– Ну что ж это такое! Ведь уж это совсем из рук вон! Ведь это ни на что не похоже! – сердилась Глафира Семеновна, всплескивая руками и бегая по комнате. – Вот уж сколько времени едем в Берлин, колесим, колесим и все в него попасть не можем. Второй раз не в то место попадаем. Диршау… Какой это такой Диршау? Где он? – остановилась она в вопросительной позе перед Николаем Ивановичем.
Тот по-прежнему сидел, досадливо кряхтел и чесал затылок.
– Николай Иваныч, я тебя спрашиваю! Что ты идолом-то сидишь?! Где это такой Диршау? В какой он такой местности? Может быть, мы опять не по той железной дороге поехали?
– Да почем же я-то знаю, матушка! – отвечал муж.
– Однако ты все-таки в коммерческом училище учился.
– Всего только полтора года пробыл, да и то там всей моей науки только и было, что я на клиросе дискантом пел да в классе в стальные перья играл. А ты вот четыре года в пансионе у мадамы по стульям елозила, да и то ничего не знаешь.
– Наша наука была дамская: мы танцевать учились да кошельки бисерные вязать и поздравления в Рождество, в день ангела папеньки и маменьки писать; так откуда же мне о каком-то Диршау знать! Справься же, наконец, как нам отсюда в Берлин попасть! Наверное, мы в какое-нибудь немецкое захолустье заехали, потому что здесь в гостинице даже самовара нет.
– Как я справлюсь? Как?.. Начнешь справляться – и опять перепутаешься. Ведь я ехал за границу, так на тебя понадеялся. Ты стрекотала, как сорока, что и по-французски, и по-немецки в пансионе училась.
– И в самом деле училась, да что же поделаешь, ежели все слова перезабыла. Рассчитываемся же скорее здесь, в гостинице, и пойдем на железную дорогу, чтоб в Берлин ехать. С какой стати нам здесь-то сидеть?
– Я в Берлин не поеду, ни за что не поеду! Чтоб ей сдохнуть, этой Неметчине! Провались она совсем! Прямо в Париж. Так и будем спрашивать, где тут дорога в Париж.
– А багаж-то наш? А чемоданы-то наши? А саквояжи с подушками? Ведь они в Берлин поехали, так надо же за ними заехать. Ведь у нас все вещи там, мне даже сморкнуться не во что.
– Ах, черт возьми! Вот закуска-то! – схватился Николай Иванович за голову. – Ну, переплет! Господи боже мой, да скоро ли же кончатся все эти немецкие мучения! Я уверен, что во французской земле лучше и там люди по-человечески живут. А все-таки надо ехать в Берлин, – сказал он и прибавил: – Ну вот что… До Берлина мы только доедем, возьмем там на станции наш багаж и сейчас же в Париж. Согласна?
– Да как же не согласна-то! Мы только едем по Неметчине и нигде в ней настоящим манером не останавливаемся, а уж и то она мне успела надоесть хуже горькой редьки. Скорей в Париж, скорей! По-французски я все-таки лучше знаю.
– Может быть, тоже только «пермете муа сортир» говоришь? Так эти-то слова и я знаю.
– Что ты, что ты… У нас в пансионе даже гувернантка была француженка. Она не из настоящих француженок, но все-таки всегда с нами по-французски говорила.
Николай Иванович позвонил кельнеру.
– Сколько гольд за все происшествие? Ви филь? – спросил он, указывая на комнату и на сервировку чая. – Мы едем в Берлин. Скорей счет.
Кельнер побежал за счетом и принес его. Николай Иванович подал золотой. Ему сдали сдачи.
– Сколько взяли? – спрашивала Глафира Семеновна мужа.
– Да кто ж их знает! Разве у них разберешь? Сколько хотели, столько и взяли. Вон счет-то, бери его с собой. В вагоне на досуге разберешь, ежели сможешь. Скорей, Глафира Семеновна! Скорей! Надевай пальто и идем.
