И снова для себя было не время. Если развезет сейчас – они все поймут. Нет, не о них я думала. А о себе. Мне нужно было остаться самостоятельной при любых условиях! Я ни за что не посыплю голову пеплом и не сдамся на милость этого зверя! Каким бы идеальным вариантом это всем ни казалось.
Я содрала с себя комбез, наскоро обмылась… Челюсть уже болела от того, как сжимала зубы все это время, а тело будто пропустили через мясорубку. Я не чувствовала ничего из того, что должна бы… Природа никак не смягчила для меня этот удар – зачем это бракованной?
Когда я выползла из душа, лужайку перед двором затопило рассветом. Хотелось одного – залезть под одеяло и скрутиться в комок, но я кое-как собрала остатки сил и спустилась в гостиную. Увидев отца в кресле, поняла, что не представляю, как посмотреть ему в глаза, хоть и понимала, что не виновата.
Мы все же не звери. И инстинкты заботы о детях больше напоминали человеческие, со всеми переживаниями. Кто-то относился проще к таким вариантам заключения союзов, кому-то давалось тяжело допустить, что твоего ребенка постигнет такая учесть – быть раздавленной зовом самца. Из-за моей сестры они переживали сильно.
– Донна…
Я вздрогнула, когда услышала голос отца. Но пришлось разогнуться, расправить плечи и встретиться с ним взглядом:
– Привет…
Он проследил за мной, не сказав ни слова. С отцом отношения всегда были сложными. Мне казалось, если бы не мама, я бы и не звонила ему и не появлялась на пороге дома. Но сегодняшняя ситуация вернула меня на его территорию в основном из-за мамы. Мне важно было ее успокоить. А вот рассчитывать на поддержку не имела права.
В гостиную вошла девушка с подносом. Снова новенькая. Они, как и я, не могли долго выносить отца. Только, в отличие от меня, могли выбирать.
– Присядь, – кивнул он на кресло. – Расскажи.
– Пап, ты думаешь, о таком легко рассказать? – взвилась я с пол оборота. – Тем более, ты все знаешь. Джонсон тебе доложил.
– Я хочу знать твою версию, – даже не дрогнул он. – Сядь.
Я прерывисто вздохнула и опустилась на кресло.
– Меня трахнул Ронан Харт, – процедила я.
– Присвоил, – начал он со мной войну. – Так и знал, что начнешь носом крутить.
– Пап, скажи уже все, что хотел, и я поеду домой, – взяла себя в руки, потому что в гостиную в этот момент вошла мама и бесшумно скользнула за спину к столу.
– Ты со своей гордыней и комплексом неполноценности, которые жрут тебя, как демоны, наворотишь сейчас дел, – жестко заговорил он, сверкая глазами. – Успокойся. Прими Харта. Тем более что он уже заявил о своем желании принять тебя…
– Виктор, я бы послушала, чего хочет Донна, – мягко скорректировала ход беседы мама.
Отец сжал зубы и прикрыл глаза. Я знала – он хотел сказать, что знает все, чего хочу я, и его это не устраивает. Но он слишком уважал и ценил мать. Наверное, меня бесила не его жесткость и авторитарность – он умел их сдерживать, – а зависть, что у меня так не будет…
– Донна…
– Вы же понимаете, что не мог он меня выбрать?
– Он готов тебя принять, – надавил отец.
– Только чтобы уйти от ответственности! Не нужно мне такой чести, – рыкнула я, поднимаясь.
– Донна, не делай глупости!
– А ты представь себя на моем месте! – сжала я кулаки. Голос сорвался на крик. Чувство, что останусь одна со всем этим, подкосило и без того нетвердую веру в себя. – Вонючая допросная, безумный прокурор и я мордой в стену!
– Донна, – мама оказалась рядом и обняла за плечи. – Садись, родная… Давай выпьем чаю…
Я закатила глаза, но повиновалась.
– …Мы знаем, что тебе пришлось жутко… Но в этом никто не виноват. Все же понимают, что просто так Харт на тебя бы не кинулся…
– Буду давить на то, что он был в ярости из-за гибели своих подчиненных, – сосредоточенно соображала я.
– Донна, ты же не собираешься…
– Что? – вздернула я нос, встретив прямой взгляд отца. – Высказать свое мнение? Меня тошнит! От всего, что случилось, и от того, что в нашем обществе это считается нормальным!
– Это считается нормальным, потому что это обусловлено нашей природой! Противостоять этому может только полный идиот!
– Значит, я у тебя идиотка! – поднялась я. – Хватит с меня! Меня не готовили к этому!
– Тогда стоит подготовиться, – сурово сдвинул брови отец. – Потому что Харт не только добьется своего, еще и раздавит тебя с этим противостоянием. Все это будет похоже только на то, что журналист решила себе имя заработать! Не глупи, Донна!
