В четверг утром Джеймс, щурясь от яркого солнца, шагал по Калверт-стрит, мимо бесчисленных издательств и книжных лавок, к дому 27. Он стал завсегдатаем лавки Комтона Филдинга еще с тех пор, когда бегал в коротких штанишках.
Он вошел в отделанный темными панелями прохладный зал, заваленный от пола до потолка стопками книг, казалось, безнадежно перепутанных – известный научный труд Мейсона по дренажным системам валялся поверх «Памелы» Ричардсона. Но беспорядок был кажущимся – Филдинг мог в любую минуту безошибочно вытащить нужный том. Сегодня в лавке никого не было, и Джеймс обрадовался, поскольку услышал накануне, что из Парижа получены пьесы Корнеля. И теперь Джеймсу не терпелось во всех подробностях обсудить книгу с Филдингом.
Джеймс повернул за угол и остановился как вкопанный при виде Джесси Уорфилд, погруженной в серьезную беседу с хозяином. Какого черта она здесь делает? Уж конечно, она пришла сюда не затем, чтобы покупать книги. Кроме лошадей, ее ничто не интересует!
Ухмыльнувшись, он подошел чуть ближе. Если она не стесняется подслушивать, ему сам Бог велел.
– Мистер Филдинг, вот уже в третий раз вы просите меня читать старые дневники. О чем говорится в этом?
Комтон Филдинг, известный всему Балтимору ученый, прекрасный скрипач, часто выступавший на благотворительных балах и вечерах, человек, славившийся обширными познаниями в самых различных областях, осторожно развернул ломкие страницы.
– Видите, Джесси, ему свыше ста лет, я бы сказал, он относится к началу восемнадцатого века. Жаль, что автор не ставил даты! Элиша Бентуорт посоветовал мне отыскать старые календари и сопоставить дни с датами, но где найти силы на такое? Так вот, этот бесценный дневник охватывает трехлетний период, и большую часть этого времени автор провел на Карибском море. Что вы знаете об этом, Джесси?
– Ничегошеньки, мистер Филдинг, но если хотите, я прочту его. Мне понравились и первые два, только очень трудно было разобрать некоторые слова.
– Но результат стоил усилий?
– О да. Особенно описание жизни первых колонистов в Чарльстоне.
– А, мемуары мистера Нестора. Немного странный тип, этот мистер Нестор, но я так и думал, что вам понравится. И поскольку вы не уверены, хотите ли познакомиться со сказаниями Карибского моря, почему бы вам не взять дневник домой и не прочитать его без спешки? Если захотите оставить его у себя, вернетесь и заплатите.
Джесси уже бережно перелистывала дневник.
– О, послушайте только, мистер Филдинг!
«Мы приехали на Ямайку лишь затем, чтобы попасть под непрерывный унылый дождь и обнаружить, что здешний мерзкий ром прожигает дыры во внутренностях. Разгорелась ссора, и мне пришлось всадить шпагу в живот Дейви, этого паршивого ублюдка».
Девушка подняла сияющее лицо:
– Это о пиратах? Господи, какие же они кровожадные!
– Думаю, брат торговца ромом сам был пиратом или знал кого-то из этих людей, – задумчиво кивнул Филдинг, забирая у девушки дневник. – Вы правы, такое не для молодой леди.
– Я возьму его, – решительно заявила Джесси, и Джеймс едва не рассмеялся.
– Ну что ж… если вы уверены… Прочтете и расскажете мне.
Джеймс наконец решил обнаружить свое присутствие.
– Доброе утро, Джесси. Здравствуйте, Комтон. Что это за унылый дождь и мерзкий ром? О чем идет речь?
– Вы подслушивали, – охнула она, но тут же, вспомнив собственные грехи, смущенно уставилась в пол.
– Да, но ниоткуда не падал и цел и невредим, – заметил Джеймс.
– Я дал ей дневник, которому больше ста лет. Правда, совершенно не знаю, о чем он. Джесси прочтет и расскажет мне.
– Не знал, что ты вообще умеешь читать, – заметил Джеймс.
– Собственно, на что вы намекаете, Джеймс Уиндем? Думаете, я совершенно безграмотна?