Супруги оделись и вышли из комнаты. Кельнер стоял и ждал подачки на чай.
– Дай ему два-три гривенника. Видишь, он на чай ждет, – сказала Глафира Семеновна.
– За что? За то, что вместо Берлина облыжно в какой-то паршивый Диршау заманил? Вот ему вместо чая! – И Николай Иванович показал кельнеру кулак.
– Mein Herr! Was machen Sie! – попятился кельнер.
– Ничего, майн хер! Не заманивай. Мы явственно спрашивали: Берлин ли это или не Берлин?
– Да ведь не у него, а у швейцара.
– Одна шайка. Проезжающих тут у них нет, вот они давай надувать православный народ.
Глафира Семеновна, однако, сжалилась над кельнером, обернулась и сунула ему в руку два «гривенника».
Спустились к входной двери. Им кланялся швейцар, ожидая подачки.
– Я тебя, мерзавец! – кивнул ему Николай Иванович. – Ты благодари Бога, что я тебе бока не обломал.
– Да брось. Ну, чего тут? Ведь нужно будет у него спросить, где тут железная дорога, по которой в Берлин надо ехать, – остановила мужа Глафира Семеновна, сунула швейцару два «гривенника» и спросила: – Во ист айзенбан ин Берлин?
– Это здесь, мадам. Это недалеко. Дорога в Берлин та же самая, по которой вы к нам приехали, – отвечал швейцар по-немецки, указывая на виднеющееся в конце улицы серенькое здание.
– На ту же самую станцию указывает! – воскликнул Николай Иванович. – Врет, врет, Глаша, не слушай. А то опять захороводимся.
– Да ведь мы на станции-то опять спросим. Спросим и проверим. Язык до Киева доведет.
– Нас-то он что-то не больно-то доводит. Ну, двигайся. Они шли по улице по направлению к вокзалу.
– Ах, кабы по дороге какого-нибудь бродячего торговца татарина встретить и у него носовой платок купить, а то мне даже утереться нечем.
– Утрешься и бумажкой.
По дороге, однако, был магазин, где на окне лежали носовые платки. Супруги зашли в него и купили полдюжины платков. Пользуясь случаем, Глафира Семеновна и у приказчика в магазине спросила, где железная дорога, по которой можно ехать в Берлин. Приказчик, очень учтивый молодой человек, вывел супругов из магазина на улицу и указал на то же здание, на которое указывал и швейцар.
– Видишь, стало быть, швейцар не соврал, – отнеслась к мужу Глафира Семеновна.
На станции опять расспросы словами и пантомимами. Кое-как добились, что поезд идет через полтора часа.
– Ой, врут! Ой, надувают! Уж такое это немецкое сословие надувательное! – говорил Николай Иванович. – Ты, Глаша, спроси еще.
И опять расспросы. Ответ был тот же самый.
– Да поняла ли ты настоящим манером? – все сомневался Николай Иванович.
– Да как же не понять-то. Три человека часы вынимали и прямо на цифры указывали, когда поезд в Берлин идет. Ведь я цифры-то знаю.
– Да в Берлин ли? Не заехать бы опять в какой-нибудь новый Диршау…
– В вагоне будем спрашивать.
Промаячив на станции полтора часа и все еще расспрашивая у каждого встречного о поезде в Берлин, супруги наконец очутились в вагоне. Их усадил какой-то сердобольный железнодорожный сторож, видя их замешательство и беспокойное беганье по вокзалу.
– Да ин Берлин ли? – снова спросил Николай Иванович, суя ему в руку два «гривенника». – Ин Берлин?
– Berlin, Berlin. Direct nach Berlin, – ответил сторож. Поезд тронулся.
– Доедем до Берлина, никуда больше не попадая, – свечку в рубль поставлю, – произнес Николай Иванович.
– Ах, дай-то Бог! – пробормотала Глафира Семеновна и украдкой перекрестилась.