Я замерла, обняв себя руками:
– Тебе не представить себя на моем месте, – дрожащим голосом выдавила я. – А жить всю жизнь и вспоминать свой первый раз с ним… Я не хочу так.
И я направилась прочь из гостиной.
– Рон…
Я поднял голову от сложенных перед собой на столе рук с таким невероятным усилием, будто мозги начинили свинцом. Все, на что меня хватило, это дозвониться своему адвокату, чтобы уладил все юридические вопросы случившегося.
– Парсонсу уже отчитались.
Майк прошел от двери и тяжело опустился на диван у стены. Значит, министр безопасности уже знает о нашем провале и потерях.
Я медленно моргнул, глядя на своего заместителя – он выглядел пожеванным, будто из мясорубки. Ярко-рыжие волосы посерели от пыли, одежда порвана и вся в крови и пятнах грязи. Я не лучше. Только моя еще пропахла жесткой случкой и этой девушкой. И я добивал себя, не в силах подняться и содрать вчерашний день с кожи вместе с одеждой.
Мы год вели это дело. Я лично его контролировал. Потому что торговля детьми – а именно девочками, которые не могли оборачиваться – ставила шерсть на загривке своими подробностями. Отправной точкой стало обнаружение лагеря на окраине, в котором содержали краденых детей. Тогда девочек спасли, распределили по детским домам, а часть вернули родителям. Но нити вели слишком глубоко. А скорее – высоко. Кто-то проворачивал этот бизнес десятилетиями. Схемы безопасности преступников выработаны годами – пробить их было нереально сложно. Но нам удалось ввинтиться в сердце одной из группировок. И сегодня на очередной их встрече должны были повязать всех. Но что-то пошло не так…
– Журналистка не виновата, – тихо выдавил Майк. – Наших раскрыли еще до того, как я нашел ее на крыше. Да и вела она себя тихо и профессионально. Ни запаха, ни звука. Засек только по официальному маячку.
Я уже это знал.
– Кто-то сливает нас, – глянул на него многозначительно. – Подпустили ровно настолько, чтобы я мог надеяться на удачное разрешение дела. И наказали.
Майк сжал челюсти:
– Много работы предстоит, – сощурился зло.
– Езжай домой, – выдавил я глухо. – Через медпункт.
Заместитель кивнул:
– Ну и ночка… – тяжело поднялся, шумно вздыхая, и глянул на меня: – Как так с тобой вышло?..
– Не знаю, – отвел взгляд.
Уже неважно. Теперь бы разгрести по-тихому. Лишь бы сучка не взбрыкнула.
– Тебе точно не нужна помощь?
– Нет, – отрезал я.
Все смешалось в такой винегрет, что хотелось блевать. Эта подстава с захватом, засада, долбанная журналистка… и потеря контроля. Голова отозвалась тупой болью, а член заныл от очередного прилива крови.
Я грубо выругался, откидываясь на спинку кресла.
Когда в коридоре установилась стойкая тишина, я поднялся и поплелся к лифтам. Здание прокуратуры безмолвствовало. По-хорошему, надо было тоже ехать домой и ложиться спать. Но зверь внутри бесился и требовал вернуть ему ту, которую признал своей. Сейчас у него была одна цель – вымотать и подчинить меня, чтобы ослабил контроль и взял свое.
– Хрен тебе, – прошипел я себе сквозь зубы.
Успею наиграться. Сегодня заберу ее и оторвусь… Даже неделю отпуска, пожалуй, возьму, чтобы выбить дурь из…
Лифт открылся, но я не шевельнулся, пережидая прилив отвращения к самому себе. Дышать стало трудно, снова замутило и едва не вывернуло. Ее крик все еще стоял в ушах, а в теле болезненными обрывками пульсировало безразличие к ее агонии. Я настолько одурел от желания, что набросился на нее голодным зверем, вымещая злость и боль от потери своих… и безжалостно присваивая…
Кое-как выпрямившись, я втащился в лифт и нажал кнопку самого верхнего этажа, где был спортзал. Рассвет я встретил, жестко мочаля грушу так, что та даже не успевала качнуться ко мне, чтобы ответить взаимностью. Когда луч солнца не пойми как обошел все препятствия на своем пути и ударил в глаза, я очнулся и опустил руки. А следом – осел на колени, тяжело дыша.
«Так тебе, зверюга… – оскалился довольно. – Что теперь скажешь? К самке или домой?».
Только не то и не другое не довелось исполнить – я уснул в раздевалке, практически выпав туда из душевой. Последнее, что помнил – титаническое усилие, которым донес себя до лавочки…