– В жизни не видел тебя с книжкой. Да и здесь не встречал.
– То же самое можно сказать и о вас. Так что же вы здесь делаете, Джеймс? Я всегда считала, что вы с утра до вечера осматриваете свои владения, объезжаете лошадей и отдаете приказания конюхам.
Поскольку Джеймс точно так же думал о ней, то счел за лучшее промолчать.
– Я открыл для себя лавку Комтона с тех пор, как был мальчишкой. Он и приобщил меня к французским романам и пьесам.
Мистер Филдинг был известен огромным собранием французских книг, но Джесси, ни слова не знавшая по-французски, никогда не обращала на них особого внимания. Зато она прочла все романы, которые смогла найти, и в последнее время Филдинг стал давать ей дневники. Джесси признавала, что они довольно интересны, хотя сюжет начисто отсутствовал. Никаких красавцев героев, похищавших героинь, никаких любовных трагедий. О да, Джесси обожала подобные вещи.
– Вы коннозаводчик и жокей, Джеймс. И конечно, не знаете французского.
– Ошибаетесь. Я провел много времени во Франции.
Джеймс внимательно осмотрел девушку с головы до ног.
– Да на вас платье! Где, черт возьми, вы его откопали? Слишком короткое и омерзительного желтого оттенка и, кроме того, висит на груди мешком. А, понимаю! Обноски Нелды или Гленды! Хотите позаимствовать пару моих носков, чтобы запихнуть за корсаж?
Комтон Филдинг смущенно откашлялся.
– Джеймс, не желаете ли посмотреть собрание пьес Корнеля, которое я только что получил? Вы особенно хотели прочесть «Сида». Туда же входят «Цинна» и «Гибель Помпеи», но лично я предпочитаю «Сида». Остальные пьесы немного утомительны и слишком напыщенны, в лучших традициях классицизма.
Джеймс в последний раз одарил Джесси крайне неприязненным взглядом и последовал за Комтоном к маленькому письменному столу в глубине лавки. В воздухе стояла такая густая смесь запахов старого дерева, полуистлевшей бумаги и книжной пыли, что Джеймс невольно задался вопросом, как удается Филдингу дышать после нескольких часов, проведенных в чреве древнего магазинчика.
Взяв книгу Корнеля, он осторожно раскрыл ее на «Сиде» и начал читать последнюю сцену между Эльвирой и Хименой.
– Вы действительно понимаете это? – осведомилась Джесси, заглядывая в книгу через плечо Джеймса. – По мне, это чистая тарабарщина.
– Конечно, понимаю. Иначе зачем бы я стал покупать ее?
– Возможно, чтобы поставить меня на место. Меня и других оборванцев колонистов. Верно, Джеймс? Вы считаете нас всех невежественными болванами.
– Я никогда не считал тебя невежественной, Джесси, особенно сейчас, когда увидел, что ты читаешь. Подумать только, дневники! Интересуешься историей? Я потрясен.
– Но прежде чем я подсунул ей дневники, она прочитала все готические романы, которые мне удалось найти.
– Ничуть не удивляюсь, – рассмеялся Джеймс. У Джесси был такой вид, словно она готова заживо содрать с него кожу, но девушка, ничего не ответив, лишь плотнее сжала губы. Странно. На нее, во всяком случае, не похоже.
Почувствовав себя немного виноватым, Джеймс решил сделать ей приятное и попытаться помириться:
– Пойдем, Джесси, я куплю тебе мороженое на Балтимор-стрит. Как тебе нравится такое предложение?
Девушка просияла от удовольствия.
– Наверное, нравится. Самую малость.
Джеймс заплатил Филдингу за Корнеля и проводил Джесси вместе с драгоценным дневником на улицу. Он был поражен, заметив, что сегодня она даже захватила зонтик, изящную цветастую безделушку, которую, правда, держала наперевес, как палку. Огненные волосы были слишком туго схвачены черной бархатной лентой на затылке.
– Мы идем к Болбони?
– Совершенно верно. Сын мистера Болбони Грей хочет изучить основы управления конными заводами. Я подумываю взять его к себе.
