– Зачем ты к чужим-то убежала? – с неудовольствием сказал жене Николай Иванович. – Ступай, ступай в свое купе…
– Испугалась. Что ж поделаешь, если испугалась… Когда стемнело, я подумала не ведь что. Кричу тебе: «Огня! Зажигай спички!» А ты ни с места… – отвечала Глафира Семеновна, войдя в свое купе. – Эти туннели ужасно как пугают.
– Я и искал спички, но найти не мог. К чужим бежать, когда я был при тебе!
– Там все-таки двое, а ты один. Прибежала я – они и зажгли спички.
– Блажишь ты, матушка, вот что я тебе скажу.
– Сам же ты меня напугал цыганами: «Занимаются конокрадством, воровством». Я и боялась, что они впотьмах к нам влезут в купе.
А в отворенной двери купе супругов уже стоял один из мужчин соседнего купе, средних лет жгучий брюнет в золотых очках, с густой бородой, прибранной волосок к волоску, в клетчатой шелковой дорожной шапочке и с улыбкой, показывая белые зубы, говорил:
– Мадам есте русска? Господине русский?
– Да-да, мы из России, – отвечала Глафира Семеновна, оживляясь.
– Самые настоящие русские, – прибавил Николай Иванович. – Из Петербурга мы, но по происхождению с берегов Волги, из Ярославской губернии. А вы? – спросил он.
– Срб… – отвечал брюнет, пропустив в слове «серб» по-сербски букву «е», и ткнул себя в грудь указательным пальцем с надетым на нем золотым перстнем. – Срб из Београд, – прибавил он.
– А мы едем в Белград, – сообщила ему Глафира Семеновна.
– О! – показал опять зубы брюнет. – Молим, мадам, заходить в Београд на мой апотекрски ладунг. Косметически гешефт тоже има.
– Как это приятно, что вы говорите по-русски. Прошу покорно садиться, – предложил ему Николай Иванович.
– Я учился по-русски… Я учился на Нови-Сад в ортодоксальне гимназиум. Потом на Вена, в универзитет. Там есть катедр русский язык, – отвечал брюнет и сел.
– А мы всю дорогу вас считали за немца, – сказала Глафира Семеновна.
– О, я говорю по-немецки, как… эхтер[8] немец. Многи србы говорят добре по-немецки. От немцы наша цивилизация. Вы будете глядеть наш Београд – совсем маленьки Вена.
– Да неужели он так хорош? – удивилась Глафира Семеновна.
– О, вы будете видеть, мадам, – махнул ей рукой брюнет с уверенностью, не требующей возражения. – Мы имеем универзитет на два факультет: юристише и философише… – Брюнет мешал сербскую, русскую и немецкую речи. – Мы имеем музеум, мы имеем театр, национал-библиотек. Нови королевски конак…[9]
– Стало быть, есть там и хорошие гостиницы? – спросил Николай Иванович.
– О, как на Вин! Как на Вена.
– Скажите, где бы нам остановиться?
– Гран-готель, готель де Пари. Кронпринц готель – гостильница престолонаследника, – перевел брюнет и прибавил: – Добра гостильница, добры кельнеры, добро вино, добра еда. Добро ясти будете.
– А по-русски в гостиницах говорят? – поинтересовалась Глафира Семеновна.
– Швабы… Швабски келнеры, собарицы[10] – србки… Но вы, мадам, будете все понимать. Вино чермно[11], вино бело, кафа[12], овечье мясо… чаша пива. По-србски и по-русски – все одно, – рассказывал брюнет.
– Ну так вот, мы завтра, как приедем, так, значит, в гостинице престолонаследника остановимся, – сказал жене Николай Иванович. – Что нам разные готель де Пари! Французские-то гостиницы мы уж знаем, а лучше нам остановиться в настоящей славянской гостинице. В котором часу завтра мы в Белграде будем? – спросил он брюнета.
