исследование разворачивается в русле этого тренда. Историки Джоан Э. Кэшин и Майкл Де-Груччо описали возведенные монументы и «охоту за реликвиями», однако оставили бо́льшую часть материального мира эпохи в неприкосновенности21. Также эта книга опирается на новейшие исследования в области экологической истории (Лиза Брейди, Марк Фидж, Брайан Дрейк), из которых следует, что на ход войны значительно влияли природные условия. Однако взаимодействие между армиями, гражданским населением и природой необходимо изучить внимательнее22. Те немногочисленные историки, которые изучали привлечение материальных ресурсов военными, склонны обращать больше внимания на провизию и недостаточно изучать процесс с точки зрения гражданского населения; лучшим исследованием по этому вопросу остается книга Белла Уайли, написанная много лет назад. Уайли отмечает, что солдат-повстанцев, отбиравших еду у гражданских, либо «порицали», либо считали «невиновными», и на этом останавливается. Фуражиры армии Севера иногда следовали предписаниям, однако Уайли признает, что порой операции могли выйти из-под контроля. Дальше эту мысль он не развивает23. Некоторые историки рассматривали влияние войны на ситуацию с древесиной и постройками. Меган Кейт Нельсон, впрочем, больше говорит о действиях северян и рассматривает, скорее, городскую жизнь. Марк Гримсли называет июльские приказы генерала Джона Поупа (1862 год) поворотной точкой в политике и практических действиях солдат24. К тому же ни один исследователь не изучал довоенное отношение к материальным ресурсам на Севере и Юге, а также их связь с событиями войны. Настоящая монография является первой работой по этому вопросу.
В первой главе мы исследуем жизнь на довоенных Юге и Севере, в то время как в «военных» главах речь пойдет о конкретных случаях, связанных с человеческими ресурсами, провизией, древесиной и постройками Юга, поскольку именно эти ресурсы имели во время войны главную ценность. «Военные» главы охватывают промежуток времени с 1861 года по 1863 год, чтобы у нас была возможность сравнить реальное поведение военных до и после принятия знаменитых приказов Джона Поупа (1862 год) и Кодекса Фрэнсиса Либера (1863 год). В двух последних главах рассматриваются события 1864 и 1865 годов, когда кумулятивный эффект военных действий на хозяйство Юга принял пугающие масштабы. На протяжении всей книги мы рассматриваем ситуацию с точки зрения различных дисциплин, таких как изучение материальной культуры, приготовление пищи, лесное хозяйство, архитектура и наука о катастрофах. Основное внимание уделяется регулярной армии. Кроме того, в этом исследовании речь идет только о сухопутных операциях. Поскольку Юг времен Гражданской войны состоял по большей части из ферм, плантаций, деревень и маленьких городков, речь, скорее, пойдет о них, нежели о больших городах. Чернокожие южане будут время от времени появляться в тексте как свидетели и участники тех событий, однако рабы обладали меньшими материальными ресурсами, чем большинство белых, к тому же в обеих армиях существовали особые правила обращения с черными американцами. Более того, многие аспекты жизни афроамериканского населения во время Гражданской войны уже тщательно исследованы. В настоящей работе не затрагиваются вопросы конфискации хлопка или земли в соответствии с такими правительственными уложениями, как Первый и Второй законы о конфискации в Соединенных Штатах (1861 и 1862 годы), а также Закон о продовольственном налоге, принятый Конфедерацией в 1863 году25.
Подобно большинству наших коллег, мы основывали свое исследование на сохранившихся рукописях. Многие документы конфедератов в конце войны пропали или сгорели, однако ряд других бумаг уцелел и дошел до наших дней, что позволяет ученому заполнить многие лакуны. С обеих сторон сохранилось огромное количество письменных свидетельств, включающих в себя письма, дневники, мемуары, газеты, рассказы о жизни в рабстве, документы Комиссии по требованиям южан, протоколы полевых судов, интендантские записки и другие материалы, хранящиеся в Национальном архиве. Помимо того, что включено в этот список, существует множество текстов, проливающих свет на проблемы, о которых идет речь в настоящей книге. Архив официальных записей о Гражданской войне – это невероятно обильный источник, в котором можно обнаружить данные об армиях, гражданских лицах и материальных ресурсах от начала и до конца конфликта.
Уточним значение некоторых терминов. Под словом «плантатор» понимается владелец по меньшей мере двадцати рабов. «Круглые сорок» – это расхожая фраза XIX века, когда сквоттеры заявляли свои права на 40 акров государственной земли, вырубали там весь лес и двигались дальше. Под существительным «фураж» военные обеих армий понимали пищу и древесину как для людей, так и для лошадей, а глагол «фуражировать» означал поиск таких ресурсов. Наконец, в тексте могут появиться имена прославленных военных и гражданских деятелей, однако бо́льшая часть книги посвящена обычным людям. Где это было возможно, мы стремились предоставить биографические данные, включая информацию о собственности и военное звание, однако в некоторых случаях это было невозможно узнать или подтвердить. Иногда в процессе военных действий солдат получал повышение, и его звание менялось.