– О Боже!
– При чем тут Бог?
– Там ваша любовница, миссис Максуэлл. Она машет вам рукой.
И действительно, Конни Максуэлл стояла на другой стороне улицы, перед редакцией газеты Эзекии Найлса, и нетерпеливо махала рукой. Он знаком попросил подождать его и повернулся к Джесси:
– По-моему, тебе вообще не следует знать ни о каких любовницах!
– Возможно, но зато Гленде все известно насчет нее. Я сама слышала, как она рассказывала маме о миссис Максуэлл. Гленда боится, что вы женитесь на Конни, а не на ней, но мама считает, что этого не произойдет. Миссис Максуэлл слишком стара для вас и вряд ли сможет рожать. Мама сказала, что вам нужна молодая девушка, хорошо воспитанная, послушная, покорная и милая, которая принесет вам деньги, словом, кто-то вроде Гленды. Однако мама созналась, что миссис Максуэлл прекрасно выглядит, и так оно и есть. Она прелестна. И совсем не кажется старой.
Джеймс зачарованно уставился на нее, потрясенный тем, что столь бесхитростная речь может так чудовищно звучать в устах юной девушки.
– Джесси, я не собираюсь жениться на твоей сестре.
– Разве?
Вот оно – опять этот полный надежды взгляд, задумчиво-радостный, точно у ребенка, которому предлагают рождественские сладости.
– Конечно. И ты снова подслушивала?
– О нет… то есть, может быть, не помню. Иногда они говорят при мне, словно меня нет в комнате.
– Но на этот раз все было по-другому? Ты подслушивала?
– Да, но я не шумела и ниоткуда не падала.
– Джесси, ты знаешь, что такое любовница?
– Та, на которую вы можете влезть, когда захотите.
– Влезают лошади. Люди занимаются любовью. Тебе известно, что это такое?
– Думаю, что бы вы там ни говорили, это похоже на то, что происходит между жеребцами и кобылами, – много шума, суматохи и очень больно.
– Больно?
– Кобылы всегда кричат и мечутся, а жеребцы кусают их за холки и крупы. Но тем не менее и те и другие по-прежнему делают это, значит, им нравится. Суит Сьюзи готова была принять любого жеребца, даже бедного старину Бенджи. Когда мы удирали от этих типов, я попросила Бенджи пообещать Сьюзи, что он даст ей все на свете, только бы она продолжала бежать. И она быстро бежала, Джеймс.
– Джесси, я просто ушам не верю! Пожалуйста, отправляйся к Болбони. Я догоню тебя через несколько минут, хорошо?
– Ладно. О, Джеймс, мне нравится миссис Максуэлл. Она такая хорошенькая и веселая. И ко мне так добра. Всегда ставит на меня на скачках.
– Знаю. Она мне говорила. Ты права, она очень милая. Подожди меня, Джесси.
Она смотрела, как он пробирается на другую сторону улицы между телегами, ломовыми лошадьми, экипажами и фургоном, груженным бочками с пивом, как подходит к миссис Максуэлл, здоровается, а дама улыбается и кладет ему руку на плечо. Джесси отвернулась и с такой силой сжала ручку зонтика, что она сломалась.
– А, будь я проклята, – пробормотала она и зашагала на Балтимор-стрит, к кондитерской мистера Болбони.
Джесси ела ванильное мороженое из маленькой голубой креманки. Не прошло и пяти минут, как в помещении появился Джеймс. Он сел напротив и объявил:
– Конни передает тебе привет. Она сказала также, что мой вкус значительно улучшился. Я объяснил, что ей нужны очки. Но она возразила, что я должен упросить тебя дать мне несколько советов по части скачек.
– Я могла бы дать вам не один совет, Джеймс, но сомневаюсь, что вы станете слушать. Стоит мне робко предложить что-то, как вы готовы живьем меня съесть. Кроме того, вам советы ни к чему. Говоря по правде, вы слишком высоки и тяжелы для жокея. Мне очень жаль, но должны же вы смириться с фактами. Да будь вы настоящим жокеем, не смогли бы так важничать. Кстати, как Редкот? Будет скакать в субботу в Эксминстере?