– Как завтра? Ми приедем в Београд сей день у вечера на десять с половина часы, – отвечал брюнет.
– Да что вы, мосье! Неужели сегодня вечером? – радостно воскликнула Глафира Семеновна. – А как же нам сказали, что завтра поутру? Николай Иваныч! что ж ты мне наврал?
– Не знаю, матушка, не знаю, – смешался супруг. – Я в трех разных местах трех железнодорожных чертей спрашивал, и все мне отвечали, что «морген», то есть завтра.
– Может быть, они тебе «гут морген» говорили, то есть здоровались с тобой, а ты понял в превратном смысле.
– Да ведь один раз я даже при тебе спрашивал того самого кондуктора, который от нас с гульденом сбежал. Ты сама слышала.
– Ну, так это он нас нарочно надул, чтоб испугать ночлегом в вагоне и взять гульден за невпускание к нам в купе посторонних. Вы, монсье, наверное знаете, что мы сегодня вечером в Белград приедем, а не завтра? – спросила Глафира Семеновна брюнета.
– Господи! Аз до дому еду и телеграфил.
– Боже мой, как я рада, что мы сегодня приедем в Белград и нам не придется ночевать в вагоне, проезжая по здешней местности! – радовалась Глафира Семеновна. – Ужасно страшный народ здешние венгерские цыгане. Знаете, мосье, мы с мужем в итальянских горах проезжали, видали даже настоящих тамошних бандитов, но эти цыгане еще страшнее тех.
Брюнет слушал Глафиру Семеновну, кивал ей даже в знак своего согласия, но из речи ее ничего не понял.
– На Везувий в Неаполе взбирались мы. Уж какие рожи нас тогда окружали – и все-таки не было так страшно, как здесь! Ведь оттого-то я к вам и бросилась спасаться, когда мы в туннель въехали, – продолжала Глафира Семеновна. – Мой муж хороший человек, но в решительную минуту он трус и теряется. Вот потому-то я к вам под защиту и бросилась. И вы меня простите. Это было невольно, инстинктивно. Вы меня поняли, монсье?
Брюнет опять кивнул и, хотя все-таки ничего не понял, но, думая, что речь идет все еще о том, когда поезд прибудет в Белград, заговорил:
– Теперь будет статион Карловцы и Фрушка-гора на Дунай-река… А дальше статион град Индия и град Земун – Землин по-русски.
– Всего три станции? Как скоро! – удивилась Глафира Семеновна.
– В Землин будет немецка митница[13], а в Београд – србска митница. Пасс есть у господина? Спросят пасс, – отнесся брюнет к Николаю Ивановичу.
– Вы насчет паспорта? Есть, есть… Как же быть русскому без паспорта? Нас и из России не выпустили бы, – отвечала за мужа Глафира Семеновна.
Брюнет продолжал рассказывать:
– Земун – семо, потом Дунай-река и мост, овамо – Београд србски… Опять паспорт.
– Стало быть, и у вас насчет паспортов-то туго? – подмигнул Николай Иванович.
– Есть. Мы свободне держава, но у нас везде паспорт.
Разговаривая с брюнетом, супруги и не заметили, что уж давно стемнело и в вагоне горел огонь. Николай Иванович взглянул на часы. Было уж девять. Брюнет предложил ему папиросу и сказал:
– Србски табак. На Србия добр табак.
– А вот петербургскую папироску не хотите ли? – предложил ему в свою очередь Николай Иванович. – Вот и сама мастерица тут сидит. Она сама мне папиросы делает, – кивнул он на жену.
Оба взяли друг у друга папиросы, закурили и расстались. Брюнет ушел в свой купе, а супруги стали ждать станции Карловиц.
– Карловцы! – возгласил кондуктор, проходя по вагону.
После станции Карловиц Глафира Семеновна стала связывать свои пожитки: подушки, пледы, книги, коробки с закусками. Ей помогал Николай Иванович.
– Скоро уж теперь, скоро приедем в Белград, – радостно говорила она.