– Нет, мне снова придется его заменить. Нога заживет только через пару месяцев, не раньше. Я обучал Питера, но парень еще не готов. Ты шутя его обгонишь, а остальные жокеи постараются попросту выбить его из седла и опрокинуть в канаву на полном скаку. Нет, ему нужно больше времени, чтобы набраться злости. Так что в субботу мы снова станем соперниками. Ты поскачешь на Риальто?
– Нет, он растянул сухожилие. Подозреваю, что конюх не уследил. И поскольку скачка на четверть мили, я возьму Джигга и Бонни Блека. Они побегут быстрее ветра. Как насчет вас?
– Тинпин. И на этот раз мы придем первыми, Джесс. У тебя нет ни малейшего шанса. Я всю неделю уговаривал его, предлагал лакомства, объяснял, что ты всего лишь глупая девчонка и что, если он снова позволит тебе себя побить, ему придется удалиться в ссылку и пропасть в безвестности. Тинпин готов к бою и жаждет крови.
– Только держитесь от меня подальше, Джеймс. И не пытайтесь притиснуть к дереву или столкнуть в канаву. Возьмите с собой и Консола. Никогда в жизни не встречала более добродушной лошади.
Джеймс, уже ничему не удивляясь, медленно кивнул:
– Ты права. Консол, может быть, чуть крупнее, чем надо, но сердце у него доброе. Я всегда боюсь, что оно разорвется, если дистанция больше четверти мили, так он старается.
– А вы никогда его не подгоняете. Поэтому я считаю вас превосходным наездником. Не таким, конечно, как отец, но тоже неплохим. Кстати, хорошенько все обдумав, Джеймс, я решила, что Конни Максуэлл не совсем та, кого можно назвать любовницей.
– Ты совершенно права. Мы испытываем взаимную симпатию и доставляем друг другу наслаждение. Любовницам обычно платят. Конни очень независима. Она может расстаться со мной, если я ей надоем. Однако, Джесси, для молодой незамужней девушки подобные темы просто неприличны. Гленда, конечно, не смутилась бы, но ты… нет, это просто ужасно! Ешь свое мороженое и молчи.
– Я ем. Оно просто восхитительное. Я хочу еще.
– При условии, что ты больше не попросишь таскать тебя на руках.
– Считаете, я очень толстая?
– Господи, Джесси, да ты тоньше ножки стола! Я просто шучу.
– Вчера к ужину приехали Нелда с мужем. Он ужасно жирный, Джеймс, и ест, как Фра Так, которого перевели в производители. Иногда он попросту жрет как свинья. Вряд ли Нелда очень его любит.
– Кого? Фра Така или мужа?
Джесси облизнула ложку с мороженым.
– Нелда вообще терпеть не может лошадей, так что, вероятно, я имела в виду того и другого. Гленда объявила, что к концу сентября выйдет за вас замуж. Сказала, что будет прелестной сентябрьской невестой. И еще добавила, что к этому времени вы будете готовы на ней жениться. Мама согласилась. Она считает, что вы уже не скорбите, если вообще скорбели, поскольку мужчины обычно не предаются скорби. О чем вы должны скорбеть, Джеймс?
– Я был женат, – ответил он необычайно глухим голосом, холодным, как дуновение арктического ветра. – Моя жена умерла при родах. Это было три года назад. Я уже говорил, что не собираюсь жениться на твоей сестре. Почему бы тебе не намекнуть об этом за ужином? Не хочу быть с ней грубым, Джесси, но не имею ни малейшего намерения жениться.
– А я вам нравлюсь?
– Нет, не особенно. Ты несносная приставала, Джесси. Но зато хорошая наездница. И не смотри на меня так страдальчески. Хорошо, хорошо, нравишься… иногда. Ты доела? Хочешь еще?
– Нет. Если бы от этого я хоть немного прибавила в груди, дело другое, но все напрасно. Гленда всегда выставляет грудь напоказ. Она очень хорошенькая.
– Кому это интересно?
В следующий четверг Джесси вошла в книжную лавку Комтона Филдинга не в лучшем настроении, поскольку Джеймс, как и обещал, обогнал ее в субботу на добрых два корпуса. Отец долго ворчал, а потом отправился в Марафон с бутылкой шампанского, и они с Джеймсом напились, как забулдыги.
Джесси надеялась, что наутро Джеймс проснется с жесточайшим похмельем, но он был в церкви на воскресной службе вместе с матерью, сестрой и Джиффом и слушал, как Уинси Йеллот уговаривает в своей проповеди прихожан быть скромнее в повседневной жизни. Джесси злобно ухмыльнулась Джеймсу.
Она подождала, пока мистер Филдинг отпустит покупателя, и подошла к ученому, протягивая дневник.
– Ну что скажешь, Джесси?
– Увлекательно. Описания настолько живые, словно я сама там побывала. Не все, конечно, но я читала с огромным интересом.
– В таком случае почему ты хмуришься?
– О, просто вспомнила, как пару раз подумала, что все это мне смутно знакомо. Глупо, конечно. Мне бы хотелось купить его, мистер Филдинг. Может, у вас есть еще один для меня? Если, конечно, вы не получили новых романов.
У мистера Филдинга действительно оказался еще один дневник, и Джесси немедленно заплатила за него. Дневник был написан английским моряком, который в начале XVIII века преследовал пиратские корабли и вешал пиратов на реях.
Мистер Филдинг вышел вместе с Джесси на улицу и сказал на прощание:
– Наберитесь терпения, Джесси. Этот парень был, по всей вероятности, не очень умен и то и дело повторяется, но, возможно, вы найдете забавными его откровения.
– Надеюсь…
Джесси испуганно осеклась, одновременно увидев и услышав летевший прямо на нее фургон. Возница нахлестывал лошадей, ронявших на землю хлопья белой пены. Копыта громко стучали по утоптанной земле. Этот человек, должно быть, безумен. Или пьян. Джесси едва удалось отпрыгнуть обратно на тротуар. Она тяжело дышала, не в силах опомниться от страха, подобного которому в жизни не испытывала. Однако фургон по-прежнему мчался на нее. Кучер бешено размахивал кнутом, направляя лошадей к тому месту, где стояли мистер Филдинг и Джесси.
В последний момент Комтон схватил ее и отбросил прямо на дверь лавки. Джесси ударилась головой о створку и потеряла сознание.
– Боже мой, Джесси! Очнитесь, девочка!
Через несколько секунд Джесси пришла в себя и уставилась на бледного как смерть Комтона.
– Голова болит. Этот человек – сумасшедший. Он пытался меня убить.
– Нет, – покачал головой Филдинг. – Думаю, он просто был пьян и все это глупая случайность. Не стоит беспокоиться, Джесси.
– В таком случае почему же он гнал прямо на меня?
– Не знаю, но порасспрошу людей.
– Может, он охотился на вас, мистер Филдинг?
– Возможно, – согласился тот и широко улыбнулся: – Вероятно, он когда-то просил меня давать уроки игры на скрипке, а я отказался.
Только тогда Джесси слегка усмехнулась.
За ужином она обо всем рассказала родным.
– Ни один человек в здравом уме, – категорично заявила мать, – не стал бы убивать тебя, Джесси. Впрочем, бывает всякое. Либо Комтон Филдинг был прав, и у него появились враги.
Гленда положила в рот кусочек бланманже, облизнула губы и небрежно бросила:
– Мама права. Кто может заинтересоваться тобой настолько, чтобы захотеть убить? Вздор! И твоя история – сплошная чепуха!
Отец, до сих пор молчавший, медленно выговорил:
– Все произошло точно так, как ты сказала, Джесси? Хорошо, я сам поговорю с Комтоном. А пока забудь об этом, дорогая. Ешь тушеную свинину. Вот и молодец.
Отец больше не упоминал об этом. Ко дню следующих скачек Джесси и сама забыла о случившемся, поклявшись ни за что не уступить Джеймсу. Но жокей из Виргинии попытался выбить ее из седла рукояткой хлыста, и вообще день выдался ужасным – многие жокеи были ранены и покалечены, и ни Джеймс, ни она не пришли